Год 1991. Игорь
16.06. 22 час
Пустошь в районе пересечения Ярославской и Окружной железных дорог
Задачка: как поймать в Сахаре льва?
Лес рук: перегородить пустыню, господин учитель! Пополам, каждую половину еще пополам, потом еще, еще — наконец, лев сам собой оказывается в клетке. Можно просеять Сахару через сито. Можно посыпать нюхательным табаком: лев начнет чихать, по чиху мы его и найдем. Сделать надувную львицу, вставить в нее пищалку типа «уйди-уйди» — лев прибежит сам. Поймать зайца, но в документах оформить его как льва. Покрасить пустыню черной краской, а в клетку насыпать песка: лев подумает, что от пустыни только это и осталось. Хорошо, а ты, Игорь, почему молчишь? Но львы вообще не живут в пустынях, господин учитель…
Весной восемьдесят восьмого я поучаствовал в настоящей охоте на льва.
Правительство Родезии пригласило группу из «Трио» помочь организовать аналогичную службу, и семь человек, в том числе и я, полетели в Солсбери. Мы проработали там два месяца — и кое-что сумели сделать, хотя и предупредили хозяев сразу: наши методы действенны против городских террористов и городских партизан, а здесь их донимают партизаны классические — мелкие подвижные отряды, проникающие с территории Рейха. Но, повторю, кое-что у нас получилось, и для всей группы в благодарность устроили недельное сафари. Так что я имел шанс убить льва, но не воспользовался им. Льва убил Командор, причем не из ружья, а саатангом — коротким зулусским копьем. Там я усвоил главное правило охоты на львов: их надо подстерегать в засаде неподалеку от дичи, на которую львы охотятся.
В крайнем случае, можно изготовить надувную дичь. Как правило, горожане не имеют ни малейшего представления о метаболизме их родного города: откуда поступает, условно говоря, пища, где и как она переваривается, куда исчезают отходы. Даже специалисты, занятые в этой сфере, знают только свой участок — и почти ничего не ведают о системе в целом. Полиция, которой по должности требуется знать свой город досконально, здорово плавает в этих вопросах. Охранные спецслужбы: тайная полиция Рейха и контрразведка «Щит» — уверены, что достаточно контролировать основные коммуникации: связь, электроснабжение, тепло, воду и канализацию, — чтобы в решительный момент овладеть любой ситуацией. Если же им потребуется дополнительная информация, они могут в любой момент привлечь необходимых специалистов. У нас такой возможности нет, поэтому приходится все держать в голове. Вот, например, сможет ли рядовой москвич, или московский полицейский, или военный комендант, или сам бургомистр ответить, ни у кого не спрашивая и не заглядывая в справочники, куда денут грузовик, сгоревший на автостоянке неподалеку от Матросской Тишины, если уголовное дело по этому факту не закрыто?
Не знаете? Тогда спросите меня, и я отвечу: его отбуксируют на арестную закрытую площадку гаража Скварыгина. Там он и будет стоять, доступный полицейским следователям… Я сорок минут ползал под колесами авторуин, моля Бога, чтобы охранник не пришел в себя раньше времени, и уже соображал, каким способом пробраться к «Алазани» и поискать там на стоянках маркированные машины, прежде чем наткнулся на тот самый грузовичок — про который мы думали, что у него миномет в кузове. А может, и был миномет — как теперь узнаешь? «Маячок» я нашел сразу, в обычном месте: на правой задней рессоре. Сюда огонь, похоже, не проник — по крайней мере, копоти не было. До перелаза я добрался очень вовремя: начался шум, замелькали фонарики, залаяли собаки. Но — все: я уже был по другую сторону стены. Все: я уже в машине. Все: я уже еду, на ходу вытаскивая из кармана «маячок» и прикладывая его к первому попавшемуся железу — к рулевой колонке. В «маячке» щелкнуло магнитное реле, и из бока его полезла, раскачиваясь, белая ленточка: запаянная во фторогласс антенна. Теперь, пока грузовик не остановится, «маяк» будет через определенные промежутки времени выплевывать миллисекундные импульсы на волне два и две десятых метра. Это диапазон армейских и полицейских переносных радиостанций, вряд ли он заглушен сейчас; в то же время импульсы настолько коротки, что динамиками радиостанций не воспроизводятся. Зато: если Кучеренко жив и действует — а в этом у меня нет сомнений, иначе на кой черт ему шесть автоматов, два ящика патронов и реактивный гранатомет? — то я очень сомневаюсь, что он не следит за эфиром. Если же он следит за эфиром, то не может не заметить того, что одна из помеченных ранее машин вновь ожила, проделала маршрут по городу и остановилась в подозрительной близости от нашей резервной базы… И Кучеренко не был бы сотрудником «Трио», если бы не попытался хотя бы глазами увидеть, а при благоприятных условиях и руками пощупать, кто же это такой на меченой машине катается?
Здесь можно было бы снимать фильмы о войне. Выходящие на пустошь дома стояли мертвыми, пустыми, закопченными коробками. И пространство между ними, и пустошь до железнодорожной насыпи, высокой, как крепостной вал, — все было неимоверно захламлено, перерыто и изгажено. Так обычно и действовали домовладельцы: доводили район до полной непригодности для жизни, потом сносили старые дома и строили новые — гораздо более дорогие. То же самое недавно произошло в Раменках: поставленные там во времена оккупации многоэтажные бараки запылали, как свечи, в ночь случалось до десятка пожаров. Потом в дело вступил консорциум «ФТРК», всего за год построивший на месте тупых и пыльных кварталов замечательный шлафтревир типа «Пари-2001» — и положивший в карман, как посчитали журналисты, четыре миллиарда золотых марок. А здесь, наверное, поставят особняки и будут продавать по миллиону, по два, по пять, по десять…
Я сидел на чердаке выгоревшей четырехэтажки. В наследство от португальского офицера, командовавшего нашим арестом, мне достался хороший полевой бинокль с фотоумножителем. Это, конечно, не ноктоскоп, но — трофейному коню… При полной луне в него видно, как днем и кое-что можно рассмотреть при свете звезд. Но, к сожалению, в рассеянном свете сумерек изображение получалось размытым — как в светящемся тумане. Тем не менее когда два неясных силуэта приблизились к машине-приманке, обошли ее, и один из них присел у правого заднего колеса, все стало ясно. Теперь — не упустить… где их машина? Я повел биноклем влево. Ага, вот она. Выше обычной легковой… микроавтобус? Про микроавтобус говорил «опасный старичок»… И еще два силуэта рядом с машиной. Ну, что же…
Со всей возможной скоростью я спустился на землю и, стараясь оставаться за домами, рванул по направлению к ним.
Я чуть-чуть опоздал. Выглянул из-за последнего угла — дверца машины хлопнула, и она мягко, бесшумно, упруго тронулась с места. Черный «хорьх-уни», нечто промежуточное между семейным автомобилем и микроавтобусом. До него было метров сто, и пара-тройка секунд для размышлений у меня была. Но я их не использовал.
Будто кто-то толкнул меня в спину — я вышел на дорогу — если это позволительно назвать дорогой, то, на что я вышел, — и поднял руку.
Метрах в пятнадцати от меня «хорьх» резко затормозил, приоткрылась дверца, показалась голова…
— Пан! — закричал Кучеренко. — Пан! Парни, это же Пан!
Я понял вдруг, что все это время не дышал.
