— Ух ты! Какой у тебя лук, тятенька! — восхищался отрок лет двенадцати, — Такой не всякий натянет…

— Коваль натянет, и Дружата натянет, — заявил его братишка, — они — самые сильные! Но ты, тятенька — тоже — богатырь!

— Вы что, ребятки, думаете, коль тугой лук, так надо большую силу иметь, чтобы тетиву надеть?

Из окошек, еще не прикрытых на ночь ставенками, слышался не прекращающийся лай деревенских собак. Сидевший за столом мужчина лет тридцати уплетал за обе щеки все, что приносила гостеприимная хозяйка, чуть насмешливо наблюдая за тем, как возятся с его снаряжением ее сыновья. Было заметно, что гость пришел издалека. Два лука — один обычный, охотничий, другой — прямо-таки богатырский, но не боевой, волчья шкура, положенная каждому истинному охотнику — все это сразу выдавало род занятий удальца.

— Мне такой лук вовек не натянуть! — вздохнул младшенький.

— А я стану взрослым — натяну, — решился старший из братьев.

— Ты его и сейчас натянешь, да и стрелу выпустишь, — улыбнулся пришлый охотник.

— Какую? Вот эту? — отрок погладил длинную, непривычно тяжелую стрелу с необычным кованым наконечником.

— И эту тоже!

— Нет, не ….

— Или хитрость какая есть? — предположил младшенький.

— Хитрости особой нет, — усмехнулся охотник, — упрись ножками в лук, а руками, обоими, тетиву оттяни!

— Это лежа, что ли? — удивился мальчишка.

— Ага…

— И куда я так попаду? — сразу смекнул отрок, — В небо синее?

— А вот это уже — дело сноровки, да выучки, — закончил мужчина, вставая из-за стола.

— Куда это гость собрался, на ночь глядя? — остановила охотника хозяйка, — Али на ночь не останешься?

— Вернусь я, вернусь, — успокоил заволновавшуюся было вдову охотник, — вот по деревне пройдусь, с людьми поговорю, ребятки проводят…

— Пошли, тятенька! — обрадовался младший.

— Погодь, дай порты натянуть, — засуетился тот, что постарше.

— Чего бродить, али ищешь кого? — спросила хозяюшка.

— За зверем редким иду, давно иду, — объяснил мужчина, — вот и поспрашаю деревенских, может — видел кто?

Охотник, в сопровождении двух вихрастых отроков, ходил от избы к избе, в каждой — представлялся, говорил, что звать его Востроком, что охотник и Волха служитель, что идет он аж с низовий Днепра, преследуя зверя особого… Гостя принимали, как положено — в Крутенских краях их любили, жаловали. Как говорится, гость в дом — счастье в дом! Начав прогулку с мальчишками, Вострок понемножку собрал следом за собой целую толпу любопытных, к моменту, когда охотник достиг избы деревенского старосты, за ним уже шли человек шесть мужей и несчетное количество юркой малышни.

Солнце зашло, гасла вечерняя зорька, старостиха, как раз, запирала ставни. Изба, разумеется, не вместила всех желающих, мальчишкам пришлось слушать, высовывая русые головы из дверей. Всяк путник интересен, а такой, Волха служитель, исходивший все земли вдоль и поперек… Да еще рассказывающий про зверя невиданного, страшного. На ночь-то глядя! Разве можно оторваться, не дослушать?!

— Так что ж твой зверь? — выслушав рассказ, решил уточнить — по рангу положено — староста, — Птица — не птица, потому как зубастая, зверь — не зверь, потому как летает, не крылатая мышь — потому как клюв… И хвост, что у змеи?

— Зверь в наших краях невиданный, — кивнул Вострок, — говорят, жили когда-то они повсюду, да на людей, на скот охотились. Перебили их, еще в древности, смелые удальцы. Как поубивали — уж забыли… А тут прилетел один, управы на него нет!

— Откуда он прилетел? — спросил один из мужей, — Может, с гор Репейских?

— Или из-за морей? — предположил другой мужчина.

— За странами жаркими, за великой рекой, лежат земли, людьми с черной кожей населенными. Так там Солнце светит нещадно, что кожа у них совсем сгорает, оттого цветом — что уголь!

— В Крутен, говаривают, заезжал один торговый гость, он весь черный был!

— Так то хиндус!

— Нет, не хиндус, хиндусов мы знаем, не морочь голову! Тот черный совсем был, губы что пиявки — толстые, вовсе не хиндус!

— Так вот, — остановил спорщиков служитель Волха, — в тех землях черных людей водится много зверей невиданных, о сем рассказывать долго… Говорят, остались еще там эти птицы зубастые, с хвостом змеиным и глазом дурным, называют их черные люди — онгамато, да боятся до смерти!

— Отчего боятся?

— А они большие?

— Людей едят?

— А что за глаз дурной? — посыпались вопросы.

— Вырастают они поболее роста человеческого, а крылья развернут — в этой избе не поместятся. — Объяснил охотник, — На людей нападают, детишек воруют, любят лодки переворачивать. Собак не жалуют!

— А глаз? Что за глаз дурной?

— Бывает, что от одного взгляда чудища этого народ мрет, — Вострок обвел слушателей взором, — видывал я, как люди болели, этого онгомато лишь издали увидевши, ни лекаря вылечить, ни ведуны сглаз снять, ни волхвы — богов упросить не могли, болели те люди, да помирали…

Воцарилась тишина. Было явственно слышно, как мальчишки во дворе пересказывают услышанные страсти друг дружке.

— Так чего… Этот, крылатый… Он к нашей деревне полетел? — голос старосты слегка подрагивал.

— Думаю, что да, — кивнул охотник, — вот и вспоминайте, пропадал ли кто? Заболел ли, птицу али тень крылатую над головой увидевши? Может, собаки, козочки терялись?

— У вдовы Калятиной дочурка слегла, Тюря… — выкрикнул из дверного проема один из мальчишек.

— И пса тогда птица утащила!

— А Тюре еще и не поверили!

— Заболела девочка? — почему-то удивился служитель Волха, — Большая девочка?

— Какое большая, восьмую весну ждет!

— Такую малышку чудище утащить должно было, — пожал плечами Вострок.

— Так Тюря и рассказывала, сбил ее с ног летучий змей, а псина как в него вцепится!

Востроку не спалось, он все ворочался с боку на бок и думал. Чутье подсказывало — многолетняя погоня может закончиться уже со дня на день, прямо тут, в северных лесах Крутена. Главное — не спугнуть чудище. Насколько оно умно? Охотникам известно, что даже простая ворона запоминает человека в лицо, и, бывает, мстит обидчику, не обращая внимания на иных людей. Если крылатый ящер умен и памятлив, как хищная птица, то он запомнил Вострока, дважды пытавшегося убить чудище. Значит, нельзя показываться крылатому — иначе спугну, улетит… То есть нельзя бродить-искать. Надо действовать наверняка. Ящер станет летать где-то поблизости, пока не добудет вырвавшуюся из его лап жертву. Он всегда так поступает, обычай у него такой. Но девочка дома, а в человеческое жилье чудище клюва не сунет, для него места, где крылья не развернешь — смерти подобны. Страшного зверя, один ужасный взгляд которого мог погубить человека — это чудище может пристукнуть даже мальчишка обыкновенной палкой, стоит запутаться в сетях крыльям, или лапам попасть в капкан. Правда, и храбрецу потом — смерть.

Охотник не рассказал всей страшной правды здешним хлебопашцам. Ни к чему… А правда состояла в том, что люди умирали отнюдь не от страха, взглянув на чудище. Разумеется, оно было ужасно, это порождение злых духов, ненавидящих человеческий род. Но умирали от его взгляда не только трусы, долго болели и уходили в Велесу отчаянные храбрецы. Более того — Вострок знал случай, когда заболел и умер молодой воин, вовсе стоявший к пролетавшему ящеру спиной, да так и не повернувшийся! Чудище обладало какой-то способностью убивать на расстоянии, вроде невидимых стрел с ядом, что ли!

Нет, все то, что он знает про крылатого ящера, не остановит его. Так или иначе, завтра или чрез год, Вострок убьет летающий кошмар. И пусть даже смерть потом… В конце концов, у каждого своя Судьба, свой Путь, и долг настоящего мужа идти навстречу опасности!

Охотник отбросил мрачные мысли подальше. Прикинул еще раз. Ага, ящера можно добыть, пока он не полетел дальше. Он здесь, потому что из его когтей вырвалась жертва. Девочка, которая сейчас лежит дома и болеет. Ясно — ключ к чудищу — девочка, как ее, Тюря…

На дворе застучали крупные капли, начался ливень. Эти звуки успокоили Вострока, потянуло в сон. Хорошо так, в теплой избе, под мохнатой шкурой, идет дождь, а на тебя — не капает!

С утра Вострок уже сидел в покосившейся избенке вдовы, матери Тюри. Кроме семилетней Тюри у Калятиной вдовы было еще двое малюток. Тем не менее, в избе — чисто, на столе — пирог для гостя, молоко — для детишек.

— Приходила ведунья, сказала — долго болеть будет Тюря, велела лук есть и настой трав пить, — рассказывала вдова, — только лучше не становится… Все бледнее и бледнее, что полотно на Солнце ясном… Не ест, не пьет…

— Прослышан я, — попытался дать совет Вострок, — помогает при такой напасти молоко с кровью. Такой розовый сыр получается, его и едят. Чтобы крова прибавилось!

— Какой крови, тятенька? — спросила Тюря, продрав глазенки.

— Да какая ни есть, — пожал плечами охотник, он как-то не задумывался раньше над этим вопросом, крови всегда было достаточно, — хоть воловьей, хоть козьей…

— Не по обычаю девице кровь пить, — отрезала вдова, — да еще Велеса сердить! Мужчины пусть пьют, а нам — нельзя.

— Тогда просто молоко…

— Не пьет, говорит — не хочу, — пожаловалась женщина.

— Надо молоко пить, иначе — не поправишься! — Вострок разглядывал девчушку, ища на ее лице признаки болезни.

— Я не поправлюсь, — ответила девочка как-то безразлично, — ведунья говорила, что порчу такую не лечат. Мальчики тоже сказывали, кто зубастую птицу увидит — умирает…

— Не все умирают, — возразил охотник, — которые лечатся, пьют травы, молока побольше — выздоравливают!

— А я умру, — вздохнула Тюря.

«Как же быстро приходят дурные слухи», — подумал Вострок, — «Ведь только вчера вечером обмолвился, а сегодня уже вся деревня знает!».

Служители Волха не строили храмов, зачем охотнику — храм? Не приносили собратья Вострока и жертв, ведь каждая охота — эта треба во имя Волха! Зато у каждого служителя есть тот, кто его всему научил, старший охотник. Таким учителем для Вострока являлся Свенслав. Чего только, каких хитростей не показал Свенслав молодому Востроку, каких премудростей не рассказал, о каких таинствах не поведал! И все — изустно, как было заведено. Жрецы многих бессмертных богов передают свою мудрость, оставляя ее на свитках. Есть города, где стоят хранилища таких свитков — бывает, при храмах, есть и просто, всем доступные дома мудрости. Свенслав поведал Востроку, что есть среди этих свитков и такие, в которых премудрости охоты описаны.

Тогда не особо заинтересовал рассказ учителя молодого Вострока. Но вот были они раз в граде славном эллинском, и повел ученика Свенслав свитки смотреть. Не любил городов Свенслав, да и сейчас не жалует. Что за дела — пустишь стрелу не глядя, и двоих — насквозь. А серьезно — запахи… У Вострока, как и у любого Волха служителя, был изощренный нюх, не хуже, чем у иного зверя. Конечно, до собаки или серого — далеко, но все ж! Города забивали нос множеством запахов, бывало — не уснуть даже по ночам. И запахи были какие-то не такие, отвратительные…

В первый раз пожалел Вострок, что не умеет читать, когда развернул Свенслав перед ним свиток с картинками зверей из краев дальних. А потом еще и еще! В том храмине, открытом для всех алчущих мудрости, хранилось свитков такое большое число, что Вострок даже и представить не мог. Если каждый из воинов самой большой армии, что когда-либо шла на дела ратные, взял бы по дюжине свитков — все одно, еще много осталось бы… Из каждой дюжины свитков хоть один да описывал края света дальние, а из тех рассказов — по крайней мере один из дюжины зверей невиданных являл. Мало, казалось бы? Но ведь свитков-то бесчисленное множество, вот и получалось, что мудрости, для служителя Волха предназначенной, здесь — кладезь бездонный.

Дал себе слово тогда Вострок выучиться грамоте. И выучился, всего за месяц начал читать по элласски, и открылся ему мир имен… Долго сидели они со Свенславом, разворачивая свитки, дивились мужи, да запоминали имена зверей заморских. Особо любили рисовать искусники птиц, гадов да зверей земель Магриба, что лежат к югу от Александрии, города нового, большого да чистого. Жили там черные люди, и охотились на зверей больших-пребольших, иные — с избу, другие — и подлиннее. С хоботами вместо носа, или с рогом на носу, а были и такие, что верхушки деревьев длинной шеей доставали. Впрочем, не только во зное водились большие звери, нашелся свиток, о снежных краях рассказывающий, где весь год — лютый мороз. Все в снегу, даже медведи — и те белые. Знали служители Волха — правда в том свитке, ибо слышали про белых медведей от жителей северных.

Много удивительных зверей увидел тогда Вострок, искусниками в цветах выполненными. И кита, что с ладью величиной, и птицу размером с лошадь, а вот — огромный заяц с сумкой на животе, а в сумке — детеныш… Странные странности!

Тогда в первый раз и увидел Вострок рисунок зубастой птицы. Изобразил ее искусник в полете, сверху на человека нападающую. А из глаз — огонь! Интересно стало служителям Волха, принялись выискивать еще свитки, где таковые описывались. Нашли древний-предревний свиток, на какой-то коже тонкой, без запаха, с буквицами неведомыми — ни один мудрец, что в хранилище жизнь проводил, этих письмен не знал, не видал. Рисунки были в том свитке, тончайшей кистью исполненные. Леса странные, дерева — не дерева. И звери — что ящеры иль кракордилы, на задних лапах прогуливающиеся. С рогами, с панцирями. И поверх, над головами чудищ — все та же зубастая птица, с крыльями перепончатыми, когтистыми, да хвостом змеиным. Долго гадали Вострок с наставником — что за страна такая на этом свитке нарисована, что все в нем невиданное. А потом прикинули — ежели тот мир за морями, то все эти чудища переплыть окиян не смогли бы, а вот эта тварь, крылатая — может, и перелетела?! Оттого на других свитках кракордилов с рогами нет, а зубастая птица — вот, на папирусе совсем свежем, знакомыми элласскими буквицами подписанном.

Вострок бродил по окрестностям деревни, нацепив с головой шкуру псовую. И положено так, и зубастую птицу, коли завидит — не спугнуть. Найти бы место, где она спит, да устроить ловушку — подложить козленка, да сети хитро изготовить! Мечты, мечты… А вдруг да повезет!

— Тятенька, тятенька! — услышал Вострок знакомый голос, — У Малуши младенца чудище унесло!

Охотник повернулся. За бежавшим впереди отроком поспешали деревенские мужи, все взгляды теперь были обращены на него. Сказки кончились…

Вскоре Вострок уже знал все в подробностях. Сразу трое видели, как из ближайшего к полю леса на оставленного поиграть трехлетнего ребенка пала уродливая черная тень, чудище схватило малыша прямо на лету. Несколько взмахов перепончатых — что у летучей мыши — крыльев, и черная тень скрылась за верхушками елей.

Охотник переговорил со свидетелями сам. Все они стояли далеко, на самочувствие не жаловались, злая колдовская сила чудовища не задела их.

— Чем тебе помочь? — наперебой задавали селяне один и тот же вопрос.

— Пока плетите сети, — велел Вострок, — будем готовиться… Потом придумаем, где капканы поставить, что б на живца, может — на собаку…

— На живца? — брякнул один из селян, — Так он же младенцев таскает. Может — подсунем сиротку?

На него зашикали, он огрызнулся, в ход пошли кулаки.

— Служители Волха на людей зверей не ловят! — остановил мужчин Вострок, — нет такого обычая, наш закон запрещает!

Сказанное являлось истинной правдой — запрет использовать людей при ловле «на живца» был одним из самых древних и строго соблюдавшихся, равно как запрет на людоедство.

— А все-таки, на младенца его точно словили б! — произнес побитый селянин, вставая с земли да отряхиваясь.

Вострок ничего не ответил. Были исключения из обычая. Первое — когда «живцом» служил сам охотник. Второе — когда на эту роль сознательно шел кто-то из служителей Волха. И, третий, особый — если на роль жертвы соглашался пойти доброволец. Третье исключение держали в секрете, ведь существует множество способов заставить человека сделать что-то «добровольно»!

— Не все звери наши, — объяснял Свенслав ученику, — те, что по Земле-матушке бегают, крыльями летают — наши, да не все, а те, кто в воде, да в ящерном царстве подземном, да Симаргла звери — те не наши…

Двое охотников, посвященных Волху, расположились на опушке леса, наслаждаясь жизнью, да нежным мясом дундука. Стояла прекрасная погода конца лета — и тепло, да не знойно, нет дождя, но и не сухо, солнце в зените, да облачком прикрыто. Зеленое поле у ног охотников стрекотало бесчисленным хором цикад, наполняя души людей мирным спокойствием. Вот кузнечик запрыгнул прямо на рукав Востроку, мгновение — и упрыгал куда-то вдаль. Благодать! Даже комарики куда-то подевались, видать к вечеру готовятся, сил набираясь…

— Расскажи! — попросил Вострок, — Про Симаргла зверей расскажи!

— Их ведуны лучше знают, — отмахнулся Свенслав, — про ящерку-огневицу слышал, небось?

— Так ее не поймать!

— Потому — и не наш зверь, — засмеялся старый охотник, — но вот сказывают такую байку, нашелся один умелец, поймал ту ящерку.

— Как поймал? Чем? — удивился Вострок, — От нее же любой силок загорится?!

— Есть такой камень в горах, — не совсем уверенно попытался объяснить Свенслав, — бел камень, да не горюч, не крошится, а мнется… Вот и вытянул тот умелец нить с того камня, да сплел из нее сеть белую, в огне не горючую.

— И поймал ее ящерку огневую?

— Ну, не так сразу, — вздохнул Свенслав, — ты ж наше дело, охотское, знаешь, сидишь, сторожишь в засаде три дня и три ночи, а зверь-то уж в другом лесу рыщет… Сказывают, ждал тот умелец тридцать три года, пока дождался огневицы, тут и накрыл ее сеткою.

— А что дальше было?

— Того никто не знает, много чего говорят, — пожал плечами Свенслав, ему, как охотнику, «дальше» было не интересно, — кто говорит, что стал тот умелец каганом великим, одних жен набрал дюжину дюжин… Другие рассказывают, что учинил пожар великий, да сжег город прекрасный, третьи врут, что богам в храмину ящерку даровал… Да только я им всем не верю! Еще рассказывают, что отпустил тот охотник огневицу.

— Как отпустил?! — аж подскочил Вострок, — Тридцать три года охотиться, и отпустить, поймавши?

— Дык он же ее поймал… — пожал плечами Свенслав, — Как ты не понимаешь!

И Вострок понял. Может, именно в этот миг он почувствовал, что такое быть настоящим охотником! Или именно тогда он и стал подлинным служителем Волха?!

— Еще у Симаргла есть птицы огневые. Коли боги разгневаются, могут пустить тех птиц, да дома людские пожечь. Бывало, и целые города палили. Падают те птицы с неба, и нет спасения от пожара. Одно только дано нам в утешение — никогда огненные птицы на человека не нападают, не в обычае у них людей жечь!

— А Перуновы стрелы все в людей норовят!

— Это от того, что хоть Симаргл и гневается, добр он к людям. Если и наказывает, то не смертью…

— Расскажи еще!

— А еще нельзя нам, Волха служителям, на обитателей рек да морей охоту вести!

— Ну, я рыбакам не помеха! — презрительно отмахнулся Вострок.

— А еще подземных зверей бить негоже! — продолжил поучения Свенслав.

— Каких еще подземных зверей?! — засмеялся насытившийся нежным мясом, а потому готовый хоть кататься по земле от избытка приятственных чувств Вострок, — Что за звери такие, подземные? Кроты да червяки, что ли?

— Сказывают, глубоко-глубоко под землей, не в царстве Виевом навьем, а в нашем, в яви, просто — очень глубоко… Там тоже звери водятся. Жуки да черви с терем! И много их там, неисчислимо… Куда больше, чем по земле шастают…

— А как они повылазят?

— Рассказывал мне один волхв, в науках сведущий, что нельзя им на белый свет. И не то, чтобы свет солнечный им страшен был бы… Просто там, внизу, такая духота, столь сперто, что будь такое страшилище вверх выужено, его изнутри разрывает…

— Чудеса!

— Да, чудно все там, внизу, — кивнул старый охотник, — от той спертости великой даже дерева по воздуху плавают, как по воде…

— И придумают же!

— Может, и брешут, а может — и правду говорят, — нахмурился Свенслав, — слышал я, что рыб, с самого дна моря-окияна поднятых, изнутри разрывает. Глаза, сказывают, так и вылезают…

— И кто ж их вынимал? Какой-такой сетью?

— Сие мне неведомо…

— Так ты ж сам говорил, что негоже нам у рыбаков добычу отбивать!

— Ну, так как, пойдем в горы за черным воском? — неожиданно переменил тему старший.

— А потом продадим, али себе оставим?

— Есть у меня одна задумка, — признался Свенслав, — запах у горного воска такой — особенный. И птицы, и звери его издалека чуют.

— Ну и что?

— Вот, скажем, рыбаки, ловят на хлеб… Рыба то клюет, то поодаль гуляет. А как аниса в тот хлеб добавить, али выжимки семян — так со всей воды, обо всем позабыв, прямо на крючок!

— Уж не зверя лесного ты на горный воск ловить собираешься? — засмеялся Вострок.

— А почему бы и нет?!

— Так зачем дело стало? Счас сбегаю к ковалю, пусть крючков нам изготовит, во-от таких, — Восторок показал руками, — будем на них ведмедей ловить!

Охотники посмеялись, но последнее слово осталось, все-таки, за старшим.

— На крючок или без оного, ловить или только приваживать, попробовать все одно стоит, — заключил Свенслав, — все одно горный воск нам нужен, и лекарство, и запродать, коли надобность такая придет.

Найти черный воск в горах — дело не мудреное. Вот забраться на гору — другое дело. Горы-то вот они, кажутся совсем рядышком, вот степь, вот — упирается в небо зуб земной, а как идти — не один день только дойти. А уж наверх — тут большие силы нужны, да сноровка. Охотники долго шли по малозаметной простому глазу тропке — им-то, следопытам, просто! Охотник всегда видит дорогу, знает — людская та тропа, иль звериная, кто по ней ходит, да куда. Свенслав как-то рассказывал байку, что жили в древности служители Волха, очи которых даже сами следы видели, пока те не остывали. Вострок и верил, и не верил таким сказкам. Но когда Свенслав свернул с человечьей тропы на крутую козлиную, заметил сразу. Охотникам пришлось карабкаться, хватаясь за камни, царапаясь о скалы. Что поделать — люди не горные козы, прыгать не умеют. Впрочем, мучения вскоре были вознаграждены. Вострок первым заметил над головой, в расщелине меж двух скал, такую темную массу. Оно! Правда высоко, но не очень. Вострок встал на плечи Свенславу, оперся правой рукой о скалу, стоявшую рядом отвесно, поднял левую руку. Достал! Теперь поработать ножом. То, что удавалось соскрести с рыжего камня, Вострок передавал вниз, старшему, у которого тоже была свободна лишь левая рука — другой он поддерживал ноги молодого товарища. Дело пошло, не слишком скоро да споро, но все-таки!

На мгновение оба охотника замерли — так уж устроены служители Волха, чуют взгляд животного, на них направленный, мгновенно. Это совсем молодой, с рожками-наперстками, козлик, уставился на зверя невиданного в тех местах. Еще бы — может и человека никогда не видывал, а уж двое, один на плечах у другого, надо полагать — великан какой-то забрел, не иначе! Козлик стоял неподвижно всего в десяти шагах. А охотники растерялись. Пополнить запас мяса было б неплохо, но как? Более глупого положения еще не бывало, одно неловкое движение — и Вострок просто упадет…

Черная тень на мгновение закрыла светило. Но то был не орел! Вслед за странными, невероятно широкими крыльями мелькнул в воздухе змеиный хвост. На том месте, где только что стоял козленок, стало пусто. Не иначе, стал добычей крылатой змеи! Вострок уже скатился вниз с плеч мягко опустившегося на колени Свенслава, справедливо рассудившего, что сейчас не до горного воска. Еще мгновение — и оба охотника натягивали луки. Так и есть — черное чудище возвращалось. Вот странные, ни на что не похожие крылья четко вырисовываются на фоне синего неба. На сгибе каждого крыла, спереди — пальцы. Такого ни у птиц, ни у летучих мышей не бывало! А монстр уже несется прямо на охотникав, метит как в лоб. Взвизгнули стрелы. Эх, попала б хоть одна! Куда там… Через мгновение Вострок увидел совсем рядом такой ужас! Эта морда крылатой змеи… Или кракордила… Ничего страшнее, такого, когда кровь не то что стыла — замерзала в жилах, молодой охотник и представить себе не мог. Жуткая вонь. Эти вывернутые вперед зубы, оскал отвратительной усмешки самой Смерти…

Крылатый ужас ударил Свенслава, старый охотник упал, успев отмахнуться рукой с зажатым в ладони ножом. Монстр, получив рану, не издал ни звука, но Востока как будто тряхнуло, что порыв ветра, но нет, не ветра… Через мгновение крылатая змея унеслась вдаль…

Свенслав, попытавшись встать, вдруг снова присел, будто колени подкосились. Вострок наскоро осмотрел друга — ни единой царапинки! Только взгляд помутнел.

— Что с тобой?

— Сил нет в руках… В ногах… Трясет изнутри…

Свенслав вытянулся, наклонился, его вырвало. Вострок, не будучи брезглив, осмотрел рвотину — крови не было. Между тем, его старший товарищ побледнел, тяжело дышал.

— Оно тебя не укусило?

— Яд? — выдохнул старый охотник, — Похоже… Нет, его зубы меня не касались. Только дохнул на меня зловонно…

— Вот горный воск! Попробуй! Жуй! — Вострок сообразил, что у ног валяются комки драгоценного и чудодейственного лекарственного снадобья…

— Давай, давай!

Свенслав пожевал кусочки черного воска. Больше не рвало. Через некоторое время старому охотнику чуть полегчало, силы возвращались в жилистое тело. К вечеру Свенслав поднялся, смог не только идти, но и спускаться, хватаясь руками за уступы скал. К заходу солнца охотники оказались уже на «человечьей» тропе.

Свенслав, проболев семидневницу, начал было поправляться. Помог и горный воск, настоянный на хмельном меду, и нутряное сало, и целебные воды, за которыми Вострок, что называется, слетал на лихом жеребце — всего за день. Ничто, казалось, не предвещало беды. Но вот на восьмой день, сухим теплым вечером, когда старый охотник вышел из дома приютивших служителей Волха хозяев — вдохнуть прохладного воздуха, случилась беда. Вострок услышал шум, ноги сами вынесли его из домика, руки схватились за ножи — лука рядом не было…

Черные крылья накрыли Свенслава, зубастый клюв ломал шею старика, тело которого было распростерто ничком на каменистой земле. Понятно — тварь напала с лету, сзади, бесшумно…

Увидев еще одного человека, крылатая змея оставила жертву, резким толчком приподнялась, крылья ударили по воздуху, оттолкнув напором создавшегося ветра Вострока, еще мгновение — и у носа охотника мелькнул змеиный хвост, дохнуло зловонием. Улетела… Может, закон змеиный исполняла — не связываться с двумя охотниками сразу, а может — заметила в руках Вострока ножи!

Свенслав умер, так и не сказав больше ни слова, тем же вечером. У Вострока, задетого, видать, тем же ядом или колдовством, началась та же болезнь — слабость, тошнота, но проходило все это легче, чем у Свенслава. Тем более, молодой охотник уже знал, как лечиться.

На погребальном костре, плача от бессильной ярости, Вострок дал Слово отомстить треклятому созданию, заловить, достать хоть из-под земли, убить зубастую птицу! Тогда и начался длинный поединок человека и монстра, приведший Вострока в эту маленькую деревушку на севере Крутенского княжества.

На следующий день Вострок стал обладателем такой уймы сетей, что хватило б на дюжину рыбаков! Половину он стразу отбраковал — или слишком редкие, или — слабые. Нужно было частое плетение, да так, что б мужские руки разорвать не смогли!

Новых человеческих жертв не было. Черная тень кружила поблизости, пропала молодая собака и ягненок. Родители не выпускали детишек из дома одних, памятуя наказ Вострока. Охотник объяснил, что чудище не нападает на группы людей, даже — если идут по двое, оно атакует только одиноких. И никогда не суется в узкие места, так что ни в дверь, ни в окошки можно в гости его не ждать…

Вострок зашел навестить Тюрю. Девочка продолжала хворать, ослабела, но смерти не сдавалась, держалась. Мать рассказала, что приходили еще ведуны, давали новые травы, читали заговоры. Волхвы приходили, обряд провели во имя Велеса, и жрица была, все тайное женское сделала. Послали даже голубя в Крутен, там живет лекарь Иггельд, что все болезни наперечет знает, позвали…

— Все одно, умру я, тятенька, — молвила девчушечка, — чую — помру…

— А вот и не помрешь! — возразил Вострок, — Кабы судьба умереть — так уж давно бпредставилась, а коли столько продержалась — поправишься! Травки пьешь?

— Пью.

— Вот и бегать скоро будешь!

— А крылатая змея других девочек покрадет, — вздохнула Тюря.

— Не покрадет, мы ее словим, убьем!

— Сказывали, что ловить ее надо на живца, — девочка взглянула в глаза Востроку, — и еще сказывали, что она вокруг летает из-за меня, пока меня не съест, не улетит!

— Да кто это тебе такое наговорил?! — возмутился охотник.

— Я пойду, погуляю, куда скажешь, тятенька охотник, — решилась Тюря, — а ты сеточки там расставь, да поймай черную…

— Да нельзя так, нельзя, нет обычая… — забормотал Вострок, поняв, что случилось «то самое» — кто-то надоумил девчушку.

— Все одно мне — умирать, — заявила девочка твердо, другой мальчишка позавидовал бы, — а на меня ты змеюку словишь, деревню от зла избавишь.

— Нет, — покачал головой Вострок.

— Тогда я сама пойду, — в ее голосе слышалась решимость, — узнаю, где ты силки поставил, и пойду!

— Пусть идет! — неожиданно вмешалась мать Тюри, — Бабка ее, молода была, горела изба, нас троих из огня вытащила, да соседушку моего с сестричкой… В бабку она, Тюря-то…

Место выбрали за деревней, поблизости как от лесочка, так и от места последнего повления крылатого людоеда. Посреди — стог сена, там собирался схорониться Вострок. Та стороноа, что смотрит в лес — ловчая, туда пойдет играть Тюря, там же и сети. Потребовалаось все искусство Вострока, ведь сети и установить, и схоронить так, чтобы видно не было пришлось ночью, при свете звезд. Делать днем — бесподезно, чудище могло заметить приготовления! Все было налажено хитро, не было видно ни плетенных сетей, ни пеньковых веревочек.

Вострок сидел в стогу тихо, не высовывался, мало ли — вдруг пролетит зубастая с утра, заприметит врага… Хотя утро, как и положено, выдалось туманное, к полудню установилась жаркая погода, на небе — редкие облака, стало припекать. Востроку, в его стогу, было даже приятственно, прохладно да мягко. Вскоре появилась девочка, приковыляла сама, без помощи матери, устроилась на условленном месте, промеж двух скрещенных оглоблей — присела да начала возиться во что-то такое, чем занимаются девочки ее возраста — перебирала, раскладывала принесенные из дома разноцветные лоскуточки, посадила на них пару кукол, завела с ними разговоры…

Кажется, Тюря совсем позабыла, зачем пришла сюда, настолько увлеклась игрой. Вострок пару раз тихо окликал ее, девочка отвечала, что ей здесь очень хорошо, и завтра снова придет сюда играть. Охотник поначалу лишь пожимал плечами, но к закату понял, что девочка права, поскольку чудище так и не заявилось, оставалось одно — повторить все завтра. Когда солнце село, Вострок отнес притомившуюся девчушку домой. Там у девочки разыгрался аппетит, она уплетала аж за обе щеки, на радость мамаши. Востроку пришло в голову, что еще пара дней такой охоты, и девочка пойдет на поправку!

В деревне за этот день пропала лишь пара кур, судя по всему — работа рыжих хитрюг. Зубастый ужас не появлялся, возможно — доедал младенца, а может — поохотился на какого лесного зверя. О том, что чудище могло улететь дальше, Вострок старался не думать, убеждая себя, что, мол, пока не добудет оно упущенной девочки…

Второй день ничем не отличался от первого, было еще знойней, комаров, казалось, расплодилась уйма… Небольшой дождик в полдень ничего не изменил, Тюря, прихватившая на этот раз полдюжины куколок, даже внимания на редкие капли, падавшие сверху, не обратила. Вострок лежал в стогу неподвижно, настолько войдя в рол бревна, что ему в порты даже сунулся какой-то глупый мышонок — единственная причина, по которой охотнику пришлось резко дернуться! К вечеру вдали загромыхало, после первых порывов ветра Вострок решил снять засаду, справедливо полагая, что в грозу на перепончатых крыльях особо не порезвишься. До Тюриного дома добежал без остановки, едва занес девочку в дом — с неба хлынуло, как из ведра!

Дождь лил всю ночь, Вострок хорошо представлял себе, что все его ловчие хитрости могло размыть, да обнажить для взгляда с небес. Пришлось под утро, пока еще не рассвело, под дождем идти поправлять сети. Вострок решил не рисковать, и устроился прямо в основательно промокшем стогу. Бр-р-р! Но что поделаешь — судьба у служителей Волха такая, сидеть мокрыми в мокром, да дрожать! Сразу, как взошло светило, дождь закончился. Вскоре появилась Тюря, девочка выглядела уже здоровой, разложила куклы, стала рассказывать им о том, да о сем…

Крупная тень промелькнула где-то рядом. Вострок мгновенно натянул лук. Только что чудище поняло, что схватить девочку на лету не удастся — мешали четыре здоровенные деревянные оглобли, вкопанные крест-на-крест по обоим сторонам от Тюри. Захочешь добыть девочку — милости просим на землю! Тень промелькнула еще и еще раз. Крылатый змей выбирал — то ли опуститься за добычей, то ли забросить охоту. Ну, разумеется… Вот он, беззащитный человеческий птенец, рядом — никого, ни взрослых, ни собак. Чудище должно было решиться! И оно решилось.

Спикировав, огромная птица чуть ли не ткнула клювом Тюрю. Та взвизгнула и спряталась за оглоблю. Вострок уже тянул за все веревки. Сети, одна за другой, расправились и опустились на крылатого змея. Увы, все произошло как-то не так. Ни одна из сетей так и не накрыла зубастого клюва. Чудище встрепенулось, сбрасывая с себя единственную частично наброшенную сеть. Почти выскользнула, вот только коготь на перепончатом крыле зацепился. Вот они, драгоценные мгновения! Вострок послал тяжелую стрелу — большой охотничий лук был наготове. Проклятье! Змей ухитрился увернуться, стрела лишь порвала край разворачивавшегося крыла. Вострок, схватив ножи, бросился на чудище. Взбешенная тварь устремилась навстречу. Вострок выбросил вперед огромный охотничий нож, более походящий на меч по размеру. И тут… Его тело вдруг ослабело, как будто он схватил лихорадку, всего затрясло, колени подогнулись. Вот оно, злое колдовство зубастой птицы. Свело правую половину лица, Вострок схватился, не сознавая зачем, здоровой рукой за онемевшую кожу, ладонь закрыла левый глаз — темнота. Мгновенно пронеслась мысль — ослеп правый глаз. Чудище не теряло ни мгновение, мощным толчком повалив мужчину на землю, взмахнуло огромным, в пару локтей клювом, метя в горло Востроку. И вдруг замотало головой. Вострок увидел, что в клюве у змея торчит большая набивная кукла Тюри. Девочка не испугалась! Ухитрилась подобраться сзади и сунуть в глупо вывернутые наружу зубы чудища самую большую из кукол, клюв теперь открывался да закрывался, рвалось полотно, сыпались опилки, но с куклой расправиться оказалось потруднее, чем могло показаться на первый взгляд. Несколько подаренных Судьбой и Тюрей мгновений. Вострок собрал все оставшиеся силы. На правую руку надеяться было нечего, нож в левую ладонь — и вперед! Снова ощущение дрожи во всем теле, но рука делает привычную работу, нож уходит глубоко в немигающий глаз чудища.

Девочка громко кричит, на ее зов прибегают деревенские. Свет меркнет для Вострока окончательно, но он еще чувствует, что его берут и куда-то несут…

Иггельд долго осматривал лежавших на лавках раненых мужчину и девочку, задавал вопросы, требовал сжимать его пальцы в ладошках, поднять то руку, то ногу, постукивал по сухожилиям. Княжич Младояр наблюдал за работой лекаря молча, вопросов не задавал, но старался углядеть все то, что разглядывал Иггельд, отметив для себя и полную неподвижность правого глаза у охотника, и странную белизну под веками у обоих больных.

Иггельд долго готовил отвары для лечения, отдавал распоряжения, чего еще набрать по лесам, велел заготовить бычьей крови… Ругнулся на княжича, собиравшегося как следует осмотреть отрубленную голову чудища.

— Ядовита, быть может, — бросил Игг, да так, что ручонки княжича, протянутые, было, к зубастому клюву, так и отдернулись…

— А как проверить?

— Достань пару мышек, вот и проверим!

— Достать не долго… А Вострок и Тюря… Они будут жить? — спросил Младояр.

— Завтра еще раз осмотрю, с утречка… — покачал головой старик, — Тогда, быть может, скажу!

Вечером охотник пришел в себя, Иггельд воспользовался моментом, чтобы расспросить раненого — что и где болит. Не смотря на то, что Вострока всего трясло, а кожу покрывал крупный пот, на вопросы служитель Волха отвечал четко, разум охотника не помутнел. Правый глаз не видел совсем — стоило охотнику закрыть левый глаз, как для него наступала темнота. Лекарь потрогал руки и ноги раненого, обнаружил, что тот не чувствует прикосновений к правой ладони, даже покалывания иголкой — и то не ощущает. Отвар жаропонижающих трав, малиновое варенье, холодные примочки — ничто не оказывало благотворного воздействия, тело Вострока так и горело огнем.

— Не выживет охотник, — сказал Иггельд Младояру, когда они остались наедине, — и это не яд.

— Не яд? Почему? — удивился княжич.

— Так бывает, когда внутри головы лопается жила, — объяснил старик, — странно только, что правый глаз…

— Глаз не слепнет?

— Нет, бывает, слепнет, но — левый…

— Если не яд, то что?

— Охотник говорил, что когда чудовище смотрело на него, то он почувствовал, как будто все тело затрясло, — медленно, размышляя по ходу речи, произнес Иггельд, — может, у этого летающего змея сила есть — изнутри человека рвать? Не знаю…

— Слушай, Игг… Мышей я достал, мальчишки наловили, — напомнил воспитателю княжич, — что с ними делать будем?

— Просто посадим на ночь вместе с отрубленной головой, — пожал плечами старик, — а завтра посмотрим, как бегать будут!

Утром было не до мышей. Пришла в себя девочка, села-поела. Иггельд поговорил с ней, пощупал узлы, да успокоил мать, заявив, что Тюре еще жить и жить. В избе, кроме лекаря, Младояра, матери девчушки и двух хворавших, сидел на лавке еще и деревенский староста, рядом стояла местная ведунья, предпочитавшая помалкивать в присутствии такого великого ведуна, как Иггельд. Из дверей были видны головы еще нескольких мужей и ребятишек, взрослые помалкивали, ожидая, что скажет лекарь, дети — галдели…

— Говорили, что коли чудище взглянет, то не жить человеку, — сказала девочка, — а на меня оно аж два раза смотрела.

— Дык клин клином вышибают! — подшутил лекарь.

— Все говорили, что умру… — продолжала недоумевать девчушка.

— Да мало ли что говорили, — промолвил Иггельд строго, — я лекарь, все меня знают в княжестве Крутенском и за пределами оного! Я смотрю и вижу, что нет у тебя смертельного недуга, и семи дней не пройдет, как позабудешь о своей болезни.

— Поживет еще Тюря, — послышался голос Вострока. Охотник лежал без движений, глаза прикрыты, лицо — бледное, с испариной, — а вот мне надо поспешать!

— Куда? — удивился княжич.

— Я помру, и скоро, — молвил охотник, — и пока не умер, пока один глаз видит, да язык ворочается… Обряд надо совершить… Во славу Волха!

— Это твое право, Вострок, — подтвердил Иггельд, — ты добыл зверя невиданного, тебе и решать, какая треба покровителю пойдет! Мы все исполним, наказывай — что да как сделать.

— Пусть лапы отрубят, да крылья, где когти, — прошептал Вострок, слабея, — костер разведут из дерев чистых, да шкуру мою, волчью, для меня…

Охотник забылся, хотя его губы еще шевелились, речей слышно уже не было. Иггельд положил руку на лоб умирающему, потрогал пульсирующую жилку на шее, покачал головой.

— Что? Что? — разом воскликнули и староста, и ведунья, и мать Тюри.

— Не увидеть ему завтрашней зари, — приговорил Иггельд, — а потому, селяне, делайте, как наказал Волха служитель, то — последняя воля его!

— Все сделаем, — поклонился староста.

— Будете лапы чудищу отрубать, — спохватился Иггелдьд, — руками не касайтесь, сорвите лопухов каких, через них только и трогайте. И топоры на огне прокалите… Может, ядовита та тварь!

— Не, не ядовита! — послышалась из-за дверей, — мой Кабысдох уже обглодать ей бочину успел, так бегает, ничего ему не стало!

— Береженого боги берегут! — Иггельд, как всегда, был осторожен в таких делах.

— А теперь пошли, взглянем на мышек, — сказал лекарь княжичу, выходя из избы.

— Думаю, живы они, да хвостами вертят!

— Я тоже так думаю, однако ж — проверим!

Мыши и не думали помирать, более того, не удовлетворившись оставленным зерном, они слегка попортили и голову чудища…

Для Вострока наскоро изготовили носилки, обвязав пару толстых жердей крепкой сетью. Четверо селян, взявшись за концы носилок, легко понесли тощее тело охотника к уже разгоревшемуся костру. Вокруг огня собралась уже вся деревня. Прискакали на лихих жеребцах и мужи с ближних сел да хуторов, были двое из дружины княжеской. Все дивились на диковинный трофей Вострока, кое-кто даже осмелился потрогать тушу крылатого змея, не смотря на строгие запреты Иггельда. Оно конечно, если бы запрет был божеский, никто не притронулся бы, ну, а если просто опасность смертельная — отчего бы и не рискнуть?! На то и мужи, чтобы с жизнью играть, смерть дразнить…

Востроку помогли надеть изрядно потрепанную шкуру заветную, слегка приподняли, чтобы он мог видеть пламя. Служитель Волха начал обряд, шептал какие-то слова, прикасался то к голове чудища, то к четырехпалым лапам. Работала только левая рука, потому Вострок не смог самостоятельно отрезать кусочки от трофеев, пришлось одному из дружинников помогать, придерживая то крыло, то лапу. Каждый кусочек, после сказанных слов, отправлялся в костер, когда Востроку не удавалось докинуть требу до огня, ее подталкивали туда палками — прикасаться пальцами к предназначенному богу — нельзя!

Наконец, дошло дело до самого заветного — до зубов. Увы, Вострок не смог единственной здоровой рукой вырвать ни одного зуба, помог коваль, прихвативший железные клещи. Тут же, наскоро, в одном из клыков была проделана дырка, зуб надели на бечевочку — на ней уже красовалось немало памяток о трофеях Вострока, теперь присоединился главный и, увы, последний. Пусть хоть до заката, да поносит на шее! Другой зуб торжественно поднесли маленькой Тюре —всем на удивление, девочка добралась до места торжества сама, ножками. Да уж, в этот момент не было в деревне мальчишки, который бы не завидовал этой девчушке!

Огонь окропили кровью чудища. Чресел, сколько не искали, наружи не нашли, возможно, зубастая птица была самкой… Вместо положенных богу частей тела сожгли немного кожи с брюха. К концу церемонии Вострок ослабел окончательно, его глаза закрылись, но губы продолжали шевелиться. Иггельд попытался дать умирающему целебного отвара, но Вострок не смог пить, все выливалось изо рта наружу.

Вечером Вострок пришел в себя, позвал Иггельда. Тот сразу явился на зов, разумеется, с Младояром. Охотник решил напоследок поведать о том, что надо было знать людям об убитом звере. Нельзя же уходить, не оставив добытый знаний другим! К тому же Иггельду, как волхву, было завещано передать голову зубастой птицы служителям Волха, да рассказать обо всем, что поведает Вострок. Рассказ охотника оказался коротким. Он едва успел поведать о гибели своего старшего наставника, как случилось несчастье. У Вострока неожиданно горлом хлынула алая, какая-та пенистая кровь, он мгновенно захлебнулся, дернулся, глаза закатились.

— Кровь из легких, — объяснил Иггельд потрясенному княжичу, — видишь, какая светлая! Жила лопнула…

Лекарь даже не попытался чем-то помочь умиравшему, из чего Младояр заключил, что искусство его было сейчас бессильно. Иггельд произнес слова для Велеса, положенные в таких случаях, прикрыл покойнику глаза, утер кровь. О дальнейшем позаботятся селяне…

— Садись и пиши! — велел Иггельд воспитаннику.

Тело Вострока уже было сожжено, заветная волчья шкура свернута и уложена — Иггельд отдаст ее в Крутене служителям Волха, пусть носит какой-нибудь юный охотник… Вот и лук тугой — тоже богатырю какому сгодится. А голова с зубастым клювом красовалась на столе, лекарь не спешил убирать ее.

— Может, лучше в Крутене все запишем? — спросил Младояр. После всего увиденного его не вовсе тянуло к писарскому делу.

— Записывать надо по свежим впечатлениям, потом забудем и цвета, и запахи, — объяснил Иггельд, — помни! То, что записано сразу, ценится выше, чем то, что писалось по памяти. С течением времени человек склонен приукрашать события, одни детали теряются, забываются, другие приходят на их место из грез — ведь всяк желает, чтобы было не так, как есть, а лучше!

— А что писать, как?

— Сначала обозначь, когда сие случилось, лета 432 867 эпохи смертных, потом напиши где — в какой деревеньке, близ какой реки, у какого города, княжество наше, Крутенское, не забудь упомянуть. Быть может, твое писание не раз еще перепишут, далеко за моря увезут, там читать будут…

— Все написал, — молвил отрок через некоторое время, — что дальше?

— Пиши, добыл охотник Вострок зверя диковинного, птицу без перьев, с зубастым клювом, хвостом змеиным, крыльями перепончатыми. На каждой лапе — четыре пальца. Зубы, напиши, размерами разные, есть и клыки, и резцы, вперед вывернуты… Как опишешь, нарисуй, как умеешь, голову, а рядом, для сравнения — руку человеческую.

— А то, что крылья развернутые в избу не вмещаются, писать?

— Избы и малы, и велики бывают, мерить надо по размерам человечьим!

— Дык и люди, говорят, маленькие бывают, а встречаются и великаны, — хихикнул отрок.

— Вот и напиши, что сравнение со взрослым мужем, крутенцем!

Младояр писал до самого вечера. Ведь надо было еще и рассказать о всем том, что поведал Вострок, да о том, как крылатый змей убивал одним взглядом… На бересте Младояр записывал бы все это неделю, но сегодня, на этих тонких листочках писалось чернилами легко и быстро. Жаль только, такой писчий материал дорог и редок!

— А как, все-таки, этот зверь убивал взглядом? — спросил Младояр наставника, — Вот на Тюрю два раза глядел, а она жива, поправляется… А Вострок помер!

— Дети вообще живучи, — объяснил Иггельд, — если сразу не умрут, то потом выправляются, так уж Род все изготовил, чтобы люди не извелись, малыши быстро выздоравливать должны…

— А как, Игг, убивало оно? Ты говорил, что не яд…

— Как огонь, что ли, невидимый… — старик пребывал в растерянности, — Или как гром неслышимый… Одно скажу — раненой часть мозга была, а как — ума не приложу!

— Так что писать?

— Пиши только то, что видел собственными глазами, да слышал вот этими ушами, — улыбнулся Иггельд.

— А как Вострок чего насочинял, а потом нам рассказал?!

— Тут уж ничего не поделаешь, твое дело — от себя не присочинить! Слышал, небось, в старину переписчиков глиняных табличек плетьми били за небрежность, за ошибку — могли руку отсечь, но была провинность, за которую в стену замуровывали!

— Ну и что?

— Вот, то — самое, если присочинить кто чего своего — замуровать! — Иггельд брови нахмурил — во какие мы грозные!

— И ничего подобного! — рассмеялся Младояр, — Такая казнь за другое полагалась, ежели свое имя под другим написанным поставить…