Глава 5
Путевка в подвешенное состояние
Нет, я не плачу и не рыдаю,
На все вопросы я открыто отвечаю,
Что наша жизнь — игра,
И кто ж тому виной,
Что я увлекся этою игрой?
Наверное, только отмахав крыльями черт-те сколько километров, с третьей попытки приловчившись ловить кильку в проточной воде и сообразив, как пользоваться инстинктом ориентирования, обернувшийся чайкой Антон поверил окончательно, что его приключения реальны. Что мир вампиров и прочей демонической дряни нагло себе существует рядом с обыденным миром и, мало того, очень крепко вмешивается в дела этого привычного мира людей.
Выжатый усталостью, как носок в дорогой стиральной машине, чайка-Петров спикировала к кормушке на огороженном от зевак птичьем базаре посреди Ленинградского зоопарка. Грубо оттеснив полярного гуся с раздутым зобом, Антон жадно набил пузо размоченной булкой.
У птичек как раз начинался брачный сезон, селезни фасонисто хлопали подрезанными крыльями и ворковали, подражая голубям. Уточки кокетливо семенили боком и многозначительно выщелкивали клювиками блох. Под лапками шныряли воробьи, бессовестно воруя корм. Пару лестных косяков-авансов на Петрова бросила патрулировавшая несерьезный водоем чайка дружественной породы. По случаю будня и сомнительной погоды зевак было негусто, да и те преимущественно кучковались там, где вздымали брызги белые медведи и кричали дурными голосами бабуины.
Петров огляделся, выждал, когда редкие посетители, как один, окажутся к нему спиной, и клювом повернул кольцо на красной, будто ошпаренной лапке.
Процесс превращения в человека не дал ему нового жизненного опыта. То же самое весьма болезненное и отвратное ощущение, как и при превращении в птицу, только в обратном порядке, будто тебя по косой сажени выворачивает наизнанку.
Гуси и утки, теряя перья, истерично шарахнулись в стороны, всполошенно стартовали в хмурое небо воробьи. Ближайший лебедь изогнул шею коброй и зашипел, типа, не подходи, я в гневе страшен. Пара зевак оглянулась, но приняла посконный наряд Антона за робу персонала.
Рождая возмущенный клекот, гомерический гогот и возмущенное кудахтанье, Антон по щедро закапанной птичьим пометом глине добрался до невысокого заборчика и кавалеристски лихо перекинул тело через кованые штыри на асфальтовую дорожку. А все-таки славно почувствовать нормальные человеческие ноги вместо лап с перепонками! Волшебное алюминиевое кольцо вернуло вид приличного браслета, а вот в остальном наряд Петрова приличным признали бы только потенциальные соседи по палате в дурке. И, конечно же, на карманах ноль наличности, чтобы одеться в ближайшем универмаге «Плато», как порядочный человек. И ведь не май месяц, ветерок так и пробирал.
— Папа, — в семи метрах от Петрова важно сказал пятилетний пацаненок лениво вышагивавшему рядом родителю, — дай стольник.
Папа — наверное, последний из героев, кто не гнушался носить на шее убедительную золотую цепочку, — лениво полез в задний карман «Lee» и небрежно вытянул купюру. В его пудовых кулаках бумажка выглядела трамвайным билетиком, а вот бицепсы папани было не оценить, поскольку из-за запаздывавшей весны их, а заодно и гордую осанку, скрывала приличная кожаная куртка.
Кожа, как известно, никогда не выйдет из моды, и чужая куртка очень заинтересовала беглого ботаника.
Уже протягивая малышу сотку, коротко стриженный папа вдруг усомнился в педагогичности поступка:
— А на фига?
— Я обезьянкам бананов куплю, — честно признался потомок.
Папу с морщин на лбу до пят окатила волна негодования:
— И тебе не в падлу за бананами для макак шестерить?
Антон понял, что куртка — не его размера, и лучше поискать одежду на другой аллее. Но тут папа увидел Антона и вспомнил, что видел это лицо при очень любопытных обстоятельствах. И таки сунул мальцу купюру:
— У обезьянника и оставайся, пока они все бананы не сожрут.
Не обрадованный проявившимся интересом коротко стриженного братка, Антон поспешно развернулся и бодренько затрусил в сторону клеток с горными козлами. Петрова явно узнали, и это могло означать только то, что проблема одежды перестает быть главной. Последний герой дал Петрову сделать несколько шагов и выхватил мобилу:
— Серега, это Бухенвальд. Помнишь, ты на той неделе фотку показывал, типа, чела по портрету отыскать не худо бы. Так вот, я его надыбал… Рядом с обезьянником… Нет, не в ментуре, а в зоопарке… Я не прикалываюсь, в конкретном зоопарке… Да, на связи. — И браток по-прежнему лениво двинул вслед за Петровым, только теперь его лень была неискренней.
Ясен пень, Антон не прозевал маневры коротко стриженного и решил, что чему быть, того не миновать. А через три минуты, выклянчив трубу, которую и в руках-то позорно держать, у прижатой к загону для лосей десятиклассницы, Бухенвальд жаловался в эфир:
— Серега, я завернул за угол, а он меня чем-то как шандарахнет… Я — с копыт. Короче, очухался: ни куртки, ни перца с фотографии. Упустил я его, Серега… Нет, не битой, бейсбольную биту я бы узнал, отбой… Держи, девочка, свою мобилу, вот тебе бабки, купи нормальную, — Бухенвальд полез в карман портков за лопатником и отдернул руку, будто там обитал скорпион.
Конечно, братану Сереге он не рискнул пожаловаться, что искомый лох, пользуясь его бессознательным состоянием, поменял джинсы «Lee» на какие-то унисексовые дерюжные штаны от Версаче. С кислой миной Бухенвальд отправился искать сына, тайно надеясь, что у мальца осталась от бананов сдача, которой хватит хотя бы на троллейбус.
В это время Антон Петров как раз выходил из зоопарка и переживал, что на ремне нет еще одной дырочки: слишком просторно чувствовать себя в одежде Петров не привык. Благодаря зябко поднятому воротнику куртки его не узнали ни бабушки, торговавшие надувными шариками, ни девушки, предлагавшие покатать ребенка на пони, ни скучавшие мымры в продуваемых и до лета обреченных на пустоту пивных павильонах. А может, зря Антон ударился в панику, и встреча с товарищем, знающим Антона Петрова по фото, была случайной? Очень хотелось верить, что служба безопасности «Ред Ойла» не объявила по Питеру глобальную поисковую операцию, которой ментовский скудный «Перехват» в подметки не годится.
Увы, все-таки оказалось, что «Супер-пупер-мега-перехват» объявлен. Взбегая по ступенькам станции метро «Горьковская», Антон Петров боковым зрением усек, как кормившийся у ларька «Союзпечати» нищий невнятного возраста свернул кепку с мелочью и табличку «Подайте на инвалидную коляску» и исправно зашкандыбал по следу.
Вокруг висли друг на дружке встретившиеся влюбленные, у ларька с пышками толкалась очередь, из музыкального ларька рвались наружу гитарные проигрыши Грэма Парсонса. В верхнем вестибюле станции метро шмелями гудела подсветка рекламных стендов, и толчея спешивших к эскалаторам граждан мешала сканировать обстановку.
Если после откровенного грабежа братка у Петрова остался горький осадок на душе, то здесь Антон не сомневался в праведности своих действий ни секунды. Купив в окошке жетон, он позволил не сильно-то и хромавшему типчику пристроиться на векторе к турникету ровно за собой. Зато теперь в подлости намерений нищего товарища сомнений не осталось.
И на контрольной линии Антон с полуоборота выхватил у инвалида влажную от пота проездную карточку. Инвалид растерянно открыл рот, получив упреждающий толчок в грудь от лица, которое провожал. Отнятая карточка нырнула в контрольную щель. Петров прошел через турникет, инвалид остался перед пропускным механизмом, бесполезная карточка вернулась хромому в руку из щели.
Нищий не рискнул заорать на весь вестибюль: «Инвалида обидели!!!» И совесть Антона не посмела вякнуть — если бы это пострадал честный хромой, бедолага смог бы пройти к эскалатору по инвалидному удостоверению.
Вместо этого нищий товарищ неопределенного возраста выхватил из задрипанного пиджачка сотовую «Нокию» последней модели, а дальше эскалатор повез Петрова прочь и вниз. К гадалке не ходи, нищий объявлял полномасштабную тревогу, и через каких-нибудь полчаса ко всем станциям метрополитена будут стянуты граждане, понятия не имеющие, кто такой Антон Петров, но знакомые с его фото и мечтающие подзаработать. Через тридцать пять минут в просчитанных на компьютерах «Ред Ойла» точках города припаркуются непримечательные закрытые автофургоны, и уже более осведомленные, кто есть такой на свете Антон Петров, граждане, передергивая затворы, станут внутри фургонов нервно курить и ожидать маячка от менее осведомленных.
Но Антону с его маршрутом не требовалось даже двадцати минут.
— Вы на следующей выходите?
— Выхожу.
Из вагона, в меру наполненного пассажирами, он вышел на следующей станции — «Невский проспект». Затесавшись по соображениям маскировки в шумную компанию, даже глотнув из протянутой бутылки пива, он поднялся по эскалатору и вдоль канала двинул на Дворцовую площадь. Кажется, собирался дождь, жаль, что у братка к куртке не прилагался зонтик.
Станут в поднятом на ноги Петербурге искать Антона Петрова на главной площади? Конечно, станут. Но ведь не прятаться он шел туда походкой праздного туриста.
— Кто у нас отвечает за Центральный район? — Руководитель службы безопасности головной конторы «Ред Ойла» Владимир Костромин меньше всего походил на профессионального силовика. Слегка приплюснутый возрастом пенсионер с благородными сединами и интересами в телеканалах «НТВ» и «Культура», такому бы вести в парке на лавочке политические дебаты с другими ветеранами перестройки. Но сотрудники местного офиса кое-что слыхали о прежних подвигах господина Костромина на ответственном посту и выполняли его «советы» беспрекословно.
— Воробьев, — не отрываясь от экрана ноутбука, доложил раскачивавшийся на заднем сиденье джипа Матвеев.
Этот господин был упакован существенно покруче Костромина. У первого — турецкая матерчатая куртка, у второго — плащ от «Хьюго Босс»; у первого — кепка на неухоженной шевелюре, у второго — причесочка от мастера-призера чемпионата парикмахерского искусства «Балтийские зори»; у первого — белорусские ботинки, у второго — классический «инспектор». Но даже посторонний зевака, загляни он в салон джипа, сразу угадал бы, кто тут играет первую скрипку.
— Что у него в наличии?
— Шесть машин, тридцать четыре бойца.
— Не бойца, а сотрудника, — вскользь поправил Костромин, прекрасно осведомленный, на какие ключевые слова реагируют системы прослушки государственных силовых органов.
Понятно; внутри джипа их никто подслушать не мог — в ноутбук был вмонтирован один очень вредный приборчик. Но лучше сразу настроить подчиненных на правильные термины, а то ляпнут где-нибудь в более щучьей обстановке.
— Тридцать четыре сотрудника, — беспрекословно подчинился руководитель службы безопасности петербургского офиса «Ред Ойла» Матвеев. Он и боялся московскую шишку, и обожал. Умение искренне почитать любое начальство в самурайском духе он выковал к тридцати годам, и с тех пор карьера стала ему удаваться.
— Одну машину на кольцевой маршрут «Дворцовая-Невский-Марсово поле».
— Одну машину на кольцевой… — забарабанил пальцами по кнопкам ноутбука Матвеев. Отправлять приказы таким макаром ему было крайне неудобно, поскольку локтям мешали втиснутые по бокам бойцы, пардон, сотрудники, у каждого из которых под лишенным знаков отличия камуфляжем прятался броник.
Справа от Матвеева подпрыгивала на пухлом сиденье очень ловкая блондинка, за глаза именуемая коллегами Маняша Тычеблин, слева раскачивался блондин, носивший заочное имя Мишаня Нифигаблин. В глаза парочку называли Маша и Миша. Из-под пилоток-конфедераток к губам персонала быстрого реагирования гарнитуры свешивали мини-микрофоны на случай нештатного экстрима.
Ноутбук на коленях Матвеева являлся сердцем операции, доклады поступали и приказы уходили через него на открытый специально под операцию одноразовый сайт. Причем напичканный паролями и шифрами наглухо. Загляни туда посторонний юзер, надыбал бы лишь скучный чат, посвященный шахматисту Алехину. Джип стартовал по тревоге со стоянки у Дворца Молодежи — в тамошней гостинице держал штаб Костромин. Сейчас джип лихо, но не нарушая правил, попирал шинами асфальт и лужи Каменноостровского проспекта.
Напротив телебашни Мишаню и Маняшу перестало раскачивать — джип намертво застрял в бесконечной пробке.
— Работайте! — кивнул Матвеев верной парочке и вздохнул свободней, поскольку Маша и Миша покинули машину. — Легенда «Родина зовет», — сладко выравнивающий затекшую спину Матвеев прикрикнул на подчиненных, а то бы те еще наломали дров.
В нос ударили выхлопные газы на любой вкус. Секунду Маняша и Мишаня потратили на то, чтобы сориентироваться в обстановке. В следующую секунду Маняша требовательно стучала костяшками в окошко так же скучавшей «Скорой помощи».
— Чего тебе, красавица? — опустил стекло шофер.
— Факультет Собственной Безопасности, — рука Маши скользнула сквозь форточку и отперла дверцу изнутри. — Подвинься, знахарь, служебная необходимость, мы на время реквизируем твою машину, где у тебя сирена включается? — Голос девушки был звонок, как в «Пионерской зорьке».
— Не понял? — не поторопился подвинуться шофер. Его рыжие прокуренные усы обиженно изогнулись, выдавая, что товарищ все расслышал прекрасно, но не рвется содействовать.
Маняша заколебалась, не притвориться ли, будто по вине уличного шума не слыхала брошенного вдогонку приказа работать по легенде «Родина зовет». Гораздо привычнее было бы садануть ребром ладони по шоферскому кадыку и почувствовать себя полной хозяйкой положения в кабине. Но приказ отдавался при московском начальстве, а значит, это же начальство отметит невыполнение приказа.
Пошарив в кармане камуфляжа, Маша предъявила прокуренным усам краснобокое удостоверение.
— Ты че, блин, не понял?! Сержант Грачева, эскадрон смерти ФСБ, мы реквизируем ваше средство передвижения, — все-таки она позволила себе милую шутку, по опыту зная, что слушатель не очень вникает в подробности. Маша была серьезным специалистом по психологии жертвы. — И откройте фургон моему напарнику.
— А если у меня там неотложный больной? — хорохорились обиженные усы.
— Тогда бы вы пугали прохожих сиреной, — с видом человека, уставшего радеть за отечество, «но ведь кто-то же должен…», Маняша плюхнулась рядом с водилой и убрала в нагрудный карман липовое удостоверение. Бой был выигран без пролития крови, никакого удовольствия.
Между застрявшими машинами уже туда-сюда сновали пешеходы, лучшего симптома, что пробка надолго, не бывает. И, кстати, вовсю на небе собирались тучи, Маняшу это беспокоило только одним боком: во время дождя связь хуже.
— Террористов ловите? — заискивающе поинтересовался представитель Министерства здравоохранения.
— Кто в фургоне? — многозначительно не ответила Мария.
— Смена кончилась, в гараж возвращался, — косвенно ответил в рыжие усы шофер.
Маша ориентировочно представляла, где по городу размещены гаражи «Скорой помощи», но уличать шофера во лжи особого смысла не имелось — подчинился, и ладно.
Мишаня доложил командирам, дескать, подходящее для движения в условиях частых пробок транспортное средство добыто. Владимир Костромин покинул джип первым и вельможно подождал, пока Миша открывает перед ним дверь фургона. Матвеев задержался, принимая на ноутбук следующий сигнал от развернутой сети стукачей.
— Объект вошел в здание Государственного Эрмитажа, — забираясь в кузов, доложил Матвеев.
— Я так и знал, — скрипнул зубами Костромин, — решил, сволочь, спрятаться среди иностранцев. — К иностранцам у господина Костромина махровым цветом цвела особая нелюбовь. А пуще — к прибалтам, поскольку благородный старик в пору пышно возродившегося национального самосознания бывших сограждан оказался вынужден покинуть Ригу. — Источник информации?
— Там в холле ларек с Ди-ви-ди и видеокассетами. Его арендатор… А может, подождем до закрытия музея? — Матвеев немного побаивался за Маняшу и Мишаню: вдруг они при задержании объекта не останутся в рамках закона? Где-нибудь на Кондратьевском рынке — и ладно бы, а вот Эрмитаж… Разнесут по кирпичику памятник культуры.
— Добро. Поехали, на месте разберемся. Прикажи этому видеопирату закрыть ларек и… нет, отставить. Объект тут же срисует непрофессиональную слежку. Поехали! — зло постучал Костромин в окошко кабины.
Матвеев отправил команду группе Воробьева не проявлять инициативу. Шофер очень переживал, не помнут ли незваные пассажиры помидорную рассаду, которую он аккурат вез на дачу. Очень хотелось попросить, чтобы пассажиры поласковей обходились с задвинутым под больничную каталку ящиком, но почему-то водила робел и только крепче на себя злился.
— Доклад от группы Сметанина, Красногвардейский район под полным контролем, — читал расшифрованные поступления на сайт Матвеев.
— Развертывание продолжить, — Костромин опасался, что в Эрмитаже их ждет лишь лицо, похожее на Антона Петрова, Владимир уже выстрадал семь ложных тревог.
Под бодрый вой сирены «неотложка» правыми колесами выбралась на тротуар, обогнула очередь из «тойот», «Жигулей» и «фольксвагенов» и свернула в подворотню.
— Здесь направо, здесь прямо, — руководила шофером Маняша. — Ты че, блин, не слышал? Здесь прямо!
— Так ведь знак! — трепетали прокуренные усы.
— Ты че, блин, не понял?! Здесь прямо!
— Ладно-ладно. Сами с гаишниками объясняться будете.
— Объяснимся.
К Эрмитажу они выехали через Дворцовый мост. Тормознули у Адмиралтейства. Матерые тучи теснились в небе, словно бегемоты в последней луже в засуху. Сейчас ливанет.
— Доклад от группы Сунчелеева. Полностью охвачен Приморский район.
— Так держать.
Пока Маняша скучно инструктировала шофера, что «не в ваших интересах разглашать… тем не менее, от лица Отчизны благодарю за добросовестно выполненный долг гражданина…», разгуливавший по залам Эрмитажа Антон Петров нашел искомое в экспозиции, посвященной древнему Египту.
Выпиленный пласт рельефа из гробницы Ни-Маат-Ра напоминал задубевший тульский пряник. Красно-черная, как копченая селедка, в белых полотняных шортиках вроде тех, что были модны в позапрошлом году, мумия жреца Па-Да-Ист, которую нельзя фотографировать со вспышкой, возлежала на прежнем месте.
Менее недели тому сам Антон сменил таблички на этих экспонатах. Точнее, выждав, когда никого не будет рядом, наклеил новые поверх старых, и новые от прежних отличались только названиями гробницы и именем жреца. Гробница в оригинале никогда не называлась «Ни-Маат-Ра», а жреца отродясь никто не величал «Па-Да-Ист»: написанные подряд, эти два слова и являлись шифром, специально изобретенным Антоном для сокрытия формулы.
Согласные обозначали элементы таблицы Менделеева, а гласные… Антон поймал чересчур острый взгляд возглавлявшей группу горластых итальянцев экскурсовода — сутулой тетечки в роговых очках. Вряд ли она тоже работала на «Ред Ойл», скорее удивилась, зачем посетитель что-то списывает с таблички на сторублевую купюру. Вот именно на общем равнодушии к историческим подробностям Петров и строил расчет, оставляя здесь шифровку.
Антон почти не рисковал, что, вернувшись, обнаружит таблички в первозданном виде, без собственной шпаргалки. Музейные работники успели подписи под экспонатами выучить наизусть, в таблички никогда не заглядывают, тошнит их уже от этих табличек, по ночам в кошмарах снятся. Экскурсанты же сробеют ловить экскурсовода на лаже. Ну а на подстраховку от невезухи еще две похожие шпаргалки Петров оставил в других местах: в туалете ботанического сада — маскировка под настенный фольклор (даже если заштукатурят, запрись и сними свежую штукатурку), и в зоопарке. Но из зоопарка пришлось спешно делать ноги…
С чувством выполненного долга Антон вернулся в фойе музея, поймал еще один всполошенный взгляд — на этот раз от продавца видеосувениров — и решил, что у него прогрессирует мания преследования. Спустился в гардероб, получил по номерку куртку, выйдя наружу, улыбнулся хмурому небу и почувствовал упершийся в печень пистолетный ствол.
* * *
Трубный вой преследующих баншей все настырней резал уши и перемалывал остатки отваги. А где-то там, за парившими по следам баншами прочесывала территорию пядь за пядью цепочка эльфов из зондер-команды. Может, еще кто-то из рванувших в разные стороны пленников малого «Стоунхенджа» уцелел, но вряд ли. Скорее всего, наша троица оставалась последней, цинично говоря, на десерт.
— Слышь, немец, сдается мне, что зря мы драпаем, — задыхался волочивший ноги по колено в тумане мужичонка.
— Немец, а немец, — вторил второй беглец из «Стоун Хеджа», куда дальше-то кости кинем? Направо, налево?
Из последних сил беглецы выбрели к заброшенному лабазу.
— Уже никуда, Серега. Привал. — С тоской посмотрел на предрассветно бледнеющую над заборами заброшенной деревни кромку неба Эрнст фон Зигфельд, морда поцарапанная, правый рукав кителя на нитках.
— А если вдоль заборов, да в дальний лесок, и голый Вася? Авось по кустам отсидимся? — Мужичонка нервно мял полу засаленной телогрейки.
— Всякая Божья тварь, Ваня, излучает тепло, — безнадежно пожал плечами Эрнст, — многие не Божьи твари это тепло за версту чуют. Эльфы не чуют, но у них есть тепловые датчики, так что в лесу ни от баншей, ни от эльфов нам не спрятаться. — Фон Зигфельд обратил внимание, что на телогрейке Ивана не осталось ни одной пуговицы. Эта подробность не имела никакого значения.
— Так на кой мы срывались? — возмутился мужичонка.
— Легенду, будто вас в лагере держат вместо аккумуляторов энергии, дабы евро против доллара астрально подкармливать, вам специально внушили. — Эрнст фон Зигфельд говорил, глядя на восток. Очень не хотелось себе признаваться, но он проиграл. Девяносто девять из ста, что уже проиграл. «Старшая Эдда» пока не собиралась эвакуироваться, а без паролей он не мог выйти за колпак заклятий. Верил ли он в последний шанс? А что ему еще оставалось делать? — На самом деле лагерь — тот же загон для скота, кладовка при кухне со всегда свежей кровью. Слишком много в замке обитает вампиров, и слишком заняты они более важным, чтобы тратить время на прокорм. Так что, братья славяне, вас так и так бы сожрали. — Эрнст опустил, что и сам не брезговал кормиться от этого стола. Зачем бедолаг лишний раз расстраивать?
Туман разливался по миру студеным молоком, казалось, он должен глушить звуки, но перед воем баншей туман оказался бессилен.
— А теперь разве не сожрут?
— И теперь сожрут, — равнодушно согласился Эрнст, — только дороже им ваша кровушка обойдется, — Эрнст протянул парочке пистолет, реквизированный за ненадобностью у покойного Константина Фрязева.
— Что, один на двоих? — все никак не мог смириться с несправедливостью устройства мира Иван. Мужичка бил озноб — и от предрассветного холода, и от мандража.
— Один вам и один мне, — выразительно похлопал себя по кобуре Эрнст. — Монетку выкиньте, кому вооружиться, что ли? — Честное слово, в его интонации не было ни капли подначки. Мокрые от сбитой росы брюки липли к ногам, нутро терзал голод, неужели Эрнст больше никогда не увидит полнолуние?
— Незачем гадать, я умею стволом пользоваться, а он — нет, — выхватил оружие из руки Зигфельда второй. — Какие у тебя руки ледяные, будто ты сам из этих…
Напрямую спросить, какого роду-племени их поводырь, Серега не решился, а Эрнст не поспешил враньем рассеивать подозрения. Уже не важно, что подумают эти двое. Жить Сержу с Ваней оставалось всего ничего, но их жизни дарили какой-никакой шанс уцелеть Эрнсту. Пока зондер-команда будет работать с этой парочкой, Эрнст постарается отыскать где-то здесь ржавеющий милицейский уазик. Точнее, передвижной сверхпространственный портал, замаскированный под желто-синее авто.
Вой баншей нарастал, эти дряни парили всего где-нибудь в полукилометре. Может, правильней было бы постараться внушить попутчикам хоть толику надежды, но у Эрнста не оставалось запала, он тоже вымотался подчистую. С великим кайфом он сейчас бы перегрыз подельникам глотки и последний раз на этом свете насосался бы крови. Но таким шагом Эрнст лишал бы себя последнего шанса, призрачного, но манящего.
— Баста, ребята, остаетесь здесь и прикрываете меня. А я пойду по этой колее, — Эрнст указал на теряющиеся в тумане почти свежие следы протекторов. — Если найду машину, вернусь за вами. И свобода — наша!
— Почему ты нас бросаешь?! — нашел еще один повод возмутиться мужичонка.
— Потому что у вас языки по земле от усталости волочатся. Без вас я найду машину в три раза быстрее.
— И вернешься? — Серега был само недоверие. Серега был сметливее и опаснее пустобреха мужичонки.
— А зачем я тогда вас из плена выдергивал? Мне нужны живые свидетели. Иначе, кто одному поверит, будто в этом районе такая дьявольщина творится? — из последних сил врал Эрнст напропалую.
— Тогда отдай второй пистолет, — для убедительности своих слов Серега направил выданное прежде оружие Эрнсту в переносицу.
Фон Зигфельд увидел, как снизу дула наливается капля воды — конденсат тумана. Наливается и никак не нальется, чтобы опасть в мокрую траву. Банши выли, будто оглашенные, возможно, маскировали шорох шагов зондер-команды.
— И это после того, как я вас выручил? — попытался Эрнст надавить на мораль, заведомо сомневаясь в успехе — не те люди, не та ситуация. Почувствовал себя сейчас он предельно неуютно, ведь сам перезарядил обойму патронами с серебряными пулями.
— Или все, или никто. — На Сереге, словно на вешалке, болталось некогда роскошное, а ныне жутко грязное кашемировое пальто, и, тем не менее, выглядел герой непреклонно.
— А вдруг нас уже взяли в клещи? Я найду машину, но безоружный ничего не смогу сделать? — юлил Эрнст, прекрасно понимая, что нет ему никакой веры.
— Или все, или никто! — багровела опухшая от комариных укусов физиономия шашлычника Сереги.
У Эрнста оставался последний трюк, и он его использовал:
— Черт, банши уже здесь! — взвизгнул он, глядя Сереге за спину.
Тот не мог, ну просто не мог не оглянуться, а Эрнст, вывернув себя наизнанку, мгновенно обернулся летучей мышью и упорхнул. Для превращения в перепончатокрылую зверюшку его породе не требовались никакие браслеты. Жаль только, без браслетов Эрнст не мог превращаться ни во что другое.
— Гадина! Развел, как лоха! — чуть слезами не брызнул Серега и пальнул в движущуюся мишень. — Кругом одни ботаники!!!
Конечно, промазал. Услыхав выстрел, банши торжествующе взвыли.
Летучая мышь понеслась сквозь туман низко над землей, читая следы протекторов по краям луж и полосы смятой травы. Где-то здесь, где-то здесь… Его големы привезли бесчувственного пленника в замок на розовом «Фольксвагене» змеи Катерины, потом он их развеял, решив, что сам на следующий день загонит уазик в гараж «Старшей Эдды». Уазик должен быть где-то здесь… Успеть бы до рассвета!
Эрнст, наконец, нашел машину: посреди лесной дороги, дверца открыта, тупые големы даже не удосужились ее захлопнуть. Но это полбеды, гораздо более важная проблема обнаружилась, только Эрнст ударился о землю и принял человеческий облик.
— Ну, здравствуй еще раз, иеромонах Эрнст фон Зигфельд, или как там тебя на самом деле зовут, — процедил стоявший по пояс в сыром тумане единый в трех лицах штурмбан-вампир Дэмиен-Эдвард-Ральф, пребывавший ныне в личине Эдварда, этакого заляпанного чернилами остроносого скрюченного чинуши. — Видишь, мне хватило ума догадаться, как ты собрался вырваться из-под колпака заклятий «Старшей Эдды».
Пока штурмбан говорил, его клыки росли из пасти, будто ростки лука в ботаническом фильме. К концу выступления чинуша вообще стал рожей похож а саблезубого тигра. Эрнст пожалел, что при любом раскладе не успеет расстегнуть кобуру.
В заброшенной деревне защелкали выстрелы, один, два, три… все. Серега не сподобился даже до конца опустошить обойму, а хвастался, что с оружием умеет обращаться.
В конце концов, решил Эрнст, исход поединка решает не длина клыков, а точность удара и ловкость. И бросился врукопашную:
— Подлинное имя мое — Евгений Хлебников!!!
Он не учел нечеловеческого коварства Гребахи Чучина. Только вампиры сошлись в схватке, штурман, не ведавший о том, что превращен в живую контактную бомбу, взорвался. Взрыв подсек или вырвал корнем четыре ближайших дерева, искорежил кузов милицейского уазика и невосстановимо разнес в пыль вампира Эрнста фон Зигфельда, или, если хотите, Евгения Хлебникова.
* * *
— Ну, здравствуй, дорогуша. Пришлось за тобой побегать, но все когда-нибудь имеет финал, — произнес ожидавший у распахнутых дверей джипа немолодой грузный товарищ. По манерам — пенсионер из ближнего зарубежья, по повадкам — старший среди охотников на Петрова.
— Счастливый финал? — имел наглость спросить Антон.
Было в старшем нечто неуловимое, навевавшее мысли о Прибалтике. Вряд ли о Таллинне, скорее, о Риге. Но как использовать этот нюанс себе в плюс, Антон не заморачивался.
— Для кого как, — пожал плечами с иронией старший.
Костромин имел полное право иронизировать, с боков Антона подпирали парень и девица, даже если бы на них не было напялено хаки, Петров не засомневался бы, что парочка — вышколенные профессионалы, кашлянуть не дадут.
— Вы — из «Ред Ойла»? — По сути, только это Антона и интересовало. И не имело смысла тянуть с вопросом.
— Оттуда, — не посчитал нужным продолжать играть в конспирацию старший.
— Ты ответствен за смерть троих наших людей, — подал голос с заднего сиденья еще один скрючившийся над ноутбуком участник сцены. — Сотрудницы, работавшей под псевдонимом Анастасии Локтионовой, и двух сотрудников, нашедших тебя в скромном петербургском кафе и попросивших прогуляться с ними в местный офис «Ред Ойла». Неужели думал, что после таких подвигов мы оставим тебя в покое? Неужели надеялся, что мы передоверим ловить тебя Министерству внутренних дел?
«Значит, тип, выдававший себя за советника президента, выжил», — подумал Антон, с видом, будто в страхе ломает руки, поворачивая браслет на руке.
Все-таки девушка справа была профессионалом с феноменальной реакцией. Пока Антона волшебным образом выворачивало наизнанку, она опустила украшенный глушаком ствол ниже печени и пальнула несанкционированно задергавшемуся пленнику в колено.
Вокруг тусовались роты, взводы и отделения туристов, но все они либо созерцали архитектурные красоты, либо спорили, двигать дальше в Военно-Морской музей или отобедать. И хлопок выстрела никто не выделил из шума проносящихся по набережной авто.
Да вот беда, у пленника уже не было ни рук, ни головы, ни колен. Вместо этого мельтешил вихрь перьев перед самыми глазами Маняши.
— Ни фига, блин!!! — взвыл, запрыгав на одной ноге, Мишаня, у которого ботинок был не из кевлара, и теперь через аккуратную дырочку в подъеме выплескивалась кровь.
Здоровенная чайка, надавав Маше оплеух крыльями, взмыла в поднебесье, а крик раненого уже был оценен окружающими зеваками, и Мария не рискнула на глазах у всех палить из ТТ с глушаком по птице.
— Чаек с рук лучше не кормить, могут в глаз клюнуть! — крикнул через дорогу доброхот из туристов, прозевавший кульминацию сцены.
— Этот честный гражданин даже не подозревает, насколько он прав. Нужно было этому Антону еще на выходе вколоть пару кубиков «летаргии», — будто и не являлся только что свидетелем чуда из чудес, проскрипел зубами Владимир Костромин Матвееву.
Если не удивляется начальство, полезнее здоровью будет тоже не удивляться, решили подчиненные. Миша первым похромал в джип, дружеской шуткой ободрить его никто не поспешил.
— Бригаду Воробьева вызвать? — сдуру ляпнул Матвеев. И только теперь был обложен матом по самые помидоры. Нелестную оценку получили и моднявый прикид, и профессиональные качества, и дальние родственники Матвеева.
Невесело пришлось и взмывшей в голубой океан чайке по имени Антон Петров.
Он лопатил небо крыльями и старался, чтобы мысли касались только полета. Вопрос, как редойловцы на него вышли, был слишком заковырист, и было умнее осмыслить тему попозже в умиротворенной обстановке. Кучевые облака шли высоко, над ними висели перистые; прилагавшимся к браслету птичьим чутьем Антон знал, что встречный ветер будет дуть всю ночь, возвращаться в замок — ну его к дьяволу, и, может быть, даже не стоит вообще выходить с вампиром Зигфельдом на связь. У нечисти своя война, у Антона — своя. И с браслетом да формулой на кармане он — сам себе режиссер…
Надо же, некая другая чайка, прежде философски бороздившая небо над Петропавловкой, вдруг взяла курс на Антона.
Эта тварь не была разумной, но мир ее глазами сканировала ведьма-наводчица и руководила послушным телом. Ведьма приметила Антона по масляному блеску кольца-браслета.
Чайка-ведьма взяла курс норд-вест-вест, и все в ней было красиво, кроме испачканного рыбьими внутренностями клюва. Птица быстро рассекала воздух, щекоча ветер перьями, клюв пока был плотно сжат, птичье тело толкала вперед холодная решимость выполнить приказ.
Когда Антон заметил ее, он понял, что нарушившая его воздушное пространство птица ничего не боится и поступит так, как ей заблагорассудится. И еще — он пока достаточно мало налетал часов, чтобы быть асом, равным атакующей чайке.
Не прекращая с нарастающей тревогой наблюдать, как к нему спешат на сближение, Антон покосился на стартовавший с места внизу джип. «Лучше бы, пожалуй, все это оказалось сном. Я не могу помешать ей напасть на меня, но, может быть, я смогу ее убить? — почти равнодушно подумал он. — Чума на твою мать!»
Вообще, вид на Питер сверху — это что-то! Оранжево-рыжая гамма крыш, зеленая оскомина распускающихся листьев, металлический блеск Невы. Но любоваться времени не оставалось. Крылья ведьмы съели последние метры, Антон наконец увидел ее разинутый клюв и пустые синие глаза. Голова птицы поравнялась с его головой… И услышал, как щелкнул клюв буквально в миллиметре от кольца на лапке. Какая у пернатой твари цель? Сбить Антона? Сорвать волшебное кольцо-браслет? Заставить приземлиться в определенном месте?
На войне, как на войне — кувыркнувшись вслед за промчавшимся под брюхом врагом, Петров вложил все силы в три судорожных взмаха крыльев, настиг обидчика, навис над ним и всадил клюв ведьме-птице в том месте, где линия, соединявшая ее глаза, перекрещивалась с линией, уходящей от ее клюва. На самом деле таких линий не было. Были только тяжелая заостренная серебристая голова, большие пустые глаза и лязгающий клюв. Но в этом месте у птицы-ведьмы скрывался мозг, и клюв Антона ударил с решимостью и яростной злобой.
Синие пустые глаза потухли вмиг, словно отключили электричество. Смерть налила глаза ядовито-мутным молоком. Нападавшая чайка тряпкой полетела вниз, она была мертва, и лишь несколько мышц еще не желали мириться с фактом и конвульсивно заставляли трепыхаться падающее тело.
Оказывается, это так легко — убить существо одной с тобой породы, хоть в человечьем обличье, хоть в птичьем. И если это легко далось новичку, значит, и нападавшая ведьма-птаха запросто бы справилась, если бы перед ней стояла такая цель. И логичный вывод из фактов — утопить Антона в Неве птичьи кукловоды особым желанием не горели. Но вслед за этой чайкой прилетят другие, и поставленная перед ними задача теми же кукловодами может быть пересмотрена…
Тушка сраженной чайки плюхнулась в темно-зеленую воду Невы, качнулась на рожденной речным трамвайчиком волне и погрузилась без следа. Оставалось дробить воздух крыльями и ждать, когда беда удосужится взяться за Антона по новой. Или он может спрятаться и переждать до темноты?
Он подлетал к Петропавловке, ветер не ослабевал. И вот следующий ход врага — из парка навстречу Антону взмыла стая ворон, сабель в двадцать. Тьфу, правильнее будет — в двадцать клювов. «Ну вот, так бы сразу и сказали», — бодрился Антон.
Какие есть преимущества у чайки перед вороной? Скорость полета. В чем чайка проигрывает — в духе коллективизма, вороны умеют охотиться стаей. Очередной вывод один — от боя следует уклониться. Антон оглянулся и насчитал до десяти преследующих его широким веером чаек, стремящихся успеть порвать его на кровавые червячки раньше ворон… Может, здесь не терпят чужаков-оборотней, но гораздо правдоподобней версия, что охотничьи птички пашут то ли на инферн-группу войск, то ли на волхв-дивизион и имеют четкое задание приземлить чайку по имени Антон Петров.
Ну что ж, кто на новенького? С чайкой Антон уже имел удовольствие сразиться и заслужил энный боевой опыт. Этот опыт говорил, что, не озоруй та дура понапрасну, легко бы распотрошила новичка в одиночку. С нелепой надеждой, авось вороны не столь поднаторели в воздушных баталиях, Антон мчался навстречу черной стае, имея в тылу и на флангах стаю серебристую.
Может быть, трем первым воронам слишком хотелось отличиться, и они не разглядели, что стало с первой чайкой. Может быть. Три первые вороны далеко вырвались вперед, и вот — торжественная встреча.
Первая черная торпеда, перевернувшись, пошла вперед и вниз, и Антон почувствовал, как воздушная волна ударила в брюхо, пока только воздушная волна. Он взмахнул лапками и — удача — кольцом ударил атаковавшую снизу птицу. Конечно, не смертельно, но хотя бы сбил прицел.
Вторая птица развернулась на параллельный курс, она гнала рядом воздушную волну, следила за Антоном антрацитовыми хищными глазками и норовила поймать клювом крыло. На преимуществах скорости Петров увернулся в вираж, настиг злодейку с хвоста и пырнул клювом в хребет. «Вкус специфический», — как говорил Райкин. Третья летающая крепость отреагировала на рыпанье злобным карканьем, но сохраняя почтительное расстояние, не дура. А дальше чайка по имени Антон Петров стопудово доверилась преимуществу в скорости.
Антон нырнул под накатывавшуюся черно-серым смерчем воронью свору, полупереваренная килька в желудке метнулась к горлу, в висках поршнями застучала перегрузка. Петров пронесся над самым асфальтом перед носом мчавшегося по набережной «Мерседеса» и стал наяривать петли меж только полопавших почки тополей парка имени Горького. Он искал место, где сможет незаметно для шатающихся здесь петербуржцев снова превратиться в человека.
Титрами в подкорке почесал анекдот: «Где-то здесь должен быть шлаг-БАУМ!!!»
Назначение будки, в которую Петров чуть с налета не впилился, он распознал в секунду. Метрополитеновская вентиляшка. И тут само собой пришло спасительное решение. В образе птицы Антон легко протиснется сквозь решетку, а человеком успеет обернуться и в глубоком подземелье, «откуда кресты на церквях не видать».
