Том 2

На Гьеди Первую прибыла новая делегация Бене Гессерит, доставившая Гайус Элен Мохиам. Она снова оказалась в Убежище барона меньше чем через год после первого посещения, и все из-за рождения больной дочери Харконнена.

На этот раз Мохиам прилетела на Гьеди Первую днем, но жирные облака и столбы дыма, поднимавшиеся к небу из труб предприятий, никогда в жизни не пользовавшихся очистными сооружениями, не пропускали на землю солнечный свет. На Гьеди стояли вечные сумерки.

Преподобные Матери прибыли в тот же космопорт с теми же требованиями о специальном приеме. Но на этот раз барон Харконнен поклялся, что все будет иначе.

К месту посадки, безупречно печатая шаг, промаршировал полк личной гвардии барона — явно больше, чем требовалось для почетного эскорта, но ровно столько, чтобы запугать ведьм. Солдаты окружили челнок Бене Гессерит.

На два шага впереди строя стоял Бурсег Криуби, бывший на Арракисе пилотом, а теперь ставший шефом личной охраны барона. Все встречающие были одеты в парадную синюю форму.

Мохиам показалась на вершине трапа в сопровождении послушниц, личной охраны и других Сестер. Преподобная Мать недовольно нахмурилась, увидев Бурсега и его рать:

— Что означает этот прием? Где барон?

Бурсег посмотрел в глаза Мохиам.

— Не пытайтесь пробовать на мне свой обольстительный Голос, в этом случае… может последовать непредсказуемая опасная реакция со стороны солдат. Мой приказ таков: вы должны прибыть к барону одна. Никакой охраны, никаких слуг, никакого сопровождения. Он ждет вас в зале приемов Убежища. — Начальник охраны кивком головы показал на людей, которые проводят Преподобную Мать к Харконнену. — Ваши люди останутся здесь.

— Это немыслимо, — возразила Мохиам. — Я требую соблюдения формального дипломатического протокола. Все мои люди должны получить прием, которого они заслуживают.

Криуби был непреклонен.

— Барон сказал, что знает, чего хочет эта ведьма. «Если она думает, что может совокупляться со мной на регулярной основе, то она, как это ни печально для нее, глубоко ошибается!» Таковы его доподлинные слова, что бы они ни значили.

Бурсег уставил свой оловянный взгляд в глаза Преподобной Матери.

— Ваша просьба отклонена. — Он гораздо больше боялся наказания барона, чем каких бы то ни было фокусов со стороны этой женщины. — Вы можете покинуть Гьеди Первую, если вас не устраивают наши условия.

Фыркнув, Мохиам начала спускаться по трапу, быстро оглянувшись на тех, кто остался наверху.

— При всех его извращениях, барону Владимиру Харконнену не откажешь в мудрости, — сказала она издевательским тоном, больше для солдат Харконнена, чем для своего сопровождения. — Особенно когда речь идет о сексуальности.

Криуби не был в курсе всех дел барона, и его весьма заинтриговали слова ведьмы. Но он благоразумно решил, что есть вещи, которых лучше не знать.

— Скажи мне, Бурсег, — спросила ведьма раздражающим тоном, — как ты сможешь определить, применяю я Голос или нет?

— Солдат никогда полностью не раскрывает свой арсенал.

— Понятно. — Голос ее стал умиротворяющим, чувственным. Криуби не почувствовал в ее тоне никакой угрозы, но засомневался, работают ли ушные заглушки.

Мохиам была Вещающей Истину, но разве мог тупой солдафон знать об этом? Мохиам могла безошибочно определить, правду ли говорит любой ее собеседник. Преподобная Мать сразу чувствовала фальшь и обман. Она позволила Бурсегу проводить себя до пешеходного подземного перехода.

Оказавшись в Убежище Харконнена, Преподобная Мать приняла вид полной уверенности в себе. Она шла по коридору с совершенно бесстрастным лицом.

Однако все ее сверхъестественные чувства были напряжены до предела, настраиваясь на малейшие отклонения. Барон был чрезвычайно подозрителен. Было ясно, что он что-то задумал и готов на все.

Неутомимо меряя шагами Большой Зал, барон Харконнен поминутно оглядывался, словно загнанный зверь. Глаза его горели от внутреннего напряжения. Помещение было большим и холодным, беспощадный свет не прикрытых плафонами ламп, гроздьями висевших в углах и вдоль потолка, отбрасывал резкие зловещие тени. Остроносые тяжелые ботинки барона гулким эхом отдавались под сводами, делая зал еще более пустым и страшным. Превосходное место для засады.

Хотя помещения для гостей предполагалось не занимать, барон распорядился установить посты и электронные средства прослушивания во все боковые помещения. Он понимал, что не сможет долго дурачить шлюху из Бене Гессерит, но это не имело особого значения. Даже если она догадается, что за ней следят, то это может заставить ее задуматься и сделать паузу. А там, кто ее знает, может быть, она воздержится от своих проклятых трюков. По крайней мере он сможет выиграть несколько лишних секунд.

Поскольку в этот раз барон планировал взять ситуацию под контроль, то он сам хотел, чтобы его люди наблюдали за его действиями. Он угостит их великолепным шоу, зрелищем, о котором они годами говорят в своих казармах и в кубриках боевых кораблей. Самое главное — это позволит ему поставить на место ведьм. В самом деле, они вздумали шантажировать меня!

Питер де Фриз вошел так стремительно и незаметно, что барон вздрогнул.

— Больше так не делай, Питер, — рявкнул он.

— Я принес то, о чем вы просили, мой барон. — Гибкий и быстрый ментат протянул Харконнену открытую ладонь, на которой лежали две ушные заглушки, миниатюрные источники белого шума. — Их надо ввести глубоко в наружные слуховые проходы. Эти штуки сконструированы так, чтобы заблокировать действие любого Голоса, который она может попытаться использовать. Вы свободно слышите любую речь, но заглушки отсекут все нежелательное, оно не достигнет ваших ушей.

Барон удержал тяжкий вздох и напряг мышцы. Приготовления были совершенны.

— Хорошенько сыграй свою роль, Питер. Что мне делать, я знаю.

Он прошел в небольшой альков, снял крышку с бренди и отпил добрый глоток прямо из бутылки. Ощутив горячий шар, опаливший грудь, барон аккуратно вытер губы и горлышко бутылки.

Барон уже поглотил больше алкоголя, чем обычно, и это было не слишком мудро, учитывая, какое испытание ему предстоит. Де Фриз, который понимал состояние барона и его тревогу, смотрел на него с издевательским смешком. Скорчив гримасу, барон отпил еще глоток, на этот раз только для того, чтобы насолить ментату.

Де Фриз горел желанием обсудить детали их совместного плана. Он так хотел быть равноправным партнером.

— Возможно, барон, ведьма вернулась, потому что ей очень понравилась ваша первая встреча. — Он хихикнул. — Кто знает, может быть, она с тех пор испытывает по отношению к вам вожделение?

Барон снова скорчил гримасу — на этот раз угрожающую, и ментат задумался: не зашел ли он слишком далеко. Но де Фриз всегда ухитрялся уходить от наказания.

— И это лучшая проекция ментата, какую ты можешь мне предложить? Раскинь мозгами, черт тебя побери! Зачем Бене Гессерит понадобился еще один ребенок от меня? Не пытаются ли они еще глубже загнать нож, сделать так, чтобы я возненавидел их еще больше? — Он фыркнул. Это просто невозможно.

Может быть, им по каким-то причинам нужны две дочери? Или что-то случилось с первой… Чувственные губы барона скривились в зловещей ухмылке. Этот ребенок наверняка будет последним.

У Бене Гессерит не осталось больше улик, которые можно использовать для шантажа. Все неучтенные склады меланжи надежно спрятаны на Ланкевейле, прямо под носом у Абульурда. Этот дурак даже не подозревает, как его использовали в качестве прикрытия незаконной деятельности барона. Но этот мягкосердечный и туповатый Абульурд все же Харконнен. Даже если он сумеет раскрыть обман, он никогда об этом не скажет из страха, что его собственный Дом будет окончательно уничтожен. Нет, для такой глупости Абульурд слишком сильно чтит их отца.

Барон отошел от шкафчика с киранским бренди. Жгучий вкус испарился, во рту осталась какая-то кислятина. На бароне была надета черно-маренговая пижама, туго перепоясанная на впалом мускулистом животе. Светло-голубой гребень грифа украшал левую сторону груди. Руки остались голыми, барону хотелось продемонстрировать ведьме свои мощные бицепсы. Рыжеватые волосы были коротко острижены и не причесаны. У Харконнена должен быть бесшабашный вид.

Он посмотрел на де Фриза тяжелым взглядом. Ментат отхлебнул из бутылочки с красным соком сафо.

— Мы готовы, мой барон? Она ждет за дверью.

— Да, Питер. — Харконнен удобно устроился в кресле. Шелковые штаны сидели свободно, и ищущий взгляд Преподобной Матери ни за что не разглядит вздутого оружия — оружия, которого она не ждет. Он улыбнулся. — Иди и пришли ее сюда.

Когда Мохиам ввели в главный зал Убежища, стража барона оставила ее одну и покинула помещение. Замки на дверях щелкнули. Немедленно насторожившись, Мохиам поняла, что барон тщательно обдумал каждую мелочь их нынешнего свидания.

Кажется, они с бароном одни в этом длинном зале, аскетически пустом и холодном, омытом беспощадным светом ярких ламп. Все Убежище своими прямыми углами символизировало жестокость и грубость Дома Харконненов, которой они так щеголяли. Это помещение больше подходило для совещаний промышленников, чем для роли зала королевского дворца.

— Еще раз приветствую вас, барон Харконнен, — произнесла Мохиам, пряча под вежливой улыбкой свою озабоченность. — Я вижу, что вы предвкушали нашу встречу. Возможно, вы даже ее очень хотите? — Она отвела взгляд в борону, посмотрела на кончики своих пальцев. — Возможно, в этот раз я сумею доставить вам большее удовольствие.

— Может быть, и так, — приветливо отозвался барон.

Ей очень не понравился ответ. В чем заключается его игра? Мохиам оглянулась, ощутив токи воздуха, вглядываясь в тени, прислушиваясь, не бьется ли где-нибудь в углу сердце притаившегося здесь человека. Здесь кто-то есть… Но где? Не задумали ли они убить ее? Осмелятся ли они это сделать? Она проверила пульс и заставила его биться ровно и спокойно.

У барона на уме нечто иное, чем простое сотрудничество. Она и не ожидала, что сможет одержать над ним легкую победу, особенно в этот, второй раз. Манипулировать и сокрушать можно только глав Малых Домов — Сестры Бене Гессерит хорошо знали, как это делается, но не таков удел Дома Харконненов.

Она посмотрела в адски мрачные глаза барона, напрягла свои способности Вещающей Истину, но не смогла понять что у него на уме, о чем он думает. Планы Харконнена остались для нее за семью печатями. Мохиам почувствовала, что в глубине ее души шевельнулся страх, едва различимый, но все же страх. На что отважится Харконнен? Барон не сможет отказать требованиям Общины Сестер, зная, какой информацией против него обладает Бене Гессерит. Или он рискнет навлечь на свою голову санкции императора?

Или, что не менее важно, не рискнет ли он навлечь на себя наказание Бене Гессерит? Это тоже отнюдь не мелочь.

В другое время она с удовольствием поиграла бы с ним в любую игру, провела бы ментальный и физический спарринг с этим сильным противником. Он был ловок и увертлив, и скорее согнется, чтобы снова распрямиться, чем сломается. Однако барон был вне пределов ее искушения, он был просто жеребцом, гены которого зачем-то понадобились на Валлахе IX. Она не знала, какая польза будет от дочери барона, но понимала, что если явится домой, не достигнув желаемого результата, то ее ждет большое недовольство руководства Общины.

Она решила не тратить больше времени даром. Призвав на помощь весь свой талант использования Голоса, которому ее научили в школах Бене Гессерит, Голоса, которому не может противостоять ни один нетренированный человек.

— Сотрудничай со мной, — коротко произнесла она. Это был приказ, и она ждала, что барон подчинится.

Барон не двинулся с места. Он сидел и усмехался. Вот он скосил глаза в угол. Мохиам была так ошеломлена неэффективностью Голоса, что слишком поздно поняла, что барон приготовил ей еще одну ловушку.

Ментат Питер де Фриз уже выскочил из потайного алькова. Она обернулась, готовая драться, но ментат двигался так же сноровисто и быстро, как и Преподобная Мать.

Барон сидел в кресле и наслаждался зрелищем.

В руках у де Фриза был старинный, грубый нервный парализатор. Этот прибор должен был сыграть роль современного шокера. Приспособление громыхнуло разрядом прежде чем Мохиам успела двинуться с места. Потрескивающие волны электричества вломились в нее, коротким замыканием отключив контроль произвольной мускулатуры.

Мохиам, извиваясь и корчась от болезненных спазмов, рухнула на спину. Каждый квадратный сантиметр ее кожи, казалось, ожил. Было такое чувство, что ее кусают одновременно миллионы муравьев.

Какой восхитительный эффект, подумал барон, глядя на разыгрывающийся перед его глазами спектакль.

Мохиам рухнула на выложенный каменными плитками пол, раскинув в стороны руки и ноги. Она лежала, словно ее расплющила гигантская нога. При падении Сестра ударилась затылком о пол, и теперь от удара звенело в ушах. Не мигая, она смотрела в потолок. Даже умение пользоваться нервно-мышечным контролем прана-бинду не помогало. Мышцы отказались ей повиноваться.

Наконец в ее ограниченном поле зрения появилось улыбающееся лицо барона. Руки и ноги Мохиам временами подергивались от разрядов, пробегавших по нервам. Она почувствовала внизу влагу и поняла, что произошло непроизвольное опорожнение мочевого пузыря. Из угла рта к уху потекла тонкая струйка слюны.

— Слушай, ведьма, — заговорил барон. — Этот электрошок не причинит тебе постоянного вреда. В самом деле, ты снова начнешь распоряжаться своим телом минут через двадцать. Этого времени как раз хватит для того, чтобы познакомиться поближе.

Он, улыбаясь, обошел вокруг нее, то входя в поле зрения, то снова пропадая.

Повысив голос, чтобы каждое его слово было слышно невидимым наблюдателям, барон продолжал:

— Мне известно, какие компрометирующие, насквозь фальшивые материалы вы подготовили против Дома Харконненов, и мои адвокаты готовы оспорить ваши обвинения в любом суде Империи. Вы угрожали использовать против меня эти обвинения, если я откажусь подарить вам еще одного ребенка, но это беззубая угроза беззубых ведьм.

Он помолчал, потом улыбнулся, словно идея только что пришла ему в голову.

— Тем не менее я не возражаю дать вам еще одного ребенка, которого вы столь сильно жаждете. Я действительно не против это сделать. Но знай сама, ведьма, и передай это своим Сестрам: нельзя в своих целях безнаказанно помыкать бароном Владимиром Харконненом.

Используя всю свою тренированность в овладении нервно-мышечным контролем, Мохиам смогла скосить глаза и теперь могла хотя бы видеть барона и осматриваться. Нервный парализатор оказался необычайно эффективным, все остальное тело отказывалось повиноваться и оставалось недвижимым.

Борясь с подступившим отвращением, барон наклонился над поверженной Мохиам и разорвал на ней юбку. Какие отвратительные формы, нет даже намека на мускулатуру, которая была столь желанна и притягательна для Владимира Харконнена.

— Боже, похоже, с нами случилось маленькое несчастье, — издевательским тоном произнес барон, намекая на промоченную ткань трусиков.

Питер де Фриз стоял рядом, внимательно разглядывая безвольно расплывшееся, широкое лицо женщины. Где-то внизу барон занялся своими широкими штанами.

Она не видела, что он делает, и не хотела видеть.

Воодушевленный успехом своего плана, барон на этот раз не испытал затруднений с эрекцией. Подогретый бренди, он во все глаза уставился на эту непривлекательную женщину, вообразил, что она и есть та самая старая карга, которую он только вчера приговорил к наказанию в самой страшной каторжной тюрьме Баронии. Эта баба, которая мнила себя великой и могущественной… вот она, лежит, совершенно беспомощная, у его ног.

Барон получил превеликое удовольствие от изнасилования — впервые, сколько он себя помнил, Владимир Харконнен получил удовольствие от женщины, хотя сейчас под ним лежал просто безвольный кусок мяса.

Во время этого надругательства Мохиам лежала спиной на холодном каменном полу, задыхаясь от ярости и бессилия. Она все чувствовала, каждое прикосновение, каждое болезненное движение барона, но не могла пошевелить ни единым мускулом. Глаза оставались открытыми, хотя ей казалось, что немного усилий, и она сможет моргнуть.

Вместо того чтобы зря растрачивать энергию, Преподобная Мать внутренне сосредоточилась, чувствуя биохимию своего организма, изменяя ее по своему усмотрению. Электрошок ментата не закончил задуманного. Она парализована, но этот паралич касается только произвольной мускулатуры, но он не затронул внутренней фабрики организма. Мышцы — это одно, но химия организма — это нечто совершенно другое. Барон Владимир Харконнен горько пожалеет о содеянном.

Прежде чем прийти сюда, Мохиам вызвала овуляцию именно на этот час, так что у нее не будет проблем зачать новую дочь от спермы барона, а это самое главное.

Собственно говоря, ей больше ничего и не надо от этого порочного человека. Но Преподобная Мать Гайус Элен Мохиам должна дать ему что-то взамен, медленно действующую месть, о которой он не забудет до конца своих дней.

Никому не позволено забывать наказания Бене Гессерит.

Хотя и парализованная, Мохиам осталась полноценной Преподобной Матерью. В ее теле содержалось необычное оружие, оружие, которым она могла воспользоваться, несмотря на свою кажущуюся беспомощность.

Пользуясь необычайной чувствительностью и замечательной способностью влиять на функции своего организма, Сестры Бене Гессерит умели создавать противоядия от любых ядов, которые вводили в их организм. Они обладали способностью нейтрализовать самые опасные штаммы болезнетворных бактерий, с которыми им случалось соприкоснуться, и они могли либо уничтожить вирулентные патогены, либо законсервировать их в дремлющем состоянии в своем организме и при случае использовать эти микроорганизмы. В теле Мохиам таилось несколько болезней, и сейчас она могла по своему желанию, изменив биохимию своего организма, пробудить любую из них.

Сейчас барон лежал на ней и рычал, как дикий зверь, стиснув зубы и скривив от напряжения губы. Лицо его было покрыто каплями вонючего пота. Она подняла взор, и их глаза встретились. Барон, ухмыляясь, задвигался еще активнее.

Именно в этот момент Мохиам решила, какой именно болезнью она наградит барона. Это будет славная месть, он заболеет неврологическим расстройством, которое разрушит его великолепное тело. Физический облик барона, несомненно, доставляет ему большое наслаждение, это источник его великой гордости. Она могла бы заразить его любыми самыми отвратительными, самыми гноеродными микробами какие только существуют на свете, но ее болезнь поразит его постепенно, исподволь. Барон сам будет наблюдать за своим упадком, с каждым днем становясь все более толстым и жирным. Он станет слабеть, мышцы его станут дряблыми и слабыми, он ожиреет и не сможет передвигаться без посторонней помощи. Вставая, он будет кричать от боли.

Это так просто сделать, а эффект будет продолжаться годы и годы. В конце концов, Мохиам могла это провидеть, ожиревший барон не сможет даже самостоятельно вставать, крича от нестерпимых мучений.

Окончив свое дело и самодовольно полагая, что смог показать ведьме, кто является победителем, барон встал, сморщившись от отвращения.

— Питер, подай мне полотенце, я хочу стереть с себя слизь этой потаскухи.

Ментат, гнусно ухмыляясь, выскочил из зала. Двери помещения снова были открыты. Одетые в форму стражники вошли и принялись наблюдать, как Мохиам мало-помалу обретает способность двигаться самостоятельно.

Барон Харконнен напутствовал Преподобную Мать жестокой усмешкой.

— Передай Бене Гессерит, чтобы они больше не докучали мне своими генетическими экспериментами.

Она приподнялась на локтях, потом встала, почти восстановив координацию движений. Мохиам гордо вскинула подбородок, но не смогла скрыть своего унижения, так же как, впрочем, и барон не смог скрыть своего злорадства.

Ты думаешь, что победил, подумала Мохиам. Ну что ж, это мы еще посмотрим.

Удовлетворенная тем, что сделала, и неотвратимостью своей мести, Преподобная Мать покинула Убежище Харконненов Бурсег проводил ее часть пути, а потом предоставил ей возможность самой дойти до челнока, словно побитой собаке. Стражники продолжали стоять по стойке «смирно» у подножия трапа

Мохиам успокоилась, дойдя до корабля, и даже смогла улыбнуться. Не важно, что произошло, но теперь в ее лоне есть еще одна дочь Харконнена, а это — единственное, что нужно Бене Гессерит в конце-то концов…