Глава 17
ОБЩИЙ ИСХОД

За ночь подморозило, земля застыла, идти было легко. Кажется, это первый заморозок в нынешнем году. Впрочем, откуда мне знать — за последние три недели я впервые ночевал дома. Может, заморозки уже были. Вчера я не спросил Янину об этом, тем для разговора и без того хватало: я рассказывал о своих встречах с Рупертом и Вергерусом, она — о своей работе. И была любовь, такая новая после разлуки.

Схваченная морозом, но еще влажная, еще разноцветная листва пружинила под ногами, когда я сворачивал с дороги и шел напрямик. Как здорово, что Риман отправил меня домой! Поистине генеральский подарок. Я и не думал о таком. Какой отдых? За последние двое суток я спал часа два, наверное. Вместе с Хендерсоном и еще двумя специалистами по обнаружению и ликвидации баз террористов мы составили перечень критериев, в соответствии с которыми Глечке должен был выбрать место для своего убежища, а затем, на основании этого перечня, — карту поисков. Карта получилась обширная, она охватывала почти весь мир, список намеченных к проверке пунктов длинный, но все же обозримый. А еще мы составили нечто вроде инструкции для наших сотрудников, которые будут проводить поиск. Уже под вечер мы доложили результаты нашей работы Риману. Мы еще хотели заняться составлением плана захвата (разумеется, в нескольких вариантах, в зависимости от местности, в которой будет обнаружена база), но тут генерал остановил нас и отправил меня в двухдневный отпуск. Как раз столько, по нашим прикидкам, займет проверка всех намеченных объектов. Генерал заявил, что пока мы не будем знать, где находится база, составлять план — чисто академическое занятие, «а мы в настоящее время не можем себе позволить тратить силы сотрудников на подобные изыскания». Наверное, он прав, как всегда — даже оказавшись дома, я долго не мог заснуть, потом, после приема успокоительного, мне снились кошмары. Несколько раз я просыпался — казалось, что заработал визор, меня вызывают. Последний такой «звонок», особенно отчетливый, раздался под утро, я вскочил, бросился на кухню, но увидел лишь темный экран. Все же я на всякий случай поставил визор на запись, чего обычно не делал, и отправился погулять.

Начался подъем, но я не сбавлял темп, наоборот, пошел еще быстрее. Сердце колотилось, ноги отказывались идти. Взобравшись наверх, я остановился, тяжело дыша. Жалкая развалина! Вот что значит провести несколько недель почти без движения. Лишь постоянно подстегивая свой организм, заставляя его работать, я могу обеспечить его нормальное функционирование — и то если не подвернется нога на косогоре, не проникнет вирус, не разладится обмен. Тогда придется звать на помощь врачей. Управлять кровообращением, деятельностью желез, отращивать утраченные органы… И дальше, больше — летать, жить в космосе! Сказка, воспаленная мечта! Так я привык думать, но оказалось, что я ошибался. Теперь, когда я знаю, что это реально, мне, напротив, кажется странным и поразительно близоруким мой скептицизм: ведь не удивлялся же я людям, умеющим безошибочно различать звуки, запахи или цвета (способность, которой я начисто лишен). Не сомневался в существовании людей, способных считать быстрее компьютера или запоминать наизусть тома энциклопедии. И вот что интересно: теперь, когда я знаю, что избранные действительно существуют, знаю, чем они занимаются, я не чувствую никакой своей ущербности, второсортности. Напротив, это знание наполняет меня гордостью и предчувствием удивительных открытий.

Да, мои представления о границах возможного за последние дни сильно изменились. Теперь меня уже не удивляют необычайные способности избранных, скорее я готов удивиться тому, что и у этого необычайного дара есть границы. Самое наглядное и грубое свидетельство существования таких границ — смерть Кандерса. Подумать только: его, почти всемогущего, практически бессмертного, убило одно лишь разочарование в своем ученике и вызванная этим депрессия! Теперь обладатель безграничных возможностей покоится в склепе обители. Но куда все же делся его архив? Проще всего предположить, что его похитил Глечке. Но как он, последние годы не живший в обители, мог узнать о существовании архива, о том, где он спрятан? Ведь этого не знал никто. И вообще — почему Кандерс его сохранил? Если он не хотел передать его своим ученикам, логичнее было его уничтожить. Кому он оставил свои записи, кому он их предназначал — нам, тем, кто следил за ним? Вряд ли. А что, если…

Писк браслета прервал мои размышления. Я поднес экран к глазам и увидел Янину.

— Это ты включил визор на запись? — Она не дала мне сказать «привет», я даже не успел улыбнуться ей.

— Да, а что?

— Тут кое-что записалось. Я хочу, чтобы ты посмотрел это как можно скорее.

— Что-то случилось? Где? Опять Глечке?!

— Нет-нет, ничего такого. Не знаю. Посмотри сам. — Я повернул к дому. Что это могло значить? Как что, ты же сразу понял: она меня просто успокаивает, на самом деле произошло новое нападение, есть жертвы, много жертв. Господи, только не это! Где это могло случиться? Не все ли равно? Я все прибавлял шагу, почти бежал. Надо же было так далеко забраться!

Янину я нашел в спальне — она собирала дорожную сумку. На кресле лежала доха, рядом стояли зимние сапоги.

— Ты собираешься? Куда?

— Сейчас поймешь. Смотри.

Она включила запись, и я в недоумении уставился на экран: оттуда на меня смотрел… волк! Зверь словно вглядывался, стараясь увидеть кого-то, но я знал, что увидеть он мог лишь надпись «Сожалею, но меня нет дома, оставьте ваше сообщение». Затем морда зверя исчезла и открылось какое-то плохо освещенное помещение, нечто вроде пещеры. Несколько минут изображение оставалось неподвижным, потом вновь мелькнула волчья, морда, и экран погас. Я повернулся к Янине.

— Что это было? Ты что-нибудь поняла?

— Только то, что это жилище Лютова и что с ним что-то случилось. Ты ничего не заметил?

— Ну… нет.

— Подожди, сейчас я перемотаю. Вот это место. Видишь — вон там, на полу?

Я приник к экрану. Да, теперь я видел: на полу лежал человек. Его лицо нам не было видно.

— Это Федор. Больше там никто не живет. С ним что-то случилось. Боюсь, что худшее.

— Думаешь, он заболел? Или умер? Хотя — если он мертв, кто же тогда вышел на связь?

— Не знаю. Сейчас это не главное. Там никого нет, никто не может ему помочь, никто даже не знает дороги туда. Мне надо лететь.

— Одной?

— Может, кто-нибудь из поселка согласится меня сопровождать… Если ты о волках, то я не боюсь. Немного боюсь заблудиться, и еще там снег, наверное, не знаю, смогу ли дойти.

— Почему дойти?

— Я не знаю, как выглядит это место с воздуха, не знаю, можно ли там вообще сесть.

— Понятно… Значит, по-твоему, там уже зима? Что надо одевать — сапоги? пуховку?

…Из самолета я позвонил Риману. Дежурный сообщил, что у него идет совещание, разбирают ночное ЧП. Что за происшествие, поинтересовался я. Оказалось, что ночью по неизвестным причинам отключилась вся сигнализация, а охрана почему-то долго этого не замечала, пребывая в уверенности, что все в порядке. Сейчас руководство пытается разобраться, что же произошло. Я попросил передать генералу, как только он освободится, что я лечу на восток, полет связан с проводимым мною расследованием, о результатах доложу завтра.

В поселок мы прилетели уже к вечеру. Рейсовый флайер, шедший из Красноярска, был пуст, что меня несколько удивило. Однако подлинная неожиданность ожидала нас на аэровокзале поселка: не успели мы сесть, как флайер окружила толпа людей, стремящихся поскорее улететь. Они едва могли дождаться, пока мы выйдем, они толпились у люка, мешая нам, — я видел такое впервые.

Заметив у входа в аэровокзал человека, судя по всему, из местных, который явно не собирался улетать и смотрел на толпящихся у флайера даже с некоторым презрением, я спросил у него, почему все так спешат.

— Почему-почему. Струхнули, вот почему, — сурово промолвил абориген.

— И чего же все так испугались?

— А ты послушай! Повернись да послушай хорошенько, сразу все и поймешь. Может, дальше ходить не захочется.

Я послушался совета, отвернулся от флайера, от людей — и услышал. Это шло со всех сторон, отовсюду, злобное, беспощадное. От него тело покрывалось липким потом, руки тянулись к оружию, хотелось оказаться возле огня, света, людей, подальше от темноты.

— И давно они так? — услышал я голос Янины.

— Да вторые сутки пошли. И днем и ночью, без остановок. Я такого, правду сказать, и не припомню. Вот городские и струхнули. Со стройки, считай, уже все разбежались.

— А ученые? Научная группа, которая здесь работала? — с надеждой спросила Янина.

— Тоже смылись! — Наш собеседник как будто даже был рад этому обстоятельству. — Сегодня утром все улетели, на лаборатории замок висит. Да чего там! Тут не то что городские, тут любой испугается. Ведь они не только воют, они и ходят. Сам видел! Средь бела дня по стройке бродят, прямо возле домов. Всех собак порезали. Мой пес как в конуру забился, так там и сидит. Правда ль, нет, говорят, двоих строителей вчера вечером порезали.

— И что же, разве в них не стреляли?

— Как не стреляли! Тут вчера такая пальба стояла! Стреляют, а убить не могут, вот какая штука. Тогда все и побежали. Наши и те сробели. «Оборотни, — говорят, — их пулей не убьешь, они нас всех изведут». Все по домам сидят, по поселку пройдешь — никого не встретишь. Моя баба и то с ума сошла: на избу какого-то божка якутского повесила, ходит, заклинания бормочет… А вы что — тоже ученые? Езжайте, ваших нету, никого нету!

— Нет, уезжать нам пока рано, — заявила Янина. — Нам в тайгу нужно.

— В тайгу?! — Собеседник смотрел на Янину с нескрываемым изумлением. — Вы — в тайгу?

— Да, мы — в тайгу. Вы не подскажете, где можно найти какой-нибудь транспорт?

— Транспорт? Глайдеров ни одного не осталось, на них строители уехали… В охотхозяйстве есть вездеход, только водитель вряд ли согласится…

— Я сам поведу, — храбро заявил я. При этом я пытался вспомнить, когда в последний раз имел дело с двигателем внутреннего сгорания — лет десять назад, наверное.

— Ну, если сам… Пойдемте, я покажу, где он живет, водитель. А переночевать у меня можете.

— Ночевать мы не будем, — твердо заявила Янина. — Нам срочно надо.

— Сейчас?! На ночь глядя?! — Теперь собеседник смотрел на нас уже не с удивлением — скорее это походило на страх. Может, мы стали для него кем-то вроде оборотней?

…Двигатель взревел в последний раз и умолк. И тогда стал снова слышен вой. Здесь он был совсем рядом; казалось, он исходит вон из тех кустов по краям косогора.

— Это то самое место, о котором я тебе рассказывала. — Я обратил внимание, что Янина говорит, почему-то понизив голос. — Ну, где они нам впервые явились — помнишь?

— Помню. И куда теперь?

— Вон за тем деревом есть тропа. По ней можно выйти к сторожке. Что, пошли?

Быстро смеркалось. На косогоре еще было что-то видно, но когда мы углубились в тайгу, стало совсем темно, я с трудом различал дорогу. Хорошо, что Янина шла впереди — она лучше видела в темноте и то и дело предупреждала меня о торчащих сучьях и поваленных деревьях. Вой стоял в ушах; иногда мне казалось, что я различаю в нем повторение тонов, нечто вроде мелодии. Я старался вслушиваться сквозь него в другие звуки, ловил каждый шорох. Несколько раз рука как бы сама собой тянулась к бластеру, поглаживая его массивную рукоятку. Хорошее все же оружие бластер, в ближнем бою просто незаменимое. Куда лучше любого огнестрельного. Не дает осечек, патрон не может застрять в стволе (поскольку нет никаких патронов), боезаряд практически неограничен, если вовремя зарядить. А я перед отлетом зарядил. Правда, если на тебя нападут одновременно с нескольких сторон, тут и бластер может не выручить. В таком случае, как нас учили на тренировках, следует упасть на спину и стрелять, перекатываясь и избегая ответных выстрелов или ударов.

Казалось, эти размышления совсем меня успокоили. Однако когда впереди посветлело и показалась поляна со сторожкой, я вздохнул с облегчением — словно груз с плеч свалился. Я направился к сторожке, раздумывая, надо ли разжигать огонь (и где взять дрова?), или можно просто завернуться в пуховки и так переночевать. Но Янина остановила меня.

— Нам нельзя оставаться. — Голос у нее сел, и я понял, что она тоже боится. — Надо идти дальше.

— Дальше? Сейчас? — Я не верил своим ушам, как давеча наш собеседник. — Неужели нельзя подождать до утра?

— Нельзя! Как ты не понимаешь? Может, Федор еще жив. Ему некому помочь, только мы можем!

— Яна, не сходи с ума! Ты же не знаешь дороги! Тогда он сам тебя вел, а сейчас?

— Я кое-что запомнила, и можно… — Тут взгляд ее скользнул куда-то вбок, голос пресекся, а затем она закончила уже другим тоном: — А может, нас и сегодня проводят. Посмотри направо — только, пожалуйста, не нервничай.

Я повернулся. Три черных силуэта на снегу, три пары глаз, светившихся в темноте. Они были совсем близко, метрах в 15, не больше. Я выхватил бластер и услышал крик Янины:

— Не надо! Это свои! Они оттуда!

— Это и есть твои провожатые? — зло спросил я.

— Да. Не бойся, они нам помогут.

Я не успел сказать ей, что ничего не боюсь, не успел остановить: она уже шла туда, к этим черным теням. Однако они не дали ей подойти: не спеша потрусили к опушке и там остановились.

— Пойдем! — позвала меня Янина. — Они покажут дорогу.

И мы пошли. Странная это была прогулка! Впереди мелькали силуэты волков; иногда один из них оборачивался, и я видел горящие красным глаза. Первое время я шел, не выпуская из рук бластер, но потом мне стало неудобно перед Яниной — она могла подумать, что я боюсь, — и я спрятал его в кобуру. Показалась луна, резкие тени легли на снег. Мы поднялись по распадку, пересекли скальный отрог. Тайга поредела, часто попадались огромные валуны, каменные осыпи. Вой, который мы слышали еще в поселке, стал сильнее, он неотвязно стоял в ушах.

Показалась скала, у ее подножия темнел проход.

— Это здесь! — прошептала Янина. — Боже, сколько их тут!

Маленькая площадка перед проходом, прилегающая тайга, скала — везде были волки. Их было, наверное, несколько сотен. При нашем появлении ближайшие чуть отодвинулись, образовав что-то вроде коридора, по которому мы прошли к скале.

Янина включила фонарик, и мы вошли в пещеру. У входа я едва не споткнулся о лежащее поперек дороги тело. Это был волк, и он был мертв, давно мертв, уже остыл, пол вокруг потемнел от высохшей крови. Луч вырвал из темноты нары, грубо сколоченный стол… Хозяин пещеры лежал у стены, лицом вниз, на спине зияла рана величиной с кулак — место, откуда вышла пуля. Я осторожно перевернул его и обнаружил входное отверстие, да не одно — еще две пули, очевидно, остались в теле. Стреляли, судя по всему, почти в упор, целясь в сердце; он должен был умереть почти мгновенно. Тем не менее я поискал пульс на ледяном запястье — ведь он был избранным, почти всемогущим. Нет, бесполезно. Все его искусство оказалось бессильным перед обычным кусочком свинца, разрывающим плоть. Все как в Китеже. Я перевел фонарик на стену, затем на пол: неплохо бы найти пулю, сравнить с той, что хранится в нашем архиве.

— Посвети сюда, — попросила Янина. — Ага, вот он.

Ее видеобраслет лежал на нарах, панель управления выдвинута — хоть сейчас включай.

— Смотри, на нем кровь. Значит, он все же успел…

— Нет, вряд ли. — Я с сомнением покачал головой. — Он должен был умереть сразу — такие раны…

Шорох у входа заставил меня обернуться. В пещеру вошли два волка. Я и забыл о них! Они вцепились в своего мертвого товарища и потащили его из пещеры. Мы с Яниной переглянулись; не успели мы обменяться мнениями о том, что это означает и что нам делать, как волки вернулись. Теперь их было четверо. Они подошли к мертвому, осторожно, я бы даже сказал, бережно ухватились за его одежду, подняли и тоже понесли из пещеры. Мы направились вслед за ними.

За время нашего отсутствия вокруг пещеры многое изменилось. Волки больше не сидели неподвижными изваяниями; несколько выбежали из-за скалы и скрылись в тайге, другие спешили им навстречу; мне показалось, что в пасти они что-то несут. Вой звучал по-прежнему, однако теперь он доносился откуда-то слева, из-за скалы. Туда же потащили мертвого Лютова мохнатые носильщики. Мы, как завороженные, пошли следом.

Наверху, на гребне, была каменистая площадка — возможно, единственное открытое место в здешней тайге. В центре ее темнела куча хвороста: его-то и таскали волки. Чем-то это напоминало поспешно сооружаемый муравейник. В действиях местных строителей также чувствовался какой-то порядок: куча росла не только вверх, она вытягивалась, приобретая овальную форму, ветки укладывались не кое-как, а плотно, одна к одной. Внезапно я понял, что они сооружают. Но как они собираются…

Куча все росла, она была уже выше человеческого роста, очередные носильщики с трудом карабкались наверх — и вдруг все прекратилось. Волки, выбегавшие из леса, бросали свою ношу и усаживались в круг. Четверо, принесшие Лютова, снова подняли тело создателя новой цивилизации, призванной объединить людей и животных. С трудом, несколько раз срываясь, они все же втащили его наверх. Туда же, но чуть ниже, положили и убитого волка. Затем все спрыгнули вниз и присоединились к остальным.

И наступила тишина. Вой затих. Луна, стоявшая в зените, освещала кучу хвороста и окруживших ее плотным кольцом зверей. Так прошло несколько секунд.

Внезапно все головы повернулись в мою сторону. Волки смотрели на меня — именно на меня, я твердо знал это. Я почувствовал, как Янина вцепилась в мой локоть.

— Саш, что это они? — услышал я ее шепот. — Что им нужно?

Я подумал, что, кажется, впервые вижу ее испуганной. И вдруг понял, чего от меня ждут. Осознание пришло внезапно. Я пошарил по карманам. Ведь я же клал… Ага, вот она.

— Ты куда? — воскликнула Янина, но я уже шагал к темневшей посреди поляны пирамиде.

Так, эти ветки слишком толстые, эти тоже… тут вообще целое бревно — как они только его дотащили? А вот то, что нужно. Я сжал ветки, чтобы они лежали плотнее, и чиркнул зажигалкой. Огонь не сразу одолел влажное дерево, дым ел глаза, но потом загорелась одна веточка, другая, пламя уже лизало толстые сучья. Я погасил зажигалку, отступил на шаг, еще… Подул ветер, пламя загудело, дым валил клубами.

Повсюду, куда бы я ни посмотрел, я видел лишь неподвижно сидящих зверей. Я потерял ориентировку, не знал, где Янина. Становилось жарко. И тут, так же бесшумно, как и прежние, произошла еще одна перемена: волки встали. Они шли вокруг костра, один за одним, плотным кругом, все быстрее, они уже мчались изо всех сил. Я не заметил, как получилось, что они оказались ближе к огню, чем я. Я отступил еще на шаг и обнаружил, что позади образовался еще один круг, только движущийся в другую сторону, а за ним, возле самой опушки, — третий.

Пламя поднималось все выше, в какую-то минуту дым отнесло в мою сторону, и я ощутил отвратительный запах горящего мяса. Звери все мчались — ожесточенно, опустив морды, в полной тишине, на оскаленных клыках играли отблески пламени. В их беге был какой-то ритм, но я не успел его уловить. Когда, в какое мгновение разорвались круги? Я не заметил. Теперь волки мчались сплошной массой, лавиной. Кажется, при этом они еще менялись местами, но я не был в этом уверен. Меня они не замечали, и единственное, чего я опасался, — что эта обезумевшая от горя и от невозможности его выразить толпа свалит меня с ног.

Костер начал обваливаться, стало видно лежащее на нем тело. Казалось, человек двигается, силится встать, но я знал, что это лишь скрючиваются, сгорая, мышцы и сухожилия.

Треск, сноп искр, несколько веток отлетели в сторону, под ноги бегущим, но те словно не заметили этого, продолжая свой безостановочный бег. Пламя опало, но от раскаленных углей тянуло жаром, даже я, стоя в отдалении, чувствовал его — каково же им, тем, кто рядом? Еще что-то треснуло, осело. Костра уже не было, лишь груда углей.

Тогда они остановились. Над раскаленной кучей посреди поляны дрожал воздух. Я увидел Янину — она стояла возле скалы, где я ее оставил. Я ждал. Чего — воя? рыданий? человеческой речи? Сейчас я бы ничему не удивился, наверное.

Однако произошло иное. Они просто повернулись и направились в лес. Один за другим те, кто был на поляне, скрывались в тайге, а за ними следовали другие — оказывается, их было много, гораздо больше, чем я видел, просто все не могли уместиться на этом небольшом пространстве. Наконец последние скрылись, и мы остались одни. Угли уже темнели, но от них все еще тянуло жаром.