В этот раз оперуполномоченный Александр Бабуш чувствовал себя в кабинете начальника управления на редкость неловко. Поминутно и не к месту трогая опухшую щеку со следами засохшей крови, он угрюмо смотрел в окно.

— Значит, обгадились, — заключил начальник. — Подследственного потеряли, дела не сделали, да к тому же еще и люди погибли! И чем будешь оправдываться, Александр Николаевич? Ну, что там у вас произошло? Ширяев мне по телефону что-то втолковывал, но я его так и не понял. На мины наткнулись? Я тебя, Бабуш, предупреждал, нельзя бывшим полицаям верить, ни на секунду нельзя. Разве ты не соображал, что Волосу терять нечего? Давай докладывай по порядку, мне ведь еще в Москву звонить, тоже, значит, докладывать…

Странное дело, вроде бы начальник его и ругал, но вот злости в его голосе Бабуш не чувствовал. Словно начальник свои начальнические права использовал более по обязанности, нежели для того, чтобы одернуть возомнившего о себе и потому зарвавшегося подчиненного. Надо ругать, вот и заполучи, Бабуш, законные и заслуженные миндюлины. Сам понимаю, что не виноват ты, бывают такие ситуации, когда сделать ничего нельзя. Только и ты пойми — арестованного упустили? Задание провалили? Ах, у вас еще четверо при этом погибли? Так-так… И кем ты себя, Бабуш, чувствуешь? Оперуполномоченным? Да какой ты, к черту, оперуполномоченный, выглядишь как описавшийся щенок. Моя бы воля, я таких сопляков близко к охране государственной безопасности не подпускал бы. Коров вам пасти, товарищ бывший оперуполномоченный! Коров пасти, и как можно дальше от областного центра!

Примерно так выглядел разнос начальства. Но в том-то и дело, что начальника своего Бабуш знал уже довольно хорошо, а потому в обычных ворчливых нотках явственно слышал нотки недовольства ситуацией. Не то чтобы начальник разочаровался в действиях подчиненных, это было само собой разумеющимся, но вот что-то во время недолгого отсутствия Бабуша в управлении МГБ произошло, и случившееся начальнику очень сильно не нравилось, гораздо больше его это волновало, чем неудача сотрудников.

— Не взрыв это был, — упрямо сказал Бабуш, — Волос нас к пещере точно вывел. Огромная пещера, в центре ее круглое озеро. Вода в нем и в самом деле изумрудно-зеленая, товарищ полковник. Ну, по пути бегунов человек пять отловили. Они там в логовах живут, в стенах грота нечто вроде келий выдолблено. Вот в этих кельях они, значит, и жили. Самсонова я оставил с двумя автоматчиками охранять задержанных, а с основной группой пошел дальше. Все как учили — впереди боевой дозор, метрах в тридцати мы основной группой движемся. Больше всего это было на землетрясение похоже! Мы ведь и опомниться не успели. Все затряслось, камни полетели, такое впечатление, что земля вокруг трескаться начала. Ну, мы, естественно, назад, да не успели — там такими обломками все входы завалило, шагающий экскаватор надо, чтобы разгрести. Я Волоса за глотку, что за хреновина? Волос сам белый, клянется и божится, что ничего не понимает. А над нами в трещины небо видно… Когда уже отходить стали, стена рухнула. Волоса и двух автоматчиков на моих глазах завалило. Волоса мне не жалко, можно сказать, возмездие его настигло. Ребят жалко, которых с ним завалило. А сделать ничего нельзя.

Он снова потрогал распухшую щеку и посмотрел на начальника управления. Тиунов сидел за столом, и лицо у него было печальным. И снова Бабуш поймал себя на мысли, что в управлении произошло нечто неожиданное, о чем он еще не знает.

— Рапорт напишешь, — сказал начальник управления. — Подробный. Что случилось, где кто находился и что делал. Сам знаешь, со всеми подробностями. Из Москвы уже комиссия едет. Ничего хорошего.

Он грузно выбрался из-за стола, подошел к окну и, не глядя на оперуполномоченного, сказал:

— Сапогов повесился, Волоса в пещере завалило, монстра этого у нас прямо из вагона увели. И что у нас есть? Ничего у нас нет, кроме смутных догадок. Так, Александр Николаевич?

— У нас еще есть Фоглер, — нерешительно возразил Бабуш. Начальник его отдела, сидящий ближе к дверям, недовольно крякнул.

— Забудьте о Фоглере, — не оборачиваясь, сказал начальник управления. — Нет у нас Фоглера. Его вчера расстреляли. По приговору трибунала. Посчитали, что следствие завершено. Москва и распорядилась. Нечего, говорят, на эту тварь казенный хлеб переводить. Да и что он мог рассказать? Все, что касалось контактов с бегунами, он выложил, а в остальных моментах он и сам плохо ориентировался. Догадки, понимаете ли, загадки.

Он вернулся за стол, некоторое время бесцельно перебирал бумаги из большой красной папки, потом, не глядя на присутствующих, сказал:

— Все свободны.

Начальник Бабуша тут же скрылся за дверью. Бабуш уже брался за ручку двери, когда услышал хрипловатый голос начальника управления:

— Задержись.

Он повернулся, выжидательно глядя на хозяина кабинета.

— Никаких рапортов не пиши, — сказал Тиунов. — И ничему не удивляйся, Александр. Ты многого не знаешь, а потому не догадываешься, насколько хреновы наши дела. Приказом по управлению ты откомандирован в распоряжение МВД Якутии. Согласно их запросу. Тамошним управлением руководит мой товарищ, он поможет тебе разобраться и освоиться. Выезжай сегодня же. С контейнером тебе помогут, билеты заказаны, жене постарайся что-нибудь объяснить. Не знаю, что ты там придумаешь, но это твое дело. И не вздумай увольняться, от этого будет только хуже. Сейчас шум вокруг тебя просто опасен. Для тебя опасен. И не ломай голову, ты все равно многое пока просто не поймешь. Понимаешь, медали и пули, их ведь из одного металла отливают. Дела сдашь Ромашову, он уже в курсе. Иди!

Уже позже спустя годы Александр Николаевич Бабуш понял, что таким образом начальник управления вывел его из-под удара. Себя-то он вряд ли смог уберечь. Бабуш был ему благодарен. Прикосновение к тайне оказалось опасным, и скорее всего Бабуш не уцелел бы, продолжи работу в прежней должности. Работа его была скучной и однообразной, как и само побережье, хозяином которого он являлся. Жена подобного однообразия просто не выдержала, и уже на третий год Бабуш оказался холостяком или скорее соломенным вдовцом, потому что официального развода не было. В полном одиночестве он не жил, сошелся с бывшей секретаршей геологического управления, которая приехала на Чукотку за длинным рублем, а потом не смогла выехать на материк. Нельзя сказать, что жизнь их была счастливой, Валентина, как звали его сожительницу, считала свою жизнь загубленной и все чаще прикладывалась к «сургучке», а выпив, срывала зло на сожителе, поэтому в доме Бабуш старался бывать по возможности не часто.

Свердловскую историю Бабуш вспоминал все реже, иногда даже ему казалось, что история эта случилась не с ним, а с кем-то другим, а ему ее просто рассказали, как занятную и страшную сказку. Изредка ему снился один и тот же сон — он и еще несколько человек находятся в пещере. В центре пещеры огромное изумрудно-зеленое озеро. Неожиданно своды пещеры начинали сотрясаться, в гранитной толще появлялись извилистые трещины и разломы, а зеркально спокойные воды озера вскипали, стремительно и щипяще накатывая на каменные берега. Из зеленой воды медленно показывался столб с грубо вытесанной человеческой фигурой на вершине. Бабуш понимал, что спастись не удастся никому, что все находящиеся в пещере люди обречены. Однако желание выжить во что бы то ни стало заставляло его предпринимать безнадежные попытки взобраться на рушащиеся стены пещеры, втиснуться в кажущийся безопасным разлом, и тогда Бабуш просыпался весь в испарине и долго лежал, глядя в потолок и чувствуя, как медленно высыхает покрывающий тело пот.

В ясные дни над побережьем высыпали крупные холодные звезды. Трудно было даже представить, что в темных космически холодных пространствах существует какая-то жизнь, что где-то в бесконечных толщах пустоты есть миры, обитатели которых живут, любят и ненавидят, страстно радуются жизни и испытывают отчаяние от неудач. Бабуш даже начинал верить в это. И тогда ему казалось, что Земля является глухой провинцией и только на ней люди так глупо и бесцельно растрачивают драгоценные дни своей жизни. Мучаются и терзаются подозрениями, что им мешают жить, даже не подозревая, что никчемность и пустота их жизни зависят только от них самих.

Александру Бабушу исполнилось сорок семь. Выслуга у него была, и он в любое время мог вернуться на материк в качестве добропорядочного обывателя, построить дом, развести герани на окне, мирно копаться в огородике и ходить на базар в. синем форменном кителе без погон, но именно эта ненужность и необязательность материковой жизни отпугивали Бабуша, заставляя его продолжать свое бесцельное плавание среди приполярных льдов под холодными равнодушными звездами, пытаясь найти в этом плавании хоть какой-нибудь смысл.

Изредка к нему в гости приходил геолог Николай Горобец, осужденный в свое время за принадлежность к троцкизму и оставшийся после окончания срока в этом холодном краю. Лагеря оставили на вытянутом скуластом лице Горобца следы в виде глубоких причудливых морщин, но глаза его оставались молодыми. Потеряв все, что составляло его прежнее существование, геолог не утратил интереса к жизни и продолжал каждый сезон покидать городок, чтобы изучать и открывать для себя неприветливую и прекрасную тундру.

Они сидели на кухне, пили «сургучку», разговаривая о разных бытовых и ничего не значащих вещах. Потом Горобец брал в руки гитару, некоторое время настраивал ее, и они в два голоса запевали одну и ту же песню, в которую, впрочем, каждый из них вкладывал свой смысл:

Валентина в эти часы старалась не показываться на кухне, но ее злость и неприятие этой странной дружбы доносились даже сквозь стену.

А Земля неслась по своей невидимой орбите в будущее. Каждый из мужчин видел это будущее по-своему. Проживший нелегкую жизнь Николай Горобец отчего-то полагал, что жизнь эта будет прекрасной и светлой, что наступит время, когда люди будут любить и уважать друг друга, единственным мерилом человеческого существования станет труд. А когда люди встретятся с иным живущим у звезд разумом, то все будет хорошо, они просто не смогут не понять друг друга, люди и инопланетяне, имеющие в конечном счете одну и ту же цель — достигнуть ближайших звезд и пойти дальше.

Александр Бабуш не был столь оптимистичен, хотя его жизнь сравнить с жизнью друга никак было невозможно. Он считал, что люди никогда не поймут даже друг друга, поэтому понять жителей далеких планет они тоже не смогут. А непонимание всегда влечет за собой страх и войну. Особенно если ты требуешь, чтобы поняли тебя, и не прилагаешь усилий для того, чтобы понять других.

Они спорили, потом снова пили «сургучку», сближала их только песня, которая стала своеобразным гимном их встреч:

Трудно понять человека человеку. Преступить бы порог и уйти от тьмы, но — бесконечно далеко мы от света. Нельзя рассматривать мир через призму своей искалеченной души, но тем не менее мы вновь и вновь делаем это, даже не представляя, что видимый нами мир безобразно искажен, а на деле в нем все иначе, совсем иначе. В нем каждый человек рожден для счастья, только не знает этого. Мы, конечно, думаем о потомках, хочется, чтобы у них было светло и чисто. Но ведь мы тоже живем! И обидно, что чаще всего мы проживаем свою жизнь пресно и неинтересно.

Как прожил ее Александр Николаевич Бабуш.