Глава 3. Камея

Планета целиком заняла экран. Поворачивалась, как новогодняя игрушка, блестя пятнами синего лака, шероховатыми зелеными материками и сизо-белой ватой облаков.

— Этап номер пять — какие будут приказания, капитан? — Вадковский вскочил и вытянулся по-уставному.

— Пошли в рубку, — буднично сказал Трайнис.

— Действительно, — сказал Роман, — пошло управлять посадкой на неизвестную планету из столовой, попутно хлебая борщ и жуя, шницель.

— А стажеру Вадковскому необходимо пройти курс пользования синтезатором, — сказал Трайнис. — А то, боюсь, свалится он как-нибудь в приемную камеру и восстановится до грудного возраста. Вот нам будет проблем с пеленками.

— Дети, сущие дети, — вздохнул Вадковский.

Они поднялись в рубку.

— Если позволите, — ни к кому не обращаясь сказал Трайнис и взял быка за рога.

Планета на экране прыгнула вверх, корабль стал проваливаться в узкую черную щель космоса между нижним краем планеты и рамкой экрана. Планета катилась над ними как шар-каток, пока совершался информационный облет.

Они облетели Камею за сорок минут. Анализатор не обнаружил на поверхности ничего выдающегося.

— Зеленая планетка, — с видом знатока сказал Трайнис.

— Садимся? — нетерпеливо спросил Вадковский.

Лядов смотрел на Камею и кусал губы.

Трайнис сделал паузу.

— Тебе куда, Слава?

— Все равно, — Лядов ткнул пальцем в самый центр огромного зеленого материка. — Можно сюда.

— Сюда так сюда.

Корабль начал опускаться.

— Посадка типа лифт, — вздохнул Вадковский. — Романтики столько же, сколько и в лифте. Гинтас, ты мог бы сесть в стиле высшего пилотажа — пикирующая «бочка» с «горкой», а в самом конце сделать сальто? Причем все это без зануления перегрузок.

— Хватит с нас, — отрезал Трайнис. — Пилотаж — это просто тренировка. Если тебе нужны острые ощущения — пойди попрыгай в кают-компании со стола.

Вадковский насупился:

— Ты, Гинтас, бескрылый и бесчувственный птеродактиль. Даже тридцать три оборота тебя не оправдывают.

— Перехватывай управление! — заорал Трайнис, глазами отшатнувшись от пульта.

Лядов вздрогнул.

Вадковский подпрыгнул, руки его заметались над пультом:

— Что? Что делать? Где?!

Он перевел бегающий взгляд на Трайниса. Тот с наслаждением беззвучно хохотал.

— Ага! Ха-ха!

— Иди ты к черту, Гинтас, — сказал Вадковский, с улыбкой расслабляясь.

Трайнис дьявольским глазом покосился на него, принимая управление:

— Прогрессор Вадковский, три балла вам, с минусом. Трояк!

— Осторожно, планета, — спокойно сказал Вадковский, покачиваясь в кресле. — Не промахнись.

Трайнис резко замедлил спуск и стал всматриваться.

— И вы тоже смотрите, — сказал он.

Лядов и Вадковский принялись смотреть.

— Ну? — спросил Роман, посмотрев с минуту в панорамный экран.

— Ноогенный феномен, — объяснил Трайнис.

Вадковский отмахнулся:

— Пусть анализатор смотрит, он глазастый.

— Во-первых, — сказал Трайнис, — никто не знает, что это такое. Во-вторых, шесть лишних глаз не помешают.

— В-третьих, — продолжил Вадковский, — он же псевдоноогенный. Нет тут никого.

Оттолкнувшись ногой, закрутился в кресле.

— СКАДа точно нет, — сказал Трайнис с недоумением. Кивнул на черный квадрат со схемой орбиты: — Следящих спутников я не вижу.

Корабль со скоростью ленивой кобылы опускался в центр желтой поляны в полукольце низких мшисто-зеленых гор. Показалось, корабль садится в море спелой ржи. Участок для посадки скорректировал анализатор. Здесь был надежный скальный выход с тонким слоем почвы. Желтыми оказались цветы, блестящими лепестками напоминавшие гигантские лютики, правда со странной осевой симметрией лепестков.

— Вообще-то все в норме, — сказал Лядов.

— Вроде бы так, — согласился Вадковский. — Красиво.

Трайнис молчал. Густота разлившегося внизу моря «лютиков» была невероятной. Росли они так плотно, что стеблей и листьев видно не было. Сплошь желтые волны.

— Мы не слышали, чтобы какая-нибудь экспедиция пострадала на Камее. Правда, Слава? — сказал Вадковский.

Лядов кивнул.

— Мы вообще никогда не слышали о Камее, — возразил Трайнис.

— Тем более, — сказал Вадковский. — Значит, ничего особенного здесь не случалось.

— Не случалось, но начало вдруг случаться 29 лет назад, если верить каталогу.

Опоры корабля вжали в скалу плотную желтую массу.

Лядову показалось, что он слышит неприятный влажный скрип спрессованных лепестков. Он зажмурился. Но внешний звук был отключен. Показалось.

— Приехали, — сказал Трайнис.

— С приездом, — поздравил Вадковский. — Капитан, прошу выдать мне бревно и коловорот.

— Зачем это?

— Буду столбить планету.

— Боевая — готовность час, — сказал Трайнис. — Чуть что — взлетаем.

— Ну зачем час? — заныл Вадковский. — Ты посмотри какая тишь. Давай полчаса. Чуть что — остаемся.

— Полчаса, — подумав, согласился Трайнис. — И не спорь.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Роман и занялся круговым обзором. — Давайте пустим зонд.

— Никаких зондов, — строго сказал Трайнис.

Он сидел с каменной спиной, держа руки на сенсорах управления, и не сводил глаз с картинки, где была вся поляна и корабль сверху, развернутая лента круговой панорамы, некоторые увеличенные ее участки.

Лядов сидел, поставив локти на пульт, упершись подбородком в сплетенные пальцы. Смотрел он на цветы, низкие скалы, стену леса за скалами, но видел, кажется, что-то свое — слишком неподвижным был взгляд. С отцом он посещал миры куда более экзотические, и, похоже, не удивить его было мирным пейзажем землеподобной, хотя и неизвестной, планеты.

Вадковский своей камерой шарил во всевозможных направлениях, давал максимальное увеличение по горизонту. Потом стал разглядывать небо.

— Пусто.

Длинная лента панорамного экрана абстрактно голубела, когда Трайнис сказал:

— Полчаса прошло. Выходим.

Вадковский подскочил и оказался в дверях рубки первым, нетерпеливо оглядываясь. Лядов и Трайнис развернулись к нему в креслах.

— Секундочку, — сказал Гинтас. — Хотя снаружи все в порядке — выходим через тамбур.

Вадковскому пришлось возвращаться через всю рубку и замыкать шествие к красно-желтой двери «боевого» выхода.

— Давай без амуниции, — попросил Лядов. — Здесь почти Земля.

— Ладно, — смягчился Трайнис. Нацепил на руку дистанционный командирский пульт, еще раз глянул на экраны и вышел первым.

Трехстворчатый тамбур, применявшийся для выходов на небезопасные планеты, выпустил их на площадку с поручнями, нависшую над поляной. Завертели головами по сторонам. Осторожно принюхались — неистребимый рефлекс первооткрывателей. Воздух был чистый, узнаваемо ничем не пах, но витало вокруг что-то неуловимо чужое. Это казалось естественным. Вадковский тут же перегнулся через поручень. Трайнис схватил его за пояс и молча потянул назад.

— Не будем терять времени. — Трайнис рывком поднес к носу пульт на запястье и пробормотал несколько слов. Все трое, щурясь, посмотрели вверх. Вершина корабля раскрыла черный зев, и оплывше-зализанная туша глайдера опустилась перед ними. Блистер, втягиваясь в себя, съеживаясь, отъехал к корме, открывая внутренности кабины.

— Кто поведет? — с надеждой спросил Вадковский.

— Я, — сказал Трайнис, перешагивая низкий бортик и опускаясь в кресло.

Они отлетели метров на пятьсот, когда Вадковский попросил остановиться. Машина замерла высоко над кронами деревьев. Зеленый сплошной ковер с темными низинами, лысоватыми холмами и редкими прорвавшимися скалами убегал к горизонту.

— Ну, что? — Трайнис не отрывался от экрана локатора. Потом посмотрел на Вадковского. Тот стоял, упершись лбом в колпак кабины и смотрел назад. Трайнис оглянулся. Корабль был отсюда еле виден. Он напоминал сложно ограненную пирамидку из оникса на дне желтого с серо-зеленой каймой кратера.

— Давайте пустим зонд, — предложил Вадковский. — Смотри какой абсурд: огромному вездеходу с экипажем можно, а маленькому зонду — нет.

— Зонд эту планету за два часа облетит, — сказал Трайнис.

— Вот и хорошо.

— На фоне тихоходного вездехода зонд вызывает пугающие ассоциации.

— У кого? Где ты видишь местный разум? Верь приборам, Гинтас. Если бы не эта фраза в отчете… И потом — вообще-то тебе это должно быть более известно, чем мне — если на планете обнаружены признаки разумной жизни, то на орбите немедленно появляются охранные спутники СКАД. Можно даже сказать, что спутники СКАД на орбите — признак наличия разума на планете. Нам просто не дали бы высадиться. А феномен — он и есть феномен: раз в сто лет случился — сто следующих опять тихо. Отсутствие следящих спутников объясняется тем, что раз феномены эти «псевдо», они, выходит, абсолютно бессмысленные, всех уже достали и ни кому не нужны.

— Ну хорошо, — сказал Трайнис. — Во всяком случае, это действительно интересно.

— Все время тебя приходиться уламывать! — возмутился Вадковский.

— Не меня, — возразил Трайнис спокойно. — Без меня знаете где бы мы все уже были?

Вадковский включил задний обзор и дал увеличение на корабль.

— Ну? — Он взглянул на Трайниса. — Впрочем, давай я сам. Глайдер, связь с кораблем. На корабле! Приготовиться к запуску зонда. Высота двести метров, по меридиану — пошел!

Удлиненный черный трехметровый кристалл выплыл из вершины корабля, всплыл в воздухе на несколько метров, прицеливаясь, и вдруг исчез. Лишь через секунду Вадковский осознал, что заметил рванувшееся по восходящей темное тело. Он посмотрел сквозь колпак кабины — небо было чистым.

— Отлично, поехали, — сказал Роман.

Глайдер заскользил над монотонно зелеными зарослями. Вадковский некоторое время смотрел в одну точку за борт, и ему начало казаться, что под ними беззвучно проносятся зеленые волны океана. Заросли оживлялись огромными пятнами невероятно интенсивных по яркости цветов — желтых, красных, голубых, фиолетовых, — словно кто-то громадный, от чьих подошв зацветает земля, прошагал по планете. Цветные пятна располагались на вершинах совсем полысевших холмов, пробивших монолитное тело чащи, либо на дне колодцепо-добных полян, которые внезапно открывались на миг, когда глайдер проносился над ними. Впрочем, не реже цветных мелькали и невзрачные пятна — тускло-серые, блестящие антрацитом воронова крыла, мягко темнеющие бурой шерстью. Словно что-то там росло или кучковалось по видовому признаку.

— Красиво, — сказал Трайнис, и плавно поднял машину.

— Смотрите, смотрите! — закричал Вадковский, тыча пальцем в колпак. — Скалы. Давайте свернем.

— Как ты все замечаешь, — удивился Трайнис, повернув голову в указанную сторону и заложил вираж. — Где?

— Да вон. — Роман обернулся. — Проскочил.

Глайдер на полном ходу развернулся и стал. Зануление инерции сотрясло и крутануло внешний мир. Удивительно, как он не развалился. На борту же было спокойно и тихо, как в комнате.

Это была узкая лощина, зажатая чащей. Дном ее была крутая каменная осыпь с торчащими редкими клыко-образными голыми скалами. Поднимаясь к стене леса, осыпь постепенно терялась в прораставшей меж камней зелени.

Вытянув шеи, экипаж разглядывал лавину. Глайдер приближался к ней на бреющем.

— Ну, а здесь что у нас? — Трайнис вспомнил о зонде.

Из-за большой скорости картинка, идущая с зонда, была дискретной — трехсекундные фрагменты в замедленном темпе.

— А пробы ты берешь? — спохватился Вадковский.

— Беру, — сказал Трайнис.

— Интересные здесь цветочки.

Роман вдруг вспомнил, что забыл разглядеть цветы вблизи, пока они пережидали получасовую готовность.

— Давайте слетаем к радужному холму.

— Куда? — спросил Трайнис.

— Там, — Вадковский вытянул палец. — Далеко от него прошли, но я заметил. Словно попугаями усеянный.

— Погоди с попугаями. Ты лучше посмотри на это, — Трайнис кивнул на сканер.

На огромном участке в виде широкой полосы стволы деревьев, сверху невидимые за общей слившейся кроной, располагались в строгом порядке, как узлы атомной решетки. И полоса эта тянулась от горизонта до горизонта. Это было невероятно. По бокам полосы, если верить сканеру, с лесной чащей все было в порядке — хаос и естественность. Поражали масштаб и бессмысленность.

— Феномен, — спокойно произнес Лядов.

Вадковский прикинул возможные причины данного явления и вдруг машинально сказал:

— Стоп.

Трайнис тотчас же остановил вездеход, словно ждал. Они замерли в двухстах метрах над осыпью.

— Ну, если Роман говорит «стоп», значит, действительно приехали.

— Кончай язвить, — сказал Вадковский. — Это уже не шуточки.

Трайнис обернулся к нему с переднего сидения.

— А я что говорил? — медленно, чтобы дошло до самого тугодумного, спросил он. — Чем вам не понравился Экзилис?

— Не паникуй, командир, — Вадковский вновь приник к стеклу. — Я просто хочу рассмотреть.

— Ну-ну, — недовольно сказал Трайнис, отвернулся и стал рассматривать горизонт.

Лядов смотрел вниз. Отсюда лес напоминал задремавшие, залитые солнечным светом сонные джунгли. Лес как лес. Впрочем…

— Вы заметили, что птиц нет? — спросил Лядов. — Кажется, и мошкары нет никакой. Это не кажется странным?

— Может, поэтому и нет птиц? — почти серьезно предположил Вадковский.

— Давайте просто повисим, осмотримся, — предложил Лядов.

Они сидели в абсолютной тишине. Вадковский из-за спинки кресла видел руки Трайниса, неподвижно лежащие на штурвале. Гинтас не шевелился, казалось — задремал. Но Роман знал, что сейчас именно Гинтас наиболее ясно представляет картину их положения. Впрочем, он вполне мог задремать. Подумаешь, деревья! Наверное, какой-нибудь неизвестный на Земле закон биосферы. В остальном-то все спокойно.

Лядов разглядывал окружающий пейзаж, вертя головой, словно пытался что-то услышать.

Они провисели четверть часа. К удивлению, Трайнис не торопил.

Внизу ничего не происходило. Синий купол неба был чист и пуст. Все трое молчали.

Вадковским овладело странное состояние неопределенности, как у человека, попавшего в страшно суетное — все вокруг кричат, носятся без видимого смысла — и совершенно незнакомое место, где срочно надо что-то делать, но при всем желании никак не можешь сообразить в какую сторону бежать и что делать. И надо ли вообще что-то делать? Но он не понимал, почему он испытывает это — ведь сейчас их окружала тишина.

— Гинтас, включи внешний звук, — попросил Вадковский.

Трайнис коснулся пульта и заметил:

— Было почти на максимуме.

Гинтас снова коснулся пульта, включив фильтры. В динамиках слабо зашуршало.

— Что это? — спросил Вадковский.

— Кажется, ветер, — сказал Трайнис. — Очень слабый. На такой высоте? Больше ничего. Странно. Не может вся фауна поголовно вести ночной образ жизни. Кто-то должен в этой чаще чирикать, мяукать, рычать.

— Покрякивать, — неуверенно подсказал Вадковский и сам не понял, шутка это или нет.

Трайнис не глядя ткнул пальцем в пульт. Рядом с верхним экраном, где мелькали картинки, транслируемые зондом, ожил второй экран.

— А это что? — спросил Вадковский.

— Проверка планеты, — проворчал Трайнис.

— Ну и как?

Трайнис не ответил и стал вполголоса общаться с машиной.

На экранах замелькали графики, диаграммы, запульсировали столбики цифр.

Ничего не понимая в специфике полного анализа, Вадковскому все же показалось, что Трайнис пытается найти структуры высшего порядка в биосфере Камеи. Начал он с полосы невероятно правильно рассаженных деревьев.

Вскоре Трайнис откинулся в кресле и стал легкомысленно насвистывать.

— Что сказала машина? — оживился Вадковский.

— Не знаю. — Трайнис был недоволен. — Нет здесь структур высшего порядка. Или машине мало данных.

— Опять мало данных? Но этот лес…

Трайнис помолчал, нехотя проговорил:

— Желтое в кратере помните? Это не цветы.

— Что же тогда?

— Какая-то биомасса.

— «Какая-то»? Что это значит?

— Машине мало данных.

— Ребята, глайдер тоже в порядке, — тревожно сказал Лядов.

Трайнис медлил, глядя на результаты теста:

— Теоретически могут существовать сверхсложные соединения и структуры, для расшифровки которых требуется техника исследовательского корабля. Но посмотрите вокруг. Даже состав атмосферы земной. Не пойму я, ребята, — что-то не так, но вот что?

Повисло молчание. В сочетании с наружным безмолвием молчание в кабине нарастало, как снежный ком, пущенный с горы.

Л ядов, внимательно посмотрел на результат теста. По нему было видно, что результаты эти вполне приличные.

— Гинтас, ты сколько планет повидал? — нарушил тишину Лядов.

— Достаточно, чтобы верить интуиции. Я не пойму, почему машина утверждает, что все в порядке, не имея достаточно данных для анализа. Но я привык верить машинам.

— Я тоже кое-где побывал, — сказал Лядов. — Правда, это были туристические маршруты в благоустроенные ксенозаповедники. Замаскированные гостиницы с т-портами и дальней связью, служба спасения — все как обычно. Ромка, ты, кажется, вообще ни на одной не был. Так?

Вадковский уныло кивнул:

— Солнечную систему можно не считать.

— Гинтас, ты из нас самый опытный, — сказал Лядов. — Действуй как считаешь нужным. Роман, ты согласен?

— Мог бы не спрашивать, — так же уныло произнес Вадковский.

Трайнис поднял взгляд на верхние экраны. Его плечи словно окаменели.

Вадковский с опаской посмотрел вверх.

Экран, который должен был показывать картинку с летящего зонда, был черным.

— Система, тест! — крикнул Трайнис, и — экипажу: — Мы потеряли зонд. Экипаж, внимание.

«Внимание» — начальный уровень опасности. Это значит, ситуация стала неясной и возможно ее ухудшение.

— Как это потеряли? — взволнованно воскликнул Лядов. — Где предупреждение о прекращении трансляции?

В ту же секунду глайдер сообщил с легкой иронией в голосе:

— Все системы в норме.

— Состояние зонда? — спросил Трайнис.

— Системы зонда в норме, — сообщил глайдер.

— Я не вижу картинку, — сказал Трайнис.

— Может быть, он транслирует темноту? — вдруг пришло в голову Вадковскому.

— Картинка адаптирутся под человеческий глаз, — быстро объяснил Трайнис. — Должен автоматически включиться любой другой диапазон. Сетку Камеи на экран. Где сейчас зонд?

— Две минуты назад вошел на теневую сторону, — ответила машина и медленно движущейся красной точкой указала местоположение зонда на схематичном глобусе Камеи. Светящаяся точка медленно ползла.

— Я же тебе говорил! — радостно воскликнул Вадковский. — Там ночь.

Трайнис молча постучал себя пальцем по лбу. Роман, нахмурясь, проворчал:

— Понял, понял.

— Анализ изображения с зонда. Весь спектр, — приказал машине Трайнис.

Все трое впились взглядами в экран. Экран остался черным.

— Связь с зондом прервана, — сообщил глайдер, как показалось, удивленно.

Трайнис застыл.

— Причины прекращения связи?

— Нет данных.

— Телеметрию зонда, начиная с двух минут до момента обрыва связи, на главный экран. — Трайнис говорил быстро, но лицо его ничего не выражало, будто ничего не случилось.

На главном экране размоталась разноцветная пряжа телеметрии, ровно, как ножом, обрезанная с краю черной полосой — здесь связь с зондом прервалась.

Трайнис и Лядов резко наклонились к экрану, принялись водить по нему пальцами, бормоча что-то сугубо техническое.

Вадковский с тревогой ждал, вцепившись в спинки передних кресел и подавшись вперед.

Лядов и Трайнис оторвались от экрана и уставились друг на друга.

— Он просто исчез! — с непонятным восхищением прошептал Лядов.

— Минутку, господа, — сказал Вадковский. — Без паники. Зонд со всего маху натолкнулся на скалу…

Трайнис, прищурясь, окинул взглядом горизонт:

— Поверь, Рома, разведывательный зонд корабля дальнего космоса — это серьезный аппарат. Если он на полном ходу начнет врезаться в скалу, то пока разрушается носовой обтекатель, передатчик на корме подаст исчерпывающий сигнал о причинах аварии.

— Но ведь существует процессы, протекающие быстрее? — не сдавался Вадковский. — Или затрагивающие зонд сразу весь, целиком?

Трайнис стремительно обернулся и смерил Романа пронзительным взглядом.

Тот поглубже заполз в свое кресло:

— Ну ты чего? Я просто предположил.

— Аннигиляция? — испуганно выдохнул Лядов.

— Экипаж, — не раздумывая сказал Трайнис. — Тревога! Боевое расписание. Автопилот, возвращаемся на корабль. Скорость — максимальная. На корабле, подготовка к экстренному старту. — И пробормотал под нос: — Р-романтики…

Вадковский ощутил ужас й сладкое замирание в груди — все сразу.

Залитый солнцем застывший океан джунглей внизу, разгоняясь, поехал в сторону, одновременно быстро и плавно поворачиваясь — чтобы не терять времени, глайдер начал движение к «Артемиде» кормой вперед и разворот одновременно. И вдруг, накренившись, джунгли прыгнули вверх, им навстречу. Глайдер рухнул, словно обрезали нитку, до сих пор державшую его.

Вадковский потом плохо мог восстановить последовательность событий.

Сначала все экраны и индикаторы на борту погасли.

Трайнис, кажется, тут же закричал:

— Аварийная защита экипажа!

Возникшая на мгновение невесомость исчезла — всех грубо впечатало в кресла. Глайдер дернулся. Размазанные начавшимся кувырканием солнечные, голубые, зеленые пятна мелькали за стеклом фонаря. Воздух в кабине затуманился — защитное поле вставало между людьми и окружающей средой.

— Все ресурсы защите! — глухо, сквозь вату крикнул Трайнис.

Роману показалось, крикнул спустя очень долгое время.

Глайдер медленно опрокидывался.

Плохо просматриваемый сквозь сгущающуюся дымку колпак глайдера медленно потемнел (это их повернуло дном вверх), потом колпак медленно посветлел (над головой снова было небо), опять потемнел. Все происходило в тишине. Защитное поле не могло противодействовать гравитации планеты. Глайдер достиг верхнего яруса леса и опять-таки медленно — так казалось Вадковскому — стал проваливаться в темно-зеленый колодец. Роман подумал: влетаем в деревья. Показалось, подумал спокойно и даже не спеша.

Удара как такового не было — поле гасило индивидуальные перегрузки внутри кабины, но настолько резко дернулось размытое пятно неба над головой, что Вадковский понял: упали. Туманное голубое пятно поползло в сторону и раздался воющий скрежет, как будто что-то сопротивлялось нагрузке. Роман удивился — откуда звуки в защитном поле?

Вадковский был надежно зафиксирован в кресле, висящем на боку. Кажется, после падения прошло несколько секунд. Наконец, туманная пленка защитного поля пропала.

Трайнис возвышался над ним, держась рукой за срез блистера над собой. Прозрачного колпака кабины не было. Одной ногой Гинтас упирался в круто задранный пол кабины, другую по-ковбойски поставил на нижний срез блистера. Рядом с его ступней неровными зубцами сверкали остатки выдранной с корнем системы крепления колпака.

Странно, что сначала Вадковского удивило — несмотря на аварию Трайнис улыбается. И только потом он понял: они остались живы.

— Ты немножко того… отключился, — сказал Трайнис. — Я не стал тебя будить. Как самочувствие?

Вадковский снизу вверх воззрился на него:

— Гинтас, ты же понимаешь, что я не мог «отключиться», что за прогрессор такой, отключающийся в сложных ситуациях?

— Но ты сидел в кресле и мирно спал. Минут пять. Мы со Славкой заволновались было, но глядим — пульс есть, дыхание нормальное.

— Я не спал. Я ждал, когда отключится силовое поле.

— И ты ничего не почувствовал?

Роман пожал плечами:

— Поле отключилось, вижу, ты стоишь рядом.

Они посмотрели друг на друга.

— Ноогенный феномен? — в полголоса предположил Вадковский.

В ответ Трайнис слабо усмехнулся. В глазах его была растерянность.

Роман с трудом выбрался из кресла — не мог разжать заевшие фиксаторы, — соскользнул по вздыбившемуся полу и спрыгнул на пыльную щебенку. Отошел на несколько шагов.

Глайдер словно присыпали мукой. Машина рухнула боком в осыпь и стояла на ребре, войдя метра на четыре в глубь каменистой почвы точно между каменными лбами скальных выступов. Пахло жженым камнем. Вадковский вспомнил этот запах — в детстве они добывали искру, стуча камнем о камень. Искра добывалась плохо, в основном отбивали себе пальцы.

Почва от удара, а скорее всего под действием защитного поля, широко расплескалась вокруг. Темная влажная земля, поднятая с глубины, свежие каменные осколки многолучевой звездой лежали поверх пыльной осыпи и подступающей со стороны близкого леса траве. Сорванный ударом блистер, навсегда застывший в состоянии «закрыто», съехал далеко вниз по склону и отсюда напоминал прозрачную лодку.

Вадковский задрал голову.

Сужаясь в перспективе, к небу уходили живые стены лесного колодца. Черные, желтые, коричневые, сотканные из прямых и переплетенных стволов, живые стены становились все более зелеными, набирали сочность и невероятные оттенки зелени, поднимаясь выше. В зеленый колодец заглядывало безмятежное голубое небо. Было тихо.

Вадковский мысленно спикировал от обреза колодца, наткнулся взглядом на глайдер и сел на землю там, где стоял, внезапно ослабев.

Что-то загремело, посыпались камешки, и рядом уселся Трайнис. Он осматривал, держа в руке… Роман не поверил — искореженный кусок обшивки.

— Генераторы отказали у самой земли в момент касания, — задумчиво сказал Трайнис. — А прямого удара с такой высоты даже композит не выдержит. Если бы не камни — кувыркались бы мы вниз до самого леса. Но это не страшно. А вот откажи генераторы двумя секундами раньше…

Он не договорил.

Вадковский сосредоточенно вспоминал, словно восстановление картины аварии могло как-то повлиять на их теперешнее положение:

— Подожди, какие две секунды? Сначала погасли экраны, вообще — все. Словно питание отключили.

— Так оно и было, — кивнул Трайнис. — Автопилот делал скользящий разворот, и в этот момент исчезло питание всего — двигателя, защиты, управления… дополнительный реактор… дублирующие цепи… Мы сразу стали падать. Вообще-то такого не может быть, чтобы вырубилось все сразу.

Трайнис с силой отшвырнул мятый кусок корпуса.

Они молча смотрели, как похожий на гигантский осенний лист фрагмент полого устремляется к земле, слабо стуча, прыгает по камням, скопившимся внизу осыпи и, подскочив последний раз, влетает в заросли. Дрогнул и снова застыл подлесок.

— Нас спас аварийный блок, — сказал Трайнис. — Он не связан с энергосистемой глайдера. Я направил все, что оставалось, на защиту экипажа. Глайдер мог рассыпаться, но мы бы уцелели.

Вадковский кивнул и посмотрел вверх на край лесного колодца.

— Но и аварийный блок отказал через пять секунд, — Трайнис тоже посмотрел на небо. — Такого, Рома, не может быть.

Вадковский усмехнулся:

— Может, как видишь. Похоже, мы второй раз за полет становимся достоянием Аномального архива.

— Второй?

— Метеорит при подходе к Камее.

— Ах, да, — Трайнису словно напомнили о чем-то важном. — Точно.

— Гинтас, а где…

— Погоди, — затряс пальцем тот.

— Славка где?

Трайнис нетерпеливо ткнул большим пальцем через плечо.

Вадковский посмотрел вверх по осыпи и увидел дико вставший на ребро глайдер на фоне темно-зеленой стены леса и камней. Он полез вверх, увязая в маленьких оползнях, которые сам же пробуждал.

Лядов обнаружился за глайдером. Он сидел на корточках над разложенными в реденькой траве вещами. Лес здесь уже подступал вплотную. Вадковский узнал сумку из черной кожи. Тут же стояли открытые инструментальный ящик и ящик с НЗ, снятые с глайдера.

Лядов вскинул глаза на подходящего Романа. Они переглянулись молча.

Вадковский присел рядом, обозрел разложенное на траве. Что-то было буднично знакомо. Универсальные парализато-ры — стандартное оружие частных кораблей. Устройства индивидуальной связи. Упаковки с пищей. Аптечки. Походные анализаторы. Индивидуальные защитные комплексы в виде пояса. Туго скатанные всепогодные комбинезоны с многочисленными встроенными функциями. Тяжелый даже на вид куб универсального трансформатора-генератора, могущего черпать и накапливать энергию из любых проявлений физического мира. Многие из этих вещей годами валяются упакованными и в конце концов сдаются на переработку вместе с отслужившим свое глайдером так ни разу не извлеченные на свет божий.

Что-то оказалось полузнакомым или незнакомым вовсе. Две бутылки темного стекла, на вид очень древние. Продолговатый брусок с закругленными торцами, собранный из множества металлических пластин. Пистолет странного вида: большой, тускло блестящий, грубый — наверное, тяжелый — и в то же время какой-то наивный. Пара коробочек, явно сделанных из тонких древесных пластин. И еще одна, побольше, из черного пластика. Остальное было свалено в неясную кучу.

— Будем возвращаться? — спросил Вадковский, с интересом разглядывая непонятную часть предметов. Они не вызывали никаких ассоциаций. — Неплохо бы засветло успеть. Кто знает, какие здесь ночи. Слушай, я забыл — глайдер на корабле один? Может быть, вызовем вторую машину? Или сразу корабль? Кстати, получился у нас побег? По мне так встряска что надо.

Роман заметил, что много говорит. Говорить было очень приятно. Хотелось говорить много. Он с некоторым усилием замолчал.

Лядов оторвался от созерцания разложенного на траве и оторопело посмотрел на Вадковского. У того что-то томительно замерло в душе. Роман зажмурился — нет, нет!.. И с удивлением спросил себя: что — «нет»? И вдруг почувствовал: не к добру современные вещи свалены в кучу, а древние аккуратно разложены.

— Гинтас разве не сказал тебе? — ровным голосом спросил Лядов, возвращаясь к созерцанию предметов.

Вопрос оказался риторическим. Лядов не ждал ответа:

— Вся сложная техника выведена из строя. Мы пока ничего не выяснили, но повреждения на глубинном уровне. Парализатор, — он направил оружие на ближайший ствол, нажал спуск — ничего не произошло, — не стреляет, хотя батареи, вроде бы, целы. Индивидуальный защитный комплекс, — Лядов небрежно подцепил пальцем и отпустил широкий толстый пояс со множеством выступов разных форм, — не работает. Анализаторы — туда же. Коммуникаторы — молчат. Капитанский пульт у Трайниса — сдох. Корабль мы вызвать не можем. Даже направление узнать. Короче, все, где есть «мозги» и серьезная энергетика. Мой древний фонарик работает. Пищу можно есть. Ножик не затупился.

— Плохо это все, конечно. Но тут идти-то… — Вадковский задумался. — Мы ведь всего несколько километров пролетели. Правда, через лес придется идти. Да, долго.

Лядов снова одарил его взглядом, от которого у Вадковского подвело в животе:

— Несколько километров? Легче пробежать марафонскую дистанцию, чем пройти километр по такой чаще. А направление? Ты, Рома, сразу видно, никогда не терялся в лесу.

Вадковский открыл рот, но лишь издал что-то вроде «оп-п!..»

— Я же говорю, — терпеливо сказал Лядов, — с кораблем связи нет. Иначе бы он нас уже забрал. Нам сейчас хотя бы пеленг его взять — по прямой все легче идти. Так мы и этого сделать не можем. А без пеленга — куда мы пойдем?

— Я хорошо помню эту лощину. К ней мы свернули влево от курса.

Лядов с интересом посмотрел на Романа:

— А каков угол поворота? Точка поворота? На таком расстоянии ошибка в пару градусов уведет нас. — он махнул рукой. — Корабль мы, конечно, найдем рано или поздно, я не собираюсь тебя пугать, но в нашей ситуации сдуру бросаться на поиски не следует. Я совсем не хочу заблудиться и остаться здесь робинзонить. Рома, пойми, здесь нет никакой инфраструктуры, вообще ничего нет. Дикий лес. Дикий мир. Планета запрещена, никто на ней не появится. Наблюдающие спутники не висят, нас некому заметить. Даже «дикие» туристы сюда не сунуться. Разве только такие же, как мы. Но что-то не верится, что у кого-то еще родится подобная идея. Никто не знает, что мы здесь. Для всех мы улетели на Экзилис с неопределенной датой возвращения.

Вместо тревоги Вадковский неожиданно испытал удивление:

— А тебе не кажется странным такое сочетание: запрет есть, а спутников нет? Нас никто не остановил.

— Да, странно.

— И вообще, Камея ли это?

Лядов внимательно посмотрел на Вадковского и позвал:

— Гинтас, иди сюда, есть идея.

Трайнис появился из-за глайдера, улегся на траве, положил затылок на скатанный комбинезон и закрыл глаза.

— Ну?

— Собственно не идея, а наблюдение. Рома, давай.

Вадковский повторил.

Трайнис лишь сказал «хм» и совершенно замер, словно заснул. Потом рывком приподнялся на локте и уставился на Вадковского.

— Молодец, стажер. А я вот не сообразил.

— Что, по-твоему, это означает? — спросил Лядов.

— Откуда я знаю, — Трайнис повалился обратно. — Следуя формальной логике, можно предположить: если на орбите запрещенной планеты нет наблюдающих спутников, значит что-то есть на самой планете, либо очень далеко от планеты. Либо это не та планета. Отстаньте, дайте полежать.

— Как ты можешь спать после такого предположения? — вскричал Вадковский. — У меня, например, весь сон пропал.

Трайнис открыл один глаз:

— Вот и подежурь первым. Сон у него пропал… Разве ты не выспался? Ну и прогрессор у нас. Все смотрите: прогрессор-соня. Годен для особых заданий, требующих долгой неподвижности.

Вадковский неловко попытался открыть лезвие перочинного ножа.

— Дай сюда. — Лядов отобрал нож и вытащил тугую открывалку, похожую на клюв хищной птицы. — Держи.

— Для чего это? — Роман повертел ставший похожим на фантасмагорический сюрикен нож.

Пробки открывать. На бутылках.

Вадковский поднял темную бутылку с тремя семерками на наклейке. Темная жидкость булькнула.

— Такие?

— Нет, для таких — штопор.

Вадковский выпустил из пальцев нож и прислушался к себе. Он не испытывал беспокойства, лишь смутный азарт, причины которого совершенно не понимал, и столь же непонятную легкость на душе, словно попал в приятную для себя обстановку. Он прилег на локте, огляделся. Конечно, здесь необычно, красиво, но говорить об особой приятности в их положении… Он понял, что не верит в отказ техники. Заблудились? Ерунда. Не бывает. Вызванный Трайнисом корабль через три минуты будет у нас… Опять забыл — пульт же не работает. Ну и ладно. Наверняка в чаще притаились кабины т-порта — надо только поискать. В любом случае кто-то уже предпринял действия, чтобы их выручить. Подождем час, два. Несколько часов. Он ощутил легкое разочарование, понимая, что приключение скоро закончится, а по возвращении на Землю им неминуемо надают по шее за опасное самоуправство и нарушение множества инструкций. А может быть, на какое-то время даже летать запретят. Говорят, такие случаи бывают.

Вадковский внимательно посмотрел на освещенную вечерним солнцем стену леса.

Полное отсутствие движения воздуха и живности — вплоть до мелких насекомых — делало окружающий пейзаж ненатуральным, при всей его, в общем-то, феноменальной похожести на земной.

Бывает в замкнутых пространствах давящая тишина, когда ничто не производит или не отражает звук. Так вот здесь почти замкнутое пространство лесного колодца — открытого только в небо — давило на зрение, на мозг. Если долго всматриваться, начинаешь понимать, что не находишь маленьких признаков биосферы, таких привычных на Земле — подул ветерок, взлетела птица, закачалась ветка, танцуют зудящим облаком комары. Мир вокруг был реален, но он молчал не только в звуковом диапазоне. Словно от биосферы отсекли все лишнее, невзирая на законы биоценоза. От этого казалось, что жизнь на планете была законсервирована, словно в банке. Планета найдена пятьдесят шесть лет назад. Признана пассивной, естественно подходящей для человека и переведена в открытый архив. Двадцать девять лет назад переведена в архив первой группы, то есть является формально запрещенной. Но из справочника не ясны причины перевода — формулировки слишком общи. Что такое «псевдоноогенные феномены»? Странные природные явления, похожие на плоды разумной деятельности? Формальный запрет на человеческом языке означает нежелательность посещения планеты неподготовленными людьми. В ином случае вы действуете на свой страх и риск. Не более того.

Следом идут закрытые планеты второй группы. На одних живут смертельно опасные микроорганизмы, либо особо свирепые хищники. Другие планеты при внешней благопристойности непредсказуемо окатываются смертельной дозой радиации центрального светила. Иные закрыты по причине проведения на них глобальных экосистемных экспериментов, цель которых — научиться менять чужую биосферу под нужды людей.

Только две планеты имели запрет третьей группы, абсолютный запрет. Связан он был с законом о невмешательстве. Чужая цивилизация. Впрочем, и здесь формальность. Печально известный Катарсис подходил под это правило скорее по музейным соображениям, а на Хорнее внезапно появившийся земной корабль мог породить разве что сакраментальную легенду о пресловутом хозяине молний и грома.

Но было одно, что все эти планеты объединяло: на их орбитах висели охраняющие, следящие спутники СКАД — службы компенсации и коррекции аномальных явлений и деструктивных воздействий. Спутники постоянно собирали информацию и не позволяли сесть на планету, если кто-нибудь оказался настолько неопытен или беспечен, что перед выбором цели не сверился с информационным центром и диспетчерской космофлота.

Вадковский прищурился на солнце. Одно движение он все же заметил — двигалось местное светило. Да и деревья, если подождать годик-другой, тоже выдадут себя движением — немного подрастут.

Пятно солнечного света окончательно сползло с осыпи и теперь карабкалось по тесно стоящим гигантским стволам. Солнце Камеи медленно заходило. Небо над головой давало сильный рассеянный свет. Пригорок, на котором они сидели, был окутан жемчужной дымкой. У Вадковского мелькнула мысль: есть ли здесь луна? Он на миг представил бескрайний дикий лес под покровом ночной темноты. Близился вечер.

Лядов сидел, обняв колени, — тоже застыл, как все вокруг, задумался.

— Что скажешь, Слава, удался нам побег? — спросил Вадковский.

Лядов молча посмотрел в ответ. Непонятный взгляд — будто сам еще не решил. Впрочем, в их положении уже не до игр «в прошлое». Роману понравилось, что он подумал об этом со спокойствием, достойным настоящего десантника или следопыта. Он размахнулся и бросил камешек вниз по склону. Слабое эхо заметалось в колодце деревьев, дрогнули несколько задетых камней. И вновь на все вокруг навалилась неподвижность. Вадковский выцарапал булыжник побольше и с натугой швырнул вниз. Грохот столкнувшихся камней резанул уши. Взвилось облачко белой пыли.

— Нам до темноты надо что-то придумать, — сказал Вадковский. — Хотя бы как у нас со светом?

— Могу засветить фонарь. — Сонный голос Трайниса раздался над ухом. — Вы дадите мне поспать, окаянные? Впрочем, ты прав, Роман. Пора держать совет. Ситуация сложная.

Трайнис нерешительно посмотрел на каждого. Вадковский ему помог:

— Очень сложная.

Трайнис кивнул.

Вадковский продолжил:

— А если говорить обычными словами, ситуация просто кошмарная.

— Хватит эпитетов, — оборвал Трайнис. — Первое: надо обеспечить собственную безопасность. Второе: найти корабль.

У Романа засосало под ложечкой. Медленно расступался незримый театральный занавес. Это же на самом деле, это происходит с нами… Не выйдет из-за деревьев смотритель и не скажет — все, ребята, на сегодня хватит, аттракцион закрывается, приходите завтра. Нет здесь никаких кабин мгновенного переноса. Их ставят только в зонах туристических маршрутов. А эта планета из полузабытого фонда. С какой стати кто-то будет шевелиться, чтобы помочь нам? Аварийный сигнал мы не посылали и послать его теперь нечем. Никто даже не знает, где мы.

Вадковский медленно и очень внимательно огляделся. Когда он завершил взглядом круг, оказалось, что Трайнис и Лядов делали то же самое — осматривались.

— Ты что там увидел? — встревоженным шепотом спросил Лядов.

— Ничего, — пожал плечами Вадковский.

Показалось, что за деревьями чаща потемнела. Сияние над головой приобрело желтоватый оттенок. Пока оставалось неясным, холодает ли здесь вечерами. При таком безветрии, да еще на дне колодца, за день хорошо прогретого, долго могло оставаться дневное тепло. Но вряд ли стоило засиживаться на уютном пригорке.

Вадковский вскочил:

— Я посмотрю, что осталось в глайдере.

— Я все забрал, — сказал Лядов.

— Надо скрутить и свинтить все, что может пригодиться, что сможем унести.

— Правильно, Рома. — сказал Трайнис. — Слава, а мы давай разделим на три части еду, теплые вещи, свет, оружие, какое есть. И что там у тебя из особых запасов? Проверить еще раз аппаратуру, командирский пульт. Итак…

Забираясь в поверженный глайдер, Вадковский даже замедлил движение — показалось, Трайнис сейчас с облегчением крикнет: все в порядке, пульт работает, вызываю корабль.

За спиной раздалось неразборчивое бормотание, стук, приглушенное звяканье, и разочарованный голос Лядова:

— Мы потащим эту кучу барахла?

Вадковский рывком вскочил внутрь глайдера. Обшаривая кабину, он ловил краем уха обрывки фраз:

— Комбинезоны — хорошо… вроде работает… только два?.. тогда возьмем нож… не выбрасывай, я сам потащу, вдруг оживет… а это что такое?

На пригорке замолчали.

В кабине брать было нечего. Все было монолитным и подлежало ремонту и разборке исключительно в условиях завода-изготовителя. Бардачок выгреб Лядов. На панели под по-акульи зубастыми осколками лобовой части блистера, который валялся сейчас в ста метрах внизу по склону, расставив лапки в крошечных ботфортах грозно вздымал шпагу храбрый мышонок в плащике с мальтийским крестом. Вадковский помахал мышонку рукой и заглянул в дыру, пробитую глайдером в склоне горы. Там, среди земли и свежеколотого камня, торчали страшные на вид куски расслоившегося корпуса. Он спрыгнул на землю, стал на четвереньки и заглянул в яму. Таких разрушений техники он на Земле не видел.

Когда Вадковский вернулся, вещи были разложены на три кучки, отдельно стояли черная тускло блестящая сумка, серый продолговатый контейнер и увесистый, похожий на кубический пуфик, универсальный трансформатор-генератор.

— Как успехи? — без энтузиазма спросил Трайнис.

Вадковский бросил на траву рядом с раскатанным комбинезоном узкую кривоватую полосу:

— Почти не гнется. Очень острые кромки. Вытащил из воронки, может, пригодится? В кабине брать нечего. Там надо лазером резать, если хочешь что-то оторвать. Ты не знаешь, как вскрыть корпус глайдера?

Трайнис покачал головой и вздохнул, что было совсем не в его стиле.

— Роман, это — твое. — Гинтас хлопнул ладонью по свернутому комбинезону и туго набитому пакету. — Это тоже.

Вадковский присел на корточки.

— Что здесь?

— Еда, аптечка. Это у всех одинаковое, то, что можно было поделить. Теперь разное, в одном экземпляре. У тебя — складной нож. У Славы — пистолет. Этот, как его…

— ТТ, — подсказал Лядов.

— Да. Он умеет с ним обращаться. У меня фонарик. Далее… — Снова тяжелый вздох. — Я тащу контейнер с отказавшей аппаратурой. Вдруг причина отказа в локальной аномальной зоне. Хотя, конечно, я в это не верю. Мы бросаем генератор. Он слишком тяжел. Возможно, это к лучшему — непонятно, что у него сейчас творится внутри. Работать два года в фоновом режиме… Энергии в нем под завязку. Да, Слава, без тебя мы оказались бы безоружны и без света.

— А мульт, твой мульт, — вспомнил Вадковский. На самом деле он хотел сказать о настоящей роли Лядова в их положении, но что-то остановило. Шутки и игры кончились.

Трайнис интересовался всем, что было связано с исследованием глубокого космоса и пилотированием. Главной функцией своего мультизадачного портативного устройства он сделал виртуальный экран Всемирных новостей, вещающих круглые сутки. Мульт всегда был при нем.

Множество людей с неисчерпаемой фантазией приспосабливали это наручное невесомое устройство для своих нужд. Мульт мог быть секретарем для забывчивых и занятых, мог развлечь, почувствовав изменение настроения, подсказать слова и действия в сложной ситуации, сверившись с имевшимися прецедентами и способностями хозяина, мог перевести с любого языка на любой, даже с универсального на мертвый и наоборот, помочь сориентироваться в пределах Земли и ближнего космоса. Мог быть вашим доверенным лицом, дневником, фиксирующим каждую секунду жизни владельца для последующих исследований или ностальгических погружений. А мог просто быть часами и устройством связи — этим он и являлся для подавляющего большинства людей. Мир давно уже был достаточно удобен, чтобы отказаться от универсальных вещей. Ты в походе и нет под рукой видеофона? Не беда, позвоним через полдня, когда набредем на чей-нибудь дом. Человечество научилось жить, никуда не спеша. Вернее, наконец могло позволить себе это. Многие стали отказываться от вживляемых наночипов, полный набор которых делал из тебя супермена, который разве что не летал и не читал чужие мысли. Естество стало кредо. Именно поэтому к эльфоподобным аутогенерам отношение было сложным. Ведь они замахнулись на естество. Человечество не спеша осваивало опасные планеты, не спеша наслаждалось жизнью на благоустроенной Земле. Наслаждалось собой. Солнечная система была вычищена от шальных астероидов, метеоритных потоков и техногенного мусора первых двухсот лет освоения космоса. Несерьезная теория генетической усталости от борьбы за существование не находила никаких подтверждений. Ничто не предвещало апокалиптических ужасов, предрекаемых мрачными адептами этой теории. Этой, как говорили острословы, эсхатологической эквилибристики. Наоборот, считалось, что человечество закалилось в беспрестанной борьбе. И вот настало время, когда социум избавился от жестких вертикальных связей. В руки одного могла быть дана мощь всей цивилизации. Это подтверждали весьма многочисленные — несколько десятков тысяч — моноцивилизации, экзотическими цветами и спорами разлетевшиеся по Вселенной. Впрочем, голоса нытиков и критиков не умолкали и здесь. Они объявили мономиры началом будущего распада человечества. В любом случае считали это началом глобальных изменений. А современный Золотой век — декадансом.

Лядов с Вадковским редко носили мульты. Точное время им до сих пор знать было ни к чему, а для связи более удобны видеофоны с большими экранами.

— Да, — Трайнис посмотрел на узкий браслет с утолщением экранчика на своем запястье. Потряс полузнакомым жестом. Вадковский припомнил: так в исторических фильмах герой пытается оживить остановившиеся часы. Но трясти мульт… — Теперь это сувенир.

— Хе-хе, — произнес Лядов, с гордостью застегивая на руке что-то отдаленно похожее на мульт, скорее на пародию, изготовленную из нелепых материалов — металл, пузырем вздувшееся стекло и… кожаный ремешок?

— Надежность в простоте. — Лядов с восторгом крутил двумя пальцами рубчатый металлический шарик на боку изделия. Озабоченно нахмурился: — Часов восемь сейчас, да, Роман?

— Неизвестно сколько часов в местных сутках, — заметил Трайнис.

— Тогда ставлю на двенадцать дня и первое число. Будут считать наш путь.

— Месяцем поставь январь, — посоветовал Вадковский.

— Типун тебе на язык. Оставлю земной июль.

Слабо щелкнула утопленная заводная головка.

Вадковский, кривя губы, чтобы скрыть улыбку, невинно смотрел на Славины часы. Лядов перехватил взгляд:

— Нет в этих часах года, нет. И не смотри.

— Если часы сломаются, я вырежу тебе длинную палку. Будешь ставить на ней зарубки, — пообещал Вадковский. — Нет, три палки. Для часов, дней и месяцев.

— Как смешно, ай-яй-яй. Лучше с ножом разберись.

— Зарубки. — Трайнис деятельно оживился. — Гениально. Будем отмечать свой путь. Вдруг придется вернуться. Стоп, прекратили болтовню. Всем слушать меня. Для начала примерьте комбинезоны. Нам повезло, что хватило на всех. Начинка в них сдохла, так что под комплекцию они больше не подстраиваются, не вентилируют, не охлаждают, активная мимикрия отключена. Теперь это просто теплый непромокаемый комбинезон. Почти сувенир.

— И на том спасибо. — Вадковский развернул тугой рулон и начал облачаться. — Повезет, если окажется в самый раз.

Лядов, внезапно посерьезнев, принялся надевать свой комбинезон.

Глядя на хлопающий по пузырям, разглаживающий складки материала, азартно тыкающий в незнакомые сенсоры на пультике сервиса экипаж, Трайнис без особой уверенности сказал:

— С первым пунктом программы разобрались.

Он вскочил и быстро, в четыре приема, облачился. Помахал руками, присел несколько раз.

— Вот так. Теперь главное. Я черчу схему нашего полета на глайдере и все втроем начинаем долго и упорно вспоминать курс сюда от корабля. Это очень важно. Любые детали пейзажа, положение солнца в небе. Короче, все, что вспомните. Но вспоминайте не очень долго — надо двинуться до заката. Наше положение облегчает только одно — у нас почти нет выбора. Мы можем либо идти к кораблю, либо продолжать сидеть на этом склоне. Я предлагаю сразу идти. Почему — не спрашивайте, не знаю. Можно, конечно, спокойно переночевать рядом с глайдером, или в нем самом, попытавшись поставить на место блистер, не спеша с утречка осмотреть окрестности, но… не знаю. Ваше мнение?

Вадковский застегнул все герметичные застежки, натянул капюшон и теперь смотрел на Трайниса сквозь прозрачный лицевой щиток.

— Нормально, командир. — Голос его был глух. — Я тоже думаю, нечего здесь рассиживаться. Вдруг через неделю начинается сезон муссонных дождей. Нельзя терять день.

— Плохо без связи, — пригорюнился Трайнис.

— Гинтас. — Лядов крутил взъерошенной головой, отыскивал за плечами капюшон. — Я вспомнил: система условных сигналов. Можем сейчас сочинить.

— Что за команда у меня! — просветлел Трайнис. — Молодцы. Предлагай.

Лядов задумался.

— В сложной ситуации либо нет времени, либо возможности подавать длинные, сложные сигналы. Может отказать речь, или, например, видимости никакой. А вот стучать человек сможет всегда и почти всем, что будет под рукой. Более того, простые сигналы можно рисовать — точками. Мигать фонарем. То есть метод подачи — любой. К сожалению, изобразить тире стуком не получиться. Можно разработать буквенные сигналы, но потребуется время — их пришлось бы учить наизусть.

— Времени нет, — покачал головой Трайнис.

Они довольно быстро набросали несложную схему условных сигналов: все в порядке, опасность, уходи, иди ко мне, я иду к тебе, оставайся на месте.

Вадковский предложил условный сигнал «вижу Землю».

Трайнис тут же отозвался замысловатым стуком и пояснил: «сигнал „кончай болтать“.

— Теперь схема пути. Роман, дай-ка нож.

Вадковский попытался с шиком выкинуть тугое лезвие, но с непривычки лишь сломал ноготь. Помог Лядов.

Трайнис нацарапал на сером пластике крышки контейнера волнистую линию с острым крюком на конце.

— Вот вам схема. За неимением компьютера. Зато соблюдаем исторические реалии. Гм… Условно, здесь мы вылетели, здесь, так сказать, приземлились. Ваши соображения.

Все сгрудились вокруг «схемы».

Через полчаса оживленной дискуссии выработали общее мнение, что бортовой компьютер — это хорошо. А эйдосимулятор — еще лучше. Так же все сошлись, что поляны, склоны и холмы в лесных колодцах, до краев наполненные яркими цветами и не понятно чем еще, вроде бы располагались по линии полета следующим образом: оранжевая слева близко, голубая слева далеко, красная справа на среднем удалении, зеленая и фиолетовая справа близко, потом Вадковский увидел каменистую осыпь слева на среднем удалении и они круто свернули влево. Сам корабль стоит на полянке с желтыми цветами и частыми каменистыми выходами. Заметить его будет несложно.

Трайнис ножом наметил поляны и соединил их ломаной линией:

— Какой-никакой, ориентир.

Насчет удаления от корабля сошлись на двадцати пяти километрах.

— Черт, много, — пробормотал Лядов. — И это ведь только по прямой.

— Да, — Трайнис посмотрел в вечереющее небо. — К тому же прямая идеальная — по воздуху.

Вадковскому показалось, что стало прохладнее. Он тут же напомнил себе, что на нем универсальный комбинезон, пусть даже неисправный. Волнуешься, прогрессор? Ничего еще не случилось.

Трайнис поднялся:

— Правило первое и главное — держаться вместе. Никому не отходить от основной группы за пределы прямой видимости. В таком лесу это пара шагов. Поняли?

— Так точно, — ответил Вадковский. Лицевой щиток он залихватски сдвинул на макушку.

— Вот и хорошо. — Трайнис оглядел экипаж. Остановился взглядом на Романе. — Ты у нас тащишь меньше всего вещей.

— Так давайте я…

— Погоди. Дело не в тяжести. Твоя задача — делать зарубки. Махать руками придется постоянно. Если придумаешь другой способ — молодец. Также возлагаю на тебя тыл. Следи. Я буду штурманом.

— А мне? — спросил Лядов.

— Ты умеешь обращаться с пистолетом. На тебе, Слава, оборона, ну и общее знание реалий того времени. Вспоминай все, что знаешь, что нам поможет.

Лядов кивнул, торопливо достал из сумки свое странноватое оружие, щелкнул чем-то на нем и сунул в большой карман на правом бедре. Карман оставил незастегнутым.

Трайнис проследил за его действиями одобрительно.

— Если кому-то придет в голову идея, даже бредовая, — сразу говорите вслух. Может быть нас это спасет. Я был один раз на дикой планете, но там глайдеры не выходили из строя даже от прямого попадания молнии, в звене было пять машин, а экипаж состоял из разведчиков и десантников. На орбите висела пара спутников поддержки, каждому из нас был выдан спецмульт глобального позиционирования. Мы же сейчас в совершенно другой ситуации. Так что не переставайте надеяться на себя каждую секунду. Вбейте себе это в подсознание. Мы здесь одни.

— Где это тебе так повезло — с настоящим десантом покататься? — с завистью спросил Вадковский.

— По знакомству. Дядя мой командира десантной группы упросил.

— А, Кирилл. Хороший у тебя дядя, — кивнул Роман. — Хотел я с ним переговорить вживую. Где он сейчас?

— На Гарпии.

— Ну и названия у планет порой…

— Соответственно характеру планеты.

— Представляю, что творится на планете Одуванчик, — в ужасе сжал ладонями щеки Роман.

— Как что? — удивился Трайнис. — На ней все мирно и ласково.

— Нет, — сказал Вадковский. — Сначала там все желтеют, потом седеют, а потом всех уносит ветром.

— Тьфу, — не выдержал Трайнис. — Ладно, двинулись. Время дорого.

Они быстро свернули лагерь, проверили, не осталось ли что-нибудь в траве.

Легкая вечерняя тень лежала на всем вокруг. Овал неба над головой чуть померк и принял насыщенно-красный цвет, густеющий к западу.

— А теперь пойдем, — сказал Трайнис.

Он подхватил за широкую эластичную ручку контейнер, Лядов забросил на плечо ремень кожаной сумки.

— Подождите. — Вадковский рассовывал выданные припасы по многочисленным карманам комбинезона и косился на узкую полосу композита у ног, равнодушно брошенную Трайнисом.

— Пойдем. — Обернувшись, Гинтас кивнул на вершину склона, где частоколом толпились высоченные деревья. — До темноты час-полтора. Если что-то впереди будет не так, успеем вернуться к глайдеру.

— Поехали, — сказал Лядов.

Гравий заскрипел под подошвами, постепенно затихая. Жесткая трава все смелее пробивалась наружу, по мере того как они приближались к стене леса.

Как в ворота пройдя между стволов, они шагнули в густой сумрак, показавшийся полной темнотой, и остановились. Сначала были видны только красные кусочки закатного неба высоко над головой и туманно-розовое пространство позади, над осыпью, перечеркнутое гигантской черной гребенкой. Потом вокруг медленно проступили черно-зелено-сизые деревья. Изнутри лес напоминал бесконечный, темный, заброшенный храм. Деревья были огромными и ровными, как на подбор. Кроны начинались на большой высоте от земли. Подлесок оказался бедным — редкие кусты, грубая жесткая трава по колено, — наверное, тут всегда не хватало света. Трава колтуном топорщилась на кочках, словно под дерном прятались древние пни и валуны. Воздух был густой, застоявшийся, лесной, и был обездвижен прозрачным балластом тишины. Звуки здесь быстро вязли, не рождая эха. Сам же лес молчал.

— Рома, давай зарубку, — сказал Трайнис, осматриваясь. Видно было немного, через двадцать шагов глаз натыкался на сплошной зеленый хаос.

Вадковский достал складной нож, вытащил лезвие. Трайнис с Лядовым следили за его действиями. Неровная кора откалывалась кусочками, слетала короткими стружками.

— Сейчас. — Вадковский закрыл нож. Схватил длинную полосу — и выронил. — Ой…

— Что? — воскликнул Трайнис.

— Ерунда. — Вадковский вытащил аптечку, достал флакон с биопластом и капнул на ладонь. Подул. — Просто задел.

Лядов, кусая губу, с досадой посмотрел на порез.

— Я понял. — Трайнис опустил контейнер в траву, порывшись в нем, достал коробку с НЗ, содрал упаковку. — Давай сделаем рукоятку.

Склонившись, они возились в траве над полосой композита.

Лядов, поглаживая подушечками пальцев карман с оружием, стоял, запрокинув голову, и прислушивался. Двигались только его глаза. Лес далеким черным сводом с красными витражными осколками неба, словно жадными глазами злобных химер, сверху смотрел на них.

— Слава, как это назвать можно? — Вадковский поднялся, вертя в руке длинную неровную полосу. На одном конце полосы под пальцами было намотано что-то мягкое. На месте гарды ткань была накручена толстым кольцом, болтался белый лоскут. — Нож?

Вадковский наотмашь махнул полосой вокруг себя. Раздался визгливо-шипящий звук и трава на макушке кочки мягко полегла.

Лядов вздрогнул:

— Скорее мачете, меч. Даже нет — тесак.

Вадковский подошел к дереву. Примерился, чтобы затес по касательной был направлен на осыпь с разбитым глайдером. Размахнулся и ударил. Брызнул сухой коричнево-тыльный фонтан, полетели щепки. Острый край глубоко погрузился в дерево. Раскачав, Роман вытащил завязший тесак, ударил снова. Резко повернул тесак двумя руками вдоль. Раздался треск и порядочный кусок коры отскочил. Обнажился бледный участок с ладонь размером.

— Отлично, — кивнул Трайнис. — Двинулись.

— У меня идея, — сказал Лядов. Придерживая сумку за спиной, он нацарапал на девственной древесине цифру «1» и стрелку, указывающую вправо. — Это значит: первая зарубка, следующая — в той стороне.

Трайнис улыбнулся в сумраке:

— Молодцы. Думаю, мы сработаемся.

Они пошли дальше.

Темнело медленно и бесповоротно. Незаметно пролетел первый час.

Среди молчаливых зеленых великанов час, неделя, год существенно не отличались, были ненужной условностью, как секундомер в египетской пирамиде. Временем лесные тропы не измеряются, только дыханием и настороженностью. Ритмичными рывками движется под тобой земля, плывут навстречу деревья, крон которых ты давно уже не видишь, ибо не поднимаешь глаз, и воспринимаешь лес шершавыми темными колоннами в несколько обхватов каждая в дымке зеленой полутьмы.

Только периодические удары тесака Вадковского, да торопливые шаги трех пар ног нарушали лесное оцепенение. Постепенно выработался порядок: Трайнис указывает дерево, Вадковский отстает, делает зарубку, догоняет.

Шли быстро и молча, потихоньку впадая в гипнотическое состояние от тишины, окружающей неподвижности и собственных монотонных движений. Ноги постепенно наливались свинцом, уже не так легко взлетали над травяным ковром, ботинки все чаще не перешагивали, а с хрустом продирались сквозь спутанные стебли.

Трайнис шел первым. Все же у него самый большой опыт работы с картами местности, пусть и не с нацарапанными на крышке пластиковой коробки, а выведенными на экран системой глобальной навигации. Им же навигацию пришлось упростить до предела: идти строго по прямой. При необходимой корректировки курса, если таковая будет — поворот, отмеченный особой двойной зарубкой. Далее — опять строго по прямой. Но как в этом лесном мешке можно быть уверенным? Одна надежда, что мимо такого ориентира, как желтая поляна в разомкнутом кольце невысоких мшисто-зеленых скал с черно-зеркальным кораблем в центре, промахнуться будет сложно.

Лядов шел вторым. Правую руку он теперь постоянно держал в кармане со своим анахроничным оружием, хотя вокруг все пребывало в непоколебимом покое. Почва постепенно становилась неровной, кочки увеличивались, становясь угловатыми, похожими на задрапированные скальные обломки. Слабо начинал чувствоваться общий уклон. Они ни разу не заметили и не услышали ни животных, ни птиц, ни насекомых. Стерильность фауны производила гнетущее впечатление. Но им сейчас было не до того.

Трайнис стал часто посматривать вверх. Изредка мелькавшее в непроницаемых кронах небо давно уже было тускло-фиолетовым. И свет его неумолимо угасал. Приближающаяся ночь вкрадчивой темнотой выползала из глубин леса. Минуло еще полчаса.

Наконец Вадковский отстал и позвал:

— Гинтас.

Голос быстро угас в тишине, имеющей много общего с древнейшими осадочными слоями.

Лядов и Трайнис остановились, обернулись. Вадковский едва видел их в густейшем сумраке. Деревья напоминали столбы темного тумана, два человека были маленькими светлыми полосками на их фоне.

— Очень темно, я почти ничего не вижу, когда пишу.

Теперь среди бесконечных стволов раздавалось лишь строенное учащенное дыхание.

— Фонарик, — сказал Вадковский, облизнул пересохшие губы.

Трайнис молчал. Роман смутно видел, как он наклонил голову и сказал негромко, едва слышно на таком расстоянии:

— Наверное, сложно будет идти — свет ослепит.

— Что? — не понял Вадковский. Фонарик для того и создан, чтобы светить.

Он был рад неожиданной остановке. Можно перевести дух. Руки ныли, особенно правая. В горле пересохло. Перед походом все согласились тратить запасы только в крайнем случае и не поодиночке.

— Посветить бы, — повторил Вадковский. Привалился к жесткой коре, глотнул пересохшим ртом. В горле сразу нестерпимо зачесалось и Вадковский закашлялся.

— Лядов сделал точную копию вещей, — донесся негромкий голос Трайниса. — Все по-честному. Батареек хватит на три часа.

Тесак в руках потяжелел. Вадковский рукавом вытер потный лоб. Вот так. Пусть все будет как в XX веке, как в жизни. Роман почувствовал, что шутить не получается даже про себя. Он удивился этому.

Одна смутная вертикальная полоска шевельнулась и стала приближаться под аккомпанемент усталых шагов.

— Давай я буду зарубки делать. — сказал Лядов. Дышал он тяжело и поверхностно полуоткрытым ртом.

— Не сейчас. Я приноровился. — Вадковский тяжело оттолкнулся от ствола — трудно было прерывать краткий отдых.

— Хорошо. Я тебя подменяю первым, — сказал Лядов. Ссутулясь, он закинул сумку за спину и направился к Трайнису.

— Идемте, — сказал Гинтас. — Пока еще хоть что-то видно. Рома, я буду выбирать деревья пореже.

Они поспешно двинулись дальше.

Трайнис сразу взял максимальный темп. Вадковский заметил, что теперь даже Лядов не поспевал за ним — споткнулся пару раз. Или действительно уже слишком темно? Как Гинтас умудряется ориентироваться? Вадковский сообразил, что сам он качество зарубок давно проверяет на ощупь, а пишет вообще наугад. Трудно будет по вихляющимся меткам с неясными царапинами повторить маршрут в обратную сторону.

Он остановился и с беспокойством оглянулся. И почти ничего не разглядел позади. Глазам уже не хватало света, чтобы разобрать цвета. Пройденный путь представал смутно угадываемыми бесплотными вертикальными формами, висящими в темном воздухе.

Тропы за ними в траве никакой не осталось. Вечному молчаливому и чужому лесу было все равно, идут по нему люди или нет. У леса, наверное, есть более важные, сугубо лесные заботы. «Вечернего тумана нет», — вдруг пришло в голову Роману.

Он повернулся лицом к движению — и у него ушло в пятки сердце. На тропинке впереди никого не было.

Вадковский ринулся вперед — откуда силы взялись — держа тесак на отлете, чтобы не напороться, чего доброго, споткнувшись. Земля упруго поддавала в пятки. Два силуэта через несколько секунд вновь показались на фоне четко видимых стволов. Отлегло от сердца. Постой-ка, там светлее? Что там?

— Гинтас! — крикнул Вадковский. — Там что-то впереди.

— Молодец, — отозвался Трайнис и, не оборачиваясь, хлопнул ладонью по стволу. Дерево не прозвучало, как будто он приложился к камню.

Вадковский подскочил к обозначенному дереву. Кажется, эта зарубка получилась хуже всех. Работая, Роман вертел головой назад и вперед, сравнивая. Ну точно, впереди светлее. Молодец Гинтас, он будто знал, и поэтому спешил до темноты. Вадковский ощутил прилив сил, нацарапал «129», торопливо нарисовал стрелку вправо и помчался догонять уходящих. Догнал быстро. А может быть, просто все легче и легче становилось бежать под уклон.

Силуэт Трайниса вдалеке похлопал по громадному, в пять обхватов, покосившемуся Пизанской башней дереву.

Вадковский сделал еще одну зарубку. Эту зарубку делать было удобно — дерево словно специально наклонилось к нему.

Теперь можно было не сомневаться, что впереди в чаще что-то есть. На бегу Вадковский попытался засвистеть, но лишь зашипел, и почувствовал, как треснула губа.

Крутой безлесистый спуск, почти обрыв, открылся сразу. И гаснущий закат за обрывом. На стоящих у самого края стволах лежал тающий красноватый свет.

Только что перед тобой была бесконечная колоннада гигантских деревьев, как вдруг за очередным стволом словно глухая стена упала наружу, показалось, ветерок коснулся разгоряченной щеки, не сразу затормозили ноги, упорно и тупо бежавшие последние два часа…

Они стояли над утонувшей далеко внизу в слоистом тумане чащей, убегающей к горизонту. Низины терялись в чернильной мгле, холмы седыми макушками возвышались над морем мрака. Запад был чуть бледнее остального неба. Местное солнце погасло у них на глазах. Вдалеке, на горизонте, угадывались неясные нагромождения — то ли скалы, то ли застыли на ночь низкие облака. Звезды над головой дрожали привычно и колко, только созвездия были незнакомые. Если вообще были кем-то когда-то названы.

— Успели, — сказал Вадковский и с усилием разжал ладонь. Скрюченные на рукоятке тесака пальцы свело. Ладонь сильно саднило, но он не посмотрел, что там с кожей.

Трайнис и Лядов побросали поклажу, подошли к краю.

Они молча смотрели на медленно тающую в ночи Камею — планету, запрещенную для праздных посещений, но почему-то не охраняемую. На сколько хватало глаз с такой высоты — на поверхности планеты под ними до самого горизонта не было ни одного огонька.

* * *

Бивуак, как выразился Лядов, разбили не у самого края, а отойдя на пару стволов вглубь леса, за скальным уступочком, похожим на врытый по самое дно рояль, уютно замаскированный плотным зеленым мхом.

После недолгой дискуссии было решено развести костер. Фонарик следовало экономить. Да и животные, как известно, бояться огня. Инопланетные — наверняка тоже.

Заготовили побольше дров, ночь могла оказаться холодной. Далеко идти не пришлось. Трайнис держал фонарик, а Лядов под руководством Вадковского снимал кору с ближайшего дерева. Надрубал, хватался двумя руками и повисал.

Вадковский со знанием дела подсказывал, как заносить руку, как поворачивать локоть.

— Специалист по средневековью, — ворчал Лядов, занося и поворачивая.

Нарубили целую охапку. Даже хватило, чтобы соорудить что-то вроде подстилок.

Огонь решено было развести под скальным уступом со стороны леса, чтобы не раздуло случайным ветром.

— И вообще, — сказал Трайнис, — открытый огонь на вершине горы… — он не закончил.

Лядов серьезно кивнул.

Попадав на охапки коры, они некоторое время лежали, не в силах шевельнуться, разбросав неподъемные, свинцовые руки и ноги.

Запад погас совсем. Тьма затопила все вокруг и поднялась к звездам. Только вырисовывались на фоне звезд черные стволы и угол скального выступа с поставленными сверху сумкой и контейнером. Друг друга они не видели. В двух шагах от края темно было, хоть глаз выколи.

Завозился, охая и кряхтя, Лядов — занялся костром. На ощупь сложил из кусочков коры шалашик, чиркнул чем-то — затрепетал желтый язычок огня, над ним появилось сосредоточенное блестящее лицо, в шалашике вспыхнул веселый дрожащий свет, на траву упали лучики, взвился и поплыл над головами легкий дым. Кора не быстро, но уверенно занялась.

Больше всего Лядов опасался присутствия легкогорючих эфирных масел в местной флоре. Но выхода не было, и они рискнули. И все обошлось.

На лица, траву и близкие стволы легли трепетные оранжевые блики. Комбинезоны из матово-серых сделались апельсиновыми. Отключенная мимикрия пассивно и грубо подстраивалась под сильный источник света.

Лядов, щурясь, ловким привычным жестом подбрасывал в огонь кору, отрывая от огромного куска.

Вадковский подтянулся на локтях, привалился спиной к замшелому камню. Было хорошо. Тело гудело, наслаждаясь самим покоем. Ничего не хотелось, даже голод отступил. Неважно было, лежишь ты дома на чистых простынях, или валяешься неизвестно где в неисправном комбинезоне на голой земле. Впрочем, даже в неактивированном состоянии комбинезон сохранял тепло. А вот руки и лицо уже ловили ночную свежесть. Почувствовав, что боку стало горячо, Вадковский через силу повернулся к разгорающемуся костру. Непривычное дрожащее, живое тепло сильно и ласково прижалось к лицу. Вадковский закрыл глаза и протянул огню ладони. Правую неожиданно обожгло. Вадковский поморщился.

Лениво привстал с земли Трайнис, устроившийся у подножия дерева между выступающими загривками мощных корней, за ремень потащил к себе контейнер.

Все трое двигались медленно, словно собирались этой ночью залечь в спячку.

Костер разгорался. Искры, танцуя, стремительно уносились вверх. Лядов, улыбаясь, глядел в огонь. Он соорудил лежанку посреди травы, поближе к огню. В его глазах неподдельное счастье плясало двумя маленькими кострами. Давно он не был таким умиротворенным, а может быть, даже счастливым.

Большой мир исчез за пределами круга трепетного света. Темная чаща невозмутимых деревьев-великанов пропала. Остался маленький мирок, как раз для трех человек и одного костра. В маленький мир бочком вступили несколько ближайших деревьев-великанов и склонили над людьми на огромной высоте свои головы-кроны.

Пропало чужое небо с неназванными созвездиями. Пропало прошлое — их прошлое, спокойная жизнь на планете Земля. Они вдруг оказались у этого костра — не было к живому огню долгого пути. Костер был всегда. И всегда, во все эпохи люди неподвижно смотрели на танец огненных языков, лижущих недосягаемую холодную бездну над их головами.

— Эй, прогрессор, держи. — Трайнис бросил Вадковскому пару брикетов, маленький цилиндр и прозрачную сверкающую флягу. — Постой-ка… Что это у тебя?

— Где? — сонно спросил Роман. Его развезло от тепла. Он даже не заметил, куда упали упаковки с пищей.

— Ладонь покажи. — Трайнис вскочил на корточки, схватил Вадковского за руку, повернул огню. Кожа была содрана в кровь. Вокруг раны чернела грязь, вперемешку с засохшими бурыми натеками. Гинтас торопливо полез в оттопыренный карман своего комбинезона. — Как дети, честное слово. Слава, покорми, пожалуйста, этого естествоиспытателя.

Лядов вскрыл упаковки с концентратами, откупорил и вдавил в дерн флягу, чтобы не опрокинулась:

— Ты сегодня хорошо потрудился. Угощайся, Рома.

— Угу, и в награду получает пищу из рук. — Трайнис поливал из бело-синего флакончика жесткую ладонь Вадковского — пальцы того так и норовили скрючиться вокруг выскользнувшей рукоятки. — Думать надо всегда. Это единственное, чем надо заниматься. А если бы ты себе руку пропорол? У нас тут нет кибер-хирурга.

— Да ладно тебе. Все пройдет. Ай!.. И потом, здесь нет не только кибер-хирурга, но и вредных микроорганизмов.

— Это еще не известно. Не дергайся. Разведи пальцы! Ты левой свободно владеешь?

— А меня Слава обещал сменить. — Вадковский подмигнул Лядову над костром. — Нормально владею.

— Береги руку, Рома, — подозрительно ласково сказал Трайнис и сердито оттолкнул кисть Вадковского. — Все. Полчаса не шевели. Приятного аппетита.

Лядов недоверчиво покосился на Трайниса, но ничего не сказал.

Гинтас зубами содрал упаковку — сенсор вскрытия не работал — и впился в концентрат.

— Шашлычок бы сделать, — сказал Лядов, неторопливо жуя. Видно было, что не замечает он вкуса сублимированной пищи, продолжая пребывать в умиротворенно-счастливом состояний. — Вино есть. Но в нашей ситуации вино тоже стало НЗ.

— Слава, если честно — доволен? — спросил Вадковский, принимаясь за цилиндрик с чем-то фруктово-витаминным. Мясной и овощной концентраты были непривычны на вкус, но опустошенный желудок, приняв первые кусочки, вдруг очнулся и стал просить еще и еще этих жестких, терпких кусочков, в которые так приятно впиваться и перемалывать зубами, чей ускользающий вкус хочется ощущать вновь и вновь. Впрочем, насыщение было очень быстрым. Роман уронил руку с наполовину опустошенными «фруктами». — Уф… Слава, ты чего-нибудь такого и ждал? Костер, еда грязными руками, ночевка на земле.

Лядов с застывшей смутной улыбкой не мигая глядел в огонь. На щеке след от золы, в спутанной упавшей на лоб челке что-то первобытно-пиратское.

— Не знаю. Не пойму. Это очень здорово, что мы сейчас здесь, возле этого огня. — Он поднял мечтательный взгляд к кронам. — Но я и не подозревал, что так случится. Если бы знал — на Земле перед вылетом заказал бы компас.

— О! — сквозь жевание воскликнул Трайнис и энергично закивал.

— А может быть, в голове еще не уложилось. Мы оказались в этом странном месте так быстро, что мозг до сих пор глядит на окружающее с удивлением. Хотя это не сон, не бред. Вон и порезаться можно. Самая что ни на есть реальность. Не пойму. Ушли мы с Земли очень хорошо, согласитесь. Грамотно. Вот и костер — здорово. Зарубки и бег по ночному лесу — гениально. Все-таки получилось.

Лядов вдруг нахмурился и опустил голову.

— Да уж. — Вадковский пошевелил пальцами, стянутыми затвердевшим и потемневшим биопластом. — Осталось выпить вина и пострелять. Что у тебя там еще в сумке?

Лядов не слушал:

— А все остальное… — Сейчас он был задумчив, почти суров. — Как будто снова чего-то жду. Кстати, — кивок в сторону сумки, — можно еще покурить.

— Вот и у меня пока не укладывается, — сказал Трайнис. Запрокинув голову, он гулко глотал из прозрачной фляги. Сверкающий огненный блик прыгал на бурлящем содержимом, штопором уходящем из горлышка.

Гинтас отбросил флягу и упал на подстилку с блаженной улыбкой:

— Как мало нам надо. Даже обидно.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь члена заштатного авиаклуба, — сказал Лядов.

— Пожалуй. Но спать все же лучше в постели.

— Скажи спасибо, что здесь сухо, лето и комаров нет.

— Спасибо! — крикнул Вадковский во все горло.

Коротко плеснуло эхо.

— На неизвестных планетах самое опасное — комары, точно, — заметил Трайнис и положил руки под затылок. Взгляд его безмятежно воспарил к освещенным костром далеким сросшимся кронам. Показалось, на стволе обязательно должна появиться любопытная белка, взирающая на людей черными бусинками глаз. Задумчиво добавил: — А я действительно чувствовал бы себя здесь гораздо спокойнее с компасом.

— И с постелью. — сказал Вадковский. — А так же с глайдером, кабиной т-порта… Так каждый сможет.

Лядов с видимым усилием привстал, снял с камня сумку и подложил под голову.

— У меня и мысли не было, чтобы отказаться от техники совсем. А неплохая идея. Молчите! Сам знаю, с автопилотом я переборщил. Я говорю в принципе.

Он покосился на костер, скупым движением подбросил несколько кусков коры. Наконец лег, сложил руки на груди и пробормотал с наслаждением:

— Сиеста.

Вадковский прикладывался к фляге, в перерывах между глотками с недоверием поглядывая на небольшую пустеющую емкость.

— Лучше бы тогда кофе как-нибудь спрессовали.

— Что, спать расхотелось? — заплывшими от усталости глазами покосился в его сторону Трайнис.

— Угу.

— Все правильно. Рацион-то самый настоящий боевой. Просто об этом никто не знает. Разве его кто-нибудь когда-нибудь ест на Земле? Кстати, экипаж, должен напомнить. Отныне продукты будем потреблять экономно. Это я вам заслуженный праздничный ужин закатил. Хороший марш-бросок получился. Полагалось, вообще-то, по одному брикету на брата и по пять глотков воды. В день.

— Ты серьезно? — удивился Вадковский.

Трайнис не отозвался.

Роман приподнялся на локтях и щурясь стал высматривать Гинтаса сквозь рвущееся вверх пламя.

— А ты подели двадцать пять километров на количество пищи, — сказал Трайнис, сонно смотря исподлобья. — Получится много-много маленьких горок, либо мало-мало горок побольше, но — через день.

Вадковский хмыкнул, поровнее разложил под собой дратву и улегся.

Беспокойные искры и белые листочки пепла, кружась и рыская, уносились к далеким кронам. Зелено-оранжевый полог леса дрожал в прозрачном мареве. Если поднять глаза, то между стволов можно увидеть ночное небо. Но без звезд. Просто темнота, пронизанная оранжевым светом костра.

— Привыкайте, господа бродяги, — сказал Трайнис. — Кстати, кто у нас часовой?

— Я! — Вадковский неожиданно для себя попытался вскочить.

— Лежи, лежи, — снисходительно позволил Трайнис. — Ты восстанавливаешься после ранения. Я дежурю первый раз.

— От тебя, Гинтас, одно беспокойство. — Вадковский сладко потянулся и некоторое время пытался улечься так, чтобы тепло костра падало на большую часть тела.

— Смотри, не вывихни руку во сне, — забеспокоился Трайнис. — Ишь как тебя колбасит.

— Гинтас, — позвал Лядов. — Ты уже который раз здесь используешь анахронизмы. Чего совсем не замечалось дома. Откуда?

— Да? — Трайнис удивленно прислушался к себе. — Разве? Не замечаю.

Лядов смотрел на него со своей лежанки.

— Нет, раз ты утверждаешь, — Трайнис пожал плечами.

Они уставились друг на друга.

— Причем это мой, так сказать, период, — добавил Лядов.

— Так и хочется сказать «слишком много случайностей», — проворчал Трайнис.

— Да нет, — Лядов пожал плечами, улегся на бок и подпер щеку кулаком. Уставился в огонь. — Просто наблюдение.

Трайнис тоже перевел взгляд на огонь:

— Что приходит в голову, то и говорю.

Вадковский лениво ковырялся в углях дымящимся куском коры:

— Да вы оглядитесь. За час ни одно насекомое не прилетело на огонь. Будь тут биолог — испугался бы.

— Я не видел ни одного поваленного или гнилого дерева, — сказал Лядов.

— Возможно, это парк и его регулярно чистят, — сказал Вадковский. — Тогда все ясно. А вот комары и бабочки все же труднее окультуриваются. Вдруг их на самом деле просто нет?

— Чей парк? — спросил Лядов.

Вадковский почесал затылок.

— Хорошо. А где птицы?

Трайнис с кряхтением растер щеки, прогоняя сон. Лицо его приняло обычное для себя выражение. Отныне он совершенно не был склонен воспринимать шутки и говорить банальности.

— Для начала просто подумаем, — сказал Трайнис, из-под полуопущенных век глядя на огонь.

— Лично у меня нет сил думать, — сказал Вадковский, И нахмурился: — А еще техника дурит. Сколько раз все продублировано в космических обитаемых аппаратах? Как могут отказать все три пояса безопасности?

— Никогда не спешите с выводами, — сказал Трайнис. — Сейчас мы устали, ситуация нестандартная, волнуемся. Что можно сказать о планете, пробыв на ней несколько часов?

В каталоге ясно сказано — ноогенные феномены, необъяснимые явления. Ну вот, видимо, это они и есть… — Он замолчал неуверенно.

— И что мы сегодня видели ноогенного? — поинтересовался Вадковский. — Конкретно? Мои зарубки в лесу — пока единственный местный ноогенный феномен. То есть нечто, созданное разумом. Других я не вижу. И при чем здесь планета? Мы едва не столкнулись лоб в лоб с каким-то орбитальным мусором. А ведь это было довольно далеко от поверхности. О ближнем космосе Камеи в каталоге не сказано ничего. Орбитальный мусор — это, конечно, не ноогенный феномен, но настораживает ничтожная вероятность такого события.

— Роман, не спеши. — Трайнис был невозмутим.

— Ну ладно. — Вадковский помолчал. — Тогда, Славка, рассказывай ты. Мы на Камее уже полсуток. Может быть, в мотивах наших действий найдем ответы.

Лядов непонимающе посмотрел и ответил:

— Мне нечего рассказывать. Какая тут может быть связь? Ткнули пальцем в каталог и полетели. Нас могло куда угодно занести.

— Ну, здорово. Замечательно. Летели-летели… Еще какую-нибудь космическую чумку подхватим на межзвездных сквозняках. А зачем летели? Чья идея?

— Роман, не смешивай реальность с эмоциями. Я говорил, что имитацией побега ничего достичь нельзя, — подал голос Трайнис. Он с подозрением вертел в пальцах перед собой сорванную травинку, намереваясь сунуть ее в зубы. Осторожно прикусил. Вытаращил глаза. Усмехнулся, перекинул стебелек из угла в угол рта. — А главное — кому доказать. Себе? Мне бы хватило симулятора, если ситуация оказалась слишком сложной для моего воображения.

Вадковский обвел рукой вокруг себя. Пламя костра сначала уклонилось, а потом потянулось за его ладонью.

— Все это сейчас — эмоциональная составляющая. Всего этого не воспроизведешь на симуляторе. Знаешь почему? Надо по-настоящему разбить руку, испытать голод, согреться у костра, вдохнуть ночной воздух. Конечно, для твоих рецепторов это будет та же боль, тепло, свежесть, что и в симуляторе, но здесь, — Вадковский прикоснулся пальцами ко лбу, — ты твердо знаешь, что это все — чужое по-настоящему и происходит на самом деле. Отключение памяти о реальности в общедоступных симуляторах запрещено. Представляете, что в этом случае будет с психикой человека, надолго попавшего в исторический симулятор?

— С психикой ничего не будет. Это принцип подготовки прогрессоров, сам же рассказывал. Человек будет продолжать жить в анреале, ни о чем не подозревая, — пожал плечами Трайнис.

— Верно, верно… Поэтому я полностью принимаю концепцию Славы о частично реализуемом прошлом. Да, мы не в XX веке. Однако относительно современной Земли мы сейчас безусловно находимся в прошлом. И у нас не отключена память о современности. Что и требовалось, собственно… Отсюда Солнечную систему даже в телескоп не разглядишь. Связи нет, техники нет, никого, кроме нас, здесь нет. Наверное, правильно, что к истине ведут два пути — эмоциональный и интеллектуальный. У романтиков не меньший шанс ее достичь. И этот шанс был всегда, задолго до эпохи симуляторов и анализаторов. Слава явный романтик.

— Вы просто не умеете пользоваться симулятором, — сказал Трайнис. — Даже общедоступным. Но я согласен, симулятор не может тебе ничего подсказать в моделируемой реальности, пока ты не поймешь, чего сам хочешь.

В процессе Слава вносил коррективы, уточняя антураж эпохи. При всех неизбежных издержках его действия были адекватны цели полета, то есть естественны. Эмоциональная реальность эпохи постоянно моделировалась на ходу. А на счет взаимосвязи всего этого…

— Подожди! — Трайнис неожиданно поднял палец, лоб прорезала морщина.

— Ну все, — Вадковский положил руку на лоб, прикрыл глаза, — Гинтас думает. Интеллектуальный путь. А я посплю. У меня свой, третий путь.

— Слава, а почему ты не отключил автопилот раньше? — посветлел лицом Трайнис.

— Это когда, на старте? Ну… Я вспомнил о нем только в виду Камеи.

Не открывая глаз, Вадковский прислушался к разговору. Было не понятно куда клонит Трайнис. Глаза Романа распахнулись, он хлопнул себя ладонью по лбу и резко принял сидячее положение.

— Шальной бродяга. Метеорит!

Трайнис молчал.

Лядов, не понимая, переводил взгляд с одного на другого:

— Ну и что? Вы о чем?

— Вероятность, — пробормотал Трайнис. Взгляд его совершенно ничего не выражал, остановившись на каком-то незначительном сучке, на который Вадковский повесил тесак. — Двух невероятных событий…

— Гинтас, хочешь вина? — неожиданно спросил Слава.

Зрачки Трайниса дернулись и остановились на Лядове:

— Ты знаешь, я бы с удовольствием. Но нельзя. Теперь это НЗ. Да нет, ерунда! Сбил ты меня с толку, Рома, своим симулятором. Не может тут быть никакой закономерности. Камея выбрана случайно.

— Мы все участвовали в выборе, — заметил Вадковский, осторожно ложась обратно, словно боялся, что придется снова вскочить.

— Не пойму я, что ты хочешь этим сказать.

— Я просто развиваю мысль.

— Нельзя смешивать разные статистические случаи.

— Это как? — спросил Вадковский.

— Вот смотри: все, с чем ты повстречался в жизни, отнюдь не ждало именно тебя год, пять или семнадцать лет в пределенных местах. Ты с этим встретился случайно. А мог и встретиться.

— Согласен. Только с тобой, Гинтас, мне было бы трудно не встретиться. Но метеориты весьма редко сталкиваются с кораблями. Даже если незадолго перед этим была отключена система самозащиты.

— Нам повезло. В обоих смыслах. Теперь можешь летать вокруг Камеи хоть миллион лет до следующего раза. Все, брэк! С утра мне нужен отдохнувший экипаж. Домыслами будем заниматься завтра на ходу.

— Этот твой боевой рацион… — вздохнул Вадковский. — Слава, о чем задумался? Поделись на сон грядущий.

Лядов убрал кулак от щеки:

— Интересно, что чувствует здесь будущий прогрессор.

Вадковский усмехнулся:

— Хитрый какой. Вообще-то забавная ситуация… Я хочу получить профессию в области, пока не имеющей приложения.

— То есть? — не понял Трайнис. — Сам же рассказывал…

— Да. Подходящую планету могут открыть завтра. А пока… На Хорнее проще простого внедриться. Только зачем? Что делать прогрессору в примитивном обществе? Ненавязчиво изобрести колесо, выдумать вилку? Это лягушатник для прогрессорства. Спасать можно либо цивилизацию, либо одного человека. На Хорнее цивилизация сложится не скоро. Будущие прогрессоры проходят там практику. Но это не работа. В примитивном обществе не бывает кризисов.

— А ты сам? Что же ты хочешь им стать, раз такие сомнения?

— Это сожаление. Мне интересно все, связанное с этой темой. Подходящий мир может быть найден в любой момент. Через сто лет, а может быть — завтра.

— Угу. И тут-то вы во всеоружии…

— К сожалению, пока большинство прогрессоров — теоретики. И не так уж их много вообще. На Хорнее сейчас благоденствуют этнологи, биологи, лингвисты и социологи.

— И все они прогрессоры? — удивился Трайнис. — Эти добрейшие гуманитарии?

— Да нет же. Обычные спецы узкого профиля. Человек с каменным топором в руке не в состоянии определить, что внутри скалы в районе его стоянки находится лаборатория с меняющимся раз в полгода коллективом ученых, что вся местность вокруг нашпигована наблюдающей аппаратурой, которая активно обменивается информацией с орбитальным кораблем. Одно правило для всех землян там — не нарушать естественного хода вещей. Ну, бывает, спасают кого-то иногда. В особых случаях. Созерцателя одного спасли. Но это еще не прогрессорство.

— Кого спасли? — спросил Трайнис.

— Дикаря одного. Тихий такой был. Добрый. В бою никогда врага убитого или раненого не рвал на части. Тюкнет бывало, по башке дубиной — и все. Так вот, заметили, что звездными ночами он забирается на гору, у подножия которой их родовая пещера, и сидит, глядя вверх. Вот его и спасли. Наблюдают сейчас за ним. Ждут, когда шарообразность Хор-нея откроет или придет к идее о множественности населенных миров.

— От чего спасли-то? — спросил Лядов.

— Женщину он с ревнивцем-громилой не поделил. Ну, конфликты в той среде не долги. Едва успели получить разрешение на вмешательство. Отелло загнал уже нашего Коперника на край плато…

— И что же? — с интересом подбодрил Трайнис.

— В том племени у нас два нелегала, — пояснил Вадковский. — Просто живут, наблюдают. И вдруг захотелось им прогуляться именно в сторону плато. В общем, был уже вечерок, темновато. Случилось так, что в драке созерцатель победителем вышел, а ревнивец в пропасть упал.

Лядов и Трайнис засмеялись.

— Но в межплеменные войны вмешиваться нельзя. Знаете, как они там воюют? Один раз под стенами наблюдательного пункта сошлись человек двести. Какое-то кочевое племя захотело именно здесь пройти. Двое суток махались. Потом на запах крови пришли хищники. Смена персонала лаборатории была задержана на несколько дней — ждали, пока там все снаружи… — Вадковский кашлянул, — успокоится.

— Созерцатель спасся? — спросил Трайнис.

— Не ясно. Погибли почти все. Оставшиеся разбежались. Был снят фильм, но смотреть его не стоит.

— Представляю, — сказал Трайнис. — Ты сам-то видел?

— Видел. — Вадковский стал подгребать к кострищу выкатившиеся угольки. Лицо его было спокойным.

— Есть ведь еще какой-то мир, — Трайнис щелкнул пальцами, припоминая.

— Есть. Тут еще хуже. На планете явно была развитая Цивилизация, но она исчезла. Вся поверхность суши перепахана непонятным образом на два километра вглубь. Перемешаны геологические слои. Материальных свидетельств — не поверите — за несколько десятилетий раскопок найдено всего несколько штук. Крошечные обломки, капли расплавов и похожие на пластик сложнейшие конгломераты, все — с уникальными свойствами, но такие крошечные, что по ним сложно установить индекс развития. Даже возраст трагедии определен приблизительно — несколько миллионов лет. Похоже, все не просто разрушалось. Уничтожались даже руины и свалки. Были тщательно заметены следы былого присутствия цивилизации.

— Ого. Война? — предложил Трайнис.

— Не похоже. Смысл такой войны? Планета пуста. Поверхность перекопана как огород. Следов органики вообще никаких. Атмосфера осталась, но подозревают, что и она была изменена, чтобы по газовому составу нельзя было вычислить биологический тип.

— Что-то уж слишком масштабно. А почему — трагедия?

— Видимо, что-то у них произошло. Может быть, лавинный процесс вырвался из-под контроля. Скорее всего были миллиардные жертвы. Нам даже представить это сложно — погибло пять миллиардов, десять миллиардов. Есть, однако, мирные гипотезы, причем хорошо обоснованные: они просто ушли, не желая никому рассказывать о своем прошлом.

— Интересно, — воскликнул Трайнис. — Или о будущем. Что они такое обнаружили, куда ушли? Интересная профессия. А я не знал.

— Ага. Здесь же стык наук. Представьте, какие возникают возможности, найди мы этих беглецов. Вдруг они изобрели такое… Например, нечто, куда уходят все цивилизации по достижении определенного уровня развития. Этим и объяснится феномен молчания Вселенной. А уходя уничтожают культуру для того, чтобы мы не наткнулись на эту дверь слишком рано для себя. Я читал несколько диссертаций — так они посильнее приключенческого симулятора.

— Название у планеты странное.

— Черный юмор. Когда поняли, в чем там дело, кто-то изрек: мол, полное очищение. Катарсис. Короче, здесь прогрессорам вообще делать нечего, если даже археологам мало что перепало. — Вадковский душераздирающе зевнул. — Ладно, спокойной ночи. Глаза закрываются. Слушай, Гинтас, проверил бы, что ли, командирский пульт напоследок.

Ой-ей, действительно, совсем забыл за всем этим антуражем.

Все непроизвольно напряглись, впившись взглядом в пальцы Трайниса, пока тот медленно доставал из контейнера пульт, медленно снимал блокировку, подносил пульт к губам. Последнее было лишним. Личный командирский пульт различает голос хозяина среди шума толпы за много десятков метров.

— На корабле. Активация. Отчет о системе.

Пульт молчал. Пальцы Трайниса побелели. Он опустил глаза, словно в молчании корабля была его вина.

— А может быть, не пульт, а корабль сдох? — предложил Вадковский.

Трайнис вздрогнул:

— Не шути так.

— Прости. Предположение соответственно ситуации.

— Корабль — это не глайдер и не пояс безопасности. Совсем другой уровень технологии. Он не может «сдохнуть»!.. Все, спите. Я дежурю. Благодаря тебе, Роман, я теперь вообще заснуть не смогу.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Вадковский, поворачиваясь на бок, подтягивая колени к груди. — А то были, понимаешь, у меня сомнения.

Веки его смежились, дыхание выровнялось.

Тьма сгустилась.

Костер отдалился, солнечным пылающим крабом переполз по траве. Самое странное, трава под ним не была обугленной.

Сквозь тяжелые, клейкие веки Вадковский видел, как Трайнис задумчиво смотрит на него, потом начинает одним за другим быстро вытаскивать из контейнера отказавшее снаряжение и проверять. Пламя костра застыло, превратившись в друзу оранжевых прозрачных кристаллов, повернулось вокруг вертикальной оси, словно Вадковский, не видя собственных ног, поднялся и обошел его вокруг. Комбинезон на Трайнисе оказался глубоко черного цвета. Трайнис сидел на кусках коры, разбросав ноги, и, низко склонив голову, что-то держал в руках. Вадковский смотрел на него сверху и видел стриженый затылок. Трайнис начал поднимать голову, заметив, что кто-то стоит рядом. Показалась макушка, короткая челка… Лицо не успело появится — Вадковский снова подходил к сидящему в черном комбинезоне, снова глядел на него сверху. Сидящий начинал медленно поднимать голову — Вадковский видел затылок, макушку… Он снова подходит к человеку, сидящему под деревом…

Вадковский открыл глаза. Перед ним что-то расплывчато зеленело. Он всмотрелся. Появилось неприятное ощущение, которое бывает, когда не можешь сфокусировать взгляд и не понятно, какое расстояние до предмета. Несколько секунд не шевелясь, он пытался понять, где находится. С изумлением вспомнил — Камея. Как забытый сон вернулось воспоминание о беге сквозь стремительно темнеющую чащу, искореженный глайдер, красный отсвет заката над лесным колодцем… Настроение не испортилось, только окатило чем-то освежающим, как ледяной водой. Он окончательно проснулся.

Было не очень холодно, вполне терпимо, но как-то неуютно. Он вспомнил: неработающий комбинезон, а это — чуть влажная подкладка комбинезона. Редкое ощущение. Уникальное. А еще было очень жестко. Рука и бедро как деревянные. Затекли. Тоже редкое ощущение. Прямо планета открытий.

Вадковский откинул капюшон с запотевшим выпуклым прозрачным щитком. Между стволов было темновато, но в вышине кроны светились под утренними лучами. Не вставая, поднял голову, щурясь огляделся. Откуда-то лился яркий дневной свет. Из-за камня, со стороны обрыва.

На месте ночевки Лядова трава была примята. Место Трайниса, меж корней, тоже пустовало. Костер погас давно — земля была холодной. Вадковский растер пальцами золу. Вскочил — и чуть не упал: вверх по ноге ринулся поток мучительно-приятных огненных иголочек.

Хромая, Роман прошелся по месту ночевки. Примятая трава, кострище, раскиданные вещи, пустая тара из-под еды — вполне обжитое местечко.

Лядов мирно сопел на огромном плоском камне, перебравшись туда, видимо, ночью со всей своей «постелью».

Вадковский потрогал поверхность «рояля». Мох был сухим и упругим. Вот хитрец.

Утес Рояль — вдруг возникло в голове. Пустая планета требовала названий. Нет, утес Рояльный… Подумаем.

Неподвижную фигуру Трайниса Вадковский не сразу разглядел на фоне сияющего неба и темных стволов. Командир стоял у самого обрыва, глядя вдаль, как полководец.

— Ты не спал? — крикнул Вадковский.

Трайнис глянул через плечо.

— Нет.

— Костер почему погас?

— Ох, Рома… — невнятно пробормотал Лядов. Рука его неверным движением начала искать одеяло.

— Спи, спи. — Вадковский заботливо опустил Лядову прозрачный щиток на лицо. Пластик сразу запотел. Сопение прекратилось.

Вадковский обогнул обросший мхом камень, между деревьями вышел на узкое открытое пространство над пропастью.

Трайнис смотрел на него.

Вадковский был взъерошен, зевал, постанывал и потягивался на разные лады, вдруг он замер с открытым ртом:

— Ух ты!

Светило вставало за их спинами, по ту сторону пройденного вчера леса. Совершенно чистое голубое небо изливало свет на открывшуюся панораму. Отсюда поверхность планеты выглядела куда более неровной, чем с борта глай-дера. Зеленые холмы, косогоры, темные низины, короткие горные цепи, почти задушенные деревьями, редкие пики одиночных скал, рвавших зеленый покров серо-желтыми клыками, — все чередовалось живописно и непредсказуемо, сморщенным сукном громоздилось до горизонта, где-то совсем далеко невнятно мельчало, темнело и терялось в сизой дымке.

— Посмотри, — Трайнис указал влево.

Вадковский не сразу увидел вдали, среди прихотливого ландшафта, между двух пригорков полускрытое дымкой сиреневое пятно.

— Видишь?

Вадковский кивнул.

— Это наш первый ориентир.

Вадковский впился взглядом в сиреневую полоску, словно это был сам корабль.

— Это она. Значит, мы правильно идем.

— Карты не врут, — усмехнулся Трайнис. С отеческой теплотой он смотрел на далекое крошечное пятнышко среди буйства зелени.

Сзади раздались непонятные резкие звуки, кашель и крик Лядова:

— Роман, это ты сделал, я знаю!

Они обернулись.

Лядов подходил, стуча ладонью по груди;

— Ну что за шутки…

— Ой. — Вадковский захохотал, согнувшись в поясе. — Прости, пожалуйста.

— Ну что там у вас еще? — с неприязнью сильно занятого человека спросил Трайнис.

— Это… — Вадковский хихикал. — Забрало герметичное, а я забыл — вентиляции-то нет.

Лядов с рычанием толкнул Романа к пропасти, в последний момент вцепившись в его комбинезон. Вадковский радостно завопил, упираясь ладонями в пустоту перед собой.

— Тише-тише. — Трайнис не на шутку испугался. — Доиграетесь.

Синхронно повернувшись, Вадковский и Лядов с искаженными лицами рыча бросились на Трайниса.

— Идиоты! — заорал Гинтас, ныряя меж стволов вглубь леса. — От края хоть отойдите.

Завтрак прошел в мирной обстановке. Костер разводить не стали.

— Поздравляю с первым успехом, — объявил Трайнис после десерта.

Насчет провианта командир не обманул — каждый получил по одному брикету. Десертом были пять глотков из фляги, которую Гинтас не выпускал из рук, следя за глотками. Подхватил крышкой-стаканчиком свисающую каплю, плотно закрыл флягу.

— У нас есть первый ориентир. Многое решится, если мы, достигнув его, увидим следующий. Это должна быть, — он покосился на крышку контейнера, — красная поляна. Все, господа путешественники, не будем рассиживаться. Рома, как твоя рука?

Вадковский небрежно поднес к глазам ладонь с истончившейся темной кляксой отработавшего биопласта:

— Нормально.

Он потянулся к тесаку.

— Нет, меняемся, — сказал Трайнис. — Тащи контейнер. Кстати, я рукоятку за ночь усовершенствовал. Смотри. Теперь пораниться нельзя.

Осмотрев место ночевки, собрали вещи. Самым что ни на есть естественным способом тщательно залили головешки кострища.

Вышли на узкий травянистый край. Обрыв был крут и гол, на его почти вертикальной стене росли редкие крошечные молодые деревца. В трещинах камня прятались щеточки травы.

— Значит так. — Трайнис наставил палец на невысокую сопку внизу в долине. Сквозь нечастые деревья на ее макушке проглядывали хаотично разбросанные угловатые каменные глыбы. — Наш промежуточный ориентир. Запомнили? Когда мы спустимся, вид местности сильно изменится. Сделаем большую зарубку здесь. — Трайнис похлопал по ближайшему к краю стволу, посмотрел вверх. — Ее будет видно издали. Так мы избавимся от частых зарубок в низине. Идеи, предложения есть? Тогда начнем.

Трайнис взял тесак двумя руками, примерился к стволу, лихо замахнулся.

Тугой грохот потряс воздух, гора под ногами подпрыгнула — на мгновение даже пришла невесомость. У предметов появились туманные контуры, словно все вокруг задрожало с огромной частотой. Где-то в глубине леса вырвалось из заточения невидимое цунами. Грохот не смолкал. Выдавливаемая гигантским поршнем масса воздуха рванулась сквозь чащу, наотмашь ударила по ушам, царапая и кусая попыталась сбить с ног, умчалась к горизонту, волоча в долину обломки коры, клочья травы, ветки, щепки, мох. Что-то изменилось вокруг, заходило ходуном пространство за обрывом. Лес ожил, обрел голос, заскрипел, заволновался.

Неожиданный шквал прекратился. Грохот, затихая, улетел вслед за шквалом в долину. С соседней лысоватой сопки поднялась пыль.

Все трое медленно приходили в себя. Лядов тер ладонью ухо и очумело потряхивал головой. Гинтас, так и не выпустивший из рук тесак, тыльной стороной ладони промокнул мгновенно появившуюся царапину на щеке и тут заметил тор-чаший из порванного рукава острый сучок. Вадковский медленно поднимался с земли, не отводя глаз от огромной щепки над собой, глубоко вонзившейся в дерево на уровне груди.

Тем временем за лесом, которым они прошли ночью, что-то яростно скрежетало, вырываясь, ища выход. У верхнего предела слышимости верещало, билось, клокотало. Потом на фоне яркого, почти дневного неба подряд полыхнули несколько синеватых вспышек. Звука от них никакого не было, но страшно заныли зубы, и мир на мгновение поплыл перед глазами.

За обрывом ходило, натыкаясь само на себя, многочисленное эхо. Грохоту было тесно.

Трайнис коротким жестом приказал. — в укрытие. Не вставая в полный рост, отбежали от края и укрылись за стволами в теневой для стихии зоне. Присели, настороженно шаря взглядами по сторонам.

— Что это? — шепотом спросил Вадковский. Глаза у него округлились. Он никак не мог забыть огромную щепку, снарядом вылетевшую из чащи.

Грохот затихал. Теперь доносились неясные звуки. Что-то там падало, осыпалось, лениво сползало.

— Кажется, это… — Трайнис не договорил, зажмурился и вжал голову в плечи.

Второй удар — раскатистый, но более рыхлый и медленный — прокатился по небу. Горизонт отозвался басовито. Или в ушах зазвенело? Лядов зажал оба уха ладонями. Звук чувствовался диафрагмой. Из чащи ощутимо дохнуло теплым ветром и гарью. Вдруг стало светлее, в подлеске появились и побежали короткие быстрые тени. Трайнис недоверчиво покосился вверх — и вскочил: над кронами что-то неторопливо взлетало, споря по яркости с солнцем, замедлялось, с ним замедлялись и новорожденные тени.

— Бежим! — завопил Трайнис, дернув Лядова за рукав.

— Куда?! — закричал Вадковский, дергая за ремень контейнер.

Трайнис не оборачиваясь махнул рукой — за мной.

Оскальзываясь, помчались вдоль края обрыва. В чаще за спиной послышались нарастающие стремительные шорохи и удары — что-то многочисленное с огромной скоростью налетало на деревья и шлепалось на землю. Потом страшно затрещали ломаемые кроны, близкий тяжелый удар коротко подбросил землю под ногами. В спину дохнуло жаром — показалось, затрещал затылок и комбинезон приварился к спине. Перед ними легли тени.

Вадковский бежал последним. Спину и затылок пекло неимоверно. Он не обернулся, лишь пригнул голову и припустил быстрее. Бежать было неудобно, контейнер мотался, норовя заехать под колено.

Каменистый обрыв утеса превращался в покатый травянистый склон, по нему уже можно было спуститься. Но Трайнис уводил дальше.

Вадковский на ходу поглядывал на уплывающую назад невысокую сопку в долине — их следующий ориентир. Над сопкой оседало облако пыли. Еще дальше Роман разглядел светлый, кривоватый клык скалы, кажущийся отсюда очень маленьким. Это была очень хорошая реперная точка — спутать ее с чем-нибудь будет сложно.

Отбежав на порядочное расстояние, они остановились, задыхаясь, и обернулись. Зарубку на обрыве Трайнис сделать не успел, поэтому точное расположение лагеря было неизвестно, но примерно над тем местом сейчас из чащи поднимался дым, густея на глазах. Поблескивало пламя, пробуя на зуб вековые деревья — огненно-рыжие лисы бегали вверх-вниз по стволам. Зрелище было завораживающим. Гинтас так и застыл с приоткрытым ртом.

Вадковский закричал:

— Гинтас, надо уходить!

Трайнис с трудом оторвал взгляд от языков пламени, лижущих стволы великанов уже на половине высоты, огляделся.

— Я запомнил направление, — нетерпеливо сказал Вадковский. — Пошли.

Трайнис не раздумывая, механически двинулся за ним Лядов, оглядываясь, пристроился в хвосте. Глаза у него были потрясенные и тоскливые.

Они торопливо спустились в низину. Деревья здесь снова росли густо, слабый солнечный свет косо падал в прорехи слившихся крон туманными желто-зелеными колоннами. Вершина сопки все реже появлялась за смыкающимися кронами.

Треск огня стих. Тишина вокруг стояла неимоверная. Чаща казалось торжественной. Столбы света были колоннами храма. Тут, наверное, могли водиться эльфы.

Снова шли молча и быстро, как ночью. Вадковский вдруг остановился:

— Ах ты…

— Что? — Трайнис, не сбавляя шаг, догнал, положил руку ему на плечо.

— Зарубки не сделали.

— Уже не важно. Идем. Возвращаться не будем. По-моему, это был универсальный генератор.

— Оба раза?

— И глайдер.

— Второй раз послабее вроде… — пробормотал Лядов. Лицо его было бледным.

Вадковский убыстрил шаг, вновь возглавляя группу. Не оборачиваясь, сказал:

— Все правильно. Будем идти по крупным ориентирам. А отметки лучше делать из камня.

Почва стала повышаться.

— Она? — Трайнис кивнул на взбирающийся по склону лес.

— Она, родимая, кто же еще, — уверенно отозвался Вадковский. — Других поблизости не было.

Лишь взобравшись на вершину, где лес поредел, а под ногами горбились голые и мшистые камни, усеянные солнечными пятнами, сделали остановку. В воздухе висела желтоватая пыль. В напряженных позах расселись на камнях, готовые вскочить в любой момент, переводили дыхание, вытягивая шеи и стараясь высмотреть, что творится там, откуда только что бежали.

Видимые в прорехах ветвей несколько молчаливых великанов, оказавшихся на изрядном удалении, пылали. Горели они так же, как и жили — неторопливо и основательно, от корня до кроны. Густой слоистый белый дым тек в спокойном воздухе вертикально вверх, на большой высоте начинал клубиться, темнеть, расплываться гигантским разбухшим пирогом.

Вадковский резко откинул крышку контейнера, как будто там притаились скорпионы, наклонился, пробормотал что-то. Вскинул голову.

— Гинтас, это все надо выкинуть. Тут везде аккумуляторы!

— Проклятье. — Трайнис подскочил к контейнеру. — Точно. — Со страдальческой гримасой он смотрел на парализаторы, коммуникаторы, защитные пояса. Осторожно вытащил парализатор. — Жалко. Ладно, все равно не работает. Швырять на камни не советую.

Спустившись немного назад по склону, они аккуратно сложили снаряжение в яму под нависшим камнем. Подумав, Трайнис сорвал с руки мульт и тоже положил в общую кучу. Не сговариваясь, отошли подальше, пока схрон не скрылся за покатой вершиной сопки.

— Выброси командирский пульт, — посоветовал Вадковский. Сидя на земле, он деловито вытряхивал ботинок.

— Не могу. Это все, что осталось от корабля… то есть, для связи с кораблем.

Вадковский покивал понимающе:

— Тогда хотя бы не носи на себе. Положи в контейнер. Пристальный взгляд Романа остановился на комбинезоне Трайниса, на вздутии панели сервиса. Заметив его взгляд, Гинтас послушно осмотрел себя. Вадковский вдруг начал рвать свой комбинезон. Материал не поддавался.

— Ты что? — изумился Лядов.

Вадковский ножом вспорол материал по периметру и выдрал блочок сервиса. В прорехе показалась белая майка, изрядно потемневшая.

— Здесь аккумулятор. — Роман покачал в воздухе плоским блоком с неровной бахромой по краям и передал нож.

В молчании были удалены оставшиеся два блока и положены под камень к остальному снаряжению.

— Назад, к природе, — пробормотал Вадковский. — Ничего не забыли?

— Нет, — твердо сказал Трайнис. — Это — последнее.

— Словно погоны спороли, — непонятно сказал Лядов.

Положили лядовскую сумку в опустевший контейнер. Как ни странно, за всеми этими марш-бросками бутылки с вином не разбились. Придумали удобный способ тащить контейнер вдвоем, удлинив ремень.

Посидели, поглядывая друг на друга. Глаза у всех были чуть незнакомые и чем-то похожие. Лица блестели. Пот уже оставлял на щеках светлые дорожки — не умывались толком почти сутки. Начинался день. При полном безветрии температура быстро повышалась. У Трайниса были самые короткие волосы, и поэтому выглядел он достаточно прилично, хотя запекшаяся царапина на грязной щеке придавала ему немного зверский вид. Лядов же с Вадковским были взъерошены, и неаккуратные дыры на правом боку над поясом каждого смотрелись вполне естественно. Бледность не сходила с лица Лядова.

— Слава, ты пить хочешь? — спросил Вадковский.

— Нет.

Раздался слабый треск. Все трое посмотрели в ту сторону. Лопнула кора по всей длине огромного ствола. Запылало еще одно дерево-великан.

Пока пожар распространялся по верху утеса и теоретически должен был уходить назад, к осыпи, и там столкнуться с огнем, наверняка идущим от места взрыва универсального генератора. Но стоило горящему стволу или даже головешке рухнуть в долину…

Река плотного белого дыма рвалась в небо. Высоко над утесом поток замедлялся, курчавился бурунчиками и не спеша набухал в громадное сизое облако. Все это происходило в тишине, полном безветрии и при ярком солнечном свете.

— Пойдемте. — Вадковский заставил себя оторваться от чарующего зрелища. — Хорошо бы сейчас пошел дождь со снегом.

Троица сбежала под уклон сопки и быстро исчезла среди неверных желто-зеленых пятен чащи.

Назад: Глава 2. Чистые звезды

Дальше: Глава 4. Звездный человек