Дальнейшая судьба Таврина была непредсказуемой. Его переводили из одного лагеря для военнопленных в другой. Сначала на оккупированной территории Советского Союза, затем – в Германии. У него происходило множество неожиданных встреч и знакомств. Так продолжалось год. За это время Таврин осунулся, постарел, истощал, на пышной шевелюре появилась седина. Он был в раздумьях: почему немцы не хотят его использовать во благо себе. Ведь он же готов работать на них и доказывал им это неоднократно. А они просто приглядывались к нему, изучали его характер в совершенно разных ситуациях, составляли досье по итогам наблюдений. Наконец, в июне 1943 года его привезли в местное отделение гестапо и предложили сотрудничать с германской разведкой. Таврин ждал этого предложения давно, но все равно оно прозвучало для него несколько неожиданно. Тем не менее, практически не задумываясь, он согласился. И это согласие круто перевернуло его судьбу.

В августе его перевели в специальный лагерь СД близ города Зандберг и зачислили в «особую команду-402», состоявшую из советских военнопленных. В этой команде насчитывалось двадцать три человека, тщательно отобранных и проверенных специально для шпионской и диверсионной работы на территории Советского Союза. Первым делом всем им вручили памятку с весьма интригующим названием – «Размышления разведчика». Она содержала напутствия и советы, о которых агент не должен забывать, отправляясь на задание. В ней говорилось:

«Запомни раз и навсегда, что отныне ты воин тайного фронта, что на твоем пути будут одни трудности и преграды, которые ты должен умело и эффективно преодолеть. Забудь свое прошлое. В основе твоей жизни лежит легенда. Твоя работа требует от тебя силы воли и твердого характера, а поэтому, не откладывая, берись за устранение своих уязвимых сторон. Важное значение в твоем деле может иметь случай, поэтому никогда не упускай удачного случая. Возьми для себя за правило не выделяться из окружающей среды, подстраиваться под массу… Не вербуй себе в помощники неразвитых людей. Но в то же время не забывай, что под глупой физиономией может скрываться золотой человек. Никогда не назначай встречи в одном и том же месте, в одно и то же время. Если ты хочешь что-либо узнать о постороннем, говори с собеседником так, чтобы не чувствовалось твоих наводящих вопросов. Если ты хочешь чем-то поделиться, подумай: «Я это скажу через пять минут». По прошествии этого срока ты убедишься, что у тебя пропало желание откровенничать. Развивай свою память и наблюдательность. И научись молчать, ибо способность молчать и запоминать будет твоим первым и лучшим помощником. Если ты любишь женский пол, то никогда не влюбляйся и чаще меняй женщин. Имей в виду, что объект твоей любви может оказаться на службе в контрразведке, и тогда ты пропал».

В Зандберге Таврин тоже хорошо зарекомендовал себя – под псевдонимом Политов при вербовке новых агентов из числа военнопленных он активно играл роль наводчика и провокатора.

Дальше все пошло гораздо быстрее, и вскоре Таврина доставили в Берлин на Принц-Альбрехт-штрассе в штаб гестапо к подполковнику СС Генриху Грейфе, начальнику Восточного отдела РСХА.

– Садитесь, Таврин, – кивнул Грейфе на стул напротив себя. – Разговор у нас с вами будет долгий, а вы все-таки прибыли не из санатория.

– Да уж, – хмыкнул Таврин и сел на указанное место.

Грейфе важно было знать о Таврине все: о его прошлой жизни, о мотивах, побудивших его покинуть Красную Армию и согласиться на сотрудничество с немецкой разведкой. Таврин выдавал эсэсовцу давно заученную легенду о том, что он сын офицера царской армии, обиженный советской властью, и добавлял некоторые штрихи, не противоречившие, по его мнению, общей легенде – образование у него незаконченное высшее, до войны работал начальником Туринской геолого-разведочной партии, что в Исыковском приисковом управлении (прииск «Урал-Золото»). В Красную Армию призван в августе 1941 года.

– Вы мне нравитесь, Таврин, – неожиданно произнес Грейфе. – Ваша решительность мне импонирует. Однако вам следует больше следить за собой и быть более сдержанным.

– Спасибо, господин подполковник, – пожал плечами Таврин. – Однако же моя несдержанность по большей части вызвана тем недоверием, которое проявляет ко мне немецкое руководство.

– Что вы имеете в виду?

– Меня уже год этапируют по разным лагерям и все проверяют, хотя я изначально заявил, что хочу работать против большевиков и у меня на то веские причины.

Грейфе поймал взгляд Таврина, и несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза.

– Считайте, что ваши мытарства закончены, – наконец произнес Грейфе. – Поверьте мне, подполковники СС просто так с русскими военнопленными встречаться не будут.

– Значит, мне, наконец, дадут какое-то задание? – обрадовался Таврин.

– Непременно! Но задания могут быть разные. Это может быть и шпионаж, и диверсия, и даже, – Грейфе выдержал паузу, не сводя глаз с Таврина, – террор. Все зависит от того, к чему вы окажетесь наиболее пригодным. Вас завтра снова отправят в Зандберг, где вы и подумаете над моим предложением и выберете сферу деятельности.

Грейфе поднялся, давая понять, что разговор окончен, и протянул для прощания руку.

– Но много времени на раздумье я вам не дам, – пожимая руку также поднявшемуся Таврину, сказал он. – Очень скоро я затребую вас из лагеря насовсем. А впрочем, знаете что, Таврин. Я вас приглашаю в ресторан. В хороший берлинский ресторан. Согласитесь, вы в немецких ресторанах еще не бывали?

– Не бывал, – кивнул Таврин. – Впрочем, и в советских бывал нечасто.

Грейфе нужно было спешить определяться с диверсантом, способным пойти на убийство Сталина. Таврин подходил по многим параметрам – амбициозный с легкой манией величия, желающий любым способом вписать себя в историю. Но и страхи Таврина Грейфе понимал. Ведь он был русским, а Россия сейчас воевала с Германией. И где гарантия того, что его, Таврина, не подставляют? Потому и решил пригласить его в ресторан – там под влиянием спиртного и в более непринужденной обстановке гораздо быстрее можно добиться желаемого результата.

Таврин и в самом деле в ресторане оттаял, начал шутить, смеяться. С удивлением смотрел на выступление длинноногих, в коротких юбках танцовщиц кордебалета и кабаре-певичек. Еще бы! В Советском Союзе о таком даже не слышали.

Поднимая очередной бокал с крепким токайским вином, Грейфе спросил:

– Скажите, Таврин, есть ли у вас какие-нибудь пожелания? Я имею в виду не имеющие отношения к нашим с вами деловым разговорам.

Таврин посмотрел на эсэсовца, будто желая понять, не провоцирует ли он его на что-нибудь, однако его уже не совсем трезвая голова не позволяла надолго задумываться, а язык сам по себе взял да и ляпнул:

– Знаете, господин оберштурмбаннфюрер, я уже почти два года не общался с женщинами… Ну, вы понимаете, о чем я.

– Разумеется! Но эта проблема вполне разрешима даже в самое ближайшее время.

Вечером того же дня, едва Таврин успел принять душ и расслабиться, в дверь его гостиничного номера постучали. «Кто бы это мог быть?» – подумал Таврин, открывая дверь. На пороге стояла светловолосая молодая дама в красивом, но с весьма большим разрезом на груди платье.

– Привет! – сказала она и довольно бесцеремонно прошла в комнату.

– Вы кто? – опешил Таврин.

– Дама по вызову, – так же бесцеремонно ответила блондинка, усевшись в кресло и закинув ногу на ногу.

– Но я вас не вызывал… И потом, у меня нет денег… с собой.

– Не беспокойтесь, все уже оплачено.

И тут Таврин вспомнил, как он в ресторане пожаловался Грейфе, что уже долго не имел женщины. «Быстро сработал оберштурмбаннфюрер! Неужели ему и на проституток для таких, как я, выделяют деньги?» – улыбнулся Таврин.

– Ну, тогда не будем тратить время на такие пустяки, как знакомство и прочая ерунда, – произнес он. – Душ вот здесь, постель рядом с тобой.

Таврин вернулся в Зандберг окрыленным и озадаченным одновременно.

Наступил сентябрь 1943 года. Две с небольшим недели прошло после разговора с оберштурмбаннфюрером СС Генрихом Грейфе, но Таврин все ломал себе голову над выбором: террор он отмел однозначно, он считал себя непригодным для этого, но что тогда выбрать – шпионаж или диверсии? Однако, как это часто происходит в нашей жизни, Таврину разрешить сомнения помогла неожиданная встреча с его старым знакомым.

Именно в начале сентября Зандбергский лагерь для советских военнопленных посетили создававшие Русскую освободительную армию бывшие генералы Красной Армии, плененные немцами, Андрей Андреевич Власов и его правая рука и идеолог движения Георгий Николаевич Жиленков. Они должны были передать немецкому командованию сформированный ими отряд из русских военнопленных и бывших белоэмигрантов. Вот они и ездили по подобного рода лагерям, подбирая кадры.

Выстроив отряд, генерал Власов блеснул перед своими соотечественниками красноречием:

– Русские люди! Друзья и братья! Большевизм – враг русского народа. Неисчислимые бедствия принес он нашей Родине и, наконец, вовлек русский народ в кровавую войну за чужие интересы. Эта война принесла нашему Отечеству невиданные страдания. Миллионы русских людей уже заплатили своей жизнью за преступное стремление Сталина к господству над миром, за сверхприбыли англо-американских капиталистов. Миллионы русских людей искалечены и навсегда потеряли трудоспособность. Женщины, старики и дети гибнут от холода, голода и непосильного труда. Сотни русских городов и тысячи сел разрушены, взорваны и сожжены по приказу Сталина. История нашей Родины не знает таких поражений, какие были уделом Красной Армии в этой войне. Несмотря на самоотверженность бойцов и командиров, несмотря на храбрость и жертвенность русского народа, проигрывалось сражение за сражением. Виной этому – гнилость всей большевистской системы, бездарность Сталина и его главного штаба. Сталин и его клика продолжают с помощью террора и лживой пропаганды гнать людей на гибель, желая ценою крови русского народа удержаться у власти хотя бы некоторое время. Союзники Сталина – английские и американские капиталисты – предали русский народ. Стремясь использовать большевизм для овладения природными богатствами нашей Родины, эти плутократы не только спасают свою шкуру ценою жизни миллионов русских людей, но и заключили со Сталиным тайные кабальные договоры.

Рядом с Власовым стоял среднего роста, круглолицый и плотно сбитый человек, в такой же форме, что и генерал Власов. Внимательнее присмотревшись, Таврин вдруг узнал в нем своего соседа по нарам в Лётценском лагере для пленных красногвардейцев шофера Жору Максимова. Или ему показалось. Да нет, Таврин заметил, что и Жора обратил на него внимание, улыбнулся, кивнул, но с места не сдвинулся, пока выступал Власов. Тот между тем продолжал:

– В то же время Германия ведет войну не против русского народа и его Родины, а лишь против большевизма. Германия не посягает на жизненное пространство русского народа и его национально-политическую свободу. Национал-социалистическая Германия Адольфа Гитлера ставит своей задачей организацию Новой Европы без большевиков и капиталистов, в которой каждому народу будет обеспечено почетное место.

Место русского народа в семье европейских народов, его место в Новой Европе будет зависеть от степени его участия в борьбе против большевизма, ибо уничтожение кровавой власти Сталина и его преступной клики – в первую очередь дело самого русского народа. Для объединения русского народа и руководства его борьбой против ненавистного режима, для сотрудничества с Германией в борьбе с большевизмом за построение Новой Европы мы, сыны нашего народа и патриоты своего Отечества, создали Русский комитет.

Русский комитет призывает всех русских людей, находящихся в освобожденных областях и в областях, занятых еще большевистской властью, рабочих, крестьян, интеллигенцию, бойцов, командиров, политработников объединяться для борьбы за Родину, против ее злейшего врага – большевизма. Русский комитет призывает бойцов и командиров Красной Армии, всех русских людей переходить на сторону действующей в союзе с Германией Русской освободительной армии. При этом всем перешедшим на сторону борцов против большевизма гарантируются неприкосновенность и жизнь, вне зависимости от их прежней деятельности и занимаемой должности. Довольно проливать народную кровь! Довольно вдов и сирот! Довольно голода, подневольного труда и мучений в большевистских застенках! Вставайте на борьбу за свободу! На бой за святое дело нашей Родины! На смертный бой за счастье русского народа! Да здравствует почетный мир с Германией, кладущий начало вечному содружеству немецкого и русского народов!

Друзья и братья! Я весьма рад, что в ваших рядах нашлись истинные патриоты русского народа и сформировали отряд Русской освободительной армии, который передается в распоряжение германского командования для отправки на Балканы.

После Власова коротко выступил Жиленков. Забравшись на деревянный помост, он призывал русских военнопленных вступать в армию Власова. Затем оба бывших советских, а ныне полунемецких генерала ходили по лагерю, беседуя с военнопленными, убеждая тех, кто еще не решился связать свою судьбу с РОА, а тех, кто уже вступил в ряды Русской освободительной армии, подбадривали и даже шутили.

Улучив момент, когда со своим лётценским старым знакомым можно было переговорить с глазу на глаз, Таврин сообщил ему, что дал согласие сотрудничать с немецкой разведкой и его зачислили в «зондер-команду».

– Наконец-то! – тут же отреагировал Жиленков. – Давно пора.

– Да, но только у меня довольно сложный выбор, над которым я ломаю голову уже целых две недели.

– Что за выбор? Давай вместе решим.

Таврин с благодарностью посмотрел на Жиленкова. И объяснил ему, из каких трех заданий ему предстояло выбрать одно.

– И думать не надо! – резко и решительно произнес Жиленков. – Только террор! Соглашайся на задание по террору против советских руководителей, и в первую очередь – против Сталина.

Таврин несколько опешил. Жиленков предлагал ему делать именно то, что он для себя отмел сразу. Видя нерешительность и сомнение собеседника, Жиленков прибег к своему искусству оратора и уговорщика.

– Пойми ты, – уговаривал он. – Если тебе такое покушение удастся, ты станешь великой исторической личностью. Заслуга твоя никогда не будет забыта, и после падения нынешней власти – а со смертью Сталина она обязательно рухнет, она держится на нем – ты непременно займешь достойное место, и твои заслуги никогда не будут забыты.

Таврин смотрел снизу вверх на Жиленкова. Он проникся к нему полным доверием и уважением. Хотя практически не знал его ни как человека, ни как государственного деятеля. Видел только его несколько барские замашки (что было особенно странным для бывшего беспризорника), да знал его любимую фразу о том, что в Советском Союзе он был почти член ЦК.

– Запомни, Петр, только террор! По возвращении в Берлин я приму необходимые меры к ускорению твоей переброски в СССР, – Жиленков что-то быстро пометил в своей записной книжке и пожал Таврину руку на прощание. – Я позабочусь о тебе. Нам нужны надежные люди.

Будучи неплохим психологом, Жиленков давно раскусил характер Таврина и характерную для него, хотя и не всегда явно проявляемую манию величия. На эту струнку генерал и давил. Впрочем, Жиленков настолько подавлял своим авторитетом и характером даже не самых слабых людей, что Таврин, недолго думая, согласился с его аргументами.

Вскоре после отъезда Жиленкова и в самом деле вновь дал знать о себе Грейфе. 5 сентября он вызвал Таврина в Берлин.

– Как вам жизнь в Зандберге? Я был прав, обещав вам окончание мытарств?

– Да, разумеется. С тем, что было в Лётцене и в других местах, – несравнимо.

– Прекрасно! Дальнейшая ваша судьба будет полностью зависеть от вас. Вы подумали над моим предложением, Таврин?

– Подумал, господин подполковник, – кивнул Таврин.

– Ну и?..

– Я готов выполнить задание по террору.

Тогда Грейфе уточнил:

– Речь идет об осуществлении теракта против одного из советских руководителей, – Грейфе немного помолчал, словно раздумывая, стоит ли сразу раскрывать все карты, потом все же произнес:

– Против Сталина.

– Я все обдумал и готов на все, – подтвердил Таврин.

– Оч-чень хорошо, – Таврину показалось, что обрадованный Грейфе даже облегченно выдохнул. – Я полностью одобряю ваше решение, господин Таврин, – слово «господин» в обращении к нему из уст Грейфе прозвучало впервые, и Таврин, разумеется, не мог этого не оценить. – Тогда я поручаю вам подумать и письменно изложить во всех подробностях план покушения на… Сталина, – Грейфе умышленно сделал паузу, чтобы оценить реакцию Таврина, но тот уже был ко всему готов. – Особо укажите, какие конкретно потребуются для этого материально-технические средства. Жить вы все это время будете здесь, в Берлине. Мы поселим вас в хорошей гостинице.

Таврин слушал и согласно кивал. Грейфе замолчал, и по нему было видно, что он ждал от Таврина каких-то вопросов. Но тот долго не решался их задавать, пока не поймал на себе вопросительный взгляд оберштурмбаннфюрера СС.

– Простите, господин подполковник… Можно, один… личный вопрос?

– Хоть два, – улыбнулся Грейфе.

– У меня есть любимая… женщина. Мы с ней познакомились в Риге, в диверсионной школе…

– Я знаю, – перебил его Грейфе. – И даже знаю, о чем вы будете меня просить. Понимаете, Таврин, пока вы не выполните поставленную сейчас перед вами задачу, видеться вам с фрау Лидой не стоит.

От удивления у Таврина поднялись дуги бровей, в ответ на это Грейфе только улыбнулся.

– Мы знаем все о каждом нашем подопечном, Таврин. Знаем даже то, о чем они думают. Фрау же Лидия Бобрик так же, как и вы, является нашим сотрудником, поэтому я вам даю слово офицера, что мы вызовем ее в Берлин, поселим тоже в одной из гостиниц и, как только вы завершите свое дело, вы тут же с ней встретитесь.

– Спасибо, господин подполковник.

Обладавший цепким умом, Таврин засел за работу. Набросал тезисы, затем начал их детализировать. В этот момент ему на помощь снова пришел Георгий Жиленков (то ли по просьбе Грейфе, то ли по собственной инициативе, Таврин так и не понял). Таврин уже успел прочесть его брошюру «Первый день войны в Кремле», в которой бывший секретарь райкома и член Военного совета армии описал панику, охватившую высшее советское руководство в связи с неожиданным вторжением гитлеровских войск на территорию СССР. Брошюра была замечена в Берлине, и ее автора ввели в состав «Русского кабинета», провозгласившего себя будущим правительством России, с Власовым во главе.

– Я все знаю, Петр, – упредил Жиленков бывшего сокамерника, собиравшегося поделиться своими трудностями в составлении плана, который надлежало в скором будущем представить подполковнику Грейфе. – Может, я чем-то тебе помогу?

Таврин обрадовался предложению.

Жиленков живописал Таврину, как тот взорвет Большой театр, куда Сталин, как большой любитель, частенько захаживал. Кроме того, в Большом театре проводились торжественные мероприятия, посвященные знаменательным датам советской истории. Как правило, в них участвовали руководители партии и государства во главе со Сталиным. Если оставить в зрительном зале радиоуправляемую мину…

– А кто подаст радиосигнал? – настороженно спросил Таврин. – Надеюсь, мне не уготована роль камикадзе?

– Успокойся, в наши планы не входит похоронить тебя под обломками, – рассмеялся Жиленков. – У тебя будет возможность покинуть театр вовремя. Сигнал на взрыв даст твой напарник. Или напарница. А еще лучше – жена.

– Жена? – переспросил Таврин. – Но у меня нет жены.

– Ничего, обзаведешься, – рассмеялся Жиленков.

Затем Жиленков изложил на бумаге свое видение организации покушения на Сталина и предложил Таврину переписать план своей рукой с добавлением собственных идей и мыслей. Таврин и в самом деле добавил несколько мыслей и от себя: он написал, что ему для выполнения такого задания необходимо пятьсот тысяч рублей денег, документы и пистолеты.

Через несколько дней работы Таврин представил проект плана Грейфе, тот ознакомился с ним и оценил по достоинству.

– Нам бы еще хотелось знать, какие конкретно материально-технические средства потребуются, – детализировал задание Грейфе. – Например, виды оружия. Не исключено, что их придется изготавливать в единственном экземпляре. А для этого нашим специалистам, сами понимаете, нужно некоторое время. Поэтому данным вопросом займитесь прежде всего.

Здесь уже Таврин обошелся без помощи Жиленкова и вскоре подкорректированный план передал Грейфе, а тот затем передал для окончательной шлифовки своим сотрудникам, а самого Таврина направил в распоряжение начальника главной команды «Цеппелин» («Норд») майора Отто Крауса, под руководством которого Таврину и предстояло пройти подготовку. А поскольку Краус постоянно находился во Пскове, где размещался его штаб, то 23 сентября 1943 года в этот старинный русский город был доставлен и Петр Таврин. В течение шести недель в деревне Пички на Псковщине под личной опекой начальника 6-го отдела северной команды «Цеппелина» капитана СД Палбицина он занимался физической подготовкой и тренировался в стрельбе, где в качестве мишеней употреблялся исключительно портрет Верховного главнокомандующего Красной Армией Иосифа Сталина.