~ ~ ~
Создается впечатление, что инновации живут своей жизнью и имеют собственные чувства. При благоприятных условиях радикальные новые идеи — смена парадигмы — возникают сразу во многих умах. В противном случае она может остаться тайной мыслью одного-единственного человека в течение лет, десятилетий, а то и столетий, прежде чем не придет в голову еще одному мыслителю. Сколько блестящих открытий умерло, не родившись, или пребывает в спячке, так и не став достоянием Империи?
Протоколы парламентской комиссии Ришезов; «Возражение Ландсрааду»
Истинный домен интеллекта: частная собственность или источник знаний для галактики?
Подземный туннельный транспортер доставил двух пассажиров в глубину невидимого Убежища Харконненов, а потом с запрограммированной точностью выстрелил капсулу с ними на рельсовый подъездной путь одного из горизонтов.
Капсула, в которой находились барон и Глоссу Раббан, полетела по направлению к топкому болоту Харк-Сити, дымному пятну на лице планеты, прогибающемуся под тяжестью громоздящихся друг на друге зданий. Насколько было известно барону, не существовало ни одной мало-мальски точной карты подземных коммуникаций, которые разрастались, словно грибы. Харконнен не мог сказать даже, куда именно они сейчас направляются.
Замышляя заговор против Атрейдесов, барон настоял на том, чтобы Питер де Фриз организовал тайную лабораторию и производство под крылом у Харконненов. Ментат пообещал все сделать, и барон не стал задавать лишних вопросов. Этот транспортер с капсулой, разработанный ментатом, как раз и вез своих пассажиров в секретную лабораторию.
— Я хотел бы знать весь план, дядя, — сказал Раббан, трясясь в такт движению рядом с Владимиром Харконненом.
Вышедший из кабины глухонемой пилот вел вагон с максимальной скоростью. Барон не обращал ни малейшего внимания на темные массивные строения, мелькавшие за окном, на клубы черного дыма, валившего из заводских труб, и на маслянистые отходы, залившие окрестности промышленного пейзажа. Гьеди Первая производила достаточно товаров, чтобы прокормить себя; к этому добавлялись немалые поступления от торговли китовым мехом с Ланкевейля и добыча полезных ископаемых на нескольких астероидах. Но поистине большие доходы, по сравнению с которыми меркли все остальные источники, приносила добыча пряности на Арракисе.
— План, Раббан, очень прост, — ответил, помолчав, барон, — и я намерен поручить тебе исполнение самой ответственной его части. Если ты, конечно, справишься.
Тяжелые веки племянника поднялись, глаза вспыхнули, толстые губы сложились в широкую улыбку. Удивительно, но у него хватило терпения подождать, пока барон, сам не откроет ему весь замысел. Может быть, со временем, он узнает…
— Если мы достигнем успеха, Раббан, то наше богатство увеличится многократно. Что еще лучше, мы получим личное удовлетворение, зная, что разрушен Дом Атрейдесов, разрушен после стольких столетий вражды.
Раббан в восторге потер руки, но взгляд черных глаз барона стал жестоким, когда он продолжил:
— Однако если ты потерпишь неудачу, то я прослежу, чтобы тебя отправили обратно на Ланкевейль, где ты под присмотром папеньки станешь распевать песенки и читать стихи о братской любви.
Раббан вспыхнул от злости.
— Я не потерплю неудачу, дядя.
Капсула тем временем прибыла в защищенную толстой броней лабораторию, и глухонемой сделал своим пассажирам знак выходить. Барон сейчас не нашел бы дорогу в свое Убежище даже под страхом смерти.
— Что это за место? — поинтересовался Раббан.
— Это исследовательское учреждение, в котором мы вынашиваем свои злодейские планы, — ответил барон, жестом предлагая племяннику пройти вперед.
Раббан зашагал в указанном направлении, горя желанием поскорее своими глазами увидеть лабораторию. Здесь пахло припоем, машинным маслом, сгоревшим порохом и потом. С нижнего этажа вышел улыбающийся Питер де Фриз, облизывая испачканные соком сафо губы. Его мелкие семенящие шажки и резкие быстрые движения делали его похожим на ящерицу.
— Ты находишься здесь уже несколько недель, Питер. Будет лучше, если здесь все в порядке. Я предупреждал, чтобы ты не тратил зря мое время.
— Не о чем беспокоиться, мой барон, — ответил ментат, приглашая гостей войти в следующее помещение в глубине дома. — Наш ручной исследователь Чобин превзошел самого себя.
— А я всегда думал, что Ришезы способны только на дешевые подделки, а не на настоящие инновации, — сказал Раббан.
— Во всем существуют исключения, — парировал барон. — Посмотрим, что нам покажет Питер.
Занимая большую часть зала, превращенного в цех, на полу громоздилось то, что обещал сделать барону ментат: модифицированный боевой корабль Харконненов диаметром 140 метров. Обтекаемый и отполированный, он был хорош для неожиданного нападения и бегства. Теперь его переделали согласно плану Чобина. Хвостовые стабилизаторы укоротили, заменили двигатель, а десантную кабину заполнили необходимым оборудованием. Все записи о существовании корабля были изъяты из архивов Харконненов, словно этого корабля никогда не было. Питер де Фриз был мастером в такого рода манипуляциях.
Толстый человек с лысой, как коленка, головой и маленькой козлиной бородкой вылез из машинного отделения боевого корабля. Он был с ног до головы вымазан машинным маслом.
— Мой барон, я счастлив, что вы лично пришли посмотреть, чего мне удалось достичь. — Чобин спрятал инструменты в карман комбинезона. — Установка оборудования завершена. Поле-невидимка работает отлично. Я синхронизировал его работу с работой двигателя.
Раббан стукнул кулаком по гладкой обшивке возле фонаря кабины.
— Почему он такой большой? В этом монстре уместится бронированный вездеход. Как можно выполнить на таком корабле секретную миссию?
Чобин вскинул брови, не зная, кто этот похожий на медведя молодой человек.
— А вы?..
— Это Раббан, мой племянник, — ответил барон. — Он задал вполне уместный вопрос. Я просил изготовить небольшой корабль-невидимку.
— Это самый маленький, какой удалось сделать, — раздраженно ответил Чобин. — Сто сорок метров — это наименьший корпус, внутри которого можно спрятать генератор поля-невидимки. Это невероятное ограничение. Я…
Изобретатель откашлялся, внезапно потеряв терпение.
— Вам надо отказаться от своих предубеждений, сэр, и подумать. Поймите, что мы здесь имеем. Естественно, невидимость делает корабль менее способным к маневру. — Он наморщил лоб. — Но имеет ли это значение, если этот корабль никто не видит? Этот истребитель легко помещается в корпусе фрегата.
— Все нормально, Чобин, — сказал барон, — если, конечно, эта машина работает.
Питер де Фриз озабоченно ходил взад и вперед вдоль корпуса корабля.
— Если никто не догадается о присутствии корабля, то никому не придет в голову его искать, и ты будешь в полной безопасности. Представляешь, какой хаос ты сможешь наделать! Ты будешь как призрак-убийца.
— О да! — Раббан помолчал, потом до него дошел смысл сказанных ему слов. — Я?
Тем временем Чобин закрыл люк машинного отделения.
— Все просто и функционально. Корабль будет готов завтра к вашему отбытию на коронацию падишаха императора.
— Я проверил это, барон, — сказал де Фриз.
— Отлично, — произнес барон. — Ты проявил все свои таланты, Чобин.
— Так это я поведу корабль? — переспросил Раббан, словно не веря своим ушам. Голос его дрожал от волнения. Барон Харконнен кивнул. Племянник, несмотря на все свои недостатки, был отличным пилотом, прекрасным стрелком и, кроме всего прочего, наследником самого барона.
Изобретатель лучезарно улыбался.
— Мне кажется, что я сделал правильный выбор, обратившись прямо к вам, барон. Дом Харконненов сразу оценил все возможности применения моего открытия.
— Когда новый император узнает о существовании корабля-невидимки, то потребует такой же для себя, — со значением произнес Раббан. — Он даже может послать сардаукаров, чтобы отнять его у нас.
— Значит, надо сделать так, чтобы Шаддам никогда о нем не узнал. По крайней мере пока, — сказал де Фриз, потирая руки.
— Должно быть, ты гениальный изобретатель, Чобин, — сказал барон. — Сумел додуматься до всего этого.
— В действительности я просто приспособил для наших целей поле Хольцмана. Много столетий назад Тио Хольцман разработал специальную математику для полей и двигателей, работающих в свернутом пространстве. Я просто несколько необычно применил эти старые принципы.
— И теперь ты хочешь сказочно разбогатеть? — Барон начал размышлять вслух.
— И я заслужил это, вы не согласны, барон? — ответил Чобин. — Посмотрите, что я для вас сделал. Если бы я остался на Ришезе и пошел бы легальными каналами, то мне потребовалось бы много лет для того, чтобы пройти все бюрократические рогатки бесчисленных комитетов, патентных бюро и правительственных постановлений, после чего правительство забрало бы львиную долю дохода, не говоря уже об имитаторах, которые бросились бы разрабатывать ту же идею, как только в воздухе стали бы носиться слухи о том, над чем я работаю. Маленькое усовершенствование здесь, еще одно — там, и, глядишь, на ту же вещь выдают патент еще одному изобретателю.
— Так, значит, ты сохранял все это в тайне до обращения к нам? — спросил Раббан. — Никто не знает об этой технологии?
— Я был бы полным глупцом, если бы рассказал о ней кому-то еще. Вы располагаете единственным во вселенной генератором поля-невидимки.
Чобин скрестил руки на груди.
— Пока единственным, — заметил барон, — но иксианцы тоже достаточно умны, да и тлейлаксы им не уступят. Рано или поздно кто-нибудь изобретет нечто подобное, если уже не изобрел.
Раббан подошел ближе к ни о чем не подозревающему ришезианцу.
— Я понял вашу мысль, барон, — сказал Чобин, пожав плечами. — Я не жадный человек, но хотел бы получить достаточное вознаграждение за свое собственное изобретение.
— Ты мудрый человек, — сказал барон, многозначительно посмотрев на своего могучего племянника. — И заслужил полновесную плату.
— Это умно — хранить в тайне важные вещи, — наставительно произнес Раббан.
Он встал за спиной толстого изобретателя, который, зардевшись от похвал, вытирал руки о штанины комбинезона.
Раббан действовал стремительно. Обхватив шею изобретателя сильной мускулистой рукой, он сдавил ее, как тисками, и принялся тянуть голову Чобина вверх и назад. Несчастный не сумел даже вскрикнуть. Лицо Раббана покраснело от напряжения, но его усилия были вознаграждены — вскоре раздался громкий треск ломающегося позвоночника.
— Надо проявлять осторожность в обращении с секретами, Чобин, — сказал, улыбаясь, барон, — а ты не проявил достаточной осторожности.
Словно сломанная кукла, изобретатель рухнул на испачканный машинным маслом пол. Раббан был так силен, что Чобин не успел ни захрипеть, ни выругаться перед смертью.
— Было ли это мудро, мой барон? — поинтересовался де Фриз. — Не надо ли было сперва испытать корабль, чтобы удостовериться, что мы можем воспроизвести технологию?
— Зачем? Ты что, не доверяешь нашему изобретателю… покойному Чобину?
— Машина работает, — сказал Раббан. — Кроме того, у нас есть записи работы и протоколы испытаний, а также все чертежи и голографические журналы, которые вел Чобин.
— Я уже позаботился о рабочих, — сказал ментат, кивнув Раббану в знак согласия. — Утечки информации не будет.
Раббан плотоядно улыбнулся.
— Ты оставил кого-нибудь для меня?
Де Фриз резко пожал плечами.
— Ну, я доставил себе кое-какое удовольствие, но я же не свинья. Несколько штук я оставил тебе. — Он кивнул в сторону массивной двери. — Вторая комната справа. Их там пятеро, ловят кайф от дури. Позабавься. — Ментат потрепал Раббана по мясистому плечу.
Раббан направился к двери, но остановился, оглянувшись на дядю, ожидая его разрешения. Барон в это время внимательно смотрел на де Фриза.
Кривобокий ментат нахмурил лоб.
— Мы первые, кто обладает кораблем-невидимкой, мой барон. Имея в запасе фактор внезапности, мы можем напасть так, что никто не успеет заподозрить, что мы собираемся делать.
— Что я собираюсь делать, — раздраженно поправил ментата Раббан.
Де Фриз взял в руки портативный передатчик и вызвал из лаборатории нескольких неповоротливых и медлительных рабочих.
— Уберите этот беспорядок и погрузите корабль в семейный фрегат перед вылетом на Кайтэйн.
— Я хочу, чтобы все записи и чертежи были конфискованы и опечатаны, — приказал барон, когда ментат выключил коммуникатор.
— Слушаюсь, мой барон, — ответил де Фриз. — Я лично прослежу за этим.
— А ты можешь идти, — сказал барон своему сгорающему от нетерпения племяннику. — Час-другой отдыха пойдут тебе на пользу… это приведет в порядок твой ум перед важной настоящей работой.
