110
На этот раз народа в колонном зале меньше. И всё же человек десять стоит, потягивая пиво и явно дожидаясь меня.
Иду мимо.
– Стрелок!
Оборачиваюсь. Двое незнакомых ребят и длинноволосая девчонка идут ко мне.
– Я – Стрелок, – соглашаюсь я.
– Кто ты? – спрашивает сутулый очкарик. Многие берут такие невоинственные внешности, усыпляя бдительность соперников.
Разборок со стрельбой, похоже, не будет. Ну и хорошо. Вчера все кипели, но за сутки головы поостыли.
– Это неважно.
– Стрелок, чего ты добиваешься? – вступает в разговор девушка. – Ты просто играешь?
– Нет.
– Тогда что тебе нужно? Тебя весь день видели на тридцать третьем уровне. Ты что, застрял?
– Нет.
Делегация топчется на месте, потом парень в очках поднимает руки.
– Мир, Стрелок?
– Мир, – недоуменно отвечаю я.
– Ребята боятся идти сквозь тридцать третий, – поясняет он. – На тридцать втором полсотни человек скопилось. Стрелок, если ты не будешь вести отстрел игроков, то тебя тоже не тронут. А иначе – объявляется большая охота. И не только в Сумеречном Городе.
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Только одно условие… на самом начале уровня сидит паренёк с пистолетом. Его тоже не трогать.
Очкарик и девушка переглядываются.
– По рукам, Стрелок.
Мы жмём друг другу руки.
– Пошли в «BFG»? – предлагает девушка.
Договора положено скреплять пивом. А у меня шесть свободных часов. Я киваю. Остаток делегации подтягивается к нам, и мы тесной группой выползаем из колонного зала. Оглядываюсь – Алекса среди моих спутников нет, или он прячется в другом теле.
– Ребята, если кто-то нарушит уговор и нападёт на меня…
– Это будут его и твои проблемы, – подтверждает очкарик.
– Прекрасно.
– Стрелок, ты думер? – спрашивает девчонка.
– Да.
– Небось ещё на «тройках» играл?
– На «двойках».
– В «Doom»? – иронически спрашивает очкарик.
– Нет, конечно. В «Волчье логово».
Народ одобрительно шумит. Про самую примитивную из трехмерных игр большинство только слышало.
– Между прочим, – говорит девчонка, – я недавно с пареньком познакомилась, он на «тройке» в Диптаун влез.
– Что? – очкарик поражён.
– Что слышал. Без шлема и костюма, всухую. Говорил, что он сержант срочной службы. Сидит где-то в тундре на станции космической связи. У них там оборудование, хоть в музей сдавай. Но выход на «Интернет» есть, через какую-то военную локалку. Он на «386DX-40» загнал дип-программу, влез через какой-то гейт в Диптаун и пошёл по городу шататься. Я его по походке заметила, дёрганая такая, сразу видно – модем паршивый.
– Гонит, – качает головой очкарик. – На «тройке» в виртуальность не войдёшь.
– Почему? Если с «сопром», то вполне! – возражает кто-то.
Начинается долгий спор, можно ли войти в виртуальность на «ИБМ-386», и поможет ли в этом процессе математический сопроцессор – «сопр». Я не вмешиваюсь, слушаю, хоть и знаю ответ.
Можно.
Я сам с «тройки» начинал. Тоже без шлема и костюма, как гипотетический солдатик, выбравшийся в самую необычную из всех самоволок истории.
Но такой информацией не разбрасываются.
За разговором мы подходим к «BFG-9000». Это мрачноватое здание, выдержанное в стиле «Лабиринта», или, точнее, его предтечи – игры «Doom». У тяжёлых железных дверей стоят два монстра в ливреях, и я машинально дёргаю плечом, пытаясь сбросить в руки несуществующую уже винтовку. Самое смешное, что мой жест повторяют ещё несколько человек.
Игры в «Лабиринте» даром не проходят.
Расталкивая монстров-швейцаров, вваливаемся в ресторанчик. Интерьер знаком до боли – это последний уровень игры «Doom-2». Огромный зал, половина залита мерцающей зелёной жидкостью, половина представляет из себя каменную террасу, на которой и расставлены столики. На стене над зелёнкой – морда чудовищного демона, изо лба которого периодически вылетают вращающиеся кубики. Над террасой кубики лопаются, из них вылупляется какой-нибудь монстр и несколько секунд бродит между столиками, прежде чем исчезнуть. На них внимания не обращают, в отличие от игры здесь они бесплотны и безопасны.
– Простые были уровни, – бросает какой-то парнишка из нашей группы. Я молчу. Его бы на этот уровень, даже без всякой виртуальности. Посмотрел бы я на подвиги юного поколения. Единицам удавалась пройти последний уровень честно, не вводя в игру код бессмертия.
Мы садимся рядом с зелёнкой, сдвигая несколько столиков. Приближается официант – тоже монстр, летающий алый шар с выпученными глазами.
– Пива! – требует очкарик. – Фирменного, всем! Я плачу.
Монстр раскрывает рот, и я машинально уклоняюсь. Но из пасти вылетают не огнедышащие черепа, как в игре, а запотевшие кружки с пивом.
Двое идиотов смеются надо мной. Остальные понимающе переглядываются.
Чем простой человек отличается от думера? Думер за угол не заходит, а вначале заглядывает.
Думер думера видит издалека. У старых игроков моя реакция удивления не вызывает.
Сдвигаем кружки.
– За перемирие! – провозглашает очкарик. – Между Стрелком – и всеми нами!
Пиво густое, тёмное, не «Гиннес», но что-то похожее. И очень крепкое.
Интересно, каким чудом владельцы ресторана ухитрились придать несуществующему пиву такой вид, что оно воспринимается как крепкое?
– Дамир, – представляется очкарик.
– Стрелок.
Дамир кивает, смиряясь с тем, что я не сниму маску. Почему-то мне кажется, что его внешность – прямая противоположность реальному облику. Он, наверное, высокий и крепкий.
Обычное дело – маскировка наоборот. Я читал пару психологических исследований глубины, где сообщалось, что данный метод используется в двух третях случаев.
– Почему ты раньше не появлялся в «Лабиринте»? – интересуется Дамир.
– Неинтересно, – признаюсь я.
Дамир воспринимает мою фразу спокойно, а молодняк начинает хмуриться.
– Ты не был на московском турнире думеров в девяносто седьмом? – интересуется Дамир.
– Нет.
– Всё равно, мне твоя манера знакома, – решает Дамир.
Сидим, пьём пиво. Честно говоря, я очень рад, что постоянные игроки «Лабиринта» пошли на перемирие. Если бы на меня навалилась настоящая толпа, все способности дайвера не спасли бы.
Между тем зал оживляется. Откуда-то появляется парень с гитарой, смуглый, длинноволосый. Смущённо улыбается, машет рукой, ступает на зелёнку. Жидкость шипит под его ногами. Парень проходит в центр зелёной зоны, садится на стул, стоящий на маленьком бетонном пятачке, начинает неторопливо настраивать гитару. Я тоже машу ему рукой, хоть он никак не узнает меня в облике Стрелка. Это личность в глубине легендарная, один из хакеров старой школы, к тому же – бард. Давно мы не пересекались. Обычно он выступает в «Трех поросятах», в которых, по слухам, даже имеет маленький пай. К «Лабиринту» он вообще равнодушен, и то, что его занесло сюда – редкая удача. Парень смахивает волосы со лба и начинает петь:
Промозгло, сыро, какая прелесть,
Какая слякоть, какой туман!
А я улыбаюсь чему бог невесть,
Я, как и город, туманом пьян…
Девчонка похлопывает рукой по столу, отбивая такт, пиво льётся рекой. Я знакомлюсь со всей компанией, на всякий случай заставляя Вику запомнить лица и имена. Под шумок один из парней долго жмёт мне руку и лепит на плечо простенький маркер. Делаю вид, что не замечаю. В порыве чувств обнимаю паренька в ответ, и перекидываю маркер на него.
Пускай поотслеживает, ламер.
Бреду в тумане как в океане,
Я, может, лодка, а может, кит.
А может, просто нечто с глазами
В деревьях-водорослях скользит…
Веселье в полном разгаре. Все довольны, включая хитроумного ламера.
Я звуков не знаю, я их не помню,
Слова забыты, к чему слова.
Я этим туманом себя наполню
Если вместит моя голова…
Я уже наполнен хмельным туманом. Встаю, улыбаюсь игрокам.
– Мне пора.
Никто не спрашивает, почему, никто не уговаривает остаться. Пребывание в глубине – развлечение платное. Пробираюсь между столиками, над головой шипят иллюзорные кубики, раскрываясь, выплёвывая монстров. Делаю усилие, чтобы не уворачиваться.
У меня есть ещё часов пять. Сейчас дайверы «Лабиринта» возятся с Неудачником. Но почему-то я уверен, что у них ничего не выйдет.
Сворачиваю в переулок, останавливаюсь.
Глубина, глубина, я не твой…
Первым делом, сняв шлем, я открыл холодильник. Достал лимонад, колбасу, коробочку йогурта. Надо пообедать.
На экране все нормально. Стрелок стоит, привалившись к стене, редкие прохожие не обращают на него внимания. Вон какой-то типчик юркнул в двери «Всяких причуд».
– Только не к Вике! – сказал я ему вслед.
– Я не поняла, Лёня, – отозвалась «Виндоус-Хоум».
– Ничего, – отводя глаза ответил я. – Все в порядке.
Мне вдруг стало не по себе. Вдруг к Вике – той, виртуальной, кто-то пришёл? Я представил себя, учиняющего разборки в несуществующем борделе и улыбнулся.
Но всё же стал есть куда торопливее.
– Лёня, – сказала «Виндоус-Хоум». – Я должна сделать тебе ежемесячные напоминания.
– Валяй, – буркнул я.
– Позвонить родителям, – укоризненно произнесла Вика. – Я могу набрать номер, но это потребует освобождения телефонной линии…
– Нет.
Нехорошо, конечно, но лучше позвоню вечером.
– Оплатить коммунальные счета…
Да, с этим тянуть тоже не следует. Отключат телефон в самый неподходящий момент…
– Спасибо.
– Убрать в квартире.
Я быстро оглянулся. Да, пол вымыть следует. И пыль бы стереть. Батарею, с ржавым потёком, покрасить.
– Спасибо, Вика, принято.
– Кроме того, в очередной раз обращаю твоё внимание, что уровень поставленных передо мной задач не всегда соответствует объёму оперативной памяти…
– Утихни.
Я положил ладони на клавиатуру, локтем скинул пустую коробочку из-под йогурта, чтобы не мешала.
deep Ввод.
Отлепившись от стены, я вхожу в стеклянные двери борделя.
И Мадам выходит навстречу.
– Вы сегодня рано, Стрелок.
– Зато ненадолго.
Мадам улыбается, протягивает руку, касается моей щеки.
– Только не морочьте голову девочкам, Стрелок.
– Я постараюсь, – голосом послушного мальчика говорю я.
Мадам кивает, без особой уверенности. Поворачивается к охраннику:
– Проводи его в служебные помещения. К Вике.
– Спасибо! – от души говорю я. Мадам устало отмахивается и идёт к лестнице на второй этаж. А охранник кивает на маленькую дверь, рядом с которой стоит.
С некоторым смущением я иду за ним.
Прямо в сердце борделя.
Чистенький коридор, за окнами – летний лес, река и яркое солнце. Ага, а ведь Мадам говорила, что у них всегда вечер. Хочется солнышка, никуда не деться.
Вдоль коридора – двери, на них нет номеров или имён, зато налеплены картинки. Кошечки, щенки, мышата, зайчата. Это немножко напоминает детский садик. Но из одной двери вдруг высовывается полуодетая блондинка, ойкает, картинно прикрывает грудь руками и заскакивает обратно.
Стараюсь идти с каменной физиономией. За дверями шорохи, когда я прохожу мимо, слышится лёгкий шум. Знаю, что если обернусь, то увижу десяток любопытствующих лиц, выглядывающих в коридор.
Поэтому не оборачиваюсь.
Охранник останавливается у двери, на которой висит фотография задумчивого чёрного котёнка. Стучит.
– Да? – слышится в ответ, и я вздрагиваю, потому что узнаю голос.
– Посетитель, – говорит охранник.
– Пусть войдёт.
Охранник легонько хлопает меня по плечу и удаляется. Из полуоткрытых дверей его о чём-то спрашивают шёпотом, но он хранит молчание.
Под насмешливым взглядом котёнка вхожу.
Комната выглядит как горная хижина. Окно распахнуто, из него доносятся порывы холодного ветра. Шумит река. Вика сидит перед окном на простом деревянном стуле, разглядывая лицо в маленькое зеркальце. Рядом, на грубо сколоченном столе, вполне современная косметика.
– Привет, – бросает она. – Посиди тихонько, ладно?
Киваю, стою и оглядываюсь. На стенах акварели – незнакомые, почти на всех горы, туман, сосны. На первый взгляд кажутся однообразными, словно творения халтурщика к еженедельной распродаже. Но всматриваюсь внимательнее – и одобрительно киваю. Это не штамповка набитой рукой, а просто цикл.
– Как бы ты их назвал? – спрашивает Вика, не оборачиваясь. Ей хорошо, у неё зеркало.
– Даже не знаю, – признаюсь я. – У меня всегда были проблемы с названиями. Ну, например…
Прохожу вдоль стены, осторожно касаясь рамок. Горы, или одна гора – но в разных ракурсах, густые плети тумана, впившиеся в склоны сосны. Утренний холод и сухой жидкий воздух. Звенящая струя ручейка, шорох ветра – словно картина способна передавать звук.
– Лабиринт, – говорю я. – Лабиринт отражений.
Вика красит губы. Задумчиво соглашается:
– Можно… главное, что непонятно. С такими названиями лучше покупают.
– Это твои картины?
Последние дни я потрясающий тугодум.
– Да. Непохоже на меня?
– Похоже. Но я думал, ты просто подобрала их со вкусом.
– Ну и мужики пошли, – Вика наконец встаёт. На ней белое льняное платье до колен, босоножки, серебряный кулон на цепочке. – Это комплимент при первом свидании?
– При втором, – пытаюсь я отшутиться.
– Нет, при первом. Утром – это была работа.
– Тогда начинаю говорить комплименты, – бормочу я. – Ты умная, красивая, талантливая…
– Добавь – пунктуальная, – Вика стягивает волосы белой ленточкой.
– Нет, лучше добавлю – щедрая. Продавать такие картины – подвиг.
– Ерунда, – легко отмахивается Вика. – Я продаю реальные оригиналы. А эти – остаются у меня. Они лучше.
Вика не замечает, какую промашку допустила. Я этому безумно рад. Торопливо говорю:
– Чем лучше?
– Они звучат.
Так вот в чём дело. Мне не послышался шум ветра и плеск воды из картин.
– Рождается новое искусство, – говорю я.
– Давным-давно родилось. И не одно. Просто нам пока непонятно, что это искусство. Когда пещерный человек рисовал на стенах оленей, это тоже не сразу признали творчеством.
– Если так, то весь Диптаун – произведение искусства.
– Конечно. Не весь, но местами – несомненно. Иди сюда.
Вика бесцеремонно хватает меня за руку, подтаскивает к окну.
– Смотри!
Вот оно что. Вика рисовала с натуры… только существуют ли в реальности такие горы?
Центральный пик – наверняка, нет. В нём километров десять высоты, он вырывается из горной цепи, словно гордый бунтарь. Облака кружат вокруг вершины, бессильные накрыть пик своей шапкой. Гора словно слоями нарезана – тёмная зелень лесов, салатная полоска альпийских лугов, снежное кольцо и серый, мёртвый гранит вершины.
Между нашей хижиной, а она тоже стоит на порядочной высоте, и пиком-гигантом раскинулось озеро. Не очень большое, но идеально круглое, я сказал бы – нарисованное, не будь оно таким живым. Вода тёмно-синяя, тяжёлая, на грани льда.
Я молчу.
– Не боишься, что это фирменный антураж для привередливых клиентов? – спрашивает Вика.
– Ещё чего. Обойдутся.
Мы смотрим на горы.
– Долго рисовала? – тихонько спрашиваю я.
– Два года, – беспечно говорит Вика.
Киваю. На это можно потратить и больше. Это не штампованные заоконные красивости, продающиеся на каждом углу. Мне кажется, что если я возьму даже очень сильный бинокль, домысливать ничего не придётся. Картина сделана полностью – во весь объём.
– Очень хочу туда спуститься, – говорит Вика, глядя на озеро.
Молча киваю, соглашаясь.
– Страшно. Дорога очень сложная, – вздыхает Вика. – Если привязать верёвку к окну, то на вон ту тропинку можно выбраться запросто. Но по северному склону полгода как прошёл оползень. Тропинку наверняка завалило.
Я поворачиваюсь к ней, смотрю в глаза.
Нет, она не врёт и не смеётся.
– Ты хочешь сказать, что это все – живое? – спрашиваю я. – Туда можно войти? Подняться на пик, искупаться в озере?
– Вода ледяная, простудишься.
– И все это живёт? Падает снег, идут лавины, случаются бури?
Вика кивает.
– Чтобы держать такое пространство, нужен отдельный сервер!
– Два сервера. Один полностью занят, другой ещё все заведение держит.
Глотаю холодный воздух. Спрашиваю:
– Так… зачем ты здесь работаешь? Тебя любая фирма возьмёт пространственным дизайнером, только позволь заглянуть в это окошко!
– У меня свои причины, – говорит Вика, слегка повышая тон, и я понимаю – вопрос неуместен.
Свобода для всех и во всём.
Может быть, ей нравится быть виртуальной проституткой?
– Спасибо, – говорю я.
Вика недоуменно хмурится.
– Спасибо, что позволила это увидеть, – объясняю я. – Ты ведь не каждого сюда пускаешь?
– Не каждого. А ты покажешь мне свои картины? – с улыбкой спрашивает Вика. Я вздрагиваю. – Ты сказал, что не умеешь придумывать названия. Значит, приходилось этим заниматься.
Вот так. Я тоже сглупил. И, подобно Вике, не заметил своей оплошности.
– Я давно не рисую, – признаюсь я. – Так получилось. Может, и к лучшему, все равно мне такое не по силам.
Вика даже не пытается вежливо спорить. Она знает себе цену.
– Знаешь, я хотел пригласить тебя в ресторан, – говорю я. – Если ты согласишься…
– Нет.
Я чувствую себя оплёванным. Почему-то я был уверен, что Вика согласится, что ей понравятся «Три поросёнка», что мы постоим над горной рекой – пусть не я создавал тот пейзаж, но я люблю его…
– Понимаю, – говорю я.
– Нет, не понимаешь. Дело не в клиентах, сейчас как раз затишье, а девочки меня подменят. Я сама тебя приглашаю. В наш ресторанчик.
Ничего не понимаю, но соглашаюсь. Вика придирчиво осматривает меня, поправляет воротник рубашки.
– Сойдёт, – решает она. – Пошли.
– Далеко?
Вика только улыбается, подхватывает со стола маленькую замшевую сумочку. Мы выходим в коридор, и я отмечаю, что двери больше не поскрипывают в приступах любопытства.
– Пошли, пошли…
Мы идём, чинно взявшись за руки, словно воспитанные дети на прогулке. Коридор кончается винтовой лестницей, мы поднимаемся вверх. Насчитываю семь витков, прежде чем дорогу преграждают тяжёлые бархатные шторы. На мгновение возникает мысль, что пространство здесь вывернуто, и мы сейчас выйдем в холл первого этажа.
– Ничему не удивляйся, – говорит Вика, и ступает вперёд.
Я иду следом, в полной уверенности, что смогу выполнить её просьбу.
Мы выходим на морской берег.
Закат красит небо оранжевым и золотым. Море устало дышит, лаская берег. Песок под ногами – чёрный. Весь пляж антрацитово-чёрный. Я знаю, что такие пляжи есть. Я никогда не думал, что это так красиво.
На берегу стоят белые столики под зонтами, за столиками люди. Все живые, не программные муляжи, я сразу это чувствую. В основном девушки, лишь за тем, что ближе всех к берегу, двое мускулистых парней. Да ещё рядом с длинной стойкой бара примостился тощий парень в шортах.
– Это наша рекреационная зона, – шепчет Вика. – Идём.
Мы садимся за свободный столик, Вика склоняется ко мне:
– Здесь самообслуживание. Иди к стойке, возьми мне шампанского.
Иду, увязая в песке. Трое мужчин и двадцать женщин наблюдают за мной. Всё выглядит донельзя странно – словно чудовищный тайфун прошёлся по побережью, снеся отели и дома, но пощадив часть открытого ресторанчика. Впечатление усиливает задёрнутая шторами дверь, через которую мы вошли – она одиноко стоит в чёрном песке.
– Привет! – говорит мне парень у стойки, и быстро сует руку.
Машинально пожимаю ладонь.
– Вика сухое шампанское любит, – говорит парень. – Только не бери французского, возьми «Абрау-Дюрсо», оно где-то слева под стойкой… Ты здесь первый раз? Я тебя не видел раньше. Сегодня день пустой, все девчонки тут собрались. Ну, сейчас тебе косточки промоют!
Он тараторит с энергией Робинзона, встретившего Пятницу. У него чрезвычайно подвижное лицо, во рту не хватает пары зубов.
– А ты мне нравишься, – говорит парень, почёсывая облезающий от загара живот. – Блин, точно нравишься! Ха-ха! Испугался? Не, я тут не работаю, то есть работаю, но не так. Ты тем двоим, у воды, не понравься случайно!
У меня уже голова идёт кругом. Выдавливаю жалкую улыбку, захожу за стойку, достаю из ведёрка со льдом бутылку брюта, беру пару высоких бокалов.
– Во, перезагорал я вчера! – восклицает тем временем парень, отрывая длинный пласт облезающей кожи. – С девчонками поспорил, что сгорю, они не поверили. Приходят утром – а я и впрямь сгорел!
Он сует мне под нос бренные части своей шкуры.
– Классно выглядит? Всю ночь пахал, делал симуляцию загара. Надо будет пристроить куда-нибудь, с руками оторвут! Только руки я не отдам!
Торопливо киваю, и убегаю с добычей. Вика дожидается меня, давясь от смеха.
– Это кто? – спрашиваю я, опускаясь на стул. Тихий шорох волн кажется неслыханным благодеянием.
Вика продолжает смеяться, потом делает серьёзное лицо.
– Это наш программный гений, хакер и охранник, знаток железа и софта. Зови его Компьютерным Магом. Или просто – Магом. Он это любит. Только не зови его Зукой.
– Зукой?
– Ага. Он любит растворимые напитки, «Зуко», «Сприм», прочую химию. Его так девчонки прозвали, он очень обижается.
– А чего он такой… странный? – осторожно спрашиваю я.
– Не знаю. Может, наших геев отпугивает, может, по жизни такой.
Я искоса поглядывая на парней у берега. Те тоже разглядывают меня, что-то обсуждая. Потом один легонько хлопает другого по губам, и тот обиженно отворачивается.
Мне становится совсем не по себе. Но Вика не прекращает улыбаться, и я с деланным любопытством спрашиваю:
– Зачем вам парни? Девчонки не всегда справляются?
– Конечно. Помнишь голубой альбом?
Помню. Бес тянет меня за язык, и я интересуюсь:
– А где козочки пасутся?
Мы вместе смеёмся, напряжение спадает.
– Это программа, – признается Вика. – Мы пробовали надевать тела животных, но поведение неадекватное выходит. Клиенты нечасто бывают, но зато – у нас есть все. Любые причуды.
Я разливаю шампанское по бокалам, мы чокаемся.
– Нормально, – говорит Вика.
– Да, класс, – соглашаюсь я, ставя опустевший бокал.
– «Абрау-Дюрсо» плохим не бывает. Это ты – «нормально». Я сомневалась, как ты себя поведёшь в такой компании.
– А что тут такого? – говорю я голосом человека, каждый день гуляющего в компании проституток и гомосексуалистов.
Вика размышляет.
– Нет, ты пока так не считаешь, – говорит она. – Но это ничего. Главное, что ты соглашаешься на словах. Значит, заставишь себя поверить на самом деле.
– Можно? – Компьютерный Маг стоит возле столика, как-то немыслимо выгнувшись и скорчив просительную гримасу. – Вы не обо мне говорите? Я не помешаю? Можно сесть?
– Садись… – обречено вздыхает Вика. Маг плюхается на свободный стул, жестом фокусника достаёт из-за спины бокал и ещё одну бутылку. Какой-то банановый ликёр.
– Викочка, спасибо! – говорит он. – Я уж думал, буду пропадать в одиночестве! Будешь?
Вместо ответа Вика наливает себе ещё шампанского. Я тоже отказываюсь от ликёра. Маг плещет его в свой бокал.
– За знакомство! – говорит он. – Я – Компьютерный Маг!
– Я – Стрелок, – машинально отвечаю я.
– Ой! – Маг откидывается на стуле. – Не убивай меня! Это ведь ты два дня «Лабиринт» будоражишь? Вика, поздравляю, ты познакомилась с крутым думером! От него все плачут! Он убивает и убивает, налево-направо!
– Правда что ли? – спрашивает Вика.
Киваю.
– Никогда бы не подумала, – говорит Вика.
– Должен же и я тебя удивить.
– Стрелок, ты смотри, в «Лабиринте» не бедокурь! – восклицает Маг. – А то я у Мадам отпуск возьму, двину в «Лабиринт» да все разнесу! Я вообще-то мирный, но когда разозлюсь – кошмар! Держите меня трое, двое не удержат! Вот однажды…
– Маг, – говорит Вика. – Мы беседуем. У нас серьёзный разговор. Поболтай с Тиной или с Леночкой.
Маг грустно кивает.
– Вот всегда так… Ухожу, ухожу. Никто меня не любит…
– Я тебя очень люблю, – говорит Вика. – Но Тина со вчерашнего дня в депрессии. Развлеки её, ты же умеешь.
– Без проблем! – сияет Маг. Прихватывает бутылку и приплясывая движется к столику, за которым черноволосая пышная девушка сосредоточенно пьёт водку.
Я только качаю головой.
– У нас здесь свой мирок, – говорит Вика. – Довольно тихий и мирный. Кстати, здесь все девочки появляются только в базовых телах. Не в тех, что мы надеваем для клиентов.
– Так это твоё основное тело в виртуальности?
– Да.
Я делаю следующий шаг.
– Имя – тоже? Тебя зовут Викой?
– В глубине – да. Я потому и позволила тебе прийти, что ты угадал.
Она грустно улыбается.
– Вначале даже подумала, что ты какой-то шпион, хакер или дайвер, что ты выяснил мою личность…
У меня начинает бешено колотиться сердце.
– А сейчас так не думаешь?
Вика пожимает плечами:
– Кто знает? Но ты мне нравишься. Хочется, чтобы все само собой так совпало. Удивительно и красиво.
Я не успеваю ответить, шторы на двери раздвигаются, высовывается на секунду девичье личико:
– Наташа, Тина, на выход. Зелёный и жёлтый альбомы.
Пышная девица, к которой уже пристроился Маг, швыряет в дверь бутылку. Вика привстаёт:
– Элис! – негромко, но отчётливо говорит она. – Подмени Тинку!
Девушка за соседним столиком кивает, но Тина протестующе вскидывает руки.
– Вика, я в порядке.
Она говорит через программу-переводчик, но даже та доносит отголоски усталости и злости.
– Поработаю малолеткой. Все в порядке. Меня Кепочка достал вчера.
Один из геев встаёт, быстро идёт между столиками. Обнимает Тину за плечи, что-то шепчет, усаживает обратно. Вопросительно смотрит на Вику.
– Хорошо, Анджей, – соглашается она. – Спасибо.
Гей и одна из девушек выходят в дверь. Вика садится, залпом пьёт шампанское. И неожиданно свистящим шёпотом говорит:
– Козлы. Все вы, мужики, козлы.
– Кто такой Кепочка? – спрашиваю я.
– Клиент. Постоянный. Я обычно сама с ним работаю, а вчера… была занята.
– Со мной?
– Да, – жёстко говорит Вика. – Девчонкам нельзя с ним работать, они после этого сами не свои.
– А что ему нужно?
– Красный альбом.
Вспоминаю вчерашний вечер.
– Не помню такого.
– Это вкладка в чёрный альбом. Её не показывают кому попало, – Вика встаёт. – Черт. Лёня, извини…
Я тоже поднимаюсь.
– Ты хотел меня куда-то пригласить?
– Да.
– Ну так приглашай!
В холле я озираюсь, ожидая увидеть Мадам, но она так и не появляется. Ловлю машину, называю адрес – «Три поросёнка»… Вика медленно остывает. Мне очень хочется расспросить её про красный альбом и про «Кепочку», но я молчу.
Нельзя. Пока – нельзя.
– Вот, я тебе показала, как мы живём, – говорит Вика. – Интересно?
– Ничего, – говорю я. – Нормально.
– Ничего… – Вика достаёт из сумочки сигареты, щёлкает зажигалкой. – Нормально…
Мне не нравится, когда девушки курят. Даже в виртуальности.
– Вика, а чего ты ждала? Воплей – «какой ужас»? Я не ханжа. Восторгов? Тоже причин не нахожу.
Она мимолётно касается моей руки.
– Извини, Лёня. Я немного переживаю за девчонок. Понимаешь, ты – случайный клиент. Сваливал от погони, забежал в бордель, съехал на моей фотке… Извини. Ты – ни при чём.
Мы подъезжаем к «Трём поросятам». Народа сейчас немного. В виртуальности нет «часов пик» – поясное время стёрло это понятие. Но какие-то случайный приливы-отливы случаются. Вот сейчас, например, зал набит до отказа.
Проталкиваемся к стойке, я кричу бармену:
– Привет, Андрей!
– Привет-привет, – протягивая какому-то клиенту бокал с коктейлем говорит Андрей. – А ты кто такой?
Ух. Это и впрямь он, а не программа-бармен.
– Леонид, – говорю я.
Андрей морщит лоб. В этом теле он меня не видел, и перестраховывается.
– Мужик! – страшным шёпотом говорю я. – Ты чего? Опять налоги замучили? Рэкет файло спёр? Так скажи, найдём…
Андрей перегибается через стойку, вопит:
– А! Не признал! Вырос-то как! Мужчина!
Вика терпеливо мнётся рядом. Ей, кажется, не по себе.
Как и мне в зоне отдыха публичного дома.
– Тебе как обычно? – интересуется Андрей, тянет руку к бутылкам.
– Джин-тоник, один к одному, – усмехаюсь. – Я это, я. Только мы лучше над рекой посидим. В одиночестве.
Андрей слегка морщится и косится под стойку – там у него терминал.
– Все каналы забиты? – ужасаюсь я.
– Тебе один найдём, – решает Андрей. Протягивает руку, нажимает что-то. – Делов то на копейку… Как удачно! Обрыв связи, один канал освободился! Валяйте, только быстро!
Хватаю Вику за руку, тяну к двери в каменной стене ресторана. В тамбуре приказываю:
– Индивидуальное пространство для нас обоих. Никакого допуска.
– Принято, – шепчет потолок. – Никакого допуска. Вы – гости ресторана. «Три поросёнка» желают вам приятного отдыха.
– Как круто, – иронически говорит Вика. – А ты здесь постоянный клиент?
– Да.
Я не вдаюсь в мелкие детали, вроде той маленькой дайверской афёры, с розыском и осаживанием рэкетиров, спёрших у хозяина ресторана подлинные финансовые файлы. Если бы я не переубедил ту шайку недоученных хакеров, то Андрею пришлось бы очень крупно раскошеливаться. Либо рэкету, либо налоговой инспекции Диптауна. А так… всё обошлось миром, даже рэкетиры в итоге остались довольны. Тем, что так дёшево отделались.
Мы выходим в осень.
Вика на миг останавливается, осматриваясь. Подбирает с земли прелый лист, мнёт в пальцах. Касается коры дерева.
Я жду. Я тоже так топчусь, входя в новые виртуальные пространства. Я при этом, правда, ещё и из глубины выхожу, оцениваю подлинный облик местности. Вике это недоступно, но у пространственных дизайнеров свои методы.
– Здорово, – говорит она. – Может быть, сам Карл Сигсгорд работал… Завидую.
– У тебя не хуже, – утешаю я, но Вика качает головой:
– Не во всём. У него потрясающее чувство меры. А я увлекаюсь…
Она по-детски пинает листья ногой, те вяло вспархивают и падают. Они уже своё отлетали.
– Пойдём, – я беру её за руку, веду к реке. Столик накрыт словно бы для банкета. На большом блюде – фирменная жареная свинина «По-поросячьи». Есть и мой любимый глинтвейн, и приличный набор вин.
Вика на стол не глядит, она стоит над обрывом, вглядываясь вдаль. Я становлюсь рядом. У противоположного берега поток полощет ветви поваленного дерева. Наверное, была буря. Это пространство тоже живое, как и Викины горы.
– Спасибо, – говорит Вика, и мне становится хорошо. Я думаю, что надо ещё показать ей морской берег, и кусочек старой Москвы, которые примыкают к ресторанчику. Но это тоже – потом. У нас ещё будет время, я уверен.
Иначе зачем все?
– Знаешь, я очень редко выхожу из своего пространства, – говорит Вика. – Не знаю, почему.
Она колеблется, но продолжает:
– Наверное, боюсь увидеть тех, кто приходит к нам… увидеть их такими, какими они могут быть. Весёлыми, добрыми, славными людьми.
– Почему?
– Тогда получится, что все люди двулики. Мы ведь помойка, Леонид. Помойка, куда выкидывают всю дрянь, что скопилась в душе. Страх, агрессию, неудовлетворённые желания, презрение к самим себе. В твоём «Лабиринте», наверное, то же самое.
– Он не мой. Я там по делу.
– Тогда тебе легче. А к нам приходят сопляки, которым не терпится стать мужчинами, мужчины, которым надоело ими быть, затюканные подругами парни с желанием покуражиться… Порой приходят, пробуют все альбомы. Говорят: «Надо все в жизни испытать».
Я опять сдерживаюсь и не спрашиваю, зачем она работает в «Забавах».
– Почему мы тянем за собой в будущее самое худшее, что в нас есть? – говорит Вика.
– Потому, что оно есть. И никуда не деться. Представь, что вокруг – джентльмены в смокингах, дамы в вечерних туалетах, все говорят умные красивые слова, вежливы и культурны…
Вика тихо смеётся:
– Не верю.
– Я тоже. Любое изменение общества – техническое, социальное или комплексное – как глубина, никоим образом не меняло индивидуальной морали. Постулировалось всё, что угодно – от презрения к холопам до равенства и братства, от аскетизма до вседозволенности. Но выбор всегда совершался индивидуально. Глупо считать, что виртуальность сделала людей хуже, чем они есть. Смешно надеяться, что она сделает их лучше. Нам дали инструмент, а будем мы им строить или разбивать черепа – зависит от нас.
– Инструмент не тот, Лёня. Все понимают, что на самом деле сидят дома или на работе, таращась в экран или нацепив шлем. А потому – можно все. Игра. Мираж.
– Ты говоришь, как александровцы.
– Нет, их подход мне тоже не нравится. Мне вовсе не хочется превращаться в поток электронных импульсов.
– Вика… – я ложу руку на её плечо. – Не стоит загадывать, не стоит переживать. Глубине – пять лет. Она ещё ребёнок. Хватает всё, что попадается под руку, говорит глупости, смеётся и плачет невпопад. Мы не знаем, во что она вырастет. Не знаем, не появятся ли у неё братья и сёстры, которые будут лучше. Надо просто дать ей срок.
– Надо дать ей цель, Лёня. Мы нырнули в этот мир, не разобравшись с тем, что осталось за спиной. Не умея жить в одном мире – породили другой. И не знаем, куда идти. К чему стремиться.
– Цель появится, – без особой уверенности говорю я. – Опять-таки, дай срок… дай глубине осознать себя.
– А может быть, она уже осознала? – говорит Вика насмешливо. – Ожила. Как в фантазиях людей, никогда в ней не бывавших? Может быть, среди нас ходят люди, которых нет в реальном мире? Отражения пустоты? Может быть, ты или я вовсе не существуем? И все наши представления о реальности – это фантазии ожившей сети?
Мне вдруг становится страшно.
Нет, я не склонен считать, что меня на самом деле нет.
И за Вику почти спокоен.
Но, кажется, я знаю кандидата на «отражение пустоты».
А Вика продолжает, словно задавшись целью свести меня с ума.
– Представь, как это может быть. Сотни тысяч, а может быть, уже миллион компьютеров включены в сеть постоянно. Потоки информации мчатся между континентами, оседают на хостах и роутерах, откладываются в памяти машин. Несуществующие пространства живут по своим законам, меняются. Падает листва с деревьев, наши шаги оставляют следы, наши голоса заставляют срываться лавины. Информация дублируется, путается, смешивается. Программы послушны, они создают муляжи, оболочки, но кто знает, как скоро оболочка наполнится подлинным разумом?
– Любой хакер помрёт от смеха, слушая тебя, – говорю я деревянным голосом.
– Я не хакер. Я просто смотрю на то, что происходит вокруг. И думаю, что увидел бы человек ниоткуда, появившись в Диптауне, твёрдо считая, что он настоящий и живой? Кривляющихся фигляров? Людей, которые бегают по «Лабиринту» и радостно убивают друг друга? Психопатов, оттягивающихся в борделях? Вокруг есть всё, что существует в реальности. Небо и солнце, горы и моря, города и дворцы. Пространства в пространствах, смешение времени и народов, достоинства и пороки. Все! Все и ничего. Нам нужно лишь то, что ненавистно в реальной жизни. Смерть, кровь, фальшивая красота и заимствованная мудрость. Так что подумает глубина о людях, если она научится думать?
Я молчу. Я вспоминаю Неудачника, который убивает монстров из пистолета, но никогда не стреляет в игроков. Который не говорит своего имени и адреса. Который уже двое суток висит в виртуальности – но у него не заплетается от жажды язык и не подламываются ноги. Который не понимает, что убегающий от мутантов ребёнок – всего лишь сотня килобайт программы на сервере тридцать третьего уровня.
Я вспоминаю слова Человека без лица – «Теперь кое-что изменилось». Это же была прямая подсказка – вместе с воспоминаниями о «Боссе-Невидимке» и «Заблудившемся Пойнте». Случилось то, что не имеет аналогов, кроме как в фольклоре.
И меня начинает бить дрожь.
Не может быть случайностей пятнадцать раз подряд – дайверы «Лабиринта» вытащили бы Неудачника… не препятствуй этому сама сеть. Неудачника некуда вытаскивать из глубины – он живёт лишь в этом мире. Он прикован к «Лабиринту», к миру выстрелов и предательств, крови и руин. Он погибает и оживает, не понимая, что происходит с ним.
– Вика… – шепчу я. – Вика, не дай бог…
– Что? – она смотрит на меня, и отступает на шаг. – Что с тобой?
– Не дай бог, ты права… – шепчу я. – А мне кажется, что ты права…
Она хватает меня за руку, сжимает, крепко, почти до боли, кричит:
– На сколько ты ставил таймер? Где ты живёшь? Лёня, опомнись! Ты живой, ты настоящий! Я несу чушь, чушь!
Мне делается смешно – Вика испугалась за меня.
– Я в порядке, – говорю я. – Я живой и настоящий. У меня не дип-психоз. Но я знаю человека, который не может быть живым.
Как ни странно, но Вика успокаивается. Я бы на её месте наоборот – ещё больше испугался.
– Я тоже с такими встречалась… – заявляет она.
Качаю головой.
– Вика, я знаю человека, который ведёт себя, как в твоей фантазии. Не различает реальности и яви. Не ведает границы, живёт, а не играет в глубине.
Она догадывается мгновенно:
– В «Лабиринте»?
– Да.
– Это называется потерей реальности. Нервный срыв и ничего больше.
– Я видел нервные срывы, – говорю я. – Это… это другое.
– Лёнька, – Вика улыбается. – Я наговорила глупостей, а ты испугался… Знаешь, аналогии фальшивы.
Мне хочется рассказать ей все. Про Человека без лица и Неудачника. Про случайности, которые стали системой. Но я подписывал контракт, обещая конфиденциальность.
И ещё – мне придётся сказать, что я дайвер.
А у меня есть опыт таких признаний.
Я догадываюсь, о чём думают девушки, целуясь с дайвером. «Сейчас он выйдет из глубины, и моё лицо превратится в маску из крошечных квадратиков-пикселей. Он свободен здесь, а я пленница…»
Не хочу, чтобы Вика так думала. Не хочу, чтобы это стало стеной между нами.
– Ты права… – шепчу я. И Вика прижимается ко мне.
Мы стоим над обрывом, целуясь, и река ревёт под нами, а ветер треплет волосы. Одинокий птичий крик, секундный проблеск солнца в разрыве туч, ковёр листьев под ногами. Он мягкий и пахнет пряным. Я снимаю с Вики платье, а она помогает раздеться мне. Я целую её тело, мои губы касаются живого тепла, не я в глубине, это глубина во мне, это наш мир – вокруг, я не уйду отсюда никогда, мы затеряемся в этих лесах и найдём дорогу к горам, что видны из её окна.
Вика что-то шепчет, но я не слышу слов – мы слишком глубоко, мы вышли за пределы всех пространств.
Потом наступает короткий миг, когда пространства сливаются воедино.
Мы вместе – сквозь расстояния и неизвестность.
– Не уходи от меня, Стрелок, – шепчет Вика. – Только посмей уйти…
– Я не уйду, – говорю я. Мы прижимаемся друг к другу, ветер скользит по коже, мокрая листва холодит спину. Я смотрю вверх, но тучи клубятся, кружат подо мной, ещё миг – и я упаду в небо, потеряюсь в реальностях вслед за Неудачником…
– Кто ты, Лёня?
Но я не могу ответить. Снова привлекаю Вику к себе, и наши губы соприкасаются, делая слова пустыми и ненужными.
– Моё время кончается, – шепчет Вика. – Мне надо выходить… вот-вот…
Я понимаю. Я обнимаю её ещё крепче, словно в моих силах остановить бег таймера на том конце невидимой нити, удержать Вику в глубине ещё минуту, ещё миг…
– Приходи, – Вика вскидывает голову, приподнимается надо мной на локтях. – Приходи сегодня, я буду ждать.
Киваю, тянусь к ней – но уже поздно.
Её тело бледнеет и меркнет, рассыпается облаком сиреневых искр, платье на земле тает, словно пригоршня снега. Миг – и я остаюсь в одиночестве, под небом, которое просит упасть в него, затеряться в облачном тумане, стать ещё одним человеком, не знающим грани между мирами.
И Вика будет со мною всегда, мы станем равны, и мне никогда не придётся отвечать поцелуем на вопрос…
Я мотаю головой, с силой тычусь в жухлую листву.
Это бывает. Всем дайверам знаком миг, когда хочется стать таким, как все.
Надо бежать…
Глубина-глубина, я не твой… отпусти меня, глубина!
Экранчики перед глазами, холодный ветер из кондиционера.
– Съела? – спросил я глубину. – Вкусно? Зубки не болят?
Глубина молчала. Ей нечем ответить. Она вновь проиграла.
Мир словно разломился на две половины. На ту, где была любовь, и на ту, где я катался по полу, обнимая пустоту. Будь проклято это раздвоение – после которого чувствуешь себя идиотом.
Я снял шлем. Тело было ватным, разбитым. Отоспаться бы. Потянувшись, я вырвал кабель костюма из порта.
– Сбой периферии! – испуганно сказала «Виндоус-Хоум». – Лёня, проверь разъёмы виртуального костюма!
– Пауза, – приказал я. Распрямился, вставая.
Костюм надо постирать.
Я прошёл в ванную, разделся, влез под душ. Постоял полминуты, ловя запрокинутым лицом тугие струи воды. Потом подхватил с пола костюм, взял кусок хозяйственного мыла и занялся стиркой.
Вот так обычно и портят дорогостоящие вещи – поленившись… или постыдившись… идти в химчистку.
Предельно аккуратно выстирав костюм, я повесил его на плечики и зацепил на крюк над ванной. Потекли струйки воды. Выжимать ткань, внутри которой идут сотни проводков, датчиков и имитаторов давления – ещё большее безумие, чем стирка. Ладно, понадеемся на репутацию фирмы «Филипс». Может быть, они учли даже русскую безалаберность.
Мой старый виртуальный костюм – китайский, но довольно приличный – валялся в шкафу. Я все собирался его продать, но не находил время дать в сеть объявление. Теперь это меня радовало.
Натянув трикотаж весёленькой раскраски, я прошёлся по комнате. Ничего. Немножко маловат стал, но пойдёт. Помахивая шнуром, я даже стал что-то насвистывать.
Викины слова – чушь. Она и впрямь фантазировала, а я утратил критичность. Сеть – это просто сотни тысяч компьютеров, подвешенных к телефонным линиям. Виртуальность – домыслы сознания.
Невозможен электронный разум на базе «пентиумов» и «четвёрок».
Это любой компьютерщик объяснит… если не поленится спорить с очевидной глупостью.
Я воткнул разъём в порт, и «Виндоус-Хоум» радостно сообщила:
– Обнаружено новое периферийное оборудование. Провести подключение?
– Да.
Мой основной костюм будет сохнуть дня три. Пускай уж «Виндоус-Хоум» подключит старый костюм как следует.
– Датчики движения… тест прошёл… имитаторы давления… тест прошёл… энергопотребление… тест прошёл… ограничение критических перегрузок… тест провален! Внимание, данная модель виртуального костюма не укладывается в предельно допустимые параметры безопасности! Возможен дискомфорт при виртуальных контактах! Не рекомендуется…
– Продолжить тест, – приказал я. Все китайские костюмы страдают этим грехом – непоправимым, с точки зрения западноевропейцев и американцев. Если в виртуальности меня расплющит бетонной плитой, то костюм может отреагировать очень уж энергично, и оставить на теле пару синяков.
Честно говоря, меня это не особо тревожит.
– Тестирование завершено. Рекомендуется прервать подключение оборудования.
– Принять оборудование, – надевая шлем, сказал я.
– Ты серьёзно? – спросила «Виндоус-Хоум».
– Да.
– Оборудование подключено, – скорбно согласилась программа.
deep Ввод.
Ветер усилился. Я ёжусь, отступая от обрыва. У меня мокрая голова, и стоять тут не очень-то уютно.
Особенно одному.
Беру термос, наливаю себе глинтвейн. Пара глотков, просто чтобы согреться. Мы ещё придём сюда, вместе с Викой. Очень надеюсь, что ей здесь было хорошо. Не так уж много в виртуальности мест, которые мне безоговорочно нравятся.
– Пока, – говорю я реке, ветру, осеннему лесу. Иду к выходу.
Если прогуляться до «Лабиринта» пешком, то я как раз убью остаток времени.
А дайверы закончат свои попытки спасти Неудачника.
Почему-то я уверен, что у них ничего не выйдет.
