Нет, не напрасно Коротков волновался за происходящее в Верхнем Тагиле. Что говорить, опыт! Это в Свердловске прошло все гладко да чисто, информация «Серова» в том немалую роль сыграла — взяли всех чисто, без шума, да еще и дачу установили, которую Фрамусов снимал у инженера Седых с УралТЭПа. Инженера, конечно, на всякий случай тоже загребли, но Бабушу казалось, что это лишняя предосторожность, не при делах был инженер, слишком чистые анкетные данные у него были, да и за пределы области он никогда не выезжал.

— Невиновен — отпустим, — внушительно сказал Коротков. — Лес рубят, Саша, щепки летят. В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Ясно?

И, не отходя от кассы, выдал историю из своего богатого прошлого, как в тридцать девятом году в Баку они проморгали одного незаметного с виду человечка, который, казалось бы, никаким боком не мог быть причастен к делам группы французской разведки, которую интересовали нефтяные промыслы, а он как раз и оказался резидентом, за нераспорядительность и нерасторопность многие тогда пострадали. Радоваться надо было, что никого не посадили, только использовали с понижением. Это только после войны уже выяснилось, что французы и англичане перед войной были встревожены политикой СССР по отношению к Германии и даже планировали разбомбить азербайджанские нефтяные промыслы, чтобы лишить Гитлера русской нефти. А стань это известно в предвоенные годы, то все для контрразведчиков кончилось бы значительно хуже: как пить дать припаяли бы им работу на французскую разведку, и тогда еще неизвестно, чем бы все закончилось, может, кому-нибудь и «вышку» дали бы. Время такое было, для церемоний места просто не оставалось.

Бабуша эта история не слишком убедила, да как-то и не верилось, что французы с англичанами рискнули бы пойти на такой шаг. Вполне вероятно, что всю эту историю сам Коротков в педагогических целях придумал.

Но тут приехали оперативники с обыска, который делался на снимаемой Фрамусовым даче, и результат обыска был таков, что начальник управления сразу же все засекретил. Оперативники привезли металлическую коробку, на которой виден был шов недавней пайки. Коробка была довольно внушительной — около метра высотой, полметра шириной и сантиметров пятьдесят, если не больше, в толщину. В коробке находилось существо странного вида. Ни на одного знакомого Бабушу зверя это существо не походило, но сразу же заставило Александра вспомнить рассказ лесника. Несомненно, что Маришкин «кузнечик» и: это существо находились друг с другом в близком родстве.

Существо было небольшим, сантиметров девяносто росту в нем было, и при этом тельце существа было щуплым, хиленьким, куда там подростку, до третьеклассника это субтильное существо недотягивало. А голова у него была неожиданно крупная, лишенная растительности и обтянутая гладкой зеленой кожей. Там, где были естественные впадины или выпуклости, кожа заметно темнела, становясь почти черной. Глаза занимали почти половину головы, они были прикрыты глянцевыми веками, но когда врач тронул кожу пальцами, на присутствующих уставились темные яблоки с вертикальным, как у змеи, зрачком. Над глазами, свиваясь в спирали, торчали странные тонкие отростки, заканчивающиеся небольшими утолщениями, окрашенными в темный цвет. Ушные раковины отсутствовали, вместо них на черепе были небольшие припухлости, снабженные раздвоенными щелями. Вместо носа у существа имелась темная выпуклость, почти полностью пересекающая то, что можно было с натяжкой назвать лицом. Под этим выпуклым швом имелось маленькое круглое отверстие, такое маленькое, что Бабуш даже засомневался, можно ли назвать его ртом. Нет, описание лесник Тимофеев дал исчерпывающее: у существа, как и у человека, были четыре конечности, каждая из которых заканчивалась четырьмя многосуставчатыми пальцами. Оно было голым, но каких-либо половых признаков Бабуш у него не заметил.

— Ничего себе уродец, — поднял седые брови Коротков. — Это что же за тварь такая?

Бабуш некоторое понятие о существе имел, но высказывать его вслух было опасно, ведь о встрече лесника Тимофеева с подобным уродцем он никому не докладывал, а его нынешние объяснения могли вызвать лишь недоумение и подозрительность — почему раньше молчал?

— Руки есть, ноги тоже, — неопределенно заметил он — значит, не животное. Животное рук не имеет.

— Имеет, — поправил его Коротков. — Есть животное у которого ног нет, только четыре руки. Обезьяна называется. Не-ет, что ни говорите, а у меня к нашему штурмбаннфюреру теперь особый интерес имеется. Ох есть нам о чем поговорить! Долго этой падле объясняться придется!

И совсем уж некстати бросил Бабушу:

— Вот ты, Саня, спрашивал, зачем инженера задерживали. А если наш немец к этому уродцу никакого отношения не имеет? Вдруг это хозяйское барахлишко?

— Помните, вы читали в деле, как скрытница о зеленых богах рассказывала? — спросил Бабуш. — Вам не кажется, что это то самое божество и есть? Из тех, что в схроне у Волоса жили под Теплой горой.

— Разберемся, — уверенно сказал Коротков и вдруг спохватился: — А что это наш Николай Николаевич не звонит? Они ведь к этому времени в Верхнем Тагиле тоже закончить уже должны.

Должны были, да не закончили. Это уже потом выяснилось.

Нет, поначалу и в Верхнем Тагиле все шло как по нотам. Нормально начиналась работа. И спланированы задержания были вполне грамотно, и силы задействованы вполне достаточные, поэтому никто не предвидел, как оно все обернется.

А Волос был вооружен. И оружие у него было необычное, против такого оружия с ТТ да ППШ идти было все равно что с рогатиной на мамонта. Хотя говорят, наши предки на мамонта именно с рогатиной и ходили. Пока милиция чистила дома известных благодетелей, вытаскивая на свет Божий подслеповатых от подпольной жизни скрытников и скрытниц, Николай Николаевич брал Волоса. Но где-то, видимо, прокол случился — хозяина дома оперативники повязали быстро, а вот Волос, который ночевал в специально оборудованном подполе, успел проснуться. Никто и опомниться не успел, как полы избы вспучились, откуда-то снизу метнулись языки пламени, и пополз дым. Сначала подумали, что Волос подорвал гранату, но связанный и тяжело переживающий свой арест хозяин дома Аким Хвостарев хрипло пояснил:

— Пистолет у него такой, в виде фонарика. Стреляет без звука, а рушит все, как из пушки стреляли. Видел я, как он однажды здоровенный кедр из него свалил. Тот кедр ватага дровосеков полдня бы рубила, а он только фонариком этим повел — и готово дело.

Но в данном случае мощность неведомого оружия обратилась против самого Волоса. Не учел он, что сам находится в замкнутом пространстве, его самого первым и накрыло. Правда, сразу его в хаосе и мешанине досок и битых банок с соленьями найти было трудно, да и пожар долго тушили — изба-то бревенчатая была, не один год стояла, дерево и так было смолистое, а тут еще просохло до хруста, потому так все славно и горело.

Удивительно, но Волос был жив. Из ушей у него текла кровь, кровь пузырилась на губах, но все равно опасен он был, очень опасен. Поначалу на него особого внимания не обращали, а бывший каратель нашел в себе силы для броска и достал ножом находящегося рядом оперативника. На Волоса набросились, некоторое время его просто били, потом связали, и он сидел на развороченном выстрелом поле — страшный, с землистым, долго не видевшим солнца лицом, заросшим окладистой рыжей бородой. Был он в подштанниках и нательной рубахе. На оперативников смотрел зло — освободи руки, обязательно кинется и удавит.

— Ищите, из чего он в нас там палил, — распорядился раздосадованный Николай Николаевич.

Успешное задержание — это когда все тихо случается, незаметно для окружающих, а тут уж о какой незаметности говорить можно, когда столько народу набежало пламя сбивать. Прокол это был, явный прокол, хотя и взяли всех живыми. А ведь был вариант, излюбленный московской школой. Эмма Судоплатова на занятиях в разведшколе не раз рассказывала, как они с помощью снотворного обезвреживали в войну террористов. Дешево, как говорится, и сердито. Тем более что Хвостарев как раз в этот день в коопторговском магазине две бутылки брал, можно было бы через местного начальника милиции все вопросы решить.

— Нет ничего, — спустя время доложили из развороченного подпола, из которого несло сырой гарью.

— Все равно ищите, — сказал Николай Николаевич. Искали тщательно, но безуспешно.

— Потому и задержались, — раздраженно рассказывал Николай Николаевич, не глядя на присутствующих в кабинете. — Волоса допрашивать пока невозможно, ему дня три надо, чтобы в себя после контузии прийти. Слава Богу, опера он порезал не сильно, а то бы, еще и труп получили. У вас-то все нормально?

Его провели в подвал, показали контейнер с существом. Николай Николаевич особой брезгливостью не отличался — приподнял веки существа, некоторое время разглядывал его зрачки, потом взял длинную худую руку и внимательно исследовал пальцы.

— Что-то в нем от лягушки, — сказал он, вытирая пальцы носовым платком. — И такой же скользкий. Фоглер ауже допрашивали?

Фоглера допрашивали. Бывший штурмбаннфюрер внимательно ознакомился с ориентировкой по собственному розыску, немного посидел над бумагой, задумчиво потирая подбородок, потом поднял глаза на Короткова.

— Солидно подготовились. Давно меня вели? Коротков хмыкнул и незаметно для задержанного подмигнул Бабушу — как же, будем мы выдавать свои секреты. Это вам, господин штурмбаннфюрер, надо об откровенности думать, вам надо шею от веревки оберегать.

Фоглер это понимал, наслышан был о советских судах, судивших немецких военнослужащих, объявленных военными преступниками. Поэтому он был откровенен, о своем задании рассказывал подробно, но все-таки темнил — по крайней мере маршрут, которым он прибыл в Свердловск, вызывал определенные сомнения.

Из рассказа Фоглера выходило, что в Пуллахе, где находился центр организации Гелена, давно интересовались проблемой странных летательных аппаратов, которые наблюдались во время войны над Германией и Европой, а после войны — над Америкой. От русских источников, которые Рейнхард Гелен активизировал после того, как его организация вышла из-под эгиды военного министерства США и оказалась под крылом созданного в 1947 году Центрального Разведывательного Управления, поступила информация, что подобные летательные аппараты созданы русскими, и аэродромы базируются на Урале. Поверить в это было несложно, все знали, что много предприятий русские в годы войны перебазировали именно на Урал и даже дальше, в Сибирь. Поскольку источник сообщал, что лично наблюдал взлеты и посадки этих непонятных летательных аппаратов, информация заинтересовала американцев, и они начали требовать от Гелена передачи этих источников информации им на связь. Однако Гелен был против и выступал за сотрудничество, оно обеспечивало определенное финансирование, в котором организация нуждалась. Отдать источники информации значило остаться нищими. Поскольку источники не сообщали координат аэродромов, Гелен поручил установление местонахождения этих аэродромов Паулю Фоглеру. Разумеется, предприятие это было рискованным, более того — оно могло оказаться смертельно опасным, ведь Фоглер был занесен русскими в списки военных преступников за его деятельность на территории Украины. Но предложенное вознаграждение было велико и Фоглер согласился. Он надеялся на то, что небольшие исправления, внесенные во внешность опытными хирургами, его изменят, русским языком он владел более чем хорошо, а документы, по которым он отправлялся в Союз были подлинными. Сам Фоглер полагал, что задание не окажется особенно трудным — попасть на Урал, встретиться с источниками, которые работали на Гелена, уточнить у них координаты баз русских ВВС и проверить информацию визуальным способом.

Однако его ожидали трудности. Источник, на которого он сильно рассчитывал, был арестован органами МГБ, раскопавшими к тому времени, что этот источник служил в годы войны в организации ТОДТа. Вторая явка — ее Фоглер получил в Пуллахе — оказалась фиктивной — человек, который должен был обеспечивать связь Фоглера с другими негласными сотрудниками Рейнхарда Гелена, выехал неизвестно куда, и Пауль Фоглер оказался в очень сложном положении — без связей, без денег, которые он должен был получить в России, к тому же документы его оказались не столь уж надежными, как обещал начальник паспортного бюро организации Гелена, — все жители оккупированных в годы войны областей брались органами МГБ под колпак в случае их переезда на новое место жительства, особенно если такими местами являлись центры оборонной промышленности. Поэтому Фоглеру пришлось избавиться от имевшихся у него документов и раздобыть новые.

— У попутчика в поезде? — небрежно поинтересовался Коротков.

Задержанный отвел взгляд в сторону.

— Труп вы зарыли около станции в лесу, верно? — продолжил Коротков. — Сами понимаете, еще одно убийство, к тому же совершенное в мирное время, ничем не облегчают вашего будущего, господин Фоглер, напротив — последствия этого поступка делают ваше будущее еще более проблематичным.

— Вы хотите сказать, что меня расстреляют? — флегматично спросил задержанный. — Знаете, внутренне я готов к этому. В годы войны мы были непримиримыми противниками, нельзя же думать, что позорный мир, в результате которого не стало единой Германии, сделал обе стороны более терпимыми друг к другу. Вы коммунист? А я был национал-социалистом с одна тысяча девятьсот тридцать второго года. Мы — противники, между нами вряд ли возможен мир.

— Как знать, — осторожно сказал Коротков. — В иных случаях там, где невозможен мир, возможны перемирия.

— Только не говорите, что мы могли бы совместно работать, — сморщился Фоглер. — Не надо намекать на возможность сотрудничества. Я никогда не поверю, что вы готовы простить мне кровь ваших сограждан, вы ведь знаете, чем я занимался в Харькове, в Ровно и в Сумах!

— У нас будет время обсудить эти вопросы, — сказал Коротков. — Вернемся к сегодняшнему дню. Как вы вышли на Волоса? Это был запасной вариант?

Скорее случайный, — сказал немец. — О Волосе мне рассказал переводчик харьковского гестапо, которого я случайно встретил в Свердловске. Мне кажется, он тоже из этого племени бегунов. Адреса его я не знаю, но знаю, что он последнее время много занимался переводами для технического бюро завода «Уралмаш». Невысокий блондин лет сорока, на правой щеке родинка. С такими приметами вам его будет нетрудно установить. Не знаю, какую фамилию он носит сейчас, но в Харькове он был Витковским Станиславом Алексеевичем. Кстати, не могу сказать, подлинная ли эта фамилия. Я хотел его слегка прижать и заставить работать на себя. Так вот, Витковский откупился от меня Волосом. Волоса я знал лучше, знал, что крови на нем достаточно для любого вашего суда. Поэтому не приходилось бояться, что он меня выдаст, скорее мне приходилось опасаться его, поэтому я делал вид, что за мной более чем мощная организация, которая располагает большими возможностями в России. Это подействовало. Постоянная связь с Волосом осуществлялась через бывшего полицая Васену. Впрочем, это вы, наверное, уже знаете. Никогда не поверю, что вы взяли меня без предварительной разработки. Мы этого не делали даже в войну, а сейчас мирное время, поэтому возможностей для активной разработки у вас более чем достаточно. Думаю, что Хвостарев работал на вас.

Бабуш удивлялся откровенности шпиона: конечно же, немец не мог не знать, что его ожидает. Поэтому Бабуш считал, что Фоглер замкнется и не проявит этой неожиданной, на его взгляд, словоохотливости. Сам бы Бабуш постарался молчать до последнего.

— Комсомолец ты наш, — сказал ему после допроса Коротков. — Он же знает, что мы из него все выжмем. Сыворотку колоть будем, гипнотизера пригласим, в крайнем случае, если понадобится, яйца будем в дверь зажимать. Игра проиграна, тем более взяли его как военного преступника, свежий труп на нем, так зачем же дело до крайностей доводить? У него ведь два варианта — спокойно все рассказать, по возможности утаивая детали, или рассказать все, но при этом отхаркиваться кровью и ползать у нас в ногах. Так какой вариант выгоднее и проще? И потом — надежда. Она ведь человека никогда не оставляет, каждый надеется на личное бессмертие. А вдруг он нам понадобится, вдруг какое-то соглашение, продляющее жизнь, все-таки возможно!

Но пока допрос продолжался:

— Откуда взялся контейнер, который обнаружен на даче, арендованной вами у инженера Седых, и что это за существо в нем находится. — Коротков ловко пододвинул арестованному раскрытую коробку «Казбека». Фоглер отрицательно покачал головой, немного помолчал, потом неохотно сказал:

— Я бы мог сказать, что не имею к контейнеру никакого отношения, но вы, видимо, уже задержали Васену и Волоса, поэтому я не заставлю вас блуждать в потемках. Затяжки времени ни к чему не приведут. Это в годы войны можно было надеяться на наступление наших частей. Труп существа привез Васена, когда выяснилось, что никаких русских аэродромов со спецтехникой нет. У меня был серьезный разговор с Волосом. Обмана я не терплю, я так и сказал ему. Волос испугался, К тому же я начал требовать с него деньги, которые отдавал ему для организации поисков. И тогда он рассказал, что неизвестные летательные аппараты не являются новейшими русскими самолетами. Ими управляют вот эти самые существа, а откуда аппараты берутся, Волос не знал, но предполагал, что они обитают в подземельях. А в доказательство прислал мне это тело. Оно ни на что не похоже, верно? Формалин я купил у санитаров городского морга, а запаивал контейнер сам. — Немец посидел немного, печально улыбаясь, потом сообщил: — Еще два дня — и я бы уехал. Контейнер я бы переправил через шведское посольство, у нас сохранились там некоторые связи, тем более что Гелен обещал им выяснить местонахождение Валленберга, шведского дипломата, которого СМЕРШ арестовал в Венгрии и нелегально вывез в Россию. Еще два дня… — Он досадливо хлопнул себя ладонью по колену. — Это невезение, господа, Бог от меня отвернулся, наверное. Он был недоволен, что я связался с этим адским отродьем!

— Вы говорили, что нуждались в деньгах, — вспомнил Коротков. — За счет каких средств вы финансировали Волоса и его компанию?

— Нет, господа, успокойтесь, — с презрительной улыбкой сказал Фоглер. — Я не грабил русские банки. Осев в Свердловске, я отослал поздравительную телеграмму во Львов на фамилию Шекулева, до востребования. Через неделю ко мне приехал человек, встреча с которым состоялась на заранее обусловленном месте. Генерал Гелен предполагал такой ход событий. Человек привез мне изрядную сумму. Кто он, я, к сожалению, не знаю. Могу сказать, что, по некоторым предположениям, этот человек принадлежал к украинскому националистическому подполью. Но это мое предположение, не более.

— Сумма, которую вам привезли, была в рублях или в иностранной валюте?

— Господи, конечно же, в рублях! — нервно засмеялся немец. — Вы же не думаете, чтобы я метался по городу в поисках людей, у которых иностранную валюту можно обменять на рубли?

— Это увязывается с последними разговорами Волоса и Васены, — сказал Коротков. — Уверен, что немец не врет. Ему просто нет смысла врать. Он еще надеется выжить.

— С бывшими полицаями вы разберетесь сами. — Николай Николаевич прошелся по кабинету. — Контейнер с телом существа необходимо отправить в Москву. И сделать это надо незамедлительно. Сопровождение оперсоставом надо организовать, груз слишком важен, чтобы доверить его фельдсвязи. Теперь насчет Фоглера. У вас будет три дня, чтобы провести необходимые допросы и, если понадобится, очные ставки. Потом я заберу штурмбаннфюрера в Москву. Судя по всему, нам будет о чем говорить с ним. Ведомство Гелена ищет выход на западногерманское правительство, да и деятельность самого ведомства давно тревожит Москву. Восточные немцы пока не слишком справляются с этим хитрецом. Так что необходимые для сопровождения документы должны быть оформлены в ближайшие дни — копии протоколов допросов, необходимые постановления, иначе говоря, все, что необходимо для соблюдения уголовно-процессуального законодательства хотя бы в рамках дела. Остальное вас не касается.

— Дмитрий Павлович, — повернулся он к начальнику управления. — Кстати, подготовьте представления на отличившихся сотрудников. Все-таки не каждый день таких матерых хищников ловим. И последнее — из протокола допроса Фоглера тянется немало ниточек к другим лицам. Необходимо отработать инженера Седых, установить этого ереводчика из харьковского гестапо да и все известные связи надо отработать как можно тщательнее.

— Эта работа уже ведется, — обиженно и потому несколько холодно сказал начальник управления. — Вам, конечно, в Москве виднее, но и мы здесь, как видите, не лаптем щи хлебаем. Это ваше право, но не стоит нас учить азам оперативной работы.

Николай Николаевич сообразил, что в начальническом рвении допустил бестактность, и побагровел.

— Извините, Дмитрий Павлович, — сказал он. — У меня и в мыслях не было обидеть вас.