10
В снежных недрах морозильника я нашёл окаменевшую сосиску. Из консервов осталась банка килек, купленная не то в период полного безденежья, не то из ностальгических соображений.
Спать хотелось до отупения, но я всё же разогрел несчастную сосиску, взял консервный нож, выставил перед собой две бутылочки пилзенского «Урквела». Ужин при свечах – свечи как раз трепетали на мониторе компьютера. Включился скринсейвер, сохранитель экрана. Потрескивание костра, доносящееся из шлема, было как нельзя уместно.
Ну её к чёрту, глубину! Неудачника этого. Сейчас, в реальном мире, все происходящее казалось пьесой абсурда. Если завтра утром Неудачник не расколется – выходим с Викой из пространства гор. Навсегда. Пусть рассказывает свои сказки скалам и соснам – они оценят.
Я глотнул холодного пива, тихонько застонал от удовольствия. Принялся вскрывать кильку. Аккуратно отрезал крышку, подцепил вилкой…
И чуть не упал со стула.
На меня укоризненно смотрела сотня рыбьих головок.
Где-нибудь в виртуальности подобная шутка меня бы не удивила. А вот в настоящем мире…
Я подцепил облитые томатом головы, пытаясь найти хоть одну целую рыбёшку. Ничего. Очень старательно сделано. Я представил себе рыбозавод… этакую плавучую махину… или килек консервируют на берегу? Конвейер с этой низкосортной продукцией. Офонаревших от рыбной вони и монотонного труда девчонок на конвейере. Вот одна из них снимает с ленты пустую банку и начинает плотно напихивать в неё рыбьи головки. Шутка.
Я действительно засмеялся, с содроганием закрывая банку. Ужинать было нечем, но обиды на безвестную работницу я не испытывал. Наоборот. Всё оказалось неожиданно уместным.
Присосавшись к бутылке, я разом прикончил первый «Урквел».
Дайвер, тебе захотелось чудес? Машинного разума и людей, входящих в виртуальность напрямую?
Очнись, дайвер! Вот они, доступные нынешнему миру чудеса! Слямзенное пиво, фаршированные глазами килькины головы, духота и грязь старушечьей квартиры, малолетняя шпана на лестнице, надоедливая капель из крана на кухне.
Это – жизнь. Какой бы дурацкой и скучной она ни была. А там, внутри шлема, созданная машинами и подсознанием сказка. Наш электронный эскапизм.
Я открыл вторую бутылку пива, взял банку, вышел на балкон и вывалил её содержимое в чахлый палисадник. Бродячих кошек ждёт пир этой ночью.
– Неэтично! – укорил я сам себя. В мои мозги, не хуже чем в Викину программу, вшито, что мусор из окна кидать не стоит.
Но, в отличии от машин, мы умеем плевать на запреты. С балконов.
Прямо с остатками пива я прошёл в туалет. Расстегнул комбинезон, поглядывая на бутылку. Пить уже не хотелось.
– К чему этот долгий и утомительный процесс? – риторически спросил я и вылил остатки пива в унитаз.
Я добрёл до кровати, выключил свет. Сколько ж можно спать, скрючившись за столом, с электронной кастрюлей на голове? Было тихо, очень тихо. И юнцы на площадке утомились терзать гитару.
Только ровно гудел компьютер и мерцали свечи на экране.
Я перевернулся, утыкаясь лицом в подушку. Но сон отступал. Там, в глубине, лежит неподвижное, мёртвое тело Стрелка. Скучно ли ему без меня? Что-то в этом есть, самую чуточку, от предательства.
– В последний раз! – простонал я, поднимаясь. Надел шлем, воткнул разъём костюма в порт. Положил руки на клавиатуру.
deep Ввод.
Во сне я прижимаюсь к Вике, и она что-то бормочет, поворачиваясь на другой бок. Как ни тих её голос, но я просыпаюсь.
Значит, тоже спит в глубине.
Костёр уже догорел. Наверное, близится утро, но темнота пока не отступила. Лишь красные отсветы от догоревшего костра. Неудачник неподвижным кулём лежит в сторонке. А вот взять, да пихнуть тебя хорошенько, дружок! Здесь ты, с нами, или вышел из глубины и отсыпаешься в тёплой мягкой постели?
Я смотрю в небо, в чёрный искристый хрусталь. Как я говорил Вике? «У нас украли небо»…
Да, украли. И чем больше людей уйдут сюда, тем дальше станут звезды.
Впрочем, не только в звёздах дело. Всегда останутся те, кому недоступен этот мир. Неприкаянные подростки, не находящие себе работы, девочки с рыбозаводов… Вначале – сложенные рядками рыбьи головы в банке. Шутка – или безмолвный крик, протест? Вначале головы рыбьи. Только потом покатятся с плеч человеческие.
Ждёт ли нас новое пришествие луддитов? Бунт против машин, все более непонятных и пугающих обывателя? Или всё же будет найден выход?
Поворачиваюсь, смотрю на Неудачника. Если ты – разум сети, если ты – человек, покоривший виртуальность, то можешь стать тем самым выходом. Прорывом за барьер, выходом из тупика. И Дибенко, если Человек Без Лица и впрямь он, это понимает.
Стоит ли играть в благородство, укрывая Неудачника?
Если он – спасение, слияние миров?
Я не знаю. Я самый обычный человек, случайно наделённый дурацкой стойкостью к дип-программе. На этом я зарабатываю свой кусок хлеба, а изредка – толстый шмат масла с икрой. Но не мне спасать мир, не мне решать, что для него благо, а что – зло.
Ничего у меня нет, кроме той смешной ветхой морали, о которой сокрушалась Вика. А мораль – хитрая штука, она никогда не даёт ответов, наоборот, мешает их найти.
Легче быть праведником или подлецом, чем человеком.
Мне уже совсем горько и мерзко. Так может себя чувствовать провинциальный спортсмен, которого включили в олимпийскую сборную и велели бороться с чемпионами. Не моя это судьба…
И тут в небе рождается звук.
Я снова переворачиваюсь на спину, вглядываюсь в чёрный хрусталь. А он дал трещину – голубую полосу через весь небосклон. Ослепительную, прямую стрелу, мчащуюся вниз.
– Что это, Лёня?
Вика уже сидит, откидывая с лица пряди волос. Когда она проснулась?
Или когда я уснул?
Что вокруг – сон или явь?
– Метеорит, – отвечаю я Вике.
Голубая стрела все ниже, тонкая поющая трель – шлейф её, сгусток пламени на конце – острие.
– Это падает звезда, – очень серьёзно говорит Вика, и я понимаю, что всё-таки сплю.
А Неудачник не шевелится.
Трещина прочерчивает небосклон до конца и вонзается в землю. Голубая полоса гаснет – небо умеет лечить свои раны. Лишь там, где звезда коснулась гор, пылает бледный огонь.
– Ты обещал, что мы найдём звезду, – говорит Вика.
Во сне все просто. Я встаю, протягиваю ей руку. Мы перешагиваем через Неудачника и начинаем спускаться по склону. Всё неправильно, к звёздам идут вверх, но со снами не спорят.
Голубое пламя сверкает в траве, не сжигая и не отбрасывая теней. Звезда упала в ложбину между двумя холмами. Чуть дальше – нагромождение скал, совершенно неуместное здесь, словно вырванное из другого мира. Это почему-то очень важно, но сейчас мы смотрим лишь на звезду.
Чистое пламя, пушистый огненный шарик, маленький – его можно спрятать в ладонях.
Я протягиваю руки, касаюсь звезды и чувствую тепло. Нежное, словно подставил ладони весеннему солнцу.
– Теперь я знаю, что такое звезды, – говорит Вика. – Это осколки дневного неба.
Порываюсь поднять звезду, но Вика останавливает меня.
– Не надо. Она и так устала.
– От чего?
– От одиночества, от тишины…
– Но теперь мы рядом.
– Пока ещё нет. Мы прошли свой путь, но это лишь половина дороги. Дай ей поверить в нас.
Я пожимаю плечами, я не умею спорить с Викой. Хочу улыбнуться ей – но Вики уже нет рядом. Остался только голос.
– Лёня, проснись!
Что за глупости, зачем…
– Лёня, Неудачник исчез!
Открываю глаза.
Утро.
Розовый свет с востока.
Испуганное лицо Вики.
Неудачника нет у костра. Сон – великий обманщик.
– Чёрт! – ругаюсь я, вскакивая. – Когда он ушёл?
Вика поправляет волосы, таким же жестом, как и во сне.
– Не знаю, Лёня. Я только что проснулась, а его уже не было.
– Вот и ответ, – шепчу я, озираясь. – Вот и ответ…
Неудачник убежал. Смылся из глубины. Значит – всё впустую?
Нет, не всё. Из-за него я встретил Вику.
– Он познакомил нас, – повторяет она мои мысли. – Хоть за это спасибо.
Я обнимаю её, утыкаюсь лицом в волосы. Мы стоим так долго, рассвет разгорается вокруг, снежная шапка горного исполина сверкает, распарывая небо. Здесь нет птиц, наверное Вика забыла их сделать. Но горы оживают и без них, наполняются шорохами ветра, шелестом листьев и трав.
– Я сделаю для этих гор птиц, – шепчу я. – Если всё-таки удастся отстроить твою хижину…
– Не хочу менять горы, они свободны! – сразу противится Вика.
– Птицы тоже свободны. Я их просто выпущу в окно. И скажу: «Плодитесь и размножайтесь!»
Вика тихо смеётся.
– Ладно. Попробуй.
– А чего тут пробовать? – храбрюсь я. – Несложная программа… проштудирую Брема, составлю алгоритм поведения. Вначале нарисую всяких зябликов и воробьёв, потом – коршунов. Биогеоценоз… точно? Забыл, по-моему, в пятом классе нас этому учили, на уроках природоведения.
– Биолог. Может ещё и тапочки Зукины на волю отпустишь? Лёня, давай сейчас вынырнем. И сходим в какой-нибудь ресторан. Ты был на «Розовом Атолле»?
– Нет.
– Красивое место. Шульц и Брандт рисовали. Я приглашаю.
– Ладно. Только вначале поищем…
Вика отрывается от меня, резко спрашивает:
– Кого?
– Неудачника.
– Да он вышел из глубины, как ты не понимаешь!
– Понимаю. Но, всё-таки, давай поищем? Может, он отошёл сделать пи-пи и свалился в пропасть?
– Так ему и надо… – бормочет Вика, уже соглашаясь.
Вначале мы проходим вдоль кромки ближайшего обрыва, вглядываясь вниз. Потом Вика обшаривает долину по левую сторону от ручья, а я – по правую. Взгляд невольно тянется вниз, в ложбину, где во сне я нашёл звезду. Там и вправду видны какие-то скалы.
Но дело прежде всего. Надо убедиться, что Неудачника с нами больше нет.
Я даже поднимаюсь немного вверх, по нашим следам. Это уже так, для полной очистки совести.
И в маленькой расщелине, через которую мы легко перепрыгнули при свете догорающего дня, нахожу Неудачника.
Я молча стою над расщелиной, глядя на Неудачника с трехметрового уступа. Минуты две проходит, прежде чем он убеждается, что я его заметил, и поднимает голову.
– Доброе утро, Стрелок.
Молчу. Даже на злость сил не осталось.
– В темноте очень плохо видно, – изрекает Неудачник поразительную по гениальности и свежести мысль.
Падать было не так, чтобы высоко, но ему не повезло. Даже сверху я вижу, что его правая нога распухла, и Неудачник сидит, стараясь не дотрагиваться до неё.
Достаю из-за пояса тапочки, надеваю, и спускаюсь вниз.
– Извини, – говорит Неудачник, когда я беру его на руки и выбираюсь из расщелины.
– Зачем? – только и спрашиваю я.
– Чтобы вы не колебались. Я всё равно ничего не могу объяснить.
– Ты дурак. Ночью по горам ходят лишь самоубийцы… или Чёрный Альпинист.
– Я никогда не был в горах. А кто такой Чёрный Альпинист?
Спускаться к привалу довольно далеко. Я успеваю рассказать байку про Чёрного Альпиниста и про ту компанию, которая таскала в горы бальные платья и смокинги. Потом несколько реальных историй.
К Вике мы подходим, когда весь мой запас горных легенд истощается. Под её ледяным взглядом я опускаю Неудачника на раскиданный у костра лапник и говорю:
– Что может быть лучше прогулки по горам без снаряжения? Горная прогулка с калекой на руках.
Мне очень интересно, что она сейчас сделает.
– Дай пояс, – командует Вика.
Такой агрессивности даже я не ожидал.
– Вика, применять «Варлока»…
– Черт! Дайвер недоделанный! Мне жгут нужен!
Никогда не задавался вопросом, способна ли виртуальная одежда рваться на части. И не хочу проверять – горное солнце злое. Поэтому оставляю мысль разорвать рубашку на жгуты, и отдаю Вике чёрный шейный платок.
Она долго возится с ногой Неудачника, мрачно качая головой, когда он стоном отзывается на лёгкие прикосновения руки.
– Перелом голени, – ставит она диагноз. – Кажется, без смещения. Как ни странно.
– Ты ещё и врач?
– Нет. Медсестра, но со стажем. Ещё жгут нужен.
Рубашкой всё-таки приходится пожертвовать, а пиджак на голое тело – полный моветон. Мы укладываем ногу Неудачника в самодельный лубок.
– Ещё ни один идиот, – лишь теперь Вика даёт волю гневу, – ни один кретин в мире не ухитрялись сломать в виртуальности ногу! Что у тебя в реальности? А? Есть перелом?
– Нет… – бормочет Неудачник.
– И то слава богу.
Мы переглядываемся, от вечерней боевитости не осталось и следа. Одно дело – бросить в виртуальном мире обманщика. Совсем другое – раненого в горах. И то, что горы ненастоящие – уже ничего не меняет.
– Пошли к тем скалам, – предлагаю я.
– Давай. Я их видела во сне.
Нам хватает взгляда, мы ничего больше не говорим.
Нет законов для нереальности.
Сон или явь – мы вместе спускались к упавшей звезде.
