Глава пятая,
в которой мы переходим границу, но беды наши еще не кончаются
Граница – она лишь черта на карте. Между провинциями и то по старинке рисуют рубежи. А порой сцепятся префекты и графы, так дело доходит до самых настоящих войн… будто не все равно, кто больше дани для Дома соберет.
Но между Державой и Руссией, между Державой и Османской империей границу по-настоящему охраняют. Ничего не поделаешь, всякое в прошлом бывало. И пусть сейчас Владетель с Ханом и Императором любезными посланиями обменивается, но это строгости не отменяет.
Теперь же из-за нас границу охраняли как никогда.
Перелески здесь были вырублены, поля – выкошены. И прямо по этой неживой полосе земли пролегала полоса мертвая – выжженная, черная, просматриваемая во все стороны. Каждый километр вдоль границы стояли высокие смотровые вышки, и на площадке я разглядел не то двух, не то трех стражников. Кажется, у одного даже пулевик с собой был…
– Днем никак не пройти, – сказал я. – Гляди, Хелен…
Мы лежали в самом конце распадка, скрытые высокой травой. Хотелось верить, что скрытые надежно…
Летунья кивнула. Взгляд ее, пристальный и вдумчивый, обежал вышки и остановился на угрюмом здании, притаившемся у кромки леса.
– Барак видишь, Ильмар? Это пост Стражи. Когда границу усиливают, то на пост помещают человек восемь – десять. Чуть что – с вышки подают сигнал, они бросаются на перехват. – Она поморщилась, добавила с неохотой: – И еще должны быть конные разъезды. С интервалом в четверть часа, с полчаса… Стопчут.
– Нам отсюда до границы бежать минут десять – пятнадцать, – прикинул я. – Да и потом… чтобы от пуль скрыться… Хелен, а где османские пограничники?
– У них другая тактика, – отозвалась Хелен. – Их посты стоят в километре от нашей границы, там тоже вышки… вон, видишь, навесы виднеются, круглые такие? Если что – высылают янычаров на перехват. А к ночи выставляют вдоль рубежа секреты с собаками.
Былое воодушевление начало меня покидать.
– А денег у тебя не осталось, Хелен?
Летунья иронически посмотрела на меня:
– Остались. Это Арнольду спасибо… он у баронессы подарок вытребовал к свадьбе. Ну и оставил мне на сохранение.
– К свадьбе? – не понял я.
– Да какая разница, что сумасшедшей старухе сказать? – вскинулась Хелен. – К свадьбе. Бабка-то не бедная, пришлось – так я бы ее сама обворовала.
– Конечно, я вор… – пробормотал я.
Хелен наклонила голову, ожидая.
– Но такой хитрости бы не придумал, – закончил я.
Удовлетворенная летунья кивнула. И сказала:
– Подкупить не удастся. Это одного человека деньгами соблазнить легко. А там – десятки… друг друга испугаются. Да и нет у нас такой прорвы марок.
Замолчав, она мрачно уставилась на сторожевые вышки.
– Марк, есть у тебя какие мысли? – позвал я.
Мальчишка не ответил. Я обернулся и увидел, что Маркус сладко спит, подложив руку под голову.
– Пусть, – сказала Хелен. – Он на ногах еле держится, ты его совсем загнал.
– Да я не прочь, чтобы Маркус ехал в дилижансе на мягких подушках, – сказал я. – И мы где-нибудь рядом… Хелен? Дилижансы тут наверняка ходят…
– И что нам с того?
Я молчал. Думал.
Границу, конечно, закрыли. Для простых граждан, что из села в село собрались сходить… народ-то что на этой, что на той стороне – весь родственными узами перевязан.
А дилижансы, что ходят между державным Аквиникумом и османскими Тимишоарой, Крайовой или Софией, вряд ли остановят. Там публика серьезная. Досмотрят, но…
– Нет, не думаю, – сказала Хелен, будто мысли прочла. – Слишком ставки высоки. Я тебя уверяю, Ильмар, все дилижансы сейчас стоят в ближайшем от границы селе. А если уж и пропускают – то с полным досмотром, даже мышь не спрячется. Ильмар, не надо напрасных надежд.
– Но должен же быть путь? – спросил я.
– Дождаться ночи… – Хелен сама покачала головой. – Ох не знаю… Тех солдат или нашли, или вот-вот заметят. Сразу станут нас искать, прочешут весь район. Даже если не догадаются, кто и куда нас вывез, все равно наткнутся.
– Не в бой же на стражников идти? – воскликнул я. – Тут никакая отвага и сноровка не помогут!
– Не помогут, – согласилась Хелен. – Да и с тем ирландцем не помогли бы. Вот алчность – помогла… Давай не придумывать авантюр, Ильмар. Будем все же ночи ждать.
Я молчал, не спорил, хотя и понимал – ждать ночи смертельно опасно.
– Интересно, что командиры пограничной страже сказали… – размышляла вслух Хелен. – Саперам – почти что правду. Может, и им… Хотя, с другой стороны, легионеры и Стража – разница большая…
– Хелен, а что произойдет, если упадет вышка? – спросил я.
– Какая?
– Ну, одна из сторожевых. Или лучше две.
Хелен задумалась.
– Две – это уже не случайность. Решат, что диверсия.
– Чья?
Летунья пожала плечами:
– Ну, чья… Османская. Насторожатся… да нет, Ильмар… суматоха будет, но нам от того только хуже!
– А если еще и у осман вышки упадут?
Хелен пожала плечами:
– Вышлют к границе патрули. Но…
Я повернулся и подергал Маркуса за плечо. Мальчишка открыл глаза.
– Силы есть? – спросил я без обиняков.
– Какие? – со вздохом ответил Маркус вопросом на вопрос.
– Марк, мы снова в ловушке. Не хуже той, подземной.
Тоскливо он на меня смотрел. Тоскливо и загнанно. Но я сейчас жалости поддаваться не мог, она нас только к смерти могла привести. И потому сказал жестко:
– Тебе придется сделать еще кое-что. Потруднее… чем в катакомбах.
– Говори, – попросил Маркус.
– Видишь вышки?
Он кивнул. И тут же замотал головой:
– Нет…
– Не сможешь?
– Ильмар. – Маркус наморщил лоб, будто пытаясь облечь в слова те ощущения, которые никогда вслух не высказывал. – Чем дальше, тем тяжелее тянуться Словом. Я не смогу взять вышки на Слово.
– Вышки – не надо! Вытащи все гвозди из досок. Чтобы вышки рассыпались.
Маркус неожиданно улыбнулся:
– Как епископ Геллерт?
– Да. Тоже слышал эту легенду?
– Мне Арнольд рассказывал…
Маркус приподнял голову, осматриваясь. Кивнул:
– Да. Я смогу.
– И сознание не теряй, – велел я, будто раньше Маркус по собственной воле лишался сознания. – После этого тебе придется дотянуться до тех вышек… османских…
Он очень долго молчал. Потом сказал:
– Верни Книгу.
Я повиновался.
Маркус не стал ее открывать и читать, как я вначале подумал. Просто взял в ладони, подержал немного, закрыв глаза.
И сказал:
– Не знаю. Может быть, сумею, может быть, нет.
Хелен хотела было что-то сказать – я остановил ее взглядом. И прошептал:
– Марк, ты помнишь свои сны?
– Да, – не уточняя, какие, ответил он.
Мы оба знали, о чем речь…
– Он ждет, – сказал я. – Две тысячи лет – ждет. В Холоде. В аду.
– Я тоже – в аду, – вдруг прошептал Маркус.
– Ты – не он. – Я взял его за худенькие плечи, сжал пальцы, понимая, что причиняю боль. Но только боль сейчас могла нам помочь. Корысть и страх, боль и жестокость. Чужая кровь, что сейчас прольется вместо нашей… – Ты другой, Маркус. Тебя тоже не спросили, хочешь ли ты прийти. Но ты пришел, ты начал свой путь. Теперь – терпи.
– Я терплю.
– Я бы сделал все сам, Маркус. Все, что в человеческих силах. Но тут не хватит человеческих сил. Нам надо отвлечь Стражу – и нашу, и османскую…
Маркус открыл глаза. Посмотрел на меня – и горько улыбнулся.
– Сейчас?
– Да, – сказал я.
Хелен торопливо сказала:
– Но ведь если это не поможет, мы только выдадим…
Маркус ее уже не слушал. Он протянул вперед руку, и глаза его выцвели, утратили жизнь.
Ничего не происходило. По-прежнему стояли на вышках караульщики.
– Готово, – сказал Маркус.
Я уставился на вышки, ничего не понимая. Почему они не рассыпаются?
И тут один из караульных сделал шаг.
Вышка зашаталась. Будто построенный из спичек домик, что пребывал в шатком равновесии, пока на него не села муха.
До нас долетел пронзительный вопль, лишь чуть смягченный расстоянием.
А следом – негромкий хруст, будто раздраженно газету комкают.
На второй вышке охранники бросились к перилам, пытаясь разглядеть, что происходит. И тут же полетели на землю – перила рассыпались у них под руками.
– Давай… османские… – скомандовал я.
Две сторожевые вышки грудой дров валялись на земле. Клубы пыли плыли в воздухе – и впрямь можно поверить, будто под них слабенький фугас заложили…
– Есть… – прошептал Маркус.
Я обхватил его, чтобы Маркус не упал лицом в землю. Но удивительное дело, он сознания не потерял. Лишь лицо стало бледным, дышал он прерывисто и часто.
С горизонта исчезли площадки османских вышек.
– Только бы вышло… – пробормотала Хелен, с тревогой глядя на Маркуса.
– Уже вышло, – сказал я.
– Это полдела, надо, чтобы стражники сцепились друг с другом, – отрезала Хелен.
Кивнув, я стал наблюдать.
Некоторым стражникам повезло. Двое отползали от дровяных куч, в которые превратились вышки. Один отбегал, даже не прихрамывая. Из барака выскакивали стражники с мечами наголо. Я насчитал полную дюжину. У одного даже был пулевик.
Ну и застава!
– Гляди! – Хелен указала в сторону.
Вдоль границы скакал разъезд – десяток всадников. Кони казались бодрыми – видно, пришпорили их, только увидев падающие вышки. Возле первой двое спешились и стали разгребать завал. Один из всадников вдруг остановился, крикнул что-то и поскакал обратно.
К заставе, за помощью. Даже не надо гадать.
Мы ждали.
Времени у нас было – ну с полчаса, при самом хорошем раскладе. А потом соберется здесь столько Стражи, что ноги бы унести…
Тем временем показались и османские пограничники, вынеслись на рысях из чужих перелесков. Их было больше – десятка три, все конные. Вряд ли они всерьез считали, что их вышки обрушили державные диверсанты. Но что были взбудоражены и напряжены – это уж точно.
Ясное дело, наша Стража появление янычаров без внимания не оставила. Несколько человек продолжали возиться с рухнувшими вышками, но большая часть, включая всех всадников, выдвинулась навстречу.
Так они и гарцевали по низкой траве, вдоль черной горелой полосы, не отнимая рук от оружия, но и в схватку вступать не спеша. Все-таки мир нынче, пусть Держава от своих претензий на южные земли не отказалась…
– Они не станут, не станут драться. – Голос Хелен от напряжения стал чужим и злобным. – Что же ты наделал Ильмар, ты все испортил!
Я не отрываясь смотрел на пограничников. Оттого и не понял сразу, что произошло. Тяжко, будто старик, вздохнул Маркус. Крепким словцом ругнулась Хелен.
Один из наших стражников, нелепо взмахнув руками, крутнулся и упал с лошади, успев лишь вскрикнуть от неожиданности. Так кричат, получив в грудь арбалетный болт.
Или – когда исчезает под тобой надежно притороченное седло.
Громыхнули два выстрела подряд – наши стражники падение всадника случайностью не сочли. Выстрелы были удачны. Под одним янычаром убило лошадь, другой – схватился за плечо, а конь его, почуяв слабость седока, сам развернулся и понесся прочь от боя. Остальные, обнажив кривые сабли, ринулись через границу. Черный пепел взвился под копытами коней.
Наш разъезд не струсил. Сверкнули стальные палаши, выкрикнул команду старший – и неполный десяток державной Стражи поскакал навстречу врагу.
И хоть это было неправильно, и даже стыдно было бы мне, самому затеявшему эту свару, восхищаться отвагой пограничников – я восхитился.
Никаких надежд они не питали. Разве что получить не смертельную, пускай и тяжкую рану, упасть, да уцелеть в горячке боя и танце копыт.
Опустились палаши, упали сабли. Человеческий крик и лошадиное ржание слились воедино, верховые смешались, закружились – и державных всадников осталось трое или четверо. Но уже бежали к конным солдаты, обученные драться против кавалерии, и, перезарядив пулевики, готовились дать новый залп наши стрелки…
– Ильмар!
Хелен зло толкнула меня в плечо, и я сбросил оцепенение. Вот он наш шанс, единственный. Пока граница не просматривается с вышек, пока все ближайшие пограничники заняты в смертельной сече. Я вскочил, поднял беспамятного Маркуса. Он все-таки лишился сознания – забрав на Слово седло нашего всадника.
Мы побежали к границе.
Лишь один из пограничников заметил нас. Окровавленный османский янычар, на миг вырвавшийся из кровавой схватки. Он придержал коня, решая, что делать. Промедление стало для него роковым – кто-то из державных пограничников успел перезарядить пулевик и выстрелить.
Остальным было не до нас. Они были слишком заняты, убивая друг друга.
Только в детские годы, слушая рассказы пастыря или учителя о чужедальних странах, можно верить в силу граничной межи. Мол, до нее наша земля, правильная и понятная, а сразу за ней – странные языческие земли.
На самом-то деле, чем ближе к границе приближаешься, тем меньше вокруг родного и привычного. Вот взять Паннонию – вроде как наша земля, и вера у всех правильная, и Стража на улицах привычно-вороватая, и деньги привычные… а все-таки чувствуется – край Державы. И на романском мало кто говорит, и обычаи непривычные, и кухня своя.
А перейдя границу, не сразу понимаешь, что попал в чужие края. Деревья вокруг те же, и солнце не успело сдвинуться на небе, и тот порыв ветра, что застал тебя на державной земле, веет и на чужой. И лица у людей те же, и язык поначалу схож. Не зря говорят: если будешь путешествовать пешком, то весь мир обойдешь и не заметишь, как меняются наречия.
Так что граница на самом деле не стена, разделяющая свое и чужое. Скорее – горный хребет, перевалив который надо еще немало пройти – чтобы ощутить чужую землю.
Мы прошли немного. Километров пять-шесть. Самая большая удача была в том, что удалось миновать разрушенные Маркусом сторожевые вышки незамеченными – видно, все османские пограничники бросились к рубежу. Миновали неширокую, но густую полоску леса. Нарочно его насадили, что ли? Вражеской коннице преграду создавать, а заодно как укрытие для стрелков…
Дальше пошли поля сладкого перца – по осеннему времени уже убранные, лишь иногда мелькал среди листвы сочный красный бочок. По утоптанной, хотя и пустынной дороге мы двинулись на юг. Я шел за Хелен, нес, перекинув через плечо, Маркуса. Рука уже онемела, но отдыха я себе не давал. Вот ведь незадача: будь младший принц лет на пять-шесть младше, так куда легче бы пришлось…
– Ты нормально, Ильмар? – спросила Хелен. Поняла, что силы мои переоценивать не стоит.
– С трудом, – честно признался я. – Но еще немного пройду.
– Что теперь делать-то, – вслух рассуждала Хелен. – По-османски я десяток фраз знаю, да и все. Деньги у меня еще есть, но деньги державные…
– Как здесь относятся к чужестранцам? – спросил я.
– По-разному. Если выправлено разрешение на въезд – так никто не обидит. Если нет… – Хелен покачала головой. – Османы лазутчиков побаиваются.
– Но ходят же сюда контрабандисты, торговля опять же…
– У контрабандистов – половина родственников здесь живет. Тоже мадьяры, только другой веры. Сам знаешь, раньше эти земли под Державой были. Та же самая Паннония.
– Да? – поразился я.
Хелен вздохнула. Оглянулась – ничего подозрительного не заметила и заговорила:
– В тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году, при Сенготарде, османы разбили державные войска и захватили земли почти до Варшавы. Потом их под Веной разбили… потом Держава с Ханством в Священный Союз объединилась, у Ханства тоже на осман зуб был. Ну и погнали… Большую часть Паннонии вернули, руссийцы Азов и Кавказские горы захватили. А в Трансильвании османы встали насмерть. В реке Днестр вода от крови покраснела – столько там осман и руссийцев полегло. И у нас тоже… немало. Вот и заключили в тысяча шестьсот девяносто девятом году Карловацкий мир.
– Это я знаю. Только ведь Карловацкий мир – это когда мы все свои земли вернули!
– Не все. Мы Паннонию не всю вернули, и Трансильванию не отбили. Ханство как ни зарилось на Болгарию, тоже ничего не добилось. В военных училищах, Ильмар, историю честнее излагают.
Летунья помолчала, после чего, уже бодрее, добавила:
– Нам одно на пользу, Ильмар. Со времен Махмуда Справедливого османы перестали покоренные народы насильно в свою веру загонять и свой язык навязывать. Так что здесь и впрямь не османы, а мадьяры и румыны живут. Все проще.
– Был бы с нами Петер… – сказал я. И замолчал. Где он сейчас, исцеленный Жераром юноша? Бредет подземными ходами? Или лежит в каменной могиле?
– Был бы… – эхом откликнулась Хелен. – И еще Арнольд, чтобы Маркуса нести. И еще руссийский шпион, чтобы в тайных местах останавливаться. И Жерар, и Луиза…
Она остановилась, глянула на меня и предложила:
– Давай отдохнем, на тебе уже лица нет.
Мы отошли в сторону от дороги, сели среди кустов, так, чтобы успеть вовремя затаиться при опасности. Маркусу я положил под голову скатанную куртку, смочил водой из фляжки губы. В сознание не приходил, но и умирать не собирался. Да и выглядел спящим, а не лишившимся сознания.
– Думаю, он скоро проснется, – сказал я.
Хелен кивнула. Тоже легла, глядя в небо. Улыбнулась чему-то.
– Планёр бы тебе… – догадался я.
– Да. Через час были бы в Крайове… Ильмар?
– Что?
– Знаешь, чем хорошо в армии?
– Обед всегда вовремя дадут, – буркнул я. Больше ничего хорошего мне не вспоминалось.
– Да нет. – Хелен тихо рассмеялась. – Как раз с обедом не всегда получалось… Тем хорошо, что не надо себе голову лишним забивать. Задачу поставили – выполняешь. Не можешь выполнить – умираешь или под трибунал идешь. Но невозможного делать не заставят. Лететь без планёра не прикажут, стрелять без пороха не велят. А тут мы… только этим и занимаемся.
– Это тебе, офицеру, так кажется, – съязвил я. – Нас только и заставляли, что с голыми руками против сабель и пулевиков воевать.
– Ильмар…
Я глянул на нее.
– Придумай что-нибудь, Ильмар. У меня не получается. Вот перешли мы границу, и что теперь? Чужая страна, да еще после схватки этой переполох начнется…
– Придумаю, – пообещал я. – Нам главное, чтобы Маркус в себя пришел, и своими ногами идти начал, поверь.
– Я смогу, – произнес слабый голос.
Хелен резко привстала. Маркус, хоть и с натугой, тоже приподнялся и сел. Прижал ладони к вискам, будто с мигренью борясь, потом улыбнулся:
– Смогу.
– Ты быстро оправился, – только и сказала Хелен.
Маркус кивнул. Спросил:
– Все нормально? Мы в Османии?
– Да, но еще недалеко от границы. – Хелен остановила его попытку встать. – Ты бы полежал, Маркус.
Он не стал спорить. Хелен нежно, словно мать, обтерла ему лицо смоченным в духах платочком. Запах, прохладный и тонкий, вмиг поплыл в воздухе, заглушая тяжелый дух осеннего поля.
– Твоя сила очень быстро растет, Маркус, – сказала она. – Ты заметил, стоит тебе преодолеть себя, приложить усилия – и ранее недоступное становится простым?
Марк улыбнулся.
– Возможно, нам даже не придется ждать твоего возмужания, Маркус, – рассуждала вслух Хелен. – Когда ты сможешь полностью овладеть Изначальным Словом, выучить его в совершенстве…
– Я и так его знаю, – поправил Маркус. – Дело в другом. Вот ты можешь поднять десять килограммов. И двадцать можешь. И тридцать, наверное.
– И пятьдесят смогу, – уверенно сказала Хелен. – На высоте рули тягать – не каждый мужик сумеет.
– А сто? – спросил Маркус. И не дожидаясь ответа, пояснил: – Я знаю, как взять на Слово… ну, все что угодно. Но не могу. Пока.
– Но уже скоро сможешь, – сказала Хелен. – Не теряя сознания, не уставая… так?
– Угу.
Они разговаривали, а я осматривал окрестности. Но все пока было спокойно. И я спросил, скосив взгляд на Маркуса:
– А к чужому Слову сможешь дотянуться?
На этот раз Маркус ответил не сразу. Трудно слепому объяснить, какого цвета у него глаза…
– Когда тянешься в Холод, – сказал он наконец, – то словно бы на ощупь ищешь. Представь, что положил что-то в темной комнате, а потом пытаешься найти. Если помнишь, что ты ищешь, или где оно лежит – то нетрудно. А чужое Слово… наверное, надо, чтобы свет зажегся.
– Скорее бы. Даже если ты сумеешь Словом целую армию разоружить – это не выход. Голыми в бой пойдут и сомнут. Руки тебе свяжут, рот заткнут – вот и все, ничем Слово не поможет. А вот когда у тебя будет власть над всеми сокровищами мира…
Маркус все-таки сел, досадливо отстранив пытавшуюся остановить его Хелен. Сказал:
– Нам надо быстрее добраться до Крайовы. Я уверен, все остальные сумели спастись… и они будут нас ждать.
И такая уверенность слышалась в его голосе, что я поверил. Без остатка, будто дурным сном были рушащиеся стены катакомб, заполнившая воздух пыль и чей-то отчаянный крик…
– Тогда в путь, – сказал я. – Нам бы тоже спастись не мешало.
