Глава сто четвертая
Что-то выступало из заброшенной комнаты – грузное, запеленутое в ткани. Оно подвигалось с преувеличенной величавостью, волоча за собою хвост пыльной, изъеденной молью фланели – все прочее платье покрывали созвездия птичьего клея. Плечи этой некогда черной мантии походили на белые насыпи, ставшие приютом всякого рода птиц. Даже в волосах призрака (ненатурально красных) восседали мелкие пичуги.
Пока эта Дама вышагивала – с чудовищной властностью, – одна из птиц свалилась с ее плеча и, ударившись об пол, развалилась на части.
И снова хохот. Ужасный. Веселие ада слышалось в нем, насмешливое и грозное.
Если «Горменгаст» и вправду существовал, эта издевка над матерью должна была унизить и истерзать Титуса, напомнив ему об Отступничестве, о ритуалах, которые он так любил и так ненавидел. С другой стороны, если Замок был только плодом его воображения, то и тогда выставленная напоказ потаенная любовь юноши уничтожила бы и сломила его.
– Где он? Где мой сын? – послышался голос исполинской самозванки, медлительный и густой, как песок. – Где мой единственный сын?
И существо это конвульсивно подергало свою шаль за края, оправляя.
– Приблизься, любовь моя, и претерпи наказание. Это я. Твоя мать. Гертруда из Горменгаста.
Титус сразу увидел, что следом за чудищем выходит под неясный свет еще одно фарсовое создание. И в этот же невыносимо мучительный миг и Гепара, и Титус услышали резкий свист. Гепару озадачил не сам свист, но то, что долетел он откуда-то из-за стен. Свист в ее планы не входил.
Титус же, хоть и не смог сразу припомнить, что этот свист означает, ощутил неясное подобие близости к издавшему его человеку. А между тем пищи для глаз у юноши все прибавлялось.
Да, но как же чудовищное оскорбление, нанесенное матери Титуса? Что до этого, оно еще пуще распалило в нем неистовую жажду мести.
Гости, освещенные теперь только факелами, начали, повинуясь приказам, перестраиваться в огромный круг. Они стояли на расшатанных плитах заросшего травами пола, вытянув, точно курицы, шеи, в стараниях разглядеть то, что шествовало по пятам за первым противоестественным кошмаром.
