Глава третья,
в которой мы находим тех, кого ищем, а нас находят те, кто ищет нас
Для разговора мы вышли на улицу и уселись на скамеечке перед скульптурой, изображавшей очередного элефанта. Петер горел желанием поделиться тем, что узнал от своей молочной сестры, но пока мы не оказались в одиночестве, не проронил ни слова.
– Я рассказал Катален, что злобная тетушка твоей невесты силой увезла ее в Аквиникум, – начал он, обращаясь ко мне. – Но ты прознал и вместе с отцом отправился вслед…
Антуан поморщился.
– Да, словно в дурной пьеске! – согласился Петер. – Только в такие истории молодой девушке поверить легче всего.
– Не всякой… – заметил Антуан.
Петер кивнул:
– Да. Но Катален поверила. Она славная… но слишком романтичная. Так вот, именно она вчера обслуживала двух женщин. Описание совпадает. Обе были взволнованные, напряженные, особенно та, что помоложе. На украшения только поглядели, а вот парфюмерии заказали немало. Всякой, и не только духов, но и красок для волос… и парик один. Им даже денег не хватило расплатиться, и покупку им отправили с посыльным…
– Адрес? – воскликнул я.
– Проспект Кальмана, дом баронессы Швальц. Катален запомнила, потому что баронесса у них бывала частенько. Но всегда одна, покупала немного и торгуясь, будто последнюю марку отдавала. Старая, выжившая из ума женщина, откуда у нее такие гости – непонятно. Сама баронесса из-под Вены, но живет большей частью в Аквиникуме.
– Поехали, – решил я. – Либо нам повезло, либо дурацкая ошибка, но лучше уж не мешкать.
Антуан подумал и кивнул.
И мы направились к двуколке, где скучал кучер, читая подобранный где-то кусок старой газеты. Надо же, образованный человек, а занимается извозом.
Не знаю уж, выжила из ума баронесса или нет, но дом ее и впрямь казался странным. Будто начинали его строить совсем уж в древние времена, когда каждый богатый дом обязан был быть крепостью. Отсюда крепкие стены, узкие оконца и даже смешной неглубокий ров вокруг: полный зацветшей воды, но такой запущенный, что его не просто перепрыгнуть – перешагнуть можно.
А потом оглянулся неведомый строитель, увидел, что вокруг – просвещенные и законопослушные времена. Почесал в затылке, ну и давай лепить: на крепкие стены – узорные барельефы, по которым легко взбираться, на высокий второй этаж – пышные балконы, через которые в дом даже ребенок проникнет. Я даже вздохнул, представив себе, какое раздолье перед любым вором открывается.
Двуколка ждала нас в сторонке: уверенности у нас все-таки не было. А мы все стояли перед крепкой дверью, богатая резьба на которой давно забилась грязью. Наконец Антуан откашлялся и постучал увесистым деревянным молотком.
Ждать пришлось недолго. Наверное, дворецкий обитал где-то совсем рядом со входом, потому что иначе плелся бы к нему полдня. Был он, пожалуй, одних лет с Антуаном, но выглядел его полной противоположностью. Толстый, обрюзгший, лицо такое багровое и оплывшее, что даже морщин не видно.
– Да? – изрек он, взирая на нас.
– Мы хотели бы повидать баронессу, – сказал Антуан. Голос его изменился, совсем слегка, но сразу стало ясно, что он и впрямь высокородный аристократ, привыкший гонять слуг налево и направо. Даже этот обрюзглый дворецкий слегка подтянулся и спросил:
– Как доложить?
– Граф Антуан Лионский и… – Антуан вопросительно глянул на меня, я кивнул, и он продолжил: – И граф Печальных Островов инкогнито. Со спутником.
Дворецкий несколько секунд жевал губами, то ли запоминая имена, то ли соображая, что делать дальше. Потом отступил, тяжело сгибаясь в полупоклоне:
– Прошу вас войти…
Пока слуга натужно ковылял на второй этаж, мы расположились на первом, в комнате, что явно была некогда залой для приемов. Роскошной залой – она и сейчас бы смотрелась величественно, лишь стоило выбить пыль из портьер и занавесей, сменить или хорошо почистить обивку на креслах, ну и паркетный пол, некогда сделанный с великим старанием и вкусом, привести в порядок.
– Я что-то припоминаю про эту баронессу, – тихонько сказал Петер. – Какие-то обычные светские сплетни… романтическая влюбленность, несчастливый брак, ссоры с родственниками, пытавшимися упечь ее в дом душевнобольных…
– Угу… – пробормотал Антуан. Его явно занимали картины на стенах, по которым щеткой бы пройтись не мешало… Но Антуан и так что-то углядел и с восторгом произнес: – Не может быть… неужто ранний Ватто?
Я сквозь пыль и паутину ничего особо впечатляющего не разглядел, потому смолчал.
И тут появилась баронесса. За ней поспешал слуга, в чью обязанность явно входило объявить о появлении баронессы – однако та оказалась скорее на ногу.
– Чем обязана чести видеть вас? – неожиданно тонко и с нескрываемой подозрительностью воскликнула баронесса, подойдя. Мы, едва успев встать, в замешательстве смотрели на нее.
Старуха, похоже, и впрямь была безумна.
Нет, ничего явного, как в фарсах и мюзиклах, где безумцы надевают на голову горшок или панталоны, а на руки вместо перчаток – ботинки. Одета старая баронесса была примерно так, как и должна одеваться старая, одинокая, скуповатая женщина. Длинное платье из китайского шелка, что и за пятьдесят лет не выцветет… лайковые перчатки… туфли забытого всеми, а оттого словно бы и модного фасона. Но сухонькое личико было застывшим словно маска, а в глазах плясал какой-то странный огонек. Кто хоть раз безумного видел – сразу поймет. Словно скачут глаза, смотрят и наружу, и вовнутрь, видят не то, что есть, а то, что им видеть хочется.
Видно, под несчастливой звездой родственники баронессы родились, раз не сумели ее в сумасшедший дом упрятать!
– Баронесса Швальц! – выпалил слуга, наконец-то догнавший баронессу. И этим немного нас из столбняка вывел.
Антуан вышел вперед, галантно склонился в поклоне. Произнес:
– Это мы имеем честь видеть вас, госпожа баронесса. Просим прощения, что нарушили ваш покой…
Баронесса часто закивала, будто китайский болванчик. Но ничего не произнесла – ожидала продолжения.
– Я – граф Антуан Лионский, – сообщил Антуан. – Мой спутник – граф Печальных Островов… инкогнито.
Петера он даже не стал представлять, впрочем, старуха им и не заинтересовалась.
– Нас привела под ваш кров счастливая случайность, – продолжал тем временем Антуан. – Мой друг, вчера проезжая мимо вашего дома, увидел двух женщин, входивших в дверь. Ему показалось, что это его старые добрые знакомые, что, по слухам, отправились отдыхать в Аквиникум на воды. Поэтому мы и решили навестить вас…
– Кобеля, – сказала старуха презрительно. Антуан осекся. – Два кобеля, – едко процедила старуха, презрительно взмахивая рукой. – Убирайтесь! Здесь нет гулящих девиц!
Это добрый и святой дом! Здесь некому залезть под юбку! Вон!
Даже у Антуана, явно имевшего опыт обращения с выжившими из ума старухами, отнялся язык. А я невольно отступил на шаг – старуха замахала руками, будто ветряная мельница, норовя попасть по лицам. Ну не драться же с безумной баронессой?
– Баронесса…
Я вскинул голову – и увидел Хелен.
Летунья стояла на лестнице. Явно подглядывала тихонько, прежде чем решилась выйти. В длинном платье, наверняка из старухиных сундуков, она ничем не походила на аристократку, графиню, прославленную в балканских войнах Ночную Ведьму, капитана планёрных войск. Скорее приживалка при богатой сумасшедшей родственнице.
– А? – Старуха повернулась, не прекращая молотить по воздуху руками.
– Баронесса, – сказала Хелен, спускаясь. – Не волнуйтесь, баронесса. Это не кобеля.
– Не кобеля? – удивилась старуха.
– Нет. Вовсе нет. Это мой престарелый отец и мой уважаемый кузен, – не отрывая от меня взгляда, сообщила Хелен.
– Кузены тоже кобелями бывают! – выдала баронесса потрясающую по глубине истину. Но на нас посмотрела с меньшей враждебностью и руки опустила.
– Я не кобель! – быстро сказал я. Под бдительным взглядом я поневоле чувствовал себя виноватым – будто и впрямь явился в этот дом, чтобы снасильничать всех его обитательниц.
– Искупителя чтишь? – спросила старуха, с легкостью перескочив смутную тему моей натуры.
– Чту!
– Смотрите у меня, мальчики, – изрекла баронесса, развернулась – и рысцой двинулась обратно. Едва успевший отдышаться слуга, явно привыкший к подобным диалогам, скорчил тягостную физиономию и кинулся за ней.
Но я уже выкинул баронессу из головы. Я смотрел на Хелен.
Ох что-то с летуньей неладное!
Слишком усталое лицо. Слишком несчастные глаза.
Какая-то обреченность была в ней…
– Хелен? – спросил я растерянно.
Летунья остановилась перед нами. Посмотрела на Антуана, на Петера.
– Это друзья, – торопливо сказал я. – Антуан, Петер… Они в курсе!
– Понимаю, – сказала Хелен, помолчав. – Все-таки я рада тебя увидеть.
– Что случилось? – спросил я.
– Баронесса ничего не подозревает, – сказала Хелен. – Она давно уже живет в мире своего безумия. Меня считает то племянницей, то экономкой.
– Это видно… – ничего не понимая, сказал я. И тут же меня осенило.
Да ведь Хелен меня предателем считает!
Петера, наверное, агентом Стражи, Антуана – кем-то из начальства.
– Хелен, это друзья! – повторил я, как мог увереннее. – Я и вправду сбежал из Урбиса!
Летунья косо улыбнулась.
Ну да… разве бы я сам такому поверил? Что человек, брошенный в подземелья Урбиса, сумеет оттуда сбежать? Скорее уж сделку с Церковью заключил, в обмен на помилование кинулся своих товарищей ловить…
– Хелен! – резко сказал Антуан. – Ты помнишь, как в первый раз поднялась в воздух?
Летунья недоуменно уставилась на него.
– После полета ты подошла к старшим офицерам, – продолжил Антуан. – Раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, будто летела без всякого планёра, подставляя ветру лицо… Тебя хвалили, ты кивала, ничего на самом-то деле не видя и не слыша. Зачем слова, эти движения воздуха, той, что сама была ветром? И только когда один из самых старых офицеров, случайно в общем-то оказавшийся в тот день на лётном поле, похлопал тебя по плечу, – ты улыбнулась. Это был не ободрительный жест отца, радующегося за дочь, и не ласка мужчины, коснувшегося красивой девушки. Ты стала равной, и тебе дали это понять. Ты стала не дочерью и не женщиной – ты стала для них другом. Частью ветра.
– Антуан… – сказала Хелен, меняясь в лице. – Одиннадцать проклятых, Антуан! Забудь я даже лицо, но манеру говорить… – Она перевела дыхание и совершенно искренне добавила: – Я была уверена, что вы уже давно умерли!
Антуан улыбнулся:
– Как ты считаешь, я стал бы прислуживать Страже… да кому угодно, и ловить летунью?
Хелен кивнула. И вдруг, развернувшись, кинулась к двери с криком:
– Луиза! Стой, Луиза! Все в порядке, стой!
Баронесса Швальц приходилась Арнольду двоюродной бабушкой. И так уж случилось, что выжившая из ума старуха Арнольда помнила и любила – то ли потому, что офицер не поддержал родственников, желавших упрятать ее в приют, то ли по какой другой причине.
У нее и укрылись Хелен, Луиза, Маркус и Арнольд, когда три дня назад добрались до Аквиникума.
За те две недели, как мы расстались, пережить им пришлось немало.
Из Неаполя их вывел Арнольд. Без лишних разговоров, без объяснений – офицер предпочитал действовать, а не говорить. В каком-то глухом рыбацком поселке они провели двое суток, выжидали, сбивая со следа погоню.
Конечно же, Хелен и Луиза все Арнольду рассказали.
Конечно же, он повел их дальше.
Конечно же, оказался проводником не хуже меня.
Что вор, что стражник – тут все оно едино, кто научился ловить, тот и укрыться сумеет.
Хелен рассказывала, временами прерываемая Луизой. Бывшая настоятельница хоть и смотрела на меня по-прежнему криво – ну не нравлюсь я ей, что тут поделать, никогда не нравился и понравиться не смогу, но замечания вставляла охотно. Те, что ее в лучшем свете представляли – как она за больным Маркусом будто родная мать ухаживала, как ловко встречному монаху наплела небылиц, со следа сбивая, и даже про то, что сама несколько раз еду готовила, – не забыла упомянуть.
Хелен стоически пережидала ее рассказы и продолжала.
Арнольд сразу предложил идти в Паннонию. Тут у него были родственники, отсюда легко было пробраться в Османскую империю, оттуда – в Иудею…
А Иудею Арнольд выбрал потому, что выяснил – со мной никто о ней не говорил. И Маркус тут же его поддержал.
– Мы были уверены, что ты все расскажешь, – произнесла Хелен, пряча глаза. – Понимаешь, Ильмар…
– Да что тут понимать, я все и рассказал, – ответил я. – Я не святой, чтобы под пытками осанну петь.
Неповоротливый дворецкий принес нам вино – оно было бы плохим, не проведи в погребе лет тридцать. А так, вполне даже ничего.
Мы сидели в той же самой зале для приемов, лишь сдвинули немного кресла да стерли углом портьеры пыль со стола, потому что поручать уборку слуге значило лишь зря терять время. Антуан пил мало, Хелен тоже едва касалась бокала – старинного, изысканного, но не слишком хорошо отмытого. Зато Луиза глотала вино словно воду, все больше и больше багровея и повышая голос. Зато и приходя в хорошее расположение духа.
– То, что вырваться тебе удалось, Ильмар, это явственный знак свыше! Значит, твоя служба Искупителю, вновь в наш мир пришедшему, еще не окончена. Никогда бы из Урбиса не смог выйти настоящий тать и душегуб, тебя вывела невидимая десница Господа…
Прикусил я язык, чтобы не сказать, что это моя десница твердым яблоком ребенка оглушила и тем самым меня спасла. А уж никак не длань Господня… Лучше промолчать, с дурной бабой спорить – все равно что плевать против ветра. Вот Хелен на Луизу смотрела с иронией… Антуан же вообще в раздумья погрузился. Он-то понимал, что вовсе не обязательно станет Маркус Искупителем…
– Где Маркус? – спросил я. – Маркус и Арнольд?
– В город отправились, – поморщилась Хелен. – Посмотреть на Аквиникум, зайти в купальни… Мы с Луизой вчера не удержались… вышли в город…
– В «Элефант», – сказал я. – И попросили покупки на дом доставить.
Хелен вскинула брови.
– Думаешь, я действительно вас увидел на улице? – рассмеялся я. – Мы тут по всему городу поиски вели… да не беспокойся, говорили, что ты моя супруга, сбежавшая с офицером…
Летунья улыбнулась. Но как-то натужно.
– Ясно… вот Арнольд и возмутился, что мы без спроса. Они и решили с Маркусом, что раз мы осторожность не соблюдаем, то им тоже уместно развлечься.
Я лишь покачал головой. Глупость какая! Если ты старший в команде, то должен собой пример правильного поведения подавать, а не уподобляться нарушителям дисциплины. Все-таки было в Арнольде, при всей его выправке и внушительных габаритах, что-то от подростка. Назло мамке в лужу сяду, назло подружке в солдаты забреюсь…
– Мне тоже кажется, что это неверно, – сказала Хелен. – Все-таки ищут в первую очередь Маркуса. Арнольд же очень приметен. Им выходить – куда больше риска.
– Правильно, летунья, – вступил в разговор Антуан. – Говоришь – правильно, поступаешь – неверно. Зря вы их не удержали.
Хелен развела руками. А я вдруг подумал, ревниво и обиженно, что Арнольд стал центром их маленькой компании. Занял то место, что было моим. Нечему тут удивляться, ясное дело, что мужчина и офицер должен был всех возглавить.
Но все-таки неприятно.
Так, уходящий на двенадцать лет в солдатчину надеется, вопреки всему, что когда вернется, повидав мир и разбогатев, то найдет свой дом прежним. Возвращается – и видит, что дом изрядно подновлен чьей-то крепкой мужской рукой; старый пес, бывший некогда преданным щенком, заходится в лае; выросшие дети ухмыляются и сторонятся ласки, а жена в постели зовет его чужим именем…
Две недели – не двенадцать лет службы, Хелен мне не жена, а разношерстная стайка беглецов – не семья. А все равно, все едино. Был у меня знакомец, бывший оксфордский студиоз, по пьяни и общей безалаберности из университета с позором выгнанный и промышлявший мошенничеством. Так вот, очень любил он приговаривать: «Природа не терпит пустоты!»
По любому поводу говорил. Кончится ли вино в бутылке, надо ли соблазнить неуступчивую вдовушку, гуляет ли ветер в карманах – на все одна мудрость. Природа не терпит пустоты. Отними у человека любовь – получишь ненависть. Засади на каторгу всех воров – тут же появятся другие.
Над неудачливым студентом подшучивали все кому не лень. А он только плечами пожимал и отвечал той же присказкой. Мол, все равно найдется, над кем смеяться, так что смейтесь надо мной…
Чего уж удивляться…
Все это у меня в голове пролетело в один миг, и я спросил:
– Как будем к персам пробираться?
– У Арнольда есть тут старые верные друзья, еще с детских лет, – сказала Хелен. – Они должны связать нас с контрабандистами, те порой водят людей через границу. Завтра, послезавтра, как получится.
Ох, как мне не понравились эти слова о верных друзьях…
– Нам надо дождаться Жана и Йенса, – сказал я.
Хелен нахмурилась:
– Ильмар, я понимаю, эти люди тебе помогли, но ждать опасно. Что, если их схватят по дороге и выпытают место встречи? Опять же этот Жан Багдадский, как я понимаю, дряхлый старик…
Она осеклась.
– Дряхлый и старый, вроде меня, – согласился Антуан. – Боишься, что он будет обузой, летунья?
Хелен упрямо вскинула голову:
– Да, Антуан! Речь ведь не о нас идет!
Луиза часто закивала головой, всем видом показывая – в этом вопросе она Хелен всецело поддерживает. Вот же беда какая, когда речь о ее жизни шла – напрочь обо всем забыла, в планёр на ходу залезла, едва всех не погубив!
Говорить о подозрениях мне совершенно не хотелось. Не знаю почему. Было какое-то странное чувство, наверное, то же самое, что заставляет отслужившего свое солдата лежать ночью рядом с тараторящей супругой и не спрашивать, почему она назвала его Пьером, когда он уже тридцать лет как Клод…
– Речь о нас, Хелен. Нас должно быть двенадцать.
Летунья осеклась. У Луизы глаза сверкнули – она и согласна была, и… и очень ей не хотелось расширять наш круг. Нет, раз положено Искупителю двенадцать апостолов иметь – значит, положено. Но попозже… не так сразу… со временем…
Но самым изумленным оказался Петер. Похоже, он понял, почему мы все оберегаем Маркуса. И теперь пытался сжиться с этой мыслью.
– Помнишь: «…кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою», – сказал я негромко.
– А ты уверен, что вправе судить о них? Достойны ли они? – выкрикнула Луиза. – Кто ты, чтобы говорить за Маркуса?
– Я не сужу. Я хочу, чтобы Маркус решил, достойны ли идти с ним рядом епископ Жерар Светоносный, лекарь Жан Багдадский, святой брат Йенс, летун Антуан… – Я оглянулся на Петера и добавил: – А может быть, и мадьярский юноша Петер…
Петер вздрогнул. Но смолчал. Для него все это было еще слишком внове. А Луиза скисла, сложила руки лодочкой и больше не проронила ни слова.
– Ты изменился, Ильмар, – сказала Хелен с удивлением. – Да, ты прав, пусть решает Маркус. Дождемся их и поговорим.
– Когда они вернутся? – спросил я.
Хелен пожала плечами.
– Мне очень не нравится, что вы так вольно себя ведете, – объяснил я. – Да, Аквиникум – край Державы и Стража здесь ленива, но все-таки! Мы ведь не знали, куда вы отправитесь. Но посидели, подумали – и поняли. Неужели те, кто нас ловит, глупее? Достаточно лишь слуху пройти, что Маркус в Аквиникуме, – весь город закипит. Опять же те друзья, которых Арнольд просил о помощи, – можно ли им верить? Деньги, титул, слава – когда все это ложится на чашу весов, то старая дружба может показаться ошибкой…
– Не знаю, Ильмар. – Хелен нахмурилась. – Ты прав, но у нас другого выхода нет. Перейти границу – не так-то просто.
– Друзья Арнольда знают, где вы укрываетесь?
– Да, конечно. Они приходили сюда. Его кузен и…
Я чуть за голову не схватился. Ну что ж это такое!
– Разве можно так поступать! Доверяться тем, кого давным-давно не видел?
– А как иначе? – снова встряла Луиза. – Как сказал Искупитель? «Если кто приходит ко Мне, и возненавидит отца своего и матерь, и жену и детей, и братьев и сестер, а притом и саму жизнь свою, тот не может быть Моим учеником. Ибо Я есть для вас и отец, и брат, и жизнь ваша, и кто ближних ненавидит – тот и Мне противен».
Спорить тут было не о чем. Ясное дело, что в Святом Писании можно на любой случай умные слова найти, только ведь каждое слово к своему моменту было сказано.
– Откуда можно посмотреть на улицу? – спросил я.
– Со второго этажа, – помедлив, сказала Хелен. – Ты думаешь…
– Ничего я не думаю! Вначале посмотреть хочу, потом – думать!
– Идем, – сказала Хелен.
Примолкли все. Антуан стал мрачен, Петер чуток побледнел, Луиза зашевелила губами в молитве. Обычное дело – стоит обывателю всерьез о слежке задуматься, как страх до костей пробирает. Это я с таким страхом сроднился…
Второй этаж был чуть почище и пообжитее, чем первый. Видно, полоумная бабка и ее слуга обитали в основном тут. Хелен молча привела нас в комнату, похоже, служившую ей спальней. Окна были плотно закрыты шторами… умница.
– Не надо! – прикрикнул я на Луизу, которая от великого ума собралась было запалить лампу.
Подошел к шторам, нашел крошечную щелочку и стал осматривать улицу: тротуары, мостовую, дома напротив, маленькую кофейню со столиками на открытом воздухе.
Вон наша двуколка стоит, и скучающий кучер опять за газету принялся… грамотей еще тот, видно, что у него при чтении губы шевелятся, но все равно такая образованность достойна уважения. Вон парочка в кафе… нет, им сейчас никто в целом мире не нужен… Роскошный экипаж проехал, продефилировал щегольски одетый юноша с букетом астр – видно, на свидание… Два стражника с дубинками… привыкли тут к покою, даже мечей не носят… Детишки стайкой пробежали, из школы, наверное, с полотняными сумками…
На улице ничего подозрительного не было. Тогда я стал внимательнее осматривать дома.
И почти сразу углядел в том доме, что прямо напротив стоял, два окна рядышком. У одного сидел с чашкой молодой человек и внимательно смотрел на улицу. В основном на дверь, ведущую в дом баронессы. В другом окне еще веселее: в глубине комнаты сидел кто-то, почти неразличимый, и рассматривал наш дом в зрительную трубу – несколько раз я замечал слабый отблеск на линзе.
– Ну вот, – сказал я, даже не удивившись. – Как еще вы до Аквиникума добрались…
– Что? – отрывисто спросила Хелен.
– Два человека наблюдают за домом. Один приглядывает за парадным, а другой, похоже, пытается в зрительную трубу через окна подглядывать.
Луиза сдавленно охнула. Хелен, не удовлетворившись моими словами, подошла, тоже заглянула в щелочку. Я осторожно указал ей направление.
– Вижу, – сразу же сказала Хелен. – Молодой человек с остывшим чаем… он же с утра там сидит!
– И левее…
– Лакей с трубой?
– Ты что, и одежду разглядела?
– Да… не мешай.
Глаза у Хелен были цепкие. Что ни говори, а работа летуна требует острого зрения. Она стояла минуты три, а потом аккуратно указала мне на третьего соглядатая. Тот сидел в бельэтаже и тоже пялился на входную дверь.
– Стража? – спросила Хелен в самое ухо. Хоть и не до того было, но я с удовольствием вдохнул ее запах. Женщину, что хоть раз твоей была, всегда с закрытыми глазами узнаешь.
– Не похоже. Стража других бы посадила… да и не стала бы выжидать. Скорее челядь тех друзей, к которым Арнольд обратился.
– Может быть, они нас, наоборот, оберегают? – безнадежно спросила Хелен.
– Без спроса? Брось. Не хотят эти друзья наградой со Стражей делиться. Хотят сами вас взять, сами все получить. Челядь отрядили за домом присматривать, сами момента ждут. Арнольда скрутить не так-то просто…
– Значит, вас заметили… – мертво произнесла Хелен.
– Заметили двух иудеев с юношей, которые вошли в дом… – согласился я. – Так. Хозяевам своим уже доложили, сомневаться не приходится. Что те решат? Да ничего им не понять… что за иудеи, откуда, зачем… Значит, испугаются. Кинутся Арнольда с Маркусом брать. Маркус для них – самое важное. За вами попозже придут…
Рассуждая вслух, говоря то, что и без того мне было понятно, я пытался тем временем придумать, что же делать. Да так придумать, чтобы Луиза и Хелен даже слова не сказали против!
Впрочем, они и так смотрели на меня жалобными глазами. Выручай, Ильмар!
В этот миг я неумелых соглядатаев готов был расцеловать и в лучшем ресторане Аквиникума званым обедом угостить. Что там я недавно думал про солдата, домой вернувшегося? Да, может, и крутил кто-то с женой его шашни… и собака нюх потеряла… и дети от рук отбились… Только проходит день-другой – и жена ужом вьется, лишь бы угодить, собака сапоги лижет, а дети у пса эти сапоги отбирают, чтобы начистить как следует.
– Здесь наверняка есть мужская одежда, – сказал я. – Для меня, Антуана и Петера. Тащите, живо!
И Хелен и Луиза беспрекословно вылетели из комнаты. Я глянул на Антуана – и поймал в его взгляде насмешку. Все он понял. И то, что для меня важно не только от погони уйти, а еще и научить уму-разуму свою распустившуюся команду.
– Иначе никак, – сказал я виновато. – Видишь же сам, чего они натворили!
– Я понимаю, – спокойно ответил Антуан. – Командуй, Ильмар. Тут твоя епархия.
Тогда я повернулся к Петеру и сказал:
– Ты понимаешь теперь, почему мы следуем за Маркусом… и помогаем ему скрыться. Просить я тебя ни о чем не вправе, да и не нужно это. Ты и так нам помог. Но если хочешь присоединиться…
– Я даже не видел его… – растерянно произнес Петер.
– Ты можешь пойти с нами, увидеть и поговорить. Но если не хочешь выбирать этот путь – лучше не вступай на него.
Я не думал, что он решит сразу. И то, что он сказал, меня поразило:
– Второй день я не могу понять, почему именно на меня снизошло чудо исцеления. Я… я ведь не праведник, и не раскаявшийся грешник, я самый обычный человек. Я сказал Илоне, что должен совершить паломничество в Иудею, чтобы понять себя. Теперь я знаю, почему я должен идти с вами.
Бывает так, что в запальчивости люди говорят высокие слова, а через минуту уже в них раскаиваются. Даже если речь идет всего-то о пожертвовании на храм или благодарственном посте. Но в голосе Петера была настоящая убежденность. Не минутный порыв, а твердое решение.
– Мы будем рады тебе, Петер, – сказал я.
Вышли мы через парадное, поскольку за черным ходом тоже велось наблюдение.
Я шел впереди. Иудеем я уже не был. Скорее, местным сумасшедшим, одевшимся по моде начала века. В узких брюках, помилованных молью по причине нестерпимого запаха нафталина, в длиннополом сюртуке, галстуке-бабочке, черных остроносых ботинках. Изящная шляпа, на чей счет я немного сомневался – мужская ли она, дополняла гардероб.
Под руку со мной шла Хелен. Ее-то одежда в глаза не слишком бросалась – есть такая особенность, что очень старая женская одежда кажется, напротив, модной. Разве что зонтик, перекинутый через локоть, могла бы носить и матушка Хелен.
Луиза и Антуан, следовавшие за нами, щеголяли нарядами, созданными в другую эпоху. Одно лишь пышное жабо, из которого торчала тощая шея Антуана, чего стоило! Позаимствовал он и шпагу, принадлежавшую, наверное, прадедушке баронессы. Причем шпага была старинная, из отличной стали, искусной испанской работы… у меня глаза загорелись при одном взгляде на нее. Раньше бы, украв такую, я месяц жил безбедно…
Петер был в ливрее лакея. И шел он следом за нами, неся на вытянутых руках поднос с бокалами, бутылью шампанского и дымящейся сигарой в пепельнице.
У парня, что следил из окна за парадным, при нашем появлении отвисла челюсть.
Церемонно раскланиваясь со встречными, немало потешавшимися при виде нас, мы подошли к двуколке. Возчик аккуратно сложил свою газету и лишь после этого оцепенел на козлах.
– Поедем, милейший, – сказал я.
Несколько мгновений возчик боролся с желанием вытянуть лошадь вожжами да и смыться подальше. Но любопытство победило.
Мы загрузились в экипаж: мы с Хелен спиной к движению, Антуан и Луиза – лицом, а Петер вообще уселся на пол между нами, крепко сжимая поднос. Антуан разлил шампанское, все взяли бокалы, а я еще и сигару. Выпустил клуб дыма и велел:
– Трогай!
Прием это старый, но действенный. Если уж никак не удается уйти тихо и незаметно, так уходи шумно! С песней, с цветами в петлице, с медной трубой в руках, с птицей-попугаем на плече, с тявкающим из кармана щенком. Чем нелепее – тем лучше. Пусть ломают себе головы соглядатаи, ища смысл в том, где смысла нет и не было. Любая заминка, любая несуразица идут на пользу.
Едва двуколка завернула за угол, как я остановил возницу. На наше счастье, район был не слишком-то людный, редкие прохожие таращились, смеялись, но столпотворения зевак не возникло.
Ждать пришлось недолго. Послышался цокот копыт, и с Кальмана выехал всадник.
Я почему-то ожидал, что в погоню будет пущен экипаж. Но на нет и суда нет.
Поманив наездника пальцем, я стал ждать, покуривая сигару. Совершенно очумевший всадник приблизился. Лошадь у него была хорошая, в седле он держался крепко, но вот лицо оказалось таким растерянным, что я едва не расхохотался.
– Милейший, – брезгливо сказал я, протягивая бокал. – Попробуй-ка!
Бокал он взял таким характерным жестом, что у меня сомнений не осталось – лакей. Следить за домом отрядили прислугу…
– Ну? – поторопил я.
– Шампанское… Сладкое шампанское… – на скверном романском сказал соглядатай.
– В том-то и дело! – рявкнул я. – Шампанское должно быть сухим! Езжай к старшему и передай ему это. Да побыстрее, пока не выдохлось!
Никто не додумался дать слуге указания на такой интересный случай. А самому ему сейчас хотелось чего угодно, только не скакать вслед за нами с бокалом шампанского в руках. Слуга оторопело кивнул, развернул лошадь и двинулся назад. Вино все-таки расплескалось… вряд ли довезет хоть каплю.
– А теперь вперед! – велел я вознице. – К купальням «Рудаш»!
Да, вся маскировка, все легенды пошли коту под хвост. Но теперь уж ничего не поделать.
Зато наш след утерян.
Купальни «Рудаш», куда собирались пойти Арнольд и Маркус, были старинными. Построили их еще османы, в ту пору, когда Паннония была под ними. Османов давным-давно прогнали, но кое-что от них мадьяры переняли – например, любовь к острому перцу и османским баням.
Ясное дело, что Луиза и Хелен с нами пойти не могли. Были в Аквиникуме купальни, в которые разрешался вход мужчинам и женщинам – в приличествующих купальных костюмах, были и такие, где мужчины и женщины разделялись по своим бассейнам и парным. Но в «Рудаш» женщин никогда не допускали, такая уж тут была традиция.
Поэтому, не доезжая до «Рудаш», мы с Петером высадили женщин и Антуана, так, чтобы им легко было добраться до «Геллерта», к Жерару Светоносному под крылышко. Я бы и Петера с собой не брал, но куда мне, безъязыкому, в Аквиникуме?
– Я проверю, может быть, приехали Жан с Йенсом, – сказал мне Антуан напоследок.
Кивнув, хоть и были у меня большие сомнения в такой расторопности старого лекаря, я стал объяснять Петеру, как и что будем делать в купальне. Никаких сомнений, что и там за ними следят, я не испытывал. И почти наверняка друзья-товарищи Арнольда такого момента не упустят. Во-первых, в бане, в полутьме и клубах пара, легко похитить Маркуса. Во-вторых, даже если Арнольд уследит и кинется отбивать парнишку, никакого оружия у него с собой не будет. А кулаками, пусть даже такими могучими, как его, против толпы не отобьешься. Сомнут. Только в пьесках романтического склада встречаются герои, что в одиночку десятерых валят.
Насчет себя я тоже заблуждений не питал. Ну, умею подраться, так кто ж этого не умеет, дурное дело – нехитрое. Так что брать придется не силой… умом.
И в этом плане мне Петер представлялся союзником весьма уместным.
Озадачив его своими догадками, я стал докуривать сигару. Двуколка выехала на набережную, покатила вдоль Дуная. А я, по старой привычке, попробовал подумать наперед: что станем делать, если сейчас все пройдет гладко, и мы выберемся из купален. По всему выходило, что, не получив свое, родичи Арнольда решат урвать хотя бы клок награды – и кинутся к Страже.
Значит, надо будет покидать Аквиникум. Жалко, ох как жалко. Бегство у нас не продумано, с контрабандистами я не связался, фальшивых бумаг нет… а власть Жерара Светоносного развеется вмиг, едва лишь станет известно, что он нас укрывает.
Но тут уж ничего не поделать.
