— А, это ты, — сказал Стефан. — Входи. Можно.

В дверь просунулась лапа в бугристых наростах кожной болезни, которую давно отчаялась вылечить Маргарет. Затем явилось лоснящееся лицо-блин с коротким носом-обрубком, и следом — брюхо наперевес — вкатился сам Анджей по прозвищу Пупырь, по-утиному переваливающийся на коротких тумбах. Можно было подумать, что, если его толкнуть, он встанет вроде неваляшки. Всякого другого Стефан сейчас с удовольствием выгнал бы вон, да и вообще не дело посторонним торчать в ходовой рубке, но как раз Анджей посторонним не был. Когда он не занимался прямыми наблюдениями, его рабочее место помещалось здесь.

Стефан остался сидеть. Кресло сейчас по праву принадлежало Анджею, но если этот пухлый слон заполнит его своим могучим задом и уронит кошмарные лапы на пульт, толку от него уже не допросишься. Стефан изобразил улыбку. Ему в самом деле было приятно, что Анджей и сегодня пришел работать рано, еще до сигнала общего подъема. Редкий трудяга, все бы так.

— Как дела? — спросил Стефан.

Как у Анджея дела, было видно невооруженным глазом. Зато Анджей теперь мог вооружить только один глаз — второй заплыл.

— А ну, повернись к свету, — приказал Стефан. — Та-ак. Били?

Анджей виновато развел руками: били, мол, ничего не поделаешь.

— Кто?

Анджей поднял кверху толстый, в наростах палец.

— Не так важно, кто бил, — квакнул он, — как важно: за что?

— За что, мне уже доложили, — сказал Стефан. — Я тебя не спрашиваю, за что. Я спрашиваю: кто?

Анджей насупился.

— Мне повторить вопрос? — осведомился Стефан.

Анджей досадливо махнул лапой.

— А не все равно? Ну, Дэйв бил… Никак не пойму, почему это тебя интересует. Ты его наказывать будешь, что ли? Он глупый, его не надо.

У тебя все глупые, с холодным ожесточением подумал Стефан. Все, кто не потусторонний, как ты, кто не витает духом в иных слоях мироздания, а живет сегодняшним днем, таскает из болота торф и ни бельмеса не смыслит в твоей астрофизике, — все они для тебя не более чем глупые дети, не поумневшие за сорок лет, и я, наверно, в их числе. А ты подумал, умник, что Дэйв бил тебя по роже не только из-за твоего отказа идти воровать бластер? По такой роже тому, кто голодный, бить одно сплошное удовольствие. Они ведь все как один убеждены, что я тебя подкармливаю за их счет, ни один не поверит, что это не так…

Вслух он сказал:

— С Дэйвом мы разберемся. Я, собственно, не это имел в виду. Как дела?

Анджей облизнул толстым языком толстые губы и моментально стал похож на жабу, только что слопавшую вкусного жука и оттого невероятно самодовольную. Всякий знал, что это означает: готов материал для доклада. Пупырь обожал делать доклады. Без сомнения, в такие минуты он ощущал себя серьезным ученым, выступающим перед коллегами, и не снисходил к уровню слушателей. Стефан не раз думал о том, что на Земле Анджей мог бы стать ученым. Может быть, даже крупным ученым. Здесь ему не хватало масштаба исследований и чувствительности аппаратуры.

— Сегодня делаю доклад. По теме — итоговый.

Стефан с трудом удержал себя в кресле. Врет? Нет, он бы не решился… Этот — нет. Кончилось. Не просто очередной доклад, целиком, полностью и в приложениях посвященный очередному уточнению очередной модели, — а итоговый доклад по теме! Окончательный. Финиш. Больше тридцати лет работы, нудной и каждодневной, если считать от того времени, когда Анджей, разобравшись в приборах и собрав крохи наблюдательного материала, слепил кое-как первую модель этого солнца, крайне наивную и даже смешную с позиций сегодняшнего дня. За тридцать лет ему удалось сделать то, на что астрофизики Земли потратили столетие, при том что Солнце устроено много проще этой гнусной звезды. И ведь никто не верил, что получится, сам же Анджей не верил: «С таким барахлом, как наш нейтриноскоп…» А я его заставил, подумал Стефан с гордостью. В этом и моя доля успеха. Иногда это очень важно — заставить.

— Ну? — спросил он.

Жаба поцокала языком. Пупырь наслаждался — держал паузу.

— Вечером расскажу всем. Ты им объяви, чтобы собрались.

— А почему не сейчас?

— Вечером, вечером.

— Мне ты расскажешь сейчас, — медленно и раздельно произнес Стефан.

И тотчас исчезла самодовольная жаба, прыгнула в болото и затаилась — остался лишь нескладный толстый подросток с уродливыми руками и подбитым глазом, очень старающийся не скреститься взглядом с неподвижным взглядом Стефана.

— Ну, может, вечером, а? — проныл он. — Я и не готовился еще…

— Поговори еще у меня, — фыркнул Стефан. — Обойдешься.

Анджей тяжко вздохнул. Его грабили. У него отнимали аудиторию. Трибуну. Но он справился.

— Я это… диаграммы нарисовал… принесу.

— А без диаграмм? — с интересом спросил Стефан.

— Без диаграмм ты не поймешь… Ой, то есть я хотел сказать… я не хотел…

— Уже сказал. Ладно, я не слышал.

И Стефан уступил кресло. Анджей снова вздохнул, но уже не так обреченно, кашлянул, покряхтел в кулак, и кресло под ним, прогнувшись, пискнуло о пощаде. Уродливые лапы легли на пульт с каким-то даже изяществом, а короткие пальцы словно бы удлинились необъяснимым образом по меньшей мере втрое. Кроме Анджея, лишь Стефан, да еще Уве и Донна знали наизусть всю последовательность операций по пробуждению работоспособных остатков корабельного мозга, но Анджей справлялся быстрее.

— Когда-нибудь он точно откажет, — бормотал Анджей. — Не вечный же он… Всякий раз боюсь: а вдруг сейчас, а?

— Не сейчас, — сказал Стефан. Он не был уверен в этом.

Наконец экранчик засветился, тускло и робко, и почти сразу — Стефан не успел заметить, как Анджей это сделал, — на экранчике возникла модель звезды: набор концентрических окружностей в левой части экранчика и плотные колонки цифр в правой. Анджей с облегчением выдохнул, задвигался, усаживаясь поудобнее, и потер руки столь энергично, что Стефану стало даже непонятно, как это все его наросты и болячки не ссыпались на пульт.

— Итоговая модель, — объявил он и повозил толстым пальцем по экранчику. — По сути, это первая непротиворечивая модель нашей звезды и, вероятно, последняя. Лично я думаю, что она верна, причем отнюдь не только в первом приближении. До сих пор мы исходили из естественного предположения, что планета и звезда имеют одинаковый возраст, что вовсе не очевидно и ниоткуда не следует. Будь это так, и прежняя модель была бы хороша. Я, конечно, не утверждаю, что новая модель идеальна, просто с нашей аппаратурой большего не сделать… — Анджей выдержал укоризненную паузу, словно в малой пригодности аппаратуры «Декарта» для астрофизических исследований был виноват не кто иной, как Стефан. Стефан фыркнул. — Возраст планеты нам известен с приемлемой точностью. По-видимому, звезда старше планеты, и если мы это допустим, а мы должны это допустить, то сразу же устраняется ряд существенных расхождений между наблюдательными данными и результатами расчетов, тем более неприятных, что…

— Понес, понес… — морщась, сказал Стефан. — Тебя об этом спрашивали? — Он ткнул пальцем в экранчик. — Это что?

Анджей вмял в щеки воротник — пожал плечами. Вопрос был для него дик.

— Внешняя конвективная зона, что же еще…

— Так. А это?

— Тоже конвективная зона. Внутренняя.

— Две конвективные зоны?

— Так я же и говорю! — закричал Анджей и даже вскочил с кресла, но тут же прикусил язык и сел. Кресло крякнуло. — Третью я не нарисовал, она маленькая и влияет лишь количественно. Тут у меня расчеты, я мог бы подробно…

— Подробно на докладе наболтаешь, — прервал Стефан. — Ты давай самую суть.

— Самую суть я не умею, — уныло признался Анджей.

Стефан махнул рукой. Приходилось терпеть. Если хочешь управлять людьми, нужно уметь снисходить к их маленьким слабостям, а слабости Пупыря еще не из худших. Эта мысль, пока Анджей, ловя за хвост прерванную фразу, кряхтел, облизывал губы и колыхался в кресле, успела прокрутиться в голове Стефана несколько раз. Вот интересно: почему я, собственно говоря, решил, что хочу управлять людьми? Не хочу я этого, с внезапной ясностью понял он. Давно уже не хочу. Устал. Как же вы до сих пор не дотюкали, не допетрили, что не я хочу вами командовать, а мне приходится вами командовать, потому что я не знаю, кем вы станете, когда от вашего зада уберут кнут и покажут путь в кладовку, где хранятся пряники… Нет, не так… Не знаю — так можно сказать при всех, на общем сборе, и это будет неправдой. Знаю. То-то и оно, что очень хорошо знаю.

Потому что мы — общество, подумал Стефан. Без стаи особь погибнет. И человек без общества погибнет тоже, без структуры он погибнет, а структура — это иерархия. Между прочим, ничего умнее метода кнута и пряника человечество в области управления еще не выдумало. Не нравится? Понимаю. Хочешь выжить один? Пожалуйста. Катись! Твой уход ослабит структуру, но ослабить ее НАСТОЛЬКО — твое право. Уходи — и это будет честно. Мы всего лишь люди, дети людей, не требуй от нас большего. Почаще глядись в зеркало и утверждайся в правоте Дарвина.

Пупырь вещал, ворочая толстыми губами. Тыкал пальцем в экран. Звезда старая, ей уже пора сходить с главной последовательности… Развитие внутренней неустойчивости, которая через миллион лет приведет звезду к фазе красного гиганта… Стефан механически кивал, когда Анджей к нему поворачивался. Да… Миллион лет — срок, прямо скажем, замечательный. Приятно планировать будущее на миллион лет… Ну же, дальше! На кой ляд мне знать об исходных аномалиях протозвездного облака? Дальше! Как он квакает, как он мямлит, этот карманный Эддингтон! Неудивительно, что когда-то на доклады этого олуха ломились с ожиданием и надеждой, а ныне приходится загонять едва ли не палкой — у каждого враз находится неотложное дело… Так. Спектр фотонный, спектр нейтринный, околополюсные инверсии… Это уже ближе к теме. Еще Аристид Игуадис понял, что разгадка в звезде, а не в мифических местных вирусах и не в скороспелой мутации вирусов земных, и даже пытался начать подготовку «Декарта» к взлету, но отца уже не было в живых, и Хансена не было, и Шварцбаха не было, а Максименков умирал среди запертых в изоляторе, и Игуадис один, конечно, не справился… Дальше! У-у… Кто даст мне терпения? Теперь циклы активности… Аномальные ядерные реакции в подповерхностном слое, редчайшая картина изумительной красоты… Скотина! Значит, ты полагаешь, что вспышка, истребившая девять десятых видов живых организмов на этой планете и продолжающаяся по сей день, — красива?! Думай, балбес! Не ляпни такое вслух в присутствии Дэйва: он тебе за одно это словечко и второй глаз уделает — в окуляр не влезет…

— Стоп! — холодно сказал Стефан. — Я про вспышку который год уже слышу. Меня не интересуют процессы. Меня интересуют выводы. И прежде всего: когда?

Анджей раздулся и побагровел: начальство опять помешало. Анджей с оскорбленным видом выразил начальству претензию. Анджей перешел на официальный тон. Анджей заявил, что готов, памятуя об убого-утилитарных запросах капитана, специально пояснить: возраст вспышки, если капитану угодно называть так кратковременную спектральную аномалию данной звезды, не превышает полутысячелетия, что помимо астрофизических расчетов подтверждается прямым анализом возраста костных останков вымершей фауны. Что же касается материй, связанных с механизмом воздействия аномального спектра звезды в период вспышки на биологические объекты, то он, Анджей, если капитану угодно знать, подобными материями никогда не интересовался, не интересуется и впредь интересоваться не намерен, он не врач и не биолог, — пусть Маргарет рассказывает любопытным про биологические механизмы, если только сама поймет, хотя, по правде сказать, где уж ей понять, коли она даже руки ему, Пупырю, вылечить не может… И ноги.

Стефан схватил Анджея за воротник. Рывком приподнял — затрещали швы, — встряхнул с усилием. Анджей задушенно молчал, выкатывал глаза и демонстрировал полную готовность отвечать незамедлительно и по существу.

— Я тебя спрашиваю, — прошипел Стефан, с наслаждением комкая и крутя ворот, — когда кончится вспышка?

Он разжал пальцы — кресло под Анджеем хрюкнуло. Анджей натужно заворочал шеей.

— Э-э… лет через триста. Собственно, триста лет — нижняя граница оценки… Может быть, и через пятьсот. Тут у меня расчеты, а их точность определяется…

— Подавись своими расчетами, — сказал Стефан, остывая. — Триста лет — это достоверно? Не меньше?

Анджей покивал. Он еще что-то говорил, но Стефан уже не слушал. Остальное не казалось существенным. Окончательный ответ был получен — ясный, точный и беспощадный. Триста лет. Этого достаточно. Хватило бы и пятидесяти. Стефан почувствовал, что лоб у него взмок, и смахнул пот ладонью. Он подозревал, что ответ будет именно таким, и был готов его принять, но сейчас ощущал в себе потерянность и пустоту. Оказывается, все это время он ждал чуда… Мы все останемся на этой планете, подумал он. Пусть мы старимся медленнее, чем люди на Земле, но, оставаясь детьми, мы все-таки старимся… Мы умрем маленькими морщинистыми старичками. У нас никогда не будет потомства — вот и ответ тем, кто еще не устал считать нас основателями новой колонии. Мне первому, но мне же и последнему…

— Ты вот что… — Стефан навис над Анджеем, дыша в лицо. Он вколачивал слова, как гвозди. — Запомни как следует: никакого доклада не будет. Ни слова, ни звука. Кроме тебя и меня, об этом не должна знать ни одна живая душа. Можешь заниматься чем хочешь, но будешь делать вид, что работаешь над уточнением модели. Год будешь уточнять. Два. Сколько потребуется. Проболтаешься — пойдешь на торф. Я не шучу.

Анджей молчал, разинув рот.

— Ты хорошо понял?

— Да. — Анджей судорожно сглотнул.

— Вот и чудесно.