Лето выбрал устланное зелеными подушками кресло в ложе на Пласа-де-Торос, предназначенной для семьи Атрейдес, устроившись рядом с Кайлеей и Ромбуром. Леди Елена Атрейдес, не любившая развлечений подобного рода, запаздывала. По случаю празднества Кайлея Верниус была наряжена в шелка, ленты, яркую вуаль и в пышное платье, специально для нее сшитое лучшими портными Дома Атрейдесов. При взгляде на нее у Лето перехватывало дыхание.

Небо было хмурым, но дождя никто не ожидал, хотя было прохладно и сыро. Даже здесь, в высокой ложе, явственно ощущался запах пыли и застарелой крови, пропитавшей арену, и смрад от скопления множества тел — народ заполнил все трибуны, стоя и сидя у колонн на каменных скамьях и в проходах.

Глашатаи разнесли по Каладану весть, что герцог Пауль Атрейдес посвящает этот бой быков детям-изгнанникам, наследникам Дома Верниус. Герцог будет биться в их честь, символизируя их борьбу против незаконного захвата Икса и той кровавой цены, которую пришлось платить их родителям — графу Доминику и леди Шандо.

Рядом с Лето сидел Ромбур, упершись квадратным подбородком в кулак. Его светлые волосы были тщательно подстрижены и расчесаны, но, странное дело, они все равно выглядели растрепанными. Дрожа от нетерпения и страха за герцога, дети ожидали начала пасео, прохождения быка, которое должно было предшествовать самому бою.

Вокруг арены в сыром воздухе неподвижно висели пестрые знамена, а над герцогской ложей возвышались штандарты с гербом Дома. Сегодня, правда, глава Дома находился не в ложе, а на арене, ожидая начала смертельно опасного представления, в котором он был не зрителем, а главным действующим лицом.

Все вокруг Пласа-де-Торос было заполнено народом. Тысячи людей громко болтали, кричали, возбужденно размахивали руками. Оркестры играли громкую бравурную музыку, усиливая и без того неимоверное волнение толпы. Струнам балисетов и пению костяных флейт вторили басы духовых инструментов.

Лето оглядел охраняемые трибуны, прислушиваясь к звукам музыки и воплям счастливой толпы. Почему мать так сильно задерживается? Скоро народ заметит ее отсутствие.

Но наконец в сопровождении своих статс-дам прибыла и леди Елена Атрейдес. Кортеж проследовал сквозь толпу, рассекая ее словно нож. Лицо матери было, пожалуй, мрачным, хотя она шла твердой походкой с высоко поднятой головой. Фрейлины остановились в дверях герцогской ложи, пропустили туда герцогиню, а сами заняли предназначенные для них места на трибуне.

Не сказав ни слова сыну и гостям, леди Елена заняла высокое каменное кресло, стоявшее рядом с таким же, но пустым. Здесь обычно сидел герцог, когда он наблюдал бои других матадоров. Час назад леди Елена побывала в часовне, где общалась с Богом. По традиции, матадоры должны были перед боем проводить время в молитвах, но герцог предпочитал лишний раз проверить оружие и потренироваться.

— Мне пришлось помолиться за отца, чтобы уберечь его от его же собственных глупостей, — пробормотала она, глядя на Лето. — Мне пришлось молиться за всех нас. Кто-то же должен был это сделать.

На всякий случай улыбнувшись матери. Лето заметил:

— Я уверен, что он одобрит твои молитвы.

Она покачала головой, вздохнула и начала смотреть на арену. Как раз в этот момент раздались звуки фанфар, которые оглушительно повторялись громкоговорителями, расставленными по периметру трибун. На арену вышли мальчики из стойла быков, одетые в пестрые роскошные костюмы. Они промаршировали по утрамбованному песку арены, размахивая флагами и вымпелами. Но вот наступила кульминация. Из центральных ворот арены выехал, прямо сидя на ухоженном белом коне, герцог Пауль Атрейдес. Голова коня была украшена зелеными перьями и обвита лентами, концы которых ниспадали с рук и плеч наездника.

Сегодня на Пауле был надет пурпурно-красный костюм с блестками, сверкающий изумрудный пояс и традиционная шляпа матадора, украшенная маленькими изображениями гербов Атрейдесов, число которых соответствовало числу убитых герцогом быков. Широкие пышные рукава и панталоны скрывали аппараты, создающие силовое поле. С плеч Пауля ниспадала блестящая пурпурная накидка.

Лето внимательно вглядывался в фигурки людей на арене, пытаясь найти среди них Дункана Айдахо, который так самоотверженно работал с быками герцога. Мальчик должен был участвовать в пасео, но Лето так и не увидел его.

Белый жеребец, всхрапывая и пританцовывая, прошел вокруг арены, а герцог затянутой в перчатку рукой приветствовал народ. Вот он подъехал к герцогской ложе, остановил коня и в пояс поклонился супруге, которая неестественно выпрямившись сидела на своем кресле. Как все и ожидали, она помахала герцогу кроваво-красным цветком и послала воздушный поцелуй. Люди радостно приветствовали царственную пару, воображая, должно быть, что между Паулем и Еленой существуют какие-то необыкновенно романтические отношения.

Ромбур подался вперед на своем устланном плюшем, но очень неудобном сиденье, улыбнувшись Лето.

— Мне ни разу не приходилось видеть ничего подобного. Я… э… не могу больше ждать.

В это время выбранный для боя бык, издавая утробное рычание, бросался на стены своего отсека, закрытого силовым полем. Летели щепки стоек, железный каркас угрожающе скрежетал под диким напором животного.

Дункан в ужасе отпрянул назад. Фасеточные глаза зверя горели страшным медно-красным огнем, словно ожившие на дне глазниц угли. Бык был зол и раздражен. Кошмар Дункана начал превращаться в явь.

Для участия в пасео мальчика переодели в специальный бело-зеленый шелковый наряд, который по приказу герцога раздали всем мальчикам, участвующим в представлении. Дункан прежде не то что никогда не носил, но даже не прикасался к такой роскоши. Он чувствовал себя очень неуютно в таком одеянии среди грязи стойла. Но сейчас его беспокоило нечто более страшное.

Ткань приятно скользила по недавно вымытому ароматными лосьонами телу. Слуги оттерли мальчика, подстригли волосы и ногти, вычистили из-под них грязь. Кожа была еще влажной после мытья. На запястьях красовались кружева, хотя руки были покрыты мозолями. Этот щеголеватый вид долго не продержится — работа в стойле не праздник, а тяжкий труд.

Чувствуя себя в относительной безопасности от быка, Дункан поправил на голове шапочку. Он смотрел, как животное хрипит, бьет копытами пол и снова начинает раскачивать решетку клетки. Дункан озабоченно покачал головой.

Обернувшись, он увидел стоявшего за его спиной Иреска. Мастер покосился на разъяренного зверя, но его припухшие глаза не выражали ничего, кроме покоя и усталости.

— Похоже, эта тварь просто горит желанием сразиться с нашим герцогом.

— Что-то все равно не так, сэр. — Дункан продолжал упрямо гнуть свою линию. — Я никогда не видел, чтобы животные были так возбуждены.

Иреск вскинул брови и яростно провел рукой по своим редким седым волосам.

— Какой ты многоопытный скотник! Я же сказал тебе, чтобы ты не совал нос не в свое дело.

Дункан не поддался на удочку сарказма Иреска и сдержался.

— Разве вы сами этого не видите, сэр?

— Крысенок, салусанский бык выведен специально для того, чтобы внушать страх. Герцог знает, что делает. — Иреск скрестил свои худые руки на груди, но не подошел к клетке. — Больше того, чем больше заведена эта скотина, тем лучше она будет драться, а наш герцог хочет устроить хорошее представление. Народ любит это.

Словно желая подтвердить эти слова, бык взревел и снова бросился на силовое поле. Из широкой груди зверя несся низкий утробный рык. Рогатая голова и толстая шкура покрылись глубокими кровоточащими ранами, причиненными острыми краями решетки, которую зверь пытался сокрушить.

— Я думаю, что мы должны подобрать другого быка, мастер Иреск.

— Вздор, — ответил тот, теряя остатки терпения. — Ветеринары осмотрели животное, взяли пробы тканей и не нашли никаких отклонений. Тебе надо участвовать в пасео, а не устраивать неприятности. Иди, пока не упустил шанс.

— Я стараюсь предотвратить неприятности, сэр, — упрямо твердил свое Дункан. — Я пойду и все скажу герцогу сам. Может быть, хоть он меня выслушает.

— Ты никуда не пойдешь, крысенок! — С быстротой молнии Иреск схватил мальчика за скользкий шелк костюма. — Я долго терпел, но только из любви к герцогу, но я не позволю тебе испортить бой быков. Ты что, не слышишь, что народ уже собрался?

Дункан попытался вырваться и позвал на помощь. Но все остальные уже вышли на арену и выстроились вдоль выхода из ворот, чтобы участвовать в параде открытия. Фанфары оглушали, и толпа ревела от предстоящего восторга.

Не тратя лишних сил, Иреск швырнул Дункана в пустое стойло и включил силовое поле. Мальчик упал на кучу корма, смешанного с зелено-коричневым навозом.

— Можешь сидеть здесь, если не хочешь участвовать в представлении, — с печальным видом произнес Иреск. — Мне следовало понимать, что от тебя можно всего ожидать, пособник Харконненов.

— Но я ненавижу Харконненов! — воскликнул Дункан, вскочив на ноги и дрожа от бессильной ярости. Шелковый костюм на нем являл собой печальное зрелище — он был помят и порван во многих местах. Мальчик, как бык, бросился на ограду, но все было тщетно, он не сможет вырваться из плена.

Почистившись, чтобы привести себя в порядок, Иреск поспешил к воротам, чтобы не опоздать к началу пасео. Уходя, мастер оглянулся через плечо.

— Ты работал здесь только по той причине, что нравился герцогу. Но я управляю бычьим двором вот уже почти двадцать лет и точно знаю, что делаю. Пусть все идет, как идет, я все сделаю сам.

Салусанский бык продолжал бесноваться в клетке, кипя, как готовый взорваться котел.

Герцог Пауль Атрейдес стоял в центре арены. Он медленно поворачивался кругом, черпая энергию в восторженных воплях зрителей, в волне тепла, исходившего от переполненных трибун. Он улыбнулся победоносной улыбкой. В ответ раздался громкий рев одобрения. До чего же его народ любит, чтобы его развлекали!

Пауль включил часть защитного поля. Придется аккуратно двигаться, чтобы защитить себя. Элемент опасности заставлял быть настороже, хотя и будоражил кровь зрителей. В руке у герцога мулета, стержень, на котором, как флаг, был прикреплен кусок яркой ткани, которая отвлечет быка от реальной цели, от герцога, и направит животное по ложному пути.

Длинные, оканчивающиеся остриями копья — бандерильи были уложены в складки ткани мулеты, чтобы герцог мог быстро достать их в случае необходимости. Эти бандерильи с отравленными концами надо всаживать в шейные мышцы быка, и тогда он будет постепенно слабеть перед тем, как герцог нанесет ему последний, завершающий coup de grace.

Пауль участвовал в такого рода представлениях десятки раз, проводя бои быков во время всех мало-мальски крупных праздников Каладана. Он был сейчас на пике своей формы и с удовольствием демонстрировал толпе храбрость и умение. Таков был его способ воздаяния подданным за их преданность и верность. Каждый раз ему казалось, что его физические способности достигают пика, когда он с мулетой в руке балансировал на грани жизни и смерти, отражая нападения свирепого животного. Он надеялся, кроме того, что Кайлея и Ромбур порадуются представлению и почувствуют себя почти как дома.

Только однажды, много лет назад, когда герцог был еще молодым, он действительно оказался под реальной угрозой. Бык был вялым, и герцог сделал глупость — отключил защитное поле — это было во время тренировочного боя, и поплатился за это. Недаром у умной твари было два мозга. Этот мутант превратился в яростное сочетание атакующих рогов и копыт. Пауль забыл об этом, но лишь только один раз. Бык ударил его в бок, причинив большую рану, Пауль упал на песок и был бы неминуемо растоптан, если бы радом не оказалось молодого тогда Туфира Гавата.

Туфир, забыв о протоколе, выскочил на арену, вооруженный только своими кулаками, и отвлек быка, напав на него. Бык ударил и его — памятью о том дне для Гавата остался грубый рубец на бедре, свидетельство его глубокой преданности Дому Атрейдесов.

Теперь же, стоя перед своими подданными под облачным небом, герцог помахал людям и глубоко вдохнул. Фанфары возвестили начало боя.

Дом Атрейдесов не был ни самым могущественным из Домов Ландсраада, ни самым богатым. Но Каладан поставлял много ресурсов: рис-пунди, морскую рыбу, водоросли, на вспаханных землях рос богатый урожай фруктов, процветали ремесла — изготовление музыкальных инструментов и резьба по кости, которой занимались аборигены юга. В последнее время возрос спрос на ковры ручной работы, которые ткали Сестры-Отшельницы, члены религиозной секты, жившей среди холмов Восточного континента. Можно сказать, что на Каладане было все, что необходимо для нормальной жизни народа, и герцог не опасался, что его семья останется без средств к существованию. Герцог был в высшей степени доволен тем, что сможет оставить своему сыну Лето.

Салусанский мутант бросился в атаку.

— Хо-хо, — усмехнулся герцог и взмахнул своей узорчатой мулетой, отступив вправо. Бык проскочил мимо. Голова его двигалась из стороны в сторону, угрожая лезвиями многочисленных рогов. Один из них двигался достаточно медленно, чтобы проникнуть сквозь защитную преграду, пульсирующее поле Хольцмана, и герцог скользнул еще дальше в сторону, как раз вовремя, чтобы рог только лишь коснулся его амуниции.

Видя, как близко прошел рог от их любимого вождя, толпа затаила дыхание. Герцог спокойно отступил еще на шаг, пропустив быка, который пролетел мимо него, взрывая тучу песка. Зверь резко остановился. Пауль, играя украшениями мулеты, извлек из нее одну усаженную остриями бандерилью.

Он взглянул на герцогскую ложу и отсалютовал бандерильей. Лето и принц Ромбур в волнении встали со своих мест. Елена осталась сидеть, застыв на месте и судорожно вцепившись руками в колени. Выражение лица ее было мрачным как туча.

Бык развернулся и сориентировался для следующей атаки. Салусанские быки обычно испытывают головокружение после резкого поворота и теряют ориентировку, но этот ни на йоту не замедлил свои движения. Герцог Пауль понял, что этот чудовищный противник более энергичен, чем все ранее виденные им быки, имеет более острое зрение и испытывает большую ярость. Однако Пауль улыбался. Нанести поражение достойному врагу — это ни с чем не сравнимое удовольствие, к тому же этим он доставит радость своим иксианским гостям.

Герцог продолжал играть с быком, несколько раз пропустив его мимо себя, чем привел в неописуемое возбуждение толпу зрителей. Вокруг Пауля светилось частичное защитное поле.

Видя, что бык нисколько не устал после часовой игры и не оставляет серьезных попыток убить его, герцог решил поскорее закончить поединок. Надо использовать поле — этому трюку его научили лучшие матадоры Империи.

Когда во время следующей атаки бык, взрывая песок, понесся на герцога, его рога рикошетировали от защитного поля, и на этот раз животное наконец потеряло ориентировку.

Герцог схватил бандерилью и воткнул ее глубоко в шейные мышцы быка. Хлынула маслянистая густая кровь. Пауль отпустил древко бандерильи: при малейшем повороте острие начнет выделять яд немедленного действия, который сожжет соединения, которые передают команды от двойного мозга к мышцам.

Толпа испустила крик, а зверь взревел от боли. Он резко повернулся и пошатнулся, казалось, ноги его подкосились. Герцог подумал, что это подействовал яд, но, к его немалому удивлению, бык резво вскочил на ноги и с удвоенной энергией бросился на противника. Пауль отступил, но бык успел зацепить рогом цветную ткань мулеты и порвал ее в клочья, резко дернув головой.

Герцог прищурил глаза и ослабил хватку. Это было гораздо большим испытанием, чем он предполагал. Зрители недовольно роптали, и герцог послал им храбрую улыбку. Да, трудные бои самые лучшие, и люди Каладана запомнят этот надолго.

Пауль извлек вторую бандерилью и взмахнул ею в воздухе, как мечом, повернувшись лицом к несущемуся на него могучему, покрытому мощными мускулами быку. У герцога не было больше флажка мулеты, и нечем было отвлечь животное от корпуса, который зверь теперь расценивал как свою главную цель. Оставалась только короткая бандерилья и частичное защитное поле. Иного оружия у герцога больше не было.

Он увидел гвардейцев и самого Туфира Гавата, стоявших на краю арены в полной готовности прийти к нему на помощь, но удержал их жестом руки. Он должен все сделать сам. Не много чести, если телохранители вмешиваются, как только дела пошли немного не так.

Салусанский бык рыл землю копытами, ненавидящим взглядом своих фасеточных глаз сверля противника. Герцогу показалось, что он видит понимание в глазах зверя. Бык понимает, кто такой герцог, и сознательно стремится его убить. Впрочем, и он сам хочет того же. Они квиты.

Бык, набирая скорость, бросился вперед, прямо на герцога. Пауль недоумевал, почему не действует парализующий яд, замедляющий движения животного. В мозгу мелькнул смертельно страшный вопрос: Как это могло случиться? Я же сам окунул кончики бандерилий в яд. Но был ли это яд?

Понимая, что это может быть покушением, герцог схватил бандерилью, острие которой сверкнуло в лучах прикрытого тучами солнца. Бык приближался, извергая из себя почти осязаемую ярость. Из ноздрей, оставляя следы на черной чешуйчатой морде, текла пена.

Оказавшись на расстоянии нескольких метров от герцога, бык метнулся вправо. Герцог Пауль ударил его копьем, но бык моментально изменил направление. Бандерилья попала в вырост роговой кожи, но не ранила ее и не проникла вглубь. Древко оружия вырвалось из руки герцога, и короткое копье упало на утоптанный песок арены. Зверь по инерции пронесся мимо.

На какой-то момент герцог остался безоружным. Он отскочил назад и бросился к бандерилье, лежавшей на земле. Обернувшись спиной к быку, он слышал, что тот стоит на месте и роет копытами песок. Но стоило Паулю наклониться за бандерильей, как зверь словно ураган сорвался с места и бросился на врага, опустив свои смертоносные рога к земле.

Герцог отпрыгнул в сторону, пытаясь уклониться от нападения, но бык уже пробил зону защиты, нырнул под поле Хольцмана и ударил герцога. Длинные, искривленные рога вонзились в спину герцога, доставая до легких и сердца.

Бык взревел, празднуя свое торжество. Это был его триумф. К безмерному ужасу толпы, бык поддел герцога и поднял его вверх, потом побежал по арене, мотая головой из стороны в сторону. По песку разбрызгивалась кровь, капли ее задерживались на вогнутой поверхности защитного поля. Обреченный герцог, безвольно вздрагивая, болтался в воздухе, пронзенный частоколом рогов.

На трибунах воцарилось гробовое молчание.

Не прошло и секунды, как Туфир Гават и гвардейцы выскочили на арену и превратили своими лазерными ружьями быка в ломти дымящегося мяса. Момент движения быка был так мощен, что эти куски разлетелись по всей арене. Голова тяжело грохнулась на землю.

Тело герцога взмыло в воздух, описало немыслимый пируэт и упало на спину, на утоптанный песок.

В герцогской ложе Ромбур кричал что-то нечленораздельное, не веря своим глазам. Кайлея рыдала, леди Елена тихо плакала, уткнувшись подбородком в грудь.

Лето поднялся на ноги, с его лица схлынула краска. Рот открылся, но он закрыл его, слова застряли в горле. У него не было таких слов, какими можно было бы выразить охватившее его потрясение. Ему хотелось бежать на арену, но он понимал, что помочь уже ничем нельзя и что он не услышит последнего прости отца или его напутственных слов.

Герцог Пауль Атрейдес, великий муж своего народа, был мертв.

На трибунах раздались горестные вопли и рыдания. Лето слышал, как они сотрясают герцогскую ложу. Он не мог оторвать взор от отца, переломанное тело которого лежало в крови на песке арены. Он знал, что это кошмарное зрелище отныне будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.

Туфир Гават стоял рядом, но этот великий воин и ментат уже ничем не мог помочь герцогу.

Странным диссонансом прозвучал исполненный ледяным спокойствием голос леди Елены.

— Лето, сын мой, — произнесла Елена. — Теперь ты — герцог Атрейдес.