Глава третья,
в которой динамит крушит скалы, но Слово оказывается сильнее
Сон на холодных камнях отдыха не приносит, и поутру я чувствовал себя едва ли бодрее остальных. Всю ночь я просидел у воды, слушая мерный перестук капель. Вначале, пока горела свеча, при свете, потом – в темноте.
И о чем я думал, сам поутру понять не мог.
Луиза суетилась, то разминая Арнольду спину, то массируя Антуану ноги. Похоже, идея служения овладела ею в полной мере. Ох… дурное это дело – лепить свою судьбу с чужой. А Луиза явно старалась поступать как Сестра. Быть каждому доброй матерью и заботливой сестрой…
Не так все это должно быть. Не так!
Две тысячи лет назад что-то не сложилось. И нельзя нам сейчас ступать в отпечатки чужих шагов. Иначе – воцарится Маркус на престоле, издаст новые законы – мудрые и справедливые, подарит Слово – всем и каждому… вот только добра на земле больше не станет.
Но вслух я этого не сказал. Попрыгал, мышцы разминая, получил от Комарова кусок лепешки с круто перченым сыром и копченым мясом, запил скромный завтрак водой из озерца. Проводник наш, увидев порушенный каменный ледок, изменился лицом. Обвел всех страдающим взглядом, но ругаться не стал.
Чего уж теперь, поздно ругаться.
Через полчаса, сделав все утренние дела, мы вновь отправились в путь. В том же порядке, разве что Луиза теперь шла с Арнольдом, а Хелен с Антуаном.
– Ильмар, знаете, я привыкаю, – сказал вполголоса Петер. – Как-то забылось, что над нами камень!
И тут же сдавленно охнул, ударившись головой о низкий свод.
– А ты не забывай, – посоветовал я. – Бояться – не бойся, а забывать не стоит.
– Угу… – потирая лоб, пробормотал Петер. – О… больно-то как…
– Достань железную да приложи, – посоветовал я. За голову нашего гениального толмача я не переживал, наоборот, повнимательнее теперь будет. Меня больше интересовал коридор, по которому мы шли.
Это снова была штольня, пробитая человеческими руками. Исчезли каменные сосульки, исчезли неровные стены и причудливые своды. Вот следы от кирки, вот дырки от клиньев, которые поливали водой и щепили камень. Вот оставлена каменная колонна, подпирать свод. Значит, старая каменоломня тех лет, когда без пороха и динамита обходились…
– Фарид! – крикнул я. – Это куда мы вышли?
Не похоже было, что руссиец ходил здесь раньше, но вот по каким подземным местам пролегает дорога, явно был наслышан.
– Каменоломни! – бодро выкрикнул Комаров. – Мы на полпути к границе, господа! Здесь довольно легкий участок, десять километров пройти – как по бульвару продефилировать.
– А на рудокопов не наткнемся?
– Давным-давно все заброшено, – ответил Комаров. – Когда-то тут были железные жилы, вот и добывали руду. Потом камень, когда Аквиникум активно строился. А сейчас… даже на поверхности вход закрыт.
Все и впрямь шли бодрее. Бульвар не бульвар, но здесь и каменный пол был ровнее, и ход не столь извилист, как в природных катакомбах. Я-то уже давно в ритм втянулся, это как в строю по дороге маршировать – глаза смотрят, ноги ступают, а голова свободна. Хочешь – песню сочиняй, хочешь – размышлениям об окружающих красотах предавайся.
Только как в строю почему-то не о пейзажах думается, а о работающих на окрестных полях селянках, так и сейчас. Смотрел я в спину Хелен и размышлял о самом что ни на есть фривольном и легковесном.
Не пойму я ее. Значит для нее что-то вор Ильмар или же пустое место, один из случайных любовников. Вот и при встрече главная ее мысль была об одном: предатель я или нет.
Наверное, ничего я не значу.
Хотя, с другой стороны, а чего ж тут обижаться? Я тоже сердечными муками не терзался. Переживал, вспоминал, но спокойно, обыденно.
Трудное это дело – любить. Хоть человека – грубой плотской любовью, хоть страну свою – преданным сыновним почтением, хоть Господа – всем сердцем и душой.
Любил я когда-то женщину, сопляком безбородым был, а любил самозабвенно… Ушла та любовь. Одни подруги по городам остались.
Любил я когда-то Державу. Молодой, сильный, глупый… Где та любовь? Бегу от Стражи, поперек воли Дома иду.
Любил я Искупителя с Сестрой. Вор, тать, но любил, как мог. Вот только уже и зарекаться наперед боязно. Не я ли из Урбиса убежал, пренебрег наказанием?
А самое странное, что чем выше любовь, тем легче ее предают. Господа любят, но ради страны – монастыри разоряют, все заповеди нарушают! Державу любят, но ради любимой и страну предадут, и в чужую веру уйдут! Будто смеется любовь над всеми законами. Чем она чище и светлее, тем труднее ей следовать.
Только Искупителю было доступно всех любить одинаково. Да и то… не ради Сестры ли он силу свою проявил?
Может, и впрямь человеку надо лишь тех любить, кто рядом с ним? А уж из этого пойдет и любовь к стране, и любовь к Богу. Не вмещается в человеческой душе любовь подлинная, всеобъемлющая. Не наш это удел…
– Ильмар, о чем ты задумался?
Я глянул на Петера. И ответил серьезно:
– О любви. Скажи, ты ведь любишь Илону?
– Да.
– Но ты оставил ее и пошел с нами. С преступниками.
– Я обязан Жерару, – помолчав, отозвался Петер. – Я… не хочу жить с долгом в душе. Илона понимает.
– Значит, просто долг? А если станет выбор, кем пожертвовать – Жераром или Илоной?
– Зачем тебе это? – неожиданно жестко сказал Петер.
– Понять хочу. Не тебя, ты человек хороший. Вообще понять.
– Я готов отдать жизнь за его преосвященство, – сказал Петер. – И за Илону – тоже готов.
– А если выбор станет, за кого отдавать?
Идущий впереди Жерар с любопытством оглянулся. Оглянулся и Луи, даже оскалился в добродушной ухмылке. Верна моя догадка, он, как и Петер, был когда-то Жераром к жизни возвращен…
– За Илону, – сказал Петер. – Простите, ваше преосвященство.
– Не за что прощения просить, это в природе человеческой, и значит, угодно Господу, – отозвался Жерар. – У вас диспут о морали?
– Любить прежде всего надо Господа, – встряла Луиза. – А уж из этой любви проистечет все остальное…
И в этот миг все вокруг затопил низкий гул. Звука никакого не было, лишь наши шаги, голоса да шумное дыхание. Гул шел из камня, тряской отдаваясь в ногах.
– Землетрясение! – взвизгнул Петер. Все его страхи разом ожили, он рванулся, не глядя куда, я едва успел ухватить его за воротник и встряхнуть.
Все остальные застыли, оцепенев. С потолка с шуршанием сыпались песчинки и мелкие камешки. Не сильно так сыпались, бежать пока не требовалось.
Да и куда бежать, если нас под землей застигла подземная дрожь?
– Спаси и сохрани, – произнес Жерар, складывая руки святым столбом.
Дрожь утихала, казалось, слова епископа утихомирили недра земные, словно разгоряченную толпу.
Хелен едва слышно всхлипнула. Побелевший Маркус озирался, будто решая, к кому за спасением кинуться. Петер вяло дергался, безуспешно пытаясь освободиться от моей руки.
Но больше всего мне не понравилось поведение проводника.
Он был растерян. Крутил головой, не хуже Маркуса, вслушивался, потирал небритый подбородок. В пещерах проводник себя как дома чувствует, так неужели его ни разу не заставал подземный толчок? Ну если даже не заставал – неужели друзья-контрабандисты про такое ему не рассказывали?
Проводник быстро-быстро заговорил по-мадьярски.
– Переводи! – встряхнул я Петера. – Ну!
– Это не похоже на землетрясение, – слабым голосом пробормотал Петер, – мать вашу, не похоже, одиннадцать проклятых и Сестра-потаскуха, земля не так трясет!
Ну, с нервами у всех сейчас несладко было, но я едва себя сдержал. За такую безбожную брань я бы проводника всласть мордой по камню отвозил!
Луи, кажется, пришла в голову та же идея – он вопросительно смотрел на Жерара, крутя в руках свой святой столб. Но Жерар молчал, щурился, будто его посетила очень и очень неприятная мысль.
Проводник заговорил снова, и Петер опять перевел, уже немного оживая:
– Бежать надо, бежать быстрее. Это не земная тряска…
Гул прокатился снова. Будто бы сильнее… да и впрямь с потолка посыпалась щебенка, я вскинул руки, закрывая голову. И увидел, будто во сне, как Хелен поправила прическу и озабоченно достала из волос камешек размером с перепелиное яйцо. Хорошо, что крепкая коса была на затылке узлом скручена.
– Ровно двенадцать часов, – вдруг сказал Жерар. – Заброшенные каменоломни.
Все мне стало ясно.
Недооценил руссийский шпион нашу важность для Державы. Не догадался, с каким остервенением сонная мадьярская Стража кинется нас искать.
Проследили нас до театра, значит. Вытрясли из незадачливых контрабандистов всю душу, выяснили, куда и как мы ушли. Следом-то гнаться – шанс на успех невелик.
А вот пригнать саперов к заброшенным каменоломням, через которые мы неизбежно пройти должны, – это дело другое. Вот почему ровно в полдень все началось – как-никак армейская дисциплина. Легионеры здесь стоят хорошо вооруженные, граница рядом. И нехватки в порохе и динамите у них нет.
Хватит, чтобы все штольни обрушить, завалить камнями.
Вот до чего дошло. Совсем уже не важно, живыми нас взять или похоронить заживо.
Главное – из Державы не выпустить.
Любовь к Господу – она всегда перед любовью к государству отступает.
– Армия взрывает шахты, – надтреснутым голосом произнес Антуан. – Верно? Нам… нам следует торопиться.
И проводник, похоже, это понял. Крикнул – тут и перевода не требовалось и кинулся вперед.
Все мы – следом.
Может, со стороны это смешным бы показалось. В глухих подземных штольнях, темных и пустых, где даже летучие мыши брезговали гнездиться, металась без малого дюжина человек. Два фонаря как могли разгоняли тьму, но без проводника-мадьяра спастись было немыслимо. Только он знал, как выбираться из ловушки.
А взрывы все гремели, временами сливаясь в единый, отовсюду идущий грохот. Наверное, тут был десяток штреков, к поверхности ведущих, и у каждого сейчас работала бригада саперов. Бросали вниз пакеты со взрывчаткой… а может, заранее успели фугасы заложить, теперь лишь поджигают запальные шнуры…
В одном нам везло – каменоломни еще держались. Древние они были, сотни лет назад прорубленные. Никаких хилых деревянных подпорок, никаких крепей. Камень сам себя держал… пока держал. Отлетали мелкие камни, но своды пока не падали нам на головы.
Мелким камнем ударило в плечо Антуана.
Мелким – с кулак.
Старик охнул, приседая. До сих пор он старался бежать наравне со всеми, узость коридора в том помогала немало. Но тут у него подкосились ноги.
Арнольд, обернувшийся на звук, долго не раздумывал. Сгреб старого летуна в охапку, забросил на плечо, будто ребенка, и снова рванулся вперед. Пригибаясь, потому что ему и без того приходилось беречь голову от низких сводов.
Одно радовало – страх был, но паника еще не началась. Никто в истерике не бился, без чувств не падал, за сердце не хватался, дурным голосом не выл. Когда приходит настоящая беда и жизни грозит опасность – такое часто случается. Сам как-то видел: на ярмарке, среди шумного гулянья, свалилась молодая дамочка с карусели, с десятиметровой высоты. Так она на лету ногами за балку уцепилась, покачалась, будто циркачка на трапеции, и спустилась благополучно – несмотря на свой кринолин и ухоженные ручки! Раньше, быть может, при виде мышки в обморок падала – а тут чудеса акробатики проявила. Жить захочешь – с любым страхом справишься!
Мы, похоже, жить хотели.
Я бежал самым последним, пропустив вперед и Петера, и Фарида. Маркус так вообще вперед вырвался, поближе к Арнольду. Конечно, и я поднажать мог, но кто-то ведь должен был за всей толпой приглядывать.
Взрывы вроде как стихли, а проход не обрушился. Наоборот, стали попадаться ответвления, которые проводник упорно игнорировал. У меня понемногу стало отлегать от сердца. Прорвемся мы, прорвемся…
И тут ударило снова.
Первый раз в жизни мне довелось услышать, как трещит камень над головой. Будто сухая щепа трещит, змеится трещинами, и уже не песочек сыплется – здоровенные камни, хоть стену из них клади.
Один из камней вскользь прошел мне по спине. Еще чуть-чуть – и сломал бы хребет, а так словно толкнули в спину. Я полетел вперед, упал, вскочил – уже паникуя. Не приведи Сестра такое испытать!
Впереди упал наш проводник, выпустил фонарь – и что-то в нем разбилось. Вспыхнула керосиновая лужа, все метнулись назад. Луи налетел на меня, споткнулся и едва не ударил с разворота, будто хитрого врага, метнувшегося под ноги. Совсем ополоумел монах!
– Назад! – крикнул я. – Назад отходим.
Не повезло нам. Мы попали в самую гущу взрывов. Наверное, рядом проходила штольня, через которую и бросали вниз динамит.
– Назад нельзя, все вперед! – рявкнул Жерар. – Перепрыгивайте огонь, ну!
Подавая пример, он бросился вперед и одним могучим прыжком преодолел полыхающую лужу. Следом, не колеблясь, прыгнул Фарид Комаров. За ним – Арнольд с Антуаном.
Быть может, он и прав…
Я вскочил – и вскрикнул от боли в правой лодыжке. Не то при падении подвернул, не то Луи так неудачно на меня наступил.
Переправа через огонь тем временем продолжалась. Подобрав юбку, взяла разбег Луиза, взвилась, будто старая и растолстевшая балерина. Хорошо прыгнула… только головой о потолок приложилась.
Прихрамывая, я пошел к огню. Ничего, перепрыгну. Перелома вроде нет, только связку потянул… ничего – надо будет, так на одной ноге перепрыгну…
Позади меня с ужасающим грохотом вывалился из стены валун в человеческий рост. Петер, приблизившийся было ко мне, взвизгнул и в три быстрых скока перенесся через огонь.
– Что с тобой, Ильмар? – крикнула Хелен. Она медлила, заметив, как неуклюже я ковыляю.
– Ерунда, ногу потянул! Беги!
Камни продолжали падать. Чудом было, что до сих пор никого из нас не убило насмерть. Туда, где полыхал керосин, обрушилась часть потолка – пригасив огонь, но одновременно создав вал в метр высотой. Ну, мне так даже удобнее – переползу…
Стена, о которую я опирался при ходьбе, вдруг дрогнула и стала рушиться на меня. Так медленно и плавно, что я и понял это не сразу. А когда понял, то все, что успел, – это прыгнуть вперед, скорее, даже не прыгнуть, а упасть. Тут же услышал грохот и ощутил тугой толчок по ногам.
Вот это – все. Конец. Если ноги размозжило – не выбраться мне отсюда. Только почему боли нет?
Ухитрившись извернуться, я посмотрел назад.
Из каменной стены вывалился здоровенный валун, по форме похожий на обычный бронзовый утюжок. Но в утюжке этом весу было центнера три. Вот он-то мои ноги и накрыл.
Одно утешение – упал валун не прямо на ноги, а на мелкие камни, разбросанные вокруг. Ноги мне придавил, но не размозжил.
– Спасибо, Сестра… – пробормотал я. Изогнувшись, уперся руками в валун, попытался вытянуть ноги. И понял, что благодарить-то мне Сестру не за что.
Ноги были целы, но валун держал надежно. Второй раз в этих катакомбах попал я в каменный капкан!
– Ильмар?
Хелен стояла надо мной, пытаясь понять, что происходит. Камнепад вроде бы утих, но что-то говорило мне – это ненадолго. Вся наша горе-команда уже перебралась через завал и теперь стояла в нетерпеливом ожидании. Последняя лампа осталась у них, и они даже не видели, что со мной приключилось.
– Подождите, Ильмару ноги придавило! – крикнула Хелен. Вцепилась мне в плечи и потянула. Я попробовал было помочь ей, но ступни пронзило такой болью, что я взвыл и отпихнул летунью.
На той стороне завала Комаров поднял фонарь повыше. Я видел, как изменилось его лицо, как переглянулись Жерар и Луи.
Все. Похоронили меня.
– Хелен, идем! – крикнул Жерар. – Надо уйти в безопасное место, потом мы вернемся за Ильмаром!
Прозвучало это фальшиво донельзя. Хелен грязно выругалась, помянув и одиннадцать предателей, и даже верного Иуду.
– Ты не можешь? Никак не можешь вытянуть ноги? – зачем-то спросила она.
Лежал бы я тут, коли мог… Я даже и отвечать не стал, только головой покачал. По каменному своду надо мной протянулась узкая извилистая трещина. Из нее сеяло вниз тонким, почти невидимым песочком.
– Ильмар!
– Они правы, – сказал я. – Беги. Потом вернетесь.
– Тебя тут завалит!
– Иначе всех завалит. Беги, Хелен.
Я по глазам видел – ей страшно. Очень страшно, может, даже больше, чем мне. У меня хоть выбора не осталось, лежи да дожидайся конца. А у Хелен еще оставался шанс выбраться.
– Я никогда товарищей не бросала, – вдруг сказала Хелен.
– Мы не на войне, летунья, – прошептал я. – Да беги же ты, дура набитая! Что тебе, мужиков вокруг мало? Беги!
Но даже оскорбление не помогло. Хелен повернулась и крикнула:
– Мужчины вы или пансионские барышни? Надо поднять этот камень! Помогите же!
Никто не шелохнулся.
Хотя нет!
Между Арнольдом и Жераром вдруг протиснулся Маркус. И на четвереньках стал перебираться через завал. Арнольд схватил было его за куртку, но Маркус извернулся и с такой яростью крикнул: «Отпусти, смерд!» – что офицер разжал ладонь.
Ох уж велика помощь…
И вдруг я понял, что собирается сделать Маркус!
– Держите его кто-нибудь! – закричал Жерар.
Маркус, даже не вставая на ноги, подобрался ко мне.
Протянул руку, касаясь камня, и я увидел, как у него помутнели глаза. Будто у человека, пытающегося поднять непосильный груз.
– Ты можешь, можешь! – зашептала Хелен. Тоже поняла. – Ты и больше на Слово брал! Ну давай, миленький…
Все произошло одновременно.
Шевельнулись губы Маркуса, произнося Слово, пальцы дрогнули, будто проворачивая в невидимой замочной скважине невидимый ключ.
И тут же ударило. Так, что меня подбросило в воздух, державшие валун камни раскатились – и быть бы моим ногам отбитыми, словно лангет.
Вот только валуна уже не было. В темноте будто открыли дверь – в беспросветный мрак, в ледяной холод, и валун ухнул туда, на Слово.
А своды каменоломни расступались, камнепад начался по новой, да еще куда сильнее.
Может, я и охромел, но ума не лишился. Поднялся, сгребая обмякшего Маркуса, толкнул его в нишу, образовавшуюся в стене на месте вывалившегося валуна. Туда же пихнул Хелен и втиснулся сам.
И наступила полная темнота. Валящиеся камни окончательно перекрыли коридор, отделив нас от друзей. Потом грохнуло так, что заложило уши, в лицо ударило каменной крошкой и пылью. Не успев зажмуриться, я отплевывался и тер глаза.
– Ты как? – крикнула Хелен, то ли мне, то ли Маркусу. На всякий случай я отозвался:
– Нормально. Маркус, как ты?
– Ничего… – Голос и впрямь был живым.
Скалы продолжали трястись, но камнепад иссяк.
– У меня сумка осталась где-то там… – сказал я.
– А я свою Луизе сунула, – пробормотала Хелен.
Маркус завозился. Послышался щелчок, и появился слабенький огонек зажигалки.
– Вот… – сказал Маркус. – Вот.
Ничего утешительного мы не увидели. Вообще ничего – кроме сплошной стены камней, заваливших коридор.
Наверное, мне на роду было написано сгинуть в каменном мешке. Сколько уж раз в подземельях блуждал. В темницах Урбиса побывал! Но так, как сейчас, еще ни разу не попадался.
Взрывы все-таки обрушили коридор. Маленькая ниша, в которой мы могли только лишь стоять, была запечатана камнями намертво. Даже искусный каменщик не справился бы лучше. Раскачать и вынуть камни не стоило и пытаться – они засыпали бы нишу.
Свет у нас был. Маркус нес свою сумку на Слове, и в сумке был снаряженный фонарь. Вот и вся радость…
Одного я не мог понять, почему до сих пор мы в истерику не впали? Почему не кричим, не мечемся, не колотимся о камни и друг о друга?
Наверное, не можем до конца поверить в случившееся.
– Может быть, сядешь, Ильмар? – в очередной раз повторила Хелен.
– Да все в порядке, целы ноги, – ответил я. Покосился на Маркуса – мальчишка, закусив губу, вслушивался. – Ну как? – спросил я для порядка.
Маркус покачал головой.
– Их не завалило. – Я постарался говорить увереннее. – Не мог весь коридор обрушиться. Они разберут завал, и мы выйдем…
Врал я. Могло и все шахты завалить. А даже если наши друзья уцелели – камни им не разобрать.
Но Маркус кивнул, будто поверил.
– Ты прав, Ильмар, – вдруг сказала Хелен. – Воздух проходит через завал, иначе мы уже задохнулись бы. Метра три… четыре…
Она с трудом согнулась, подняла небольшой камень, ритмично постучала им о валуны. Замерла, вслушиваясь.
Ответного стука не было.
– Я мог бы понемногу вынимать камни… – сказал вдруг Маркус. – Брать их на Слово. Оно у меня стало сильное, правда.
– Не вздумай, – быстро сказал я.
Маркус кивнул:
– Понимаю. Если вынуть хоть один камень, то остальные посыплются к нам…
– А все сразу ты не сможешь? – спросила Хелен.
Маркус покачал головой. Виновато ответил:
– Нет. Тут дело не в силе… я должен их чувствовать, понимаешь? Представлять, сколько их, как далеко завал тянется. Я должен быть сильнее этих камней.
– А ты попытайся представить весь завал сразу? – сказала Хелен.
Я только представил, какой же это вес Маркусу надо на Слово взять, и головой покачал. Не понимает Хелен, сколько тонн камней сейчас заполнили коридор. Это у женщин обычное дело – физическую силу переоценивать.
А у нас, мужчин, привычка переоценивать женский ум…
– Он не сможет, Хелен, – сказал я. – Никак.
Летунья повернулась ко мне. Фонарь, стоящий под ногами, наложил на ее лицо глубокие тени, состарил – и одновременно сделал глаза мудрее…
– Значит, мы умрем, Ильмар. Все трое.
– Воздух уже плохой все-таки, – негромко сказал Маркус. – Вам не слышно, вы выше. А дурной воздух всегда внизу скапливается.
Мы с Хелен переглянулись.
– Давай я возьму тебя на руки? – предложил я.
– Это ненадолго поможет, – ответил Маркус. Посмотрел на меня. И на миг стал не мудрым и уверенным в себе мессией, а тем потерянным и беспомощным воришкой, с которым мы бежали с Печальных Островов. – Я попробую. Помните, как я стену Хрустального Дворца на Слово взял?
– Марк, там было меньше…
– Я тоже тогда был меньше. Отойдите к стенам.
Куда ж тут отходить? Я отступил на полшага, Хелен – тоже. И все равно Маркус едва не касался нас локтями.
– Ты же не можешь представить, какой величины завал! – сказал я. Неубедительно вышло. Хотел я, чтобы Маркус попытался.
Потому что иначе ничто нас не спасет.
Маркус слабо улыбнулся.
– Я… я не завал хочу на Слово взять. Мы глубоко, как ты думаешь?
– Сестра-Покровительница… – прошептала Хелен.
Я облизнул пересохшие губы. Подумал мгновение. И ответил:
– Метров двадцать пять – тридцать. Не меньше.
– Попробую, – сказал Маркус просто. – Какой ширины нужна дырка, чтобы вверх подняться. Такая?
Он развел руками. Я прикинул размер и немного свел его ладони.
– Вот столько хватит. Можно будет упереться спиной и ногами, это самое удобное.
– Спасибо, – поблагодарил Маркус. – Тогда легче.
– Это очень много, Марк! Сам Искупитель…
Маркус тихо засмеялся:
– Искупитель? Искупитель, когда из Рима уходил, со всей земли железо на Слово взял! Ну, то железо, про которое знал, и в тех землях, про которые тогда знали…
Он на миг закрыл глаза, взмахнул рукой – и в ней возник маленький пухлый томик, переплетенный в темную кожу.
– Если я… – Маркус улыбнулся и не закончил. – Она не должна пропасть. Возьми, Ильмар.
Я коснулся книги.
Той, что Сестра писала, предавшим Искупителя апостолам надиктовывала…
Подлинный рассказ о всей его жизни.
И описание Изначального Слова.
Самое дорогое сокровище в мире. И не из-за святости своей, вот ведь в чем дело! Из-за Слова, давным-давно забытого, исказившегося…
Из-за неисчислимого количества железа, лежащего в Холоде две тысячи лет. Из-за сокровищ поплоше – золота, серебра, самоцветов, оружия… Из-за свитков и манускриптов древних ученых, в которых кроются забытые тайны.
Я смешался. Я держал книгу в руке, и мне хотелось открыть ее. Прямо сейчас. Пусть даже я не знаю арамейского, пусть не смогу прочесть. Хотя бы глянуть…
А Маркус вскинул руки вверх, попытался коснуться потолка нашей ниши. У него не получилось – и он виновато посмотрел на меня.
Торопливо спрятав книгу за пазуху, я подхватил Маркуса за пояс и приподнял.
Мальчишка прижал ладони к камню, замер. Будто набираясь духу.
– Господи, сохрани… – прошептала Хелен, не прибегая ни к посредничеству Сестры, ни к милости Искупителя.
Мне показалось, что даже сквозь плотную куртку из тела Маркуса начал исходить жар. Он будто закостенел в моих руках, даже выгибаться начал дугой – мышцы свело судорогой.
А потом Маркус произнес Слово.
