Глава восьмая
ПРИЗРАКИ ЗАБРОШЕННОГО ДВОРЦА
В Каргиле Бетси и ее симпатичный проводник долго задерживаться не стали. И вправду, что там делать? Разве что кормить жутких блох на местном постоялом дворе, по странному недоразумению именуемом гостиницей. К тому же следовало торопиться. Девушка все время помнила, что все нынешние приключения — не более чем прелюдия к тому, что ее ожидает.
…На дне рюкзака притаилась тяжелая испанская «астра». Добрый господин Ришат не отказал своей дорогой гостье в такой мелочи. Правда, патронов было немного, всего три обоймы, но Бетси сразу же почувствовала себя увереннее. Пока ей, можно сказать, везло.
Пока…
Вожделенный бивень Ганеши был уже совсем рядом, однако следовало довести дело с йети до конца. Слово есть слово. Мистер Джункоффски финансировал экспедицию и любезно сообщил мисс МакДугал, где спрятан артефакт. Правда, в последние дни Бетси думала о будущем трофее без особого энтузиазма. Если бы знать все заранее, она уж точно не поехала бы в этот ад с его чудовищным климатом. То ужасная жара, то неимоверный холод, как, например, здесь, в долине реки Суру. И это называется конец лета! А что будет, если придется остаться в этих местах до осени?
Впрочем, кое-что приятное в этой поездке имелось. Или кое-кто.
* * *
…Бетси все больше нравился пастух-индиец. Практически на следующее утро после их столь необычного знакомства молодые люди перешли на «ты» — в тех случаях, когда приходилось говорить на хинди, ибо родной язык мисс МакДугал, к великой печали влюбленных, полицейских и хамов, допускал подобное обращение лишь к Творцу и Пресвятой Деве. К тому же ее спутник хоть и знал немного язык Байрона и Шекспира, но говорить на нем стеснялся. Увы, и хинди был доступен девушке лишь самым краешком.
Как ни странно, это ничуть не мешало молодым людям прекрасно понимать друг друга. Очень быстро Бетси стала обращаться к Амоде просто «Ам» — это слово отчасти напоминало ей французское «любовь». Впрочем, называя его так, она каждый раз слегка стеснялась.
Амода (или просто Ам) не переставал удивлять. Парень был настолько вежлив и обходителен и при этом еще и достаточно неглуп, что девушка то и дело пыталась понять, как мог сформироваться подобный характер в таких неподходящих условиях. Порой ее воображение рисовало Амоду этаким таинственным странствующим рыцарем, временно нанявшимся к ней в пажи — или Тарзаном, потомком лорда, выросшим среди диких джунглей. Как он мило краснеет — особенно когда ее взгляд кажется ему слишком откровенным! И как украдкой любуется ею, хоть и старается это не показать! Приятно, приятно, что ни говори, не то что эти неуклюжие английские дуроломы, что так и норовят сразу же облапить, обслюнявить, строя из себя испанских мачо а lа Антонио Бандерас и напрочь не понимая, что женщине порой бывает нужнее просто восхищенный взгляд или ласковое слово…
…Скорее всего мысли мисс МакДугал о ее соотечественниках были не совсем справедливы — или даже абсолютно несправедливы. Но… Соотечественники были так далеко, а смуглый пастух — совсем рядом…
А между тем пора было двигаться дальше. Имея уже некоторый опыт, Бетси понимала, что сие будет не так просто — и конечно же, не ошиблась. Проблемы начались с первого же часа. С трудом удалось арендовать один из четырех имеющихся в Каргиле джипов. Бетси буквально вырвала его из-под самого носа потешного толстяка, уверявшего всех, что если он не получит вожделенную машину, то его тут же на месте удар хватит. Когда же индиец удостоверился, что транспортного средства ему не видать как своих ушей, он не нашел ничего лучшего, как улечься под передними колесами джипа, заявив, что не сдвинется с места, пока ему не вернут машину.
Девушка критически оглядела этот колыхающийся холм жира, затянутый в бело-грязную одежду.
— Эй, мистер, как вас там?..
— Говинда, к вашим услугам, мэм, — донеслось из-под колес.
— Мистер Говинда, а зачем вам, собственно, понадобился джип? Куда вы направляетесь?
Послышался тяжелый, протяжный вздох.
— Мне срочно нужно доставить важный груз в монастырь Рингдом. Если хотите, я дам вам отступного! Сто рупий… Даже сто двадцать!..
Бетси покачала головой.
— Видите ли, достопочтенный, мне самой очень нужна эта машина.
— Bax-вах-вах! — завопил Говинда, воздев руки к небу. — Вы меня режете без ножа. Я разорен! Я погиб! Я погублен! Я обесчещен, а вместе со мною — и двести поколений моих предков!
И он жалобно, по-младенчески, зарыдал. Бетси стало как-то жаль толстяка. Но что делать, если в этой дыре всего один свободный и более или менее исправный джип?
Впрочем…
К ней подошел Амода. Девушка вопросительно глянула на него.
— Мы можем как-нибудь решить эту проблему, Ам?
Парень еле заметно улыбнулся.
— Все решаемо в этом мире! В принципе мое село находится на полпути к монастырю Рингдом-гомп. Почтенный дядюшка Говинда может отправиться дальше, а на обратном пути, если мы уже справимся, заберет тебя в Каргил.
Ухо молодой англичанки неприятно резануло «заберет тебя». Она как-то еще не задумывалась о том, что новый знакомый может вот так быстро взять и уйти из поля ее зрения. Хуже — из ее жизни! Однако вслух спросила о другом:
— Так ты знаешь этого чудака?
Амода еле заметно пожал широкими плечами.
— Да кто ж не знает в нашей округе дядюшку Говинду? Это известная личность, можно сказать, местная достопримечательность. Его ежегодно избирают раджей на Празднике Толстяков.
— Неудивительно! — хмыкнула Бетси. — А чем он занимается между праздниками?
— Да так, торгует всем понемножку. Благовониями, священными амулетами, пряностями. Иногда промышляет и подакцизными товарами. Спиртным, например.
Девушка понимающе кивнула.
— Так он еще и контрабандист?
— Но жить-то надо, — вновь пожал плечами парень.
Бетси совсем не было дела до честных индийских контрабандистов. Пусть этими проблемами занимается местная полиция… Хотя нет, если этим займется мистер Лал Сингх, пусть лучше все идет по-прежнему.
Она подошла к стонущей груде жира.
— Мистер Говинда, мы решили потесниться и помочь вам. Если только у вас не очень много багажа, — поспешно добавила Бетси.
Толстяк мячиком вскочил на ноги. Его глаза мгновенно просохли, и на лице засияла такая улыбка, какая не снилась и его божественному тезке Кришне Пастырю — именно так переводилось имя уважаемого бутлегера.
— Да хранят вас милостивые боги, добрая девушка! — возопил он. — Вы помогли старому Говинде. Вы его спасли! Пусть и над вами пребудет благословение Тримурти! Эй, племяш, загружай багаж! — скомандовал он Амоде.
Парень неопределенно хмыкнул, но сопротивляться не стал. Было видно, что дядюшка Говинда ему явно симпатичен.
Итак, наполовину засыпанные багажом дядюшки Говинды и своим собственным охотники за йети двинулись в глубь долины Суру. Добродушный торговец «всем понемножку» сразу же достал тяжелый узел со снедью и разложил его поверх одного из чемоданов. Взяв внушительных размеров бутерброд с маслом и сыром, он отломил небольшой кусочек и бросил на дорогу, примолвив:
— Тебе, Ганеша милостивец! Будь и впредь добр к старому Говинде… А вы, дети мои, не стесняйтесь. Угощайтесь, пожалуйста.
Похоже, он уже и Элизабет причислил к своим родственникам, потому что заговорщицки подмигнул ей и протянул огромное яблоко.
— Смотри, какое ладненькое, сладенькое да вкусненькое. Само в ротик просится! Бери, дорогая, бери. В нем куча витаминов. И вот этот кокосик возьми, прямо на тебя смотрит. Зелененький такой! Сейчас я пробью в нем дырочечку и напою тебя молочком. Жажду утоляет, вах!
Бетси стало смешно. Она не отказалась ни от яблока, ни от кокосового молока, которое показалось ей не особо вкусным, зато прохладным и свежим. Глядя на уплетающего за обе щеки бутерброд дядюшку Говинду, девушка незаметно толкнула своего проводника в бок:
— Знаешь, он мне сейчас сам напомнил вашего Ганешу, — шепнула она. — Такой же толстый и смешной.
Парень сперва нахмурился, а затем внимательно поглядел на их спутника, словно увидел его впервые.
— Если приглядеться, то где-то в чем-то… А вообще-то лучше о таком не говорить. Боги этого не любят, у них вообще плохо с юмором.
— Да брось, Ам. Какие боги? — поразилась девушка. — Ты же современный человек! Неужели и впрямь веришь во всех этих ваших многоруких и звероликих? Это же сказки, метафора, так сказать. Конечно, Кто-то Там наверняка есть, но уж наверняка не в виде страдающего ожирением мужчины со слоновьей головой да еще верхом на крысе!
Амода вновь задумался.
— Если я правильно понял слово «метафора», то… А тебе не кажется, что боги приходят из более… сложного мира. Поэтому люди не могут воспринять их облик и пытаются объяснить его через уже известное. Через слоновью голову, например. Или ту же крысу. А вообще-то лучше оставим эту тему. Я-то ладно, но здесь очень многие верят вполне искренно. Ты ведь иностранка. Представь, если мои земляки приедут в Лондон и начнут всем объяснять, что монархия — это пережиток старины и форма угнетения простого народа?
«Ого! — мысленно воскликнула девушка. — Вот и первый нагоняй от собственного проводника схлопотала!»
Она решила обидеться. Не то чтобы сильно, а так, слегка.
Амода, однако, и не думал как-то извиняться. Более того, всю оставшуюся дорогу пастух молчал. Тишину нарушало лишь сосредоточенное чавканье дядюшки Говинды, прикончившего сперва один, потом второй и третий бутерброды, а затем перешедшего к десерту — целой груде фруктов.
Внезапно замолчал и он. Замолчал, встревоженно уставился куда-то вперед и вдруг принялся читать охранительные мантры.
Бетси весьма удивилась, но все же попыталась присмотреться. Впереди мелькнуло что-то темное. Девушка кивнула. Все ясно, развалины — мечта археолога. А ну-ка, ну-ка…
…То ли большой дом, то ли крепость. Но если крепость, то где башни и ворота — или хотя бы след от них, а если дом… Или дворец… А может, храм?
Девушка хотела спросить у Амоды, но, взглянув на него, почему-то передумала. Любопытство все же распирало. Ведь что ни говори, за подобным она и ездит. Эх, ей бы недельку да десяток толковых студентов со старших курсов…
— Дядюшка Говинда, — обратилась она к старому индийцу, — что это за руины?
…Нет, не храм. Не храм, не мечеть…
— Дурное место, ох и дурное место, мэм, — заохал толстяк, сделав охраняющий жест. — Это все, что осталось от дворца раджи Ашрама, да не помянем мы больше его проклятое имя! Говорят, что за минувшие сто пятьдесят лет там все сохранилось так, как в последний день жизни его хозяина…
Бетси, насмотревшаяся за последние годы всяческих развалин, только хмыкнула. Сохранилось, как же… Но не это сейчас важно.
— А что случилось с раджей?
— О-о, он навлек на себя проклятие самого бога Шивы — да будет милостив к нам великий Разрушитель! И теперь во дворце живут лишь злые духи. Часто, ох часто кричат они, пугая бедных путников! Я сам в молодости хотел поискать там спрятанные сокровища раджи Ашрама, но духи не подпустили меня ко дворцу ближе чем на двести шагов. Ох и испугался я тогда! Не знаю даже, как ноги унес. После того страшного дня меня и начало нести в разные стороны. Вах! Вон какой стал!..
Дядюшка Говинда горестно вздохнул и похлопал себя по обширному животу…
Девушка кивнула — все становилось на свои места. Таких историй она тоже наслушалась. Зарыт под полом дворца конь золотой, да седло золотое, да стремя. А наверху горят двенадцать свечей, а стережет того коня старик с крыльями, как у летучей мыши… Будь она фольклористом!
…А с раджей тоже все понятно. Или англичане выгнали — или соседи постарались. Ну это наверняка в любой толковой книжке по истории Кашмира изложено со всеми подробностями…
* * *
Сердечно простившись с добрым дядюшкой Говиндой, Бетси и Амода сошли вблизи небольшой деревеньки, именовавшейся, как выяснилось, Ашрам.
Быстро осмотревшись и задав пару вопросов первому же встреченному старику, Бетси быстро сообразила, что деревня — тоже остатки старого княжеского имения, которое некогда вместе с дворцом составляли единый хозяйственный комплекс. Планы и описания таких комплексов она видела совсем недавно, когда перелистывала работы по истории Индии, готовясь к поездке. Очевидно, после гибели дворца ряд построек был разобран, и между руинами и деревней образовалось быстро покоренное наступавшими джунглями пространство — нечто вроде полосы отчуждения. Заброшенный дворец зарос кустарниками и травой, парк, за которым уже никто не смотрел, превратился в чащу, а довлевшее над руинами проклятие служило надежной охраной от непрошеных гостей. Вероятно, даже англичане, прежние хозяева этих мест, не решались тревожить неприкаянных духов, обитающих в руинах. Да и зачем? Вероятно, сокровища раджи исчезли вместе с ним самим. Кому нужны старые камни?
Очень скоро еще один абориген, на этот раз не крестьянин, а сельский учитель, полностью подтвердил ее догадки. Руины были пусты. Естественно, никакой дорогой утвари, мебели, а тем более ковров или посуды там уже не осталось. Все вывезли в Дели еще в конце прошлого века, одновременно с исчезновением самого раджи, где добро пошло с молотка на каком-то благотворительном аукционе. Но местные жители предпочитали верить в то, что дворец по-прежнему полон таинственных вещей.
Проверять, как пояснил учитель, не ходили. Тех же редких смельчаков, которые все-таки отправлялись иногда на разведку, постигала либо участь дядюшки Говинды, либо и того хуже — возле развалин дворца находили их обезображенные трупы. Хотя для всех, включая полицию, было ясно, что это дело рук разбойников, время от времени прятавшихся среди старых стен, старики шептались, что это сам проклятый раджа Ашрама, стерегущий свои сокровища и после смерти, губит дерзких…
Впрочем, сейчас жителям Ашрама было не до кровожадного призрака. Все были в сильном волнении, ибо с утра в деревню заявились непрошеные гости. И не просто чужаки — иностранцы. Трое — и все жутко подозрительные типы. И не одни, а с известным во всем штате проходимцем Сурхатом Барджатия в качестве проводника. Пришли незваные-непрошеные, нашумели, хороших людей обидели.
Обо всем этом Бетси и Амоде поведал местный староста, к которому они, по совету все того же всезнающего учителя, зашли засвидетельствовать свое глубокое почтение.
— И куда же потом подевались эти пришельцы? — встревожилась Бетси.
— Одни боги ведают! — развел руками староста. — Исчезли куда-то после того, как я вызвал полицию и наш славный сержант Рамачандра разобрался что да как. О, он у нас настоящий воин! Арджуна! Его любой ракшас испугается, не то что какие-то инглизы.
Девушка невольно задумалась. Инглизы? Значит, пришельцы — англичане? Впрочем, для здешних жителей, что англичанин, что швед…
— А ты, парень, — староста между тем обратился уже к Амоде, — как живешь, почтенный? Что-то давненько тебя не было видно. Не заболел ли?
…Девушка мельком отметила — «почтенный»! Так-так…
— Да вот, ездил по делам в Сринагар, — невозмутимо сообщил тот.
— А-а, ну-ну…
Расспрашивать дальше староста явно не пожелал.
«Странно! — удивилась Бетси. — Ам ведь мне говорил, что в Сринагар его посылали односельчане за вакциной. Лгал? Но зачем?»
Как бы читая ее мысли, молодой человек подал старосте большой сверток.
— Здесь вакцина для скота. Нужно сделать прививки, причем как можно скорее. Скот болеет уже в самом Сринагаре.
— Ну да, ну да, — все так же заторможенно кивнул староста.
Впрочем, он быстро опомнился. Заулыбался, благодаря. Поклонился.
Очень низко поклонился…
Дом Амоды был небольшой, в одну комнату, как и практически все дома в деревне. Кухня, по местной традиции, находилась во дворе. Однако любопытная мисс МакДугал сразу заметила, что дом при всей своей обычности больше напоминал какую-нибудь часовенку или храмик, чем жилище молодого и холостого парня. Все здесь было как-то слишком чисто и ухоженно, везде чувствовалась заботливая женская рука — и девушка ревниво огляделась.
…Точно, сегодня прибирались. И это в отсутствие хозяина! Вон на столе блюдо со свежими фруктами и горшок с молоком. Краюха хлеба, кажется, еще теплого… Перед статуэтками Шивы, Ганеши, а это кто? Ах да, Парвати… Курятся сандаловые палочки… Постель усыпана лепестками каких-то голубых цветов. Ого, да они тут эстеты! Такие же цветы стоят на столе в резной металлической вазочке…
Бетси поморщилась, но все же подошла ближе и вытащила один цветок.
Удивилась.
Это был знаменитый и очень редкий Meconopsis Horridulae — голубой тибетский мак. Внешне цветок напоминал своего алого родственника, но четыре его лепестка горели ярко-голубым цветом, а при определенном освещении отливали пурпурными бликами. Пестик и тычинки имели не обычный черный, а желтый окрас.
Девушка недоумевающе оглянулась. Откуда такие цветы здесь? Кто собирал и принес столь дорогой букет (не прямиком ли из Тибета?) в домик простого пастуха?
Бетси обернулась — Амода молча стоял в дверях, еле заметно улыбаясь.
— У твоей невесты недурной вкус, — вздохнула она.
— Это не от невесты, — развел руками Амода. — Это община присматривает за моим домом, когда я отсутствую.
— И осыпает цветами твое ложе? — недоверчиво усмехнулась девушка.
— Таков местный обычай, — невозмутимо согласился молодой человек.
— Тебя здесь так уважают?
— Я хороший пастух, — кивнул Амода.
Мисс МакДугал подумала, вновь бегло осмотрела странное жилище…
…И внезапно поверила.
* * *
С житьем-бытьем все устроилось просто. Договорились, что Бетси расположится в доме, а сам хозяин на несколько дней остановится у старосты. Как пояснил Амода, тот не будет возражать, тем более что молодой человек привез ему в подарок новые батарейки для транзистора, чай, кофе и сахар. Заодно Амода сможет разведать что-либо новое насчет йети. Может быть, рассудил пастух, именно неуловимый йети озорует с продуктами. Бетси весьма заинтересовалась; и молодой человек поведал, что, если верить знающим людям, этот самый йети живет поблизости уже давно — не год и даже не полвека. Крестьяне привыкли к нему и в шутку называют «соседом». Йети не обижает людей, ни разу не пытался на кого-либо напасть. Так, украдет иногда что-либо из продуктов или живность какую.
— А не жалко подставлять «соседа» под пули? — не сдержалась девушка.
— Жалко, — кивнул Амода и внезапно нахмурился, не иначе вновь обиделся.
— Ну прости, прости, — смутилась Бетси. — Опять не то ляпнула!
Молодой человек покачал головой.
— Я не обиделся, но… Понимаешь, не все так просто. Тот, кого ты называешь «йети», умен и хитер. Здесь, возле деревни, он никого не трогает, а вот у свой берлоги… Он не человек, не зверь. Он хуже зверя — и даже хуже человека. Я думаю, что это тот, кого ты называешь «йети», а не разбойники и не сепаратисты, убил всех людей у руин дворца. Зря они туда ходили! Когда хозяева исчезают, в доме поселяются нелюди — из плоти или просто духи… А этот йети… Раз он попробовал человеческой крови, он будет хотеть ее снова и снова. А значит, его надо остановить — как тигра-людоеда! Иначе быть беде. Тут же есть маленькие дети, их часто оставляют без присмотра.
— А давай и мы сходим туда на разведку, — предложила Бетси.
— Во дворец? — удивился Амода.
— Ну да. Почему бы и нет? — загорелась девушка. — Зачем же мы сюда ехали? Во-первых, мне нужно осмотреть достопримечательности. Я ведь историк как-никак. Во-вторых, у меня есть оружие…
Парень грустно улыбнулся.
— Против духов земное оружие, как ты знаешь, бессильно.
— Но ведь ты только что сам утверждал, что там, вероятно, обитают не духи, а зверь!
— Нелюдь, — без тени улыбки поправил Амода. — Тем более. Там опасно, особенно вечером и ночью. Давай лучше отложим это дело, пока я не разведаю что да как.
Но Бетси уже закусила удила.
— Между прочим, это и есть моя работа! Если струсил, так и скажи, а я не робкого десятка. Ужинаю и отправляюсь! По крайней мере никто мешать не станет.
Амода только вздохнул. То, о чем он думал, читалось по его лицу без всякого переводчика. Во всяком случае девушка поняла — и разозлилась окончательно.
— Итак, последний раз спрашиваю. Идешь со мной?
Парень обреченно кивнул:
— Пойду. Видать, карма такая!
На разведку решили отправиться еще засветло, чтоб в случае чего можно было позвать на помощь ашрамцев. Ночью же крестьяне и носа за дверь не высунут — даже за все сокровища раджи Ашрама и весь золотой запас Индийской Республики. А так есть хоть какая-то надежда, хоть и слабая. Проклятие — проклятием, но своего пастуха жители деревни тоже любят. Так что…
* * *
…Старый парк надвинулся на них темной и таинственной громадой. Луч фонарика то и дело выхватывал мертвые, искалеченные болезнями деревья. Видно, что здесь уже давно не хозяйничала рука человека. Упавшие наземь стволы, зловещий шум густых крон… Вот под ногами забелели разбитые мраморные плиты, покрытые пятнами мха…
«Дорога ко дворцу», — догадалась Бетси. Приглядевшись, она рассудила, что не бедно жил этот раджа, если позволил себе иметь в захудалом Кашмире мраморные садовые дорожки. Если и дворец таков!..
Мраморная тропа скоро уткнулась в такой же мраморный, давно заглохший фонтан, сделанный, к удивлению мисс МакДугал, в псевдомавританском стиле, популярном в Европе столетие назад. Никаких статуй, одни вырезанные и покрытые все тем же мхом надписи на арабском и хинди. Но это ваял, без сомнения, не индиец.
Теперь следовало поглядеть, что там за фонтаном.
А за фонтаном был дворец.
Первое, что ощутила девушка, поглядев на сложенные из светлого камня стены, — это разочарование. Ничего особенного, а главное — все достаточно новое. Судя по всему, век шестнадцатый-семнадцатый, не раньше. Скорее всего даже конец семнадцатого, если судить по планировке и по особенностям капителей колонн у входа. А пристройка слева вообще новая — девятнадцатый век. И тоже — псевдомавританский стиль.
Бетси вздохнула. Итак, никакой экзотики. Должно быть, во дворце был даже телефон… Оставалось в этом убедиться.
Вблизи оказалось, что разрушения, нанесенные дворцу временем и природой, не так уж и велики. Здание, к крайнему удивлению мисс МакДугал, сохранилось довольно прилично. Кое-где провалилась черепичная крыша, в окнах не хватало стекол, но рачительный хозяин за месяц-другой привел бы все в порядок.
Бетси нерешительно поглядела на широкие ступени, ведущие ко входу. И это все? Кажется, здесь требуется не археолог, а агент по недвижимости. Можно устроить рай для туристов. Еще бы! Сказочный средневековый (ха!) дворец индийского раджи, да еще со зловещей репутацией. Тайна, древнее проклятие, спрятанные сокровища… Да кто угодно из ее соотечественников выложит не одну сотню фунтов, чтобы пощекотать нервы, переночевав в доме с привидениями! А для пущего эффекта нанять несколько безработных поголосистее, чтобы ночами их жуткие вопли…
…Жуткие вопли прорезали вечерние сумерки.
— Ю-у-у-у! Гы-й-а-га-га-га-га!!!
Бетси вздрогнула и прижалась к Амоде.
— Что это?
— Призраки, вероятно.
По лицу парня было заметно, что он ничуть не испугался, и мисс МакДугал быстро успокоилась, вспомнив о собственном замысле по поводу голосистых безработных.
— Ну да, шутники какие-то. Ничего страшного.
— Йе-э-э-э-э! Хр-р-р-р-р!!!
— А ну-ка давай поглядим на этих «духов», — решительно заявила девушка и направилась в сторону руин.
И тут пастух схватил ее за руку, а другой указал на что-то темное, мелькнувшее впереди. Бетси посмотрела туда, и ей стало нехорошо.
…Из-за корявого дерева медленно выходил снежный барс. Тело гигантской кошки двигалось с утонченной, истинно кошачьей грацией. Казалось, зверь исполняет таинственный ритуальный танец. Огромные желтые глаза сверкали в полумраке. Но главное было не это. Зверь явно не был…
Бетси помотала головой. Чудится?
…Зверь не был материален. Он словно соткался из лунного света и тумана — призрачный, полупрозрачный, исчезающий в сумерках…
Но в любом случае стало ясно, что шутки кончились. Девушка решительно выхватила из кобуры пистолет, прицелилась, нажала курок. Выстрела не последовало. Еще и еще раз… Та же картина. Бетси сцепила зубы. Такого не должно быть, она сама проверяла оружие, сама заряжала…
— Уходим! — тихо, но твердо проговорил Амода. — Быстро, пока он нас еще отпускает!
Будто бы соглашаясь с ним, зверь властно рыкнул и мотнул головой.
Молодой человек и девушка попятились назад, и через мгновение тьма поглотила их.
Барс рыкнул еще раз и, развернувшись, пошел в сторону дворца. С каждым шагом его полупрозрачное тело менялось — вытягивалось, раздавалось вширь. Уже не барс, не грациозная кошка — что-то отдаленно напоминающее сгорбленного уродливого человека брело по мраморным ступеням к темному провалу входа…
* * *
— Зря вы устраивать этот безобразие в деревня, — укоризненно заметил господин Барджатия. — Совсем зря!
Компания как раз устраивалась на ночлег в каких-то руинах, сплошь опутанных зеленью. Миша Гурфинкель, и без того пребывавший в прескверном настроении, не выдержал и в сердцах бросил на каменные плиты пола свою поклажу.
— Ах, безобразие? — рявкнул он. — Безобразие?! Сначала из пулеметов стреляют, потом… Потом…
Престарелый господин Барджатия съежился и заморгал глазками, Миша же продолжал бушевать:
— Да боже ж мой, как тебя еще земля носит, трухлявый ты пень! А кто такой этот лавочник, которому ты оказался должен пятьдесят рупий? А вдова Сушмита? Что это за грязная история, а, старый дегенерат?! Песок сыплется, а туда же!
— Да, похоже, эту типу тут хорошо знают, — пробормотал Перси, потирая плечо. Как раз по этому месту ему досталось бамбуковой палкой от здешнего стража порядка, толстенного здоровяка с пышными черными усами и огромной серьгой в ухе.
* * *
…Поначалу ничто не предвещало грозы. Гроза кончилась, а с нею, как вначале казалось, и все неприятности. Правда, после того как пулеметная очередь чуть было не испортила прическу Мочалке Перси, пришлось около часа проваляться в жидкой хлюпающей грязи. Однако никто больше не стрелял, из-за туч выглянуло солнце…
Компания появилась в деревушке изрядно промокшей, но вид того, что хоть отдаленно, но напоминало цивилизацию, заставил всех воспрянуть духом. Только проводник старался почему-то затесаться между здоровяком Покровским и нагруженным вещами Перси, но поначалу никто не придал этому значения.
А зря!
Первые признаки будущей бури появились, когда компания вошла в местную лавку. Заваленная всяким малопригодным скарбом, она была освещена лишь масляными светильниками и радушной улыбкой хозяина. Улыбка сияла недолго — при виде затаившегося в темном углу проводника она начала таять, а потом лавочник хмуро поинтересовался:
— А что делает здесь этот недостойный?
— Это наш проводник, — простодушно пояснил Миша, полагая, что индиец имеет в виду принадлежность старикашки к какой-нибудь низшей касте, что не позволяло ему торчать в здешнем «супермаркете». Но лавочник грозно сверкнул глазами:
— Этот негодяй должен мне пятьдесят рупий! Он взял их семь лет назад, и за это время, между прочим, наросли большие проценты, господа! Он сам уже не стоит столько! Вы будете за него платить?
— Вообще-то мы хотели купить продукты… — начал было Гурфинкель, но лавочника уже понесло:
— Сначала заплатите за него! Эй, люди! Все сюда! Сюда-а-а!
— Shuher! — тревожно бросил Бумба, оглядываясь на дверь. — Сматываемся!
— Да что за шум, да боже ж мой? Разбирайтесь сами, а я не хочу ввязываться в ваши местные дела, клянусь здоровьем моей мамочки!.. сказал Миша, поворачиваясь к проводнику
— Люди-и-и!!! — вновь подал голос индиец.
— Я денег не брать. Ничего не знать! — пискнул старик и с завидной прытью покинул помещение.
Не говоря ни слова, лавочник перемахнул через импровизированный прилавок и погнался за ним. Следом помчались все остальные, задержался лишь Перси, прихвативший с полки какой-то сверток.
За дверью вся компания остановилась — кроме господина Барджатии, который бежал в сторону джунглей, резво размахивая клюкой. Его настигал лавочник, делавший гигантские прыжки. Гурфинкель и Покровский переглянулись и припустили следом.
Миша, как наименее нагруженный, отставал тем не менее метров на пятнадцать. Почти вровень с ним шел неутомимый Покровский, а вот Перси потихоньку ковылял позади, запихивая украденный сверток под рубаху.
— А-а-а-ай!
Сильный пинок бросил старичка в грязь, и сверху на него тут же уселся лавочник. Миша и Покровский подбежали, но вмешиваться не решились.
Постепенно место действия окружали жители. Толпа шумела в полсотни голосов, и Гурфинкель различал лишь некоторые фразы:
— …смотрите, он поймал этого старого развратника!..
— …он еще живой? Что же, сейчас станет мертвый…
— …ой, это старый Барджатия! Вот мерзавец, он еще осмеливается совать сюда свой кривой нос!
Масла в огонь подлила какая-то необъятная женщина с ребенком на руках. Подбежав к поверженному старику, она сорвала с его головы чалму и принялась трепать бедолагу за редкие седые волосы, громко выкрикивая ругательства. Толпа еще более оживилась:
— Это вдова Сушмита… бедная женщина…
— Еще бы, забрать у вдовы последнее и сбежать среди ночи!..
— Такой старый, а все туда же!
— Отнять бы у них деда. — Покровский вопросительно взглянул на Мишу.
Тот думал недолго — в конце концов проводник у них был один-единственный, к тому же заступиться за старенького человека никак не грешно… Коснувшись плеча лавочника, плотно прижимавшего Барджатию к земле, он вкрадчиво заметил:
— Многоуважаемый! А нельзя ли решить вопрос миром?
— Можно! — тут же согласился тот. — Тысяча рупий!
— Сколько?!
— Тысяча!
— И пусть вернет мои триста двадцать шесть рупий, что украл той ночью! — вмешалась вдова, размахивая орущим ребенком.
Толпа согласно завопила.
— Да чтоб я так жил! У нас нет таких денег, — вполне искренне возопил Миша.
Вопил он в общем-то зря. По индийским меркам тысяча триста двадцать шесть рупий огромные деньги, но по европейским же — сущая мелочь. Но и с мелочью Миша Гурфинкель расставаться не собирался, слишком уж дорого обходились им в таком случае услуги проводника.
— А раз нет, так и убирайтесь, откуда пришли, — заключил суровый лавочник. В подтверждение его слов из толпы вывернулся маленький мальчик, запустивший в никак не ожидавшего такого Бумбу куском засохшего коровьего навоза.
Аборигены выглядели воинственно, и Миша отступил.
Он полез в карман за деньгами, решив, что хочешь не хочешь, а расстаться с ними придется, тем более деньги все равно были не его, а мистера Юсупова. Но все планы внезапно нарушил Покровский. Оскорбленный в лучших чувствах, он ухватил за ухо зловредного мальчишку и принялся трепать, приговаривая:
— Ах ты, чернозадый паршивец! Soplya zelyonaya! Я тебе покажу, как кидаться дерьмом!
Этого лучше было не делать. Толпа тут же двинулась на нового врага, и даже лавочник вскочил с проводника, напрочь забыв и о нем, и о тысяче рупий. Старик поспешно поднялся, подхватил чалму и затрусил прочь.
…Первый удар нанес невесть откуда взявшийся полицейский. Воинственно топорща усы, он взмахнул бамбуковой дубинкой (после этого Перси признал, что американские копы и британские «бобби» с их резиной — сущие гуманисты) и обрушил ее на плечо негра, первым подвернувшегося под руку. Мочалка с визгом отскочил, повернулся к обидчику, но тут же притих, испуганный его грозным видом.
— Надо бы вам убраться отсюда, господа инглизы! — заявил полицейский, любовно похлопывая дубинкой по ладони. — И заберите этого… а где он, кстати?
Но проводника и след простыл.
— А как же долг? — возопил лавочник.
— Вы должны отдать этому человеку деньги, — распорядился полицейский.
Неприятности с законом Миша не любил и потому с готовностью отсчитал требуемую сумму.
— А теперь заплатите штраф. — Полицейский зевнул. — Вы же не хотите провести ночь за решеткой?
И он показал на покосившийся белый домик с облупившейся вывеской над входом. Очевидно, это и был местный Полицейский участок.
— Сколько? — потерянно спросил 'Миша.
— Сто рупий. И дайте-ка мне посмотреть ваши документы…
— Ment poganiy! — негромко пробормотал Покровский.
Спрятав полученную мзду, полицейский внимательно пролистал паспорта и, возвращая их, посоветовал:
— Господин Гурфинкель, я вижу, вы старший в этой банде, потому говорю вам: нечего делать в нашей деревне. Поезжайте обратно в Сринагар, иначе я буду вынужден и в самом деле посадить вас за нарушение общественного порядка. Вот так, господа инглизы! Мой дедушка резал таких, как вы, под знаменами Субха Чандра Босса!..
Бумба, никогда не слыхавший о Субха Чандре Боссе, задумался, а затем выразительно поглядел сначала на разгорячившегося полицейского, а затем на Мишу. Но его приятель лишь покачал головой. Конечно, приятно вбить здешнего стража порядка по плечи в грязь, а что дальше? А если народ за колья возьмется?
— Убирайтесь! — резюмировал полицейский. — Быстро!
Эти слова были встречены всеобщим ликованием, и путники с обреченным видом побрели прочь.
Когда они вошли под сень первых деревьев, из зелени высунулась сморщенная физиономия господина Сурхата Барджатии.
— Иди сюда, старый хрен, — велел Миша.
Проводник покорно выбрался из кустов и, стеная и кряхтя, присоединился к процессии.
— Теперь моя понимай, в кого пулемета стреляла, — вздохнул Перси, растирая травмированное плечо. — Жалко не попала!
* * *
…Вспомнив эту печальную историю, Миша хотел было отвесить старикашке очередной подзатыльник (по его подсчету — уже пятый), но пожалел его и только велел:
— В наказание, господин Барджатия, будете стеречь нас всю ночь. И не вздумайте уснуть!
— Не то закопаем, petuh ty protknutiy! — ласково зевнул Покровский.
Старикашка покорно закивал. Спорить ему действительно не стоило. Ко всем известным уже грехам шкодливого ветерана пришлось приплюсовать и еще один — в ходе блиц-допроса господин Барджатия нехотя признался, что два года назад умудрился «позаимствовать на время» пару одеял у нескольких молодых людей, которых взялся провести коротким путем через джунгли. Молодые люди оказались повстанцами-сепаратистами…
…Так что по поводу пулеметной очереди Мочалка скорее всего был прав.
— Чего-то не так, — между тем заметил Покровский, ерзая по траве.
— Не так, не так… Кушать хочется, — пояснил Перси. — Потому и не так.
— А консервы на что? — удивился Миша. — Ну-ка, Андрей, достань пару банок!
Расковыряв ящик, Покровский извлек две банки и тут же вскрыл одну ножом. Остро запахло лавровым листом.
Перси громко сглотнул слюну. Даже старичок, которому вроде мяса кушать не положено, потянул носом и придвинулся поближе.
— Вилки… вот, держите. Перси, не съешь, вилка пластмассовая…
Пока Покровский вскрывал вторую банку, Миша роздал приборы. В лучах уходящего солнца, еле-еле пробивающихся сквозь густое сплетение ветвей, компания собралась вокруг импровизированного стола. Мочалка облизнулся, вздохнул.
— Пивка бы еще…
— Пивка-то ладно, разогреть бы все это дело, — буркнул Миша. — Да все ведь сырое, чему тут гореть. А! Ребята, у нас есть сухой спирт!
— V lomku! — помотал головой Бумба. — И так сожрем.
— Стой, Майкл, твоя же еврея! — внезапно заметил Перси. — А наша свинья в банках купила. Твоя такое кушать нельзя, Бога наказывать будет. Твоя Бога страшная, твоя Бога сильная!
— Здравствуйте вам! — хмыкнул Гурфинкель. — А что же я еще буду есть, листья, что ли? Нет уж, я таки намерен питаться! Ты что думаешь, моя Бога хочет, чтобы такой хороший еврей, как я, умер в страшных мучениях? Нет, лучше я буду немножко грешный еврей, чем кошерный, но мертвый от голода.
— Не могу я понять белая человека, — пожаловался Перси, запуская вилку в банку.
Некоторое время он скребся там, после чего сказал с недоумением:
— Моя что-то ничего не ловит. Ваша уже все съела?
— Я не ел, ребята! — поспешил оправдаться Покровский. — Я банки вскрывал!
— Никто не ел, — заключил Миша, заглянув в банку. — И не съест. Она изначально такая была.
Действительно, в растаявшем жиру плавали лавровые листья, горошинки перца и какие-то бурые волокна. Мяса как такового не наблюдалось.
— Может, это выпить можно хотя бы? — предложил Перси и, не дожидаясь разрешения, отхлебнул немного. Поморщился и тут же выплюнул.
— Сплошная соль! Моя сейчас умереть!
— Поужинали… — подытожил Миша и забросил обе банки куда-то в угол.
— Эх! — вздохнул Бумба. — Разве это жизнь? Он уткнулся кулачищем в щеку, помотал головой: Siju na narah, kak korol' na imeninah. I payku chernogo mechtayu poluchit'…
Голодные и расстроенные, они стали укладываться спать. Укутавшись в отсыревшее одеяло, Миша заметил, как старик закурил, сидя у выщербленного возвышения в центре зала. На руины наваливалась ночь. Последнее, что видел, засыпая, Гурфинкель, был все тот же господин Барджатия, прятавший в ладонях трубку — ее огонек высветил на мгновение пальцы и крючковатый нос.
Миша почти уже окончательно задремал, когда внезапно его дернуло — из угла, в котором устроился Перси, послышалось довольное чавканье.
Гурфинкель протер глаза, насторожился. Чавканье повторилось.
Гурфинкель осторожно выпутался из одеяла и, сделав проводнику знак молчать, подкрался к Перси. Тот укрылся с головой, скрючившись в три погибели, и был явно чем-то занят.
— Стоять! — заорал Миша, срывая с негра одеяло.
Перси замер с недоеденной лепешкой во рту.
— И что это у тебя? — осведомился Гурфинкель как можно более миролюбиво.
— Л-лепешка… Сухая, как камень! — Перси постучал по ней ногтем, и лепешка отозвалась гулким звуком.
— Где взял?
— В лавке… Она валялась, честно-честно, никому не нужная… Наверное, срок реализации истек!
— И много у тебя таких, с истекшим сроком?
— Две съела, еще три осталось, — честно признался Мочалха. — И вот еще кусочек. Неприкосновенная запаса! Моя о них и забыла, а сейчас, когда брюхо запела, вспомнила…
— Дай сюда!
Миша отнял остатки, кусочек бросил старикашке, а себе и Покровскому выделил по лепешке, одну оставив на завтрак.
Некоторое время они молча грызли сухое и пресное тесто. Гурфинкель с тоской представлял себе то, чего он в данный миг лишен: форшмак, фаршированная щука, судачок, румяные пумперникели, кисло-сладкое мясо с пряничным соусом… Конечно, предмет сегодняшнего ужина несколько напоминал мацу, но Миша был скорее согласен поцеловать небритого Ясира Арафата, чем питаться всю жизнь мацой, особенно такой. Мацой Гурфинкеля закормили еще в детстве его весьма религиозные родители.
…На первую серьезную выручку — удалось спихнуть «налево» весьма подозрительную стереосистему, шестнадцатилетний Миша направился в ресторан и заказал свиную отбивную размером с автобусное колесо. С тех пор он оставался истинным вольнодумцем в тонких и деликатных вопросах питания. И теперь сухая пресная лепешка навеяла ему не самые лучшие воспоминания. Впрочем, Гурфинкель твердо решил, что по возвращении закажет в ближайшем ресторане две… нет, три отбивные. А к ним язык под винным соусом. А к языку… Эх!
Похрустев последними крохами, Миша облизал пальцы и снова улегся, но сон куда-то безвозвратно ушел. К тому же вокруг что-то явно изменилось. Гурфинкель прислушался…
В саду! Да, именно там! Что-то похрустывало, причем весьма подозрительно. Вроде как ветки… Точно!
К месту их укрытия явно кто-то приближался. Гурфинкель осторожно выглянул в окно. Две темные фигуры с фонариком. Кто бы это? Может, снова полиции неймется? Он легко толкнул Перси в плечо.
— К нам посетители.
— Нашли время! — зевнул тот. — Хорошая человека в такое время не ходит.
— Давай пугнем?
— Давай, — охотно согласился негр. — А как?
— А просто.
Гурфинкель набрал полную грудь воздуха и проорал в ночь:
— Ю-у-у-у! Гы-й-а-га-га-га-га!!!
Фигуры остановились. Миша хмыкнул. Действует!
— Теперь ты. Перси прокашлялся.
— Ладно. А ну-ка… Йе-э-э-э-э! Хр-р-р-р-р!!!
Незваные гости потоптались на месте, пошушукались, а затем развернулись и быстрым шагом канули в ночь. Снова воцарилась тишина, впрочем, весьма относительная. Гурфинкель прислушался и внезапно приложил палец к губам.
…В саду раздавались странные, весьма подозрительные звуки — что-то утробно урчало, переливчато попискивало и даже пыхтело, словно большая квашня…
Внезапно в дальней части дома, в небольшом коридорчике с обвалившейся крышей кто-то пробежал, дробно простучав по камням не то когтями, не то копытцами. Миша откинул угол одеяла и насторожился. Старый Барджатия тоже встревожился, вздернул голову…
— Что за фигня? — хриплым шепотом поинтересовался Перси.
Легкий топоток донесся снова, теперь уже значительно ближе, прямо за нагромождением камней метрах в пяти от старика-проводника. Господин Барджатия на цыпочках отбежал подальше и пристроился возле Покровского, который все это время мирно спал и даже похрапывал.
— Тварь какая-нибудь из леса забралась. Животное, — неуверенно сказал Миша. — Надеюсь, травоядное.
— Вон, вон смотрит! — ахнул Перси.
Над камнями появились два круглых желтых глаза. Обладатель их почти в полной темноте, царившей внутри дома, был неразличим. Глаза мигнули и скрылись, а из джунглей тут же потянуло цепенящим холодом.
«Обезьяна?» — подумал Миша. Странная какая-то обезьяна, да и глаза, что плошки… Он вспомнил об оружии, что имелось у старика, и поманил его к себе. Барджатия опасливо подошел.
— Пистолет, — велел Гурфинкель, протягивая руку.
Это оказался старый армейский кольт, который старикан раздобыл невесть где и неизвестно когда, причем с тех давних пор практически о нем не заботился. Миша не очень хорошо разбирался в оружии, но понял, что пистолет в принципе выстрелит, хотя не мешало бы его почистить и смазать.
Вот только в кого стрелять?
— Туман, — лаконично заметил старичок.
Миша только моргнул. Этого еще не хватало! Помещение наполнялось белесой дымкой, лениво качавшейся в слабом свете луны. Внезапно из мутного марева вымахнула огромная, как показалось Гурфинкелю, метра под три, обезьяна с серебристой шерстью, в тускло светившемся драгоценными камнями ошейнике, в каком-то подобии вычурной короны на голове…
Перси охнул. Миша икнул. Господин Барджатия зажмурился.
Тварь остановилась посередине зала, чуть покачивая длинными руками и внимательно обводя взором оцепеневших искателей приключений, не иначе выбирая, кого бы придушить в первую очередь.
Старичок-проводник что-то неразборчиво забормотал и сел на пол. Миша застыл с открытым ртом, а Перси пошептал:
— Святая Дева! Она же больше, чем Мэджик Алекссон!
Обезьяна переступила с ноги на ногу, оскалила длинные желтые зубы и медленно двинулась на стоявшего ближе всех Мишу. Он тонко пискнул и выстрелил…
…Пуля прошла сквозь зверя, не причинив тому ни малейшего вреда. Обезьяна тем не менее поняла, что в нее стреляли, и, остановившись на полпути, зловеще ухмыльнулась — так во всяком случае показалось перепуганному насмерть Гурфинкелю. В лапе сверкнул невесть откуда взявшийся изогнутый нож.
— Бежим! Бежим! — заорал Миша и бросился прочь из дома, спотыкаясь о битый камень и гнилые деревяшки. За ним метнулся Перси, успевший схватить за шиворот господина Барджатию. Старичок покорно волокся по каменному полу, не успевая даже перебирать ногами.
Метрах в ста от развалин они остановились, тяжело дыша.
— Что это за чертовщина? — спросил Миша, обращаясь к проводнику.
Тот только развел руками.
— Слушай, а где… Где Покровский?!
— Там осталась, наверно… — горестно вздохнул Перси. — Небось съели ее уже… Твоя видела зубищи какие? Моя чуть не умерла!
Гурфинкель бухнулся в траву, помотал головой.
— Боже ж мой! Это мне за свинину… Но ведь я ее даже не ел! А таки жалко Покровского… Кто будет вещи таскать?
— И вещи тоже там лежат, — напомнил Перси. — Утром придется вернуться. Телу опять же похоронить, если чего от телы останется…
Миша прислушался — со стороны разрушенного дома не доносилось никаких звуков. Если Покровского и пожирали, то аккуратно и без лишнего шума. Хотя Бумба скорее всего орал бы, и очень громко. Вон голосина какой, даром что слуха нет!
— А может, нам просто почудилось? — предположил Миша, почесывая особенно нахальный прыщ на носу.
Перси пожал плечами:
— Наша траву не курила, наша таблеток не жрала… Моя видела штуки и почище, особенно с настоящей ямайской травки… Но на трезвую башку — ни разу.
— Я все же пойду посмотрю, — решился Гурфинкель.
Выставив перед собой бесполезный пистолет, он прокрался меж деревьев к дому и остановился в нескольких шагах от крыльца. Прислушался.
Тишина. Всмотрелся…
А что это там в дверном проеме?
…Огромная обезьяна, высунув голову, смотрела на Мишу спокойно и невозмутимо, словно даосский мудрец, успевший уже все познать в этом бренном мире. Похолодев, Гурфинкель выронил пистолет и приготовился умирать, но обезьяна покачала головой — и сгинула. Миша медленно переступил онемевшими ногами, зачем-то поднял пистолет…
Они вернулись к месту ночлега с первыми лучами солнца.
— Моя боится входить, — неуверенно проговорил Перси, остановившись на крыльце. — А ну как она нашу Бумбу на куски порвала? Голова валяется, ноги валяются, кишки по стенам висят…
Гурфинкеля передернуло. Он вдруг вспомнил, как Андрей Покровский защищал его в детстве от злых мальчишек с соседней улицы…
— Все равно надо, — вздохнул Миша. — Друг все-таки. Пойдем…
— Друг… — согласился Мочалка. — Ну ладно. Твоя только войди первый и скажи, валяется голова или нет.
Гурфинкель вновь вздохнул.
Он ждал самого страшного — и даже чего-то пострашнее. В конце концов жуткая плотоядная обезьяна могла никуда не уйти, остаться, дабы подождать следующего. Однако, к своему крайнему облегчению, заглянув в зал, ни головы, ни кишок Покровского он не узрел. Вещи тоже вроде бы лежали на своем месте… Сзади чихнул господин Барджатия, и Миша от испуга подпрыгнул.
— Будь здоров, Михаил! — внезапно послышался знакомый голос.
Андрей Покровский неторопливо появился из какого-то темного прохода, застегивая штаны.
— Я отлить в сад выходил. Рано вы встали… А я выспался зато — дай бог каждому! И знаешь, такие забойные сны снились! Вроде бы я, значит, в зоопарке обезьянку кормлю… Да, когда завтракать-то будем?..
