29.04. Около 06 час
«Девятый полк»
Мы лежим рядом на холмике в сухой прошлогодней крапиве. Причем на крапиве свежей. Солнце всходит сзади.
Огромные платаны — нигде больше я таких не видел — закроют нас от солнца и будут закрывать еще долго. Мы в перспективе долговременной тени. Те, которые сидят в школе, нас вряд ли скоро заметят. Хотя и понимают: наблюдение за ними ведется.
Никакого движения. Окна пусты.
Я уже знаю: «бродячих псов» в здании около тридцати… не поворачивается язык, чтобы сказать «человек»… единиц. Они удерживают более ста жителей окрестных домов. Тех самых бедняков, зачастую просто опустившихся наркоманов и алкоголиков… но в основном женщин, детей, стариков. Под утро, когда мы — и вся полиция города — воевали с взбесившимися собаками, когда люди в ужасе прятались по домам, — эти мерзавцы обходили подъезд за подъездом и вытаскивали спящих из постелей, а сопротивлявшихся убивали на месте взмахом острейшего ножа или выстрелом из малошумного пистолета… сейчас нашли девятнадцать мертвых, но это отнюдь не значит, что нашли всех. Добровольцы из числа местных при помощи нескольких пожилых полицейских обшаривают дома и все время натыкаются на новые следы «псов».
Их все-таки кто-то спугнул. Здесь живут разные люди, и кое-кто из них способен постоять за себя…
«Псы» забаррикадировались в здании солдатской столовой, переоборудованной в местную школу, и пообещали взорвать всех заложников в случае какой-либо угрозы для них. Требований пока не выдвигали.
Генерал Хижняк пытался вызвать их на переговоры. Его обозвали мерзким курдским словом и пообещали утопить в выгребной яме.
В курдскую природу «псов» я почему-то не поверил.
Может быть, от усталости, но мне казалось, что все это уже происходило в моей жизни, и не один раз… только раньше рядом были ребята, а вот теперь — почти никого не осталось… и потому реальность оборачивалась тем кошмарным сном, в котором бьешь — и кулак бумажный, бежишь — и как в воде. Два года назад, пока не начались странности, мне потребовалось бы три часа на гарантированное разрешение ситуации. С момента высадки в аэропорту. И вдруг с каких-то пор все стало расползаться под руками, как истлевшая ткань, найденная в бабушкином сундуке…
Труднее всего бороться с паникой в вышестоящих штабах.
В Нью-Йорке в семидесятом году группа пироманьяков делала так: несколько суток изматывала пожарных ложными вызовами, а потом закладывала зажигательную бомбу в то место, откуда пожарные недавно уехали, и снова вызывала их туда. Они, конечно, приезжали… но рвение было не то. Мэр устраивал истерики старшему пожарному, тот спускал это вниз — лавиной. Зато когда банду наконец выловили, судья Гельмут Верке принял беспрецедентное решение: отдать негодяев в руки пожарных — на перевоспитание. Вот и я с некоторым облегчением получил бы в свои руки тех, кто устраивал (как? каким способом?!) ложные захваты заложников, разыгрывал целые спектакли с псевдоугонами кораблей и самолетов — и тому подобное. Разрешая подобные ситуации, мы обнаруживали или полную пустоту, или бытовую свару, или необъяснимое безумие, охватывавшее вдруг десятки людей, — как в аэропорту Пулково… или — вдруг — краешки проявлений информационной игры, в которой и я был когда-то не последний игрок, но здесь чувствовался гроссмейстерский стиль. И мерещилось мне сейчас, что вот и этот захват — вроде бы вполне реальный, без дураков: все перед глазами — есть не что иное, как еще один чужой ход в этой игре, где причудливо смешались призраки и люди, слухи и миражи, настоящие лица, натянутые на маски, и маски просто так, бесхитростно, и чужие затверженные до посинения роли, и свои доподлинные смерти… и сошедшие с ума собаки, и оккупирующие города птицы…
Наверное, конец света, который так истерически-трогательно ожидали к двухтысячному году, кто-то наверху просто отложил — по причине недостаточной подготовленности мероприятия.
За два года боев с призраками все спецподразделения постепенно превратились в сборища психотиков с истрепанными начальством нервами. Реакция наша и наше боевое чутье затупились до предела. Иначе ничем не объяснить сегодняшнее позорище…
Настоящих стрелков наличествовало шестеро, включая меня. Спецарсенала при нас не было. Он оставался в самолете, на котором основной состав группы убыл в Севастополь — охранять город и базу от очередного таинственного взрыва. Наверху получили информацию — наверняка неверную, но перекрестно подтвержденную, — что целью номер два в России станет именно Севастополь. Самолет вернется из Севастополя к полудню. Так что в наличии мы имели пока лишь обычное стрелковое оружие и легкую броню. Снаряжение полицейских бойцов тоже не вполне подходило к ситуации — для боя в помещении, с противником, прячущимся среди заложников.
Отбирать автоматы у полицейских я не имел решительно никакого морального права, а действовать здесь можно будет только ножом и пистолетом…
— Ну, что? — спросил лежащий рядом Хижняк.
— Давай вернемся, — сказал я. — Сюда положим слухачей и пару снайперов. Надо бы немного подумать…
И только было мы собрались отползти, как в окне появился белый флажок, а потом высунулся по пояс человек. Он махал флажком и руками, призывая к себе наше внимание.
Я припал к биноклю. Немолодое морщинистое лицо, очень напуганное. Не турок.
— Заложник, — предположил я. — Почтовый голубь… Человек меж тем залез на подоконник, спрыгнул на землю и направился к нам, сильно хромая.
— Антон, — сказал я Хижняку, — вели своим его не просто обыскать, а переодеть и жестко фиксировать — лучше к какому-нибудь железу. Только потом мы с тобой к нему подойдем.
— Хижняк обиженно посмотрел на меня — учи ученого… — но подозвал порученца и приказал сделать именно так.
Архип Григорьевич Нечипоренко наши предосторожности воспринял как должное. Был он шофер из Тирасполя, попавший в сегодняшний переплет по причине половой невзыскательности: в «Девятом полку» были самые дешевые проститутки.
Соответственного качества. То, что отпустили именно его, объяснялось просто: он единственный из ста девятнадцати заложников говорил по-русски и понимал по-турецки.
Итак: людей с оружием — двадцать восемь. Еще несколько — пять или семь — явно с ними, но без оружия. Среди этих безоружных три девочки лет двенадцати. Еще есть четыре собаки наподобие доберманов. Они без поводков, ими никто, похоже, не командует, но дело свое — держать заложников в повиновении — собаки выполняют отменно. Как хорошие овчарки со стадом.
Далее: террористы требуют для переговоров государственного чиновника рангом не ниже товарища премьера. Только ему могут быть предъявлены их требования.
Далее: пища и вода.
Далее: никаких попыток силового решения. В подвале взрывчатка и баллоны с пропаном. Взрыватель установлен по принципу «мертвой руки». Так что даже применение усыпляющего газа приведет к немедленному взрыву.
Далее: переговоры должны начаться в полдень. Если же нет, то начиная с полудня каждый час будут убивать по заложнику. Начнут с мужчин, но вскоре подойдет очередь остальных…
С этим разобрались. Теперь портреты… Архип Григорьевич имеет профессиональную зрительную память, и Мишке не придется возиться с ним так долго, как с бедной девочкой-татаркой. На это уйдет… прикидываю в уме… два часа. Хорошо.
Тем временем займемся организацией вспомогательных подразделений. Они нам понадобятся.
Нужно плотное кольцо. Хижняк предлагает собрать всех полицейских, я сомневаюсь.
Меня никак не отпускает подозрение, что все это и затеяно для того лишь, чтобы оттянуть сюда максимум полицейских сил. Нет. Тридцать бойцов из управления «Н» — и все. Остальных в патрули по усиленному расписанию. А сюда…
Гардемаринов, подсказывает кто-то. Ухватываюсь за эту мысль.
Начальник училища контр-адмирал Аболиц понимает меня с полуслова. Да, две роты старшекурсников. С оружием. Через полчаса.
Отлично. Теперь — военный комендант…
Военный комендант приезжает сам. Звонок застает его на выходе из машины, и я несколько секунд веду с ним разговор по телефону, пока не понимаю: вот этот полувылезший из армейского штабного вездехода толстяк, поднявший руку в знак извинения: мол, вас вижу, но надо договорить, — и есть тот абонент, с которым я переговариваюсь через спутник.
Маленькое забавное недоразумение. Отличная смазка.
Живую силу комендант предоставить не в состоянии. Хотя бы потому, что не имеет права вводить в город войска, пока не объявлено чрезвычайное положение. Но даже если и попытаться нарушить закон, то собрать подготовленных резервистов можно не раньше, чем через три часа. Нужно? Размышляю. Да, нужно. Двести человек. Он отдает распоряжения.
Что еще?
Дымовые шашки. Много.
Доставим.
Гаубицы. Батарею гаубиц.
Что? — он смотрит на меня, как на законченного психа.
Гаубичную батарею, повторяю я. По десять холостых выстрелов на орудие.
Он моргает. Лоб в морщинках.
Не раньше, чем через три часа.
Устраивает. И, наконец, десяток прожекторов. Или береговая охрана — не ваша компетенция?
Прожектора есть, машет он рукой. Какие нужны — подсветки или поисковые?
Поисковые.
Будут. Это — проще всего…
