Глава 24 ОБРЕТЕНИЯ И ПОТЕРИ
Суматоха по случаю нашего внезапного возвращения и объявления о нашей женитьбе улеглась почти мгновенно из-за события гораздо большей важности.
На следующий день после приезда мы сидели в Большом Холле за ужином и принимали тосты в нашу честь и поздравления.
Джейми с поклоном поблагодарил того, кто произнес последний тост, и сел на место под возникшие случайно, но все более шумные рукоплескания. Деревянная скамейка пошатнулась от тяжести; на секунду Джейми прикрыл глаза.
— Многовато для тебя? — шепнула ему я.
Он принял на себя весь ураган тостов, прикладываясь к каждой чаре, осушаемой за наше благополучие, я же ограничивалась тем, что слегка пригубливала вино и отвечала сияющей улыбкой на непонятные для меня тосты по-гэльски.
Джейми открыл глаза и взглянул на меня, улыбаясь.
— Ты думаешь, я пьян? Нет, ничего подобного, я могу пить хоть целый вечер.
— Ты так и делаешь, — ответила я, поглядев на множество пустых винных бутылок и каменных кувшинов из-под эля, выстроившихся перед нами в ряд на столе. — Уже очень поздно.
Свечи настоле у Колама догорели почти до самых подсвечников, оплывший воск отливал золотом, на лицах братьев Макензи тени мешались с пятнами света, когда они наклонялись друг к другу, о чем-то негромко переговариваясь. Их лица удачно вписывались в цепочку вырезанных на камне вокруг огромного камина гномических физиономий, и мне подумалось, что многие из этих карикатурных изображений копировали высокомерные черты прежних лэрдов Макензи — быть может, резчик наделен был чувством юмора… или прочными семейными связями.
Джейми выпрямился на скамейке и поморщился:
— С другой стороны, у меня мочевой пузырь вот-вот лопнет. Я скоро вернусь.
Опершись обеими руками на скамейку, он ловко перескочил через нее и вышел из зала через арку в нижнем конце.
Я повернулась к своей соседке с другой стороны, Джейлис Дункан, которая потихоньку потягивала эль из серебряной кружки. Ее муж Артур сидел за соседним столом вместе с Коламом, как и доложено столь значительному лицу, как помощник прокурора, но Джейлис настояла на том, что она сядет рядом со мной — нет, мол, у нее желания скучать целый вечер, слушая разговоры мужчин.
Под глубоко посаженными, да еще полузакрытыми глазами Артура набрякли от усталости и выпитого вина синие мешки. Он тяжело опирался на кисти рук, лицо дряблое; на разговор сидящих рядом Макензи он не обращал внимания. Свет четко обрисовывал твердые черты лэрда и его брата, но в этом же свете Артур Дункан выглядел особенно обрюзгшим и больным.
— Твой муж неважно выглядит, — заметила я. — Его желудочная болезнь усилилась?
Симптомы болезни бросались в глаза; на язву не похоже, на рак тоже — для этого слишком много плоти сохранялось на костях. Может, и в самом деле хронический гастрит, как утверждала Джейлис.
Она бросила мимолетный взгляд на своего супруга и тотчас повернулась ко мне, передернув плечами.
— Он чувствует себя терпимо, — сказала она. — Во всяком случае, не хуже. А как твой муж?
— В каком смысле? — предусмотрительно поинтересовалась я.
Джейлис фамильярно ткнула меня острым локтем под ребро, и тут я заметила, что перед ней на столе выстроилась тоже порядочная батарея бутылок.
— Ну, как он тебе? Такой же красавчик без одежды, как и в ней?
Я не сразу сообразила, что ответить, но Джейлис тем временем повернула голову по направлению к дверям.
— Делаешь вид, что тебе до него нет дела? — продолжала она, — До такого молодца? Половина девушек в замке готова выдрать тебе все волосы с корнем, я бы на твоем месте с осторожностью принималась за еду.
— За еду? — Я была сбита с толку и посмотрела на деревянное блюдо перед собой — на нем оставалось только пятно жира да лежала несчастная вареная луковица.
— Яд! — драматически прошипела она мне в ухо, обдав меня при этом парами бренди.
— Чепуха, — ответила я холодно и отодвинулась от нее. — Никто не захочет отравить меня только потому, что я… потому что… — Я несколько путалась в словах, и мне пришло в голову, что пригубливала я вино в больших количествах, чем мне самой представлялось.
— Нет, право, Джейли. Этот брак… Я его не намечала, ты же знаешь. Я его не хотела! Это просто… нечто вроде… необходимого делового соглашения, — сказала я, надеясь, что при свете свечей не видно, как я покраснела.
— Ха! — отозвалась она с циничной усмешкой. — Я знаю, как выглядит женщина, с которой спят по-настоящему. — Она взглянула в сторону арки, за которой исчез Джейми. — И черт меня побери, если у парня на шее укусы комара. — Она подняла серебристую бровь. — Но если это было деловое соглашение, я бы сказала, что ты хорошо вложила свои денежки. — Она снова наклонилась ко мне. — А это правда? — прошептала она. — Насчет больших пальцев?
— Больших пальцев? Джейли, во имя Господа, о чем ты болтаешь?
Она вскинула свой небольшой пряменький носик и посмотрела на меня, сдвинув брови и стараясь сосредоточиться. Красивые серые глаза слегка косили, и я опасалась, как бы Джейли не упала.
— Но ты же знаешь! Все это знают! Большие пальцы у мужчины такой же длины, как его член. Большие пальцы на ногах, конечно, тоже, но по ним судить труднее, они обычно в обуви и все такое. Ах ты хитрая лисичка. — Она кивнула в сторону арки, в которой как раз появился Джейми. — В таких ручищах он может удержать самую большую грудь. Или зад, верно? — добавила она, наградив меня еще одним тычком.
— Джейлис Дункан… сию минуту… заткнись! — прошипела я. — Кто-нибудь услышит, что ты несешь!
— Да ну, никто… — начала она, но тут же замолчала, широко открыв глаза.
Джейми прошел мимо нашего стола, словно и не заметив нас. Лицо у него было бледное, губы сжаты, словно ему предстояло выполнить какую-то неприятную обязанность.
— Что его беспокоит? — спросила Джейлис. — Выглядит, как Артур, когда поест сырой брюквы.
— Не знаю. — Я отодвинула от стола скамейку, но медлила вставать.
Джейми направился прямо к столу Колама. Надо ли мне следовать за ним? Явно что-то случилось.
Джейли, окинув взглядом Холл, неожиданно дернула меня за рукав, и показала на что-то там, откуда пришел Джейми.
Прямо под аркой стоял человек — в нерешительности, как и я. Одежда в грязи и пыли — значит, он был в пути. Посланец. Он, очевидно, передал Джейми свое сообщение, и теперь Джейми, наклонившись, начал что-то шептать Коламу.
Нет, не Коламу. Дугалу. Рыжеволосая голова склонилась между двумя темноволосыми, крупные красивые черты трех лиц поражали сверхъестественным сходством в свете догорающих свечей. Я глядела на них и все больше осознавала, что сходство это — не столько в наследственном подобии строения, сколько в общем сейчас для всех троих выражении глубокого горя.
Рука Джейли крепко вцепилась в мою.
— Плохие вести, — произнесла она — уже без необходимости.
— Двадцать четыре года, — негромко выговорила я. — Для брака долгое время.
— Да, долгое, — согласился Джейми. — Дольше, чем я прожил на свете.
Теплый ветер шелестел листвой деревьев над нашими головами, сдувал волосы у меня с плеч, и они щекотали лицо.
Джейми стоял, прислонившись к забору паддока, длинноногий; по-своему грациозный, с крепкими костями. Я как-то склонна была забывать, насколько он еще молод, — так он был уверен в себе и умел.
— Однако, — заговорил Джейми, бросив соломинку на истоптанную грязь паддока, — я сомневаюсь, что Дугал провел вместе с ней больше трех лет из всего этого срока. Ты же знаешь, что он в основном находился здесь, в замке, или разъезжал по землям клана, занимаясь делами Колама.
Жена Дугала Мора скончалась в их имении Беаннахде. Скоротечная лихорадка. Дугал на рассвете уехал туда вместе с Недом Гоуэном и посланным, который накануне вечером привез известие, — надо было уладить дела с похоронами и распорядиться собственностью Моры.
— Не слишком тесное супружество? — спросила я.
— Я полагаю, близкое, насколько это было возможно. — Джейми пожал плечами. — У них были дети, и она вела дом и все хозяйство. Не думаю, что ей его очень не хватало, но она всегда радовалась, когда он приезжал домой.
— Да, ведь ты некоторое время жил у них, так что знаешь.
Я замолчала и задумалась. Возможно, у Джейми именно такое представление о браке: жить раздельно, соединяясь лишь для того, чтобы зачинать детей. Но из того, что он рассказывал, ясно: брак его родителей был браком близких и любящих людей.
В очередной раз продемонстрировав свое сверхъестественное умение читать мои мысли, Джейми сказал:
— У моих родителей это было по-другому, как ты знаешь. Дугал вступил в брак по расчету, как и Колам, в основе лежали соображения земельные и деловые, а не влечение друг к другу. А мои родители, они женились по любви, вопреки желаниям обеих семей, и мы оказались… не то чтобы изгоями в полном смысле слова, но сами по себе в Лаллиброхе. Мои родители навещали родственников нечасто, да и по делам выезжали из имения редко, и я думаю, их взаимная привязанность была сильнее, чем обычно в браке.
Он положил руку мне на спину и привлек меня поближе к себе. Наклонил голову и прижался губами к Моему уху.
— Между нами тоже было соглашение, — сказал он тихо. — Но все-таки я хотел бы надеяться… может, в один прекрасный день…
Он вдруг неловко отшатнулся от меня с кривой улыбкой и жестом отстранения.
Не желая поощрять его, я тоже улыбнулась по возможности равнодушно и повернулась лицом к паддоку. Джейми был близко от меня, он стоял, ухватившись руками за перекладину забора. Я тоже взялась за эту перекладину, чтобы удержаться и не взять за руку Джейми. Больше всего мне хотелось повернуться к нему, успокоить его, заверить прикосновением и словами, что между нами не просто деловое соглашение, а нечто гораздо большее. Но эта правда и остановила меня.
«То, что есть между нами», — говорил он. И еще: «Когда я лежу с тобой, когда ты прикасаешься ко мне…» Нет, это не так уж обычно. И это не только увлечение, как я думала вначале. То есть самое обычное дело.
Дело в том, что я была связана обетом и преданностью и законными узами с другим человеком. И любовью тоже.
Я не могла, не могла сказать Джейми, что я испытываю к нему. Поступить так, а потом исчезнуть, как я и должна, было бы верхом жестокости. И солгать ему я тоже не вправе.
— Клэр.
Я чувствовала, я знала, что он повернулся ко мне и смотрит на меня с высоты своего роста. Я ничего не сказала, просто подняла к нему лицо, когда он нагнулся поцеловать меня. В этом я тоже не могла ему лгать — и не солгала. В конце концов, туманно пронеслось у меня в голове, я же обещала ему честность.
Поцелуй наш был прерван громким «хмм!», раздавшимся из-за забора. Удивленный Джейми обернулся на звук, инстинктивно загородив меня собой. Но тут же заулыбался, увидев старика Алека Макмагона, который стоял в паддоке в своих клетчатых штанах и сардонически усмехался, глядя на нас своим единственным голубым глазом. В руке он держал устрашающего вида ножницы для кастрации и поднял их торчком, отдавая издевательское приветствие.
— Я собирался с ними к Магомету, — объявил он, — но, может, они и здесь пригодились бы. — Он щелкнул ножницами. — Тогда бы ты, паренек, думал о работе, а не о своем петушке.
— Ты даже и не шути на этот счет, — сказал Джейми. — Ты что, ждал меня? Я тебе нужен?
Алек поднял одну бровь, похожую на мохнатую гусеницу.
— Никоим образом, с чего это ты взял? Я предпочитаю кастрировать проклятого двухлетку сам, ради удовольствия. — Он засмеялся собственной шутке и махнул ножницами в сторону замка. — Удалитесь, милочка. Вы его получите назад к ужину — в целости и сохранности.
Сделав вид, что не доверяет последним словам старика, Джейми протянул длинную руку и аккуратно отобрал у Алека ножницы.
— Я буду чувствовать себя спокойнее, если они останутся у меня, — сказал он и подмигнул Алеку. — Иди, Саксоночка. Как только я переделаю за Алека всю его работу, я приду и найду тебя. — Он нагнулся поцеловать меня в щеку и шепнул: — В конюшне. В полдень.
Конюшни в замке Леох были выстроены куда лучше, чем многие из коттеджей, которые я повидала во время нашей поездки с Дугалом. Каменные полы и стены каменные, единственными отверстиями в них были узкие окна в одном конце конюшни и дверь в другом, а также узкие щели между стенами и толстой соломенной крышей, устроенные для удобства сов, прилетавших ловить мышей в сене. Воздуха было много, да и света достаточно для того, чтобы конюшня казалась приятно сумрачной, но не мрачной.
Вверху на сеновале, под самой крышей, было еще светлее, солнечные лучи желтыми полосами лежали на грудах сена, и в каждом столбе света золотым роем плясали пылинки. Воздух проникал сюда сквозь щели, нагретый солнцем, благоухающий левкоем, турецкой гвоздикой, чесноком с расположенного неподалеку огорода, а снизу доносился приятный запах лошадей.
Джейми задвигался под моей рукой и сел; голова его горящей свечкой засияла в солнечном столбе.
— Что там такое? — спросила я сонно, поворачивая голову в ту сторону, куда он смотрел.
— Маленький Хэмиш, — негромко ответил он, заглянув с сеновала вниз в конюшню. — Наверное, пришел за своим пони.
Я неуклюже подползла на животе поближе к нему, опустив подол юбки во имя скромности, что было неразумно, поскольку снизу тому, кто смотрит вверх на сеновал, видна будет только моя голова.
Сын Колама Хэмиш медленно шел по проходу конюшни от стойла к стойлу. Он задерживался около некоторых стойл, но не обращал внимания на любопытствующие карие и гнедые головы, которые тянулись на него поглядеть. Он определенно что-то искал, но явно не своего откормленного шоколадного пони, мирно жующего солому в своем стойле у самых дверей конюшни.
— Боже милостивый, да ведь он направляется к Донасу! — воскликнул Джейми, поспешно нашаривая свой килт и оборачивая его вокруг бедер, прежде чем соскочить с сеновала. Он не воспользовался лестницей, а просто повис на руках с краю и потом спрыгнул на пол конюшни. Он удачно приземлился на постланную на камень солому, но глухой удар оказался достаточным для того, чтобы Хэмиш обернулся, ловя ртом воздух.
Маленькое веснушчатое лицо утратило испуганное выражение, когда мальчик увидел, кто перед ним, но голубые глаза оставались настороженными.
— Тебе нужна помощь, братишка? — доброжелательно спросил Джейми.
Он двинулся к стойлам и, опершись об одну из подпорок, остановился так, чтобы преградить Хэмишу путь к тому стойлу, к которому тот направлялся.
Хэмиш было запнулся, но тут же приободрился и выставил подбородок вперед.
— Я собираюсь ездить на Донасе, — заявил он как мог решительно, хотя голос у него прерывался.
Донас — это имя означало «дьявол» и дано было отнюдь не из лести — находился в особом стойле в конце конюшни и был ради безопасности соседних лошадей отделен от них пустым стойлом. На огромном и злом гнедом жеребце никто не ездил, и только Алек и Джейми осмеливались к нему подходить, Из затененного стойла донесся бешеный визг, над дверцей показалась большущая медно-рыжая голова, крупные желтые зубы клацнули в тщетной попытке укусить обнаженное плечо, заманчиво выставленное напоказ.
Джейми не сдвинулся с места, зная, что жеребцу до него не дотянуться. Хэмиш отскочил с тоненьким вскриком, он явно лишился дара речи при виде неожиданно возникшей перед ним чудовищной лоснящейся головы с выкаченными, налитыми кровью глазищами и раздутыми ноздрями.
— Я так не думаю, — сказал Джейми мягко.
Он наклонился, взял своего маленького двоюродного брата за руку и отвел подальше от коня, который в знак протеста лягал стенки стойла. Хэмиш вздрагивал так же, как стенки стойла, когда в них с грохотом впечатывались смертельно опасные копыта.
Джейми повернул мальчика лицом к себе и смотрел на него сверху, уперев руки в бедра, обернутые килтом.
— Ну а теперь, — начал он твердо, — расскажи мне, в чем дело. Зачем тебе непременно понадобился Донас?
Челюсти Хэмиша были упрямо сжаты, но Джейми смотрел на него одновременно ободряюще и строго. Он легонько толкнул мальчугана и получил в ответ едва заметную улыбку.
— Ну, рыжик, начинай же, — ласково предложил Джейми. — Ты ведь знаешь, что я никому не расскажу. Ты сделал какую-нибудь глупость?
Светлая кожа мальчика слегка порозовела.
— Нет. Но только… нет. Ладно, может, и сделал небольшую.
После дополнительного ободрения история была рассказана, вначале неохотно, потом хлынула потоком, как на исповеди.
Накануне Хэмиш выехал на своем пони и катался вместе с другими ребятами. Несколько мальчиков постарше затеяли соревнование — чья лошадь перепрыгнет через более высокое препятствие. Хэмиш ревниво восхищался ими, в результате бравада в нем одержала верх над рассудительностью, и он попытался на своем маленьком толстеньком пони преодолеть каменную ограду. Не обладая соответствующими возможностями и не имея к этому ровно никакого интереса, пони как вкопанный остановился перед забором и предательски сбросил с себя Хэмиша через голову за ограду, прямо в заросли крапивы. Рассердившись и на крапиву, и на пренебрежительные выкрики приятелей, Хэмиш решил, что сегодня он выедет на «настоящей лошади», как он выразился.
— Они не будут смеяться, если я приеду верхом на Донасе, — заявил мальчик, рисовавший в своем воображении эту приятную картину.
— Нет, смеяться они не станут, — согласился Джейми. — Будут слишком для этого заняты, подбирая то, что от тебя останется. — Он посмотрел на двоюродного брата и медленно покачал головой. — Вот что я тебе скажу, парень. Чтобы стать хорошим наездником, нужны смелость и разум. Смелости у тебя достаточно, а вот разума пока что явно не хватает.
В виде утешения он обнял Хэмиша за плечи и повел его на другой конец конюшни.
— Идем, дружище. Поможешь мне сгрести вилами сено, а я тебя познакомлю с Кобхаром. Ты прав, тебе нужна лошадь получше, но нет никакой нужды убивать себя, чтобы доказать это.
Проходя мимо сеновала, Джейми поднял брови и беспомощно пожал плечами. Я улыбнулась ему и махнула рукой: идите, все в порядке. Я видела, как Джейми взял одно яблоко из корзины с паданцами, что стояла возле двери. Прихватив также вилы из угла, он повел Хэмиша назад, к одному из центральных стойл.
— Вот здесь, братишка, — сказал он.
Тихонько свистнул сквозь зубы, и широколобая гнедая лошадь высунула голову, мягко выдохнув воздух через ноздри. Темные глаза были большие и добрые, а слегка торчащие вперед уши придавали конской морде выражение дружественной настороженности.
— Ну что, Кобхар, как ты тут? — Джейми крепко потрепал лоснящуюся шею и почесал настороженные уши коня. — Подойди, — позвал Джейми племянника. — Сюда, ко мне. Поближе, чтобы он мог обнюхать тебя. Лошади это любят.
— Я знаю, — заносчиво сказал Хэмиш.
Он с трудом мог дотянуться до носа коня, но дотянулся и похлопал его по щеке. И остался на месте, когда большая голова опустилась и конь обнюхал с любопытством ухо мальчика, раздув ему волосы.
— Дай мне яблоко, — сказал Хэмиш Джейми, и тот дал ему паданец.
Мягкие бархатистые губы осторожно взяли плод с ладони Хэмиша и передвинули его на крупные коренные зубы; сочный хруст — и яблоко исчезло. Джейми наблюдал за этим одобрительно.
— Ты хорошо начал, — сказал он. — Продолжай в том же духе, подружись с ним, я пока что задам корм другим, а потом ты выведешь его и проедешься.
— Сам? — нетерпеливо спросил Хэмиш. Кобхар — его имя означало «пена» — был добронравный, но сильный и горячий мерин четырнадцати вершков в холке, шоколадному пони до него далеко.
— Два круга по паддоку под моим наблюдением, и если ты не свалишься и не будешь дергать удила, можешь ездить сам. Но никаких прыжков, пока я не разрешу.
Длинная спина согнулась, белея в теплом сумраке конюшни, когда Джейми подхватил на вилы сено из груды, сваленной в углу, и понес его к одному из стойл.
Потом он выпрямился и улыбнулся двоюродному брату:
— Принеси-ка и мне яблоко, ладно?
Он прислонил вилы к стойлу и впился зубами в протянутое Хэмишем яблоко. Вдвоем с Хэмишем они стояли и жевали, опершись спинами о стену конюшни. Доев, Джейми отдал сердцевину яблока высунувшему нос гнедому и снова взялся за вилы. Хэмиш двинулся за ним по проходу, медленно жуя.
— Я слышал, что мой отец хорошо ездил верхом, — заговорил Хэмиш после недолгого молчания. — До того… ну, до того, как больше не смог этого делать.
Джейми ласково взглянул на брата, но ответил ему уже после того, как задал сена гнедому. И отозвался скорее на мысль, чем на слова:
— Я не видел его верхом, паренек, но скажу тебе так; я надеюсь, что мне никогда не понадобится столько смелости, сколько есть у твоего отца.
Я видела, как глаза Хэмиша с любопытством остановились на покрытой рубцами спине Джейми, но не сказал он ни слова. Съев второе яблоко, он переключился на другую тему.
— Руперт говорил, что ты должен был жениться, — заявил он.
— Я хотел жениться, — твердо сказал Джейми, отставляя вилы к стене.
— О, ну… хорошо. — Хэмиш произнес это не совсем уверенно, вроде бы смущенный таким ответом. — Я просто подумал, может, тебе неприятно…
— Что именно мне неприятно? — Джейми, как видно, сообразив, что разговор затянется, уселся на кипу сена.
На кипу взобрался и Хэмиш. Ноги его не доставали до пола, он мог бы их подобрать. Вместо этого он принялся постукивать каблуками о плотно увязанное сено.
— Неприятно быть женатым, — объяснил он. — Каждую ночь ложиться в одну постель с леди.
— Нет, — сказал Джейми. — На самом деле это очень приятно.
Но Хэмиш явно в этом сомневался.
— Не думаю, чтобы мне это понравилось. Все девочки, которых я знаю, тощие, как палки, и пахнут ячменной водой. Леди Клэр — твоя леди, я имею в виду, — поспешно добавил он, чтобы избежать недоразумения, — ну, она выглядит так, что вроде с ней спать приятнее. Я имею в виду, что она мягкая.
Джейми кивнул.
— Да, это правда. И пахнет она хорошо.
Даже при слабом свете мне было видно, как в уголке рта у него подрагивает мускул, и была уверена, что у него не хватит смелости посмотреть в сторону сеновала.
Наступило продолжительное молчание.
— А как ты узнал? — спросил Хэмиш.
— Узнал что?
— Что это та самая леди, на которой тебе нужно жениться, — нетерпеливо пояснил мальчик.
— Ах это! — Джейми откинулся назад и оперся спиной о стену, закинув руки за голову. — Видишь ли, я когда-то спросил об этом моего отца. Он мне ответил: ты ее сразу узнаешь. А если не узнаешь, значит, это не та девушка.
— Мм-ф-м…
Судя по выражению маленького веснушчатого личика, такое объяснение показалось Хэмишу менее чем удовлетворительным. Хэмиш, откровенно подражая Джейми, тоже откинулся к стене. Йоги в чулках торчали над краем кипы. Он был еще мал, но его крепкое сложение обещало, что со временем он станет похожим на своего старшего двоюродного брата. Посадка квадратных плеч и лепка крупного, но изящного черепа были почти одинаковы у обоих.
— А где же твои башмаки? — спросил Джейми. — Опять оставил на лугу? Мать надерет тебе уши, если ты их потеряешь.
Хэмиш только передернул плечами в ответ на эту угрозу. Ясно было, что его сейчас занимает нечто куда более важное.
— Джон… — начал он, в задумчивости сдвинув светлые брови, — Джон говорит…
— Джон-конюх, Джон-поваренок или Джон Камерон? — перебил его Джейми.
— Конюх. — Хэмиш махнул рукой, отстраняя от себя досадную помеху. — Он говорил насчет того, как женятся…
— Ну? — подбодрил его Джейми, тактично отвернувшись. Он поднял глаза вверх, и наши взгляды встретились, так как я в это время выглянула. Я улыбнулась ему, и он был вынужден прикусить губу, чтобы не ответить мне улыбкой.
Хэмиш набрал в грудь побольше воздуха и затараторил, скорее даже застрекотал, как сорока:
— Он-сказал-вы-должны-обращаться-с-девуш-кой-как-жеребец-обращается-с-кобылой-а-я-ему-не-поверил-но-это-правда-или-нет?
Я крепко прикусила палец, чтобы не расхохотаться. Не столь удачно расположенный в пространстве Джейми вцепился пальцами себе в ляжку и побагровел не хуже Хэмиша. Они были похожи на два помидора, уложенных рядышком на кипу сена на деревенской выставке овощей.
— Э-э, да… в каком-то смысле… — заговорил Джейми задушенным голосом, но тут же взял себя в руки и произнес уже твердо: — Да, это так.
Хэмиш почти с ужасом заглянул в ближайшее стойло: у отдыхавшего там жеребчика на добрый фут вылез наружу его производительный орган. Потом он обратил полный недоверия взор на свои колени, а я поспешно засунула в рот платок как можно глубже.
— Но есть и некоторая разница, понимаешь ли, — продолжал Джейми, с лица которого уже сбежала краска, хотя губы еще подозрительно подергивались. — Во-первых, это…более нежно.
— И не надо кусать их за шею? — У Хэмиша было серьезное и напряженное выражение лица, как у человека, который делает важные заметки. — Чтобы они вели себя смирно?
— Э-э… нет. Во всяком случае, это не в обычае. Есть и еще одно важное различие, — продолжал Джейми, из осторожности избегая смотреть вверх. — Можно делать это лицом к лицу, а не сзади. Как предпочитает леди.
— Леди? — Сомнения не покидали Хэмиша. — Я предпочел бы делать сзади. Не думаю, что мне бы понравилось, чтобы кто-то смотрел мне влицо, когда я этим занимаюсь. А что, — поинтересовался он, — очень трудно удержаться от смеха?
Собираясь вэтот вечер ложиться в постель, я все еще думала о Джейми и Хэмише. Улыбаясь про себя, я откинула толстое одеяло. Из окна тянуло холодом, и мне хотелось поскорее влезть под одеяло и устроиться поближе к теплому Джейми. Нечувствительный к холоду, он словно бы заключал внутри себя маленькую печку, и кожа у него всегда была теплая, иногда почти горячая, и казалось, он загорается сильней от моих холодных прикосновений.
Я по-прежнему оставалась незнакомкой и чужестранкой, но уже не была гостьей в замке. Замужние женщины держались по отношению ко мне дружелюбнее, потому что я стала одной из них, зато девушки ко мне не благоволили, поскольку я изъяла из обращения вполне подходящего молодого холостяка. Обратив внимание на количество холодных взглядов и замечаний за спиной, я просто диву далась, сколь многие из девушек в замке нашли дорожку в уединенный альков с Джейми Мактевишем за время его краткого проживания здесь.
Правда, больше не Мактевишем. Большинство обитателей замка всегда знали, кто он на самом деле, а я, независимо от того, являюсь ли английской шпионкой, теперь уже тоже знала это в силу необходимости. Он официально стал Фрэзером — и я тоже приняла это имя. Ко мне обращались как к мистрисс Фрэзер в комнате над кухнями, где замужние женщины занимались шитьем и баюкали своих ребятишек, обмениваясь материнским опытом и поглядывая на мою талию с откровенным интересом.
Поскольку у меня раньше были трудности с зачатием, я, давая согласие на брак с Джейми, как-то не подумала о возможной беременности, но теперь испытывала некоторые опасения, пока месячные не пришли в свой срок. В прежнее время я очень огорчалась по этому поводу, но на этот раз почувствовала немалое облегчение. Моя теперешняя жизнь и без того была весьма сложной, не хватало еще и ребенка! Мне казалось, что Джейми воспринял это с некоторым сожалением, хоть и заявил об обратном. Отцовство было роскошью, которую человек в его положении вряд ли мог себе позволить.
Дверь отворилась и он вошел, вытирая голову льняным полотенцем, капли воды оставили темные следы на его рубашке.
— Где ты был? — удивилась я.
По сравнению с деревенскими домами и фермами замок Леох казался роскошным обиталищем, однако удобствами для мытья похвалиться не мог, если не считать медной лохани, которую Колам использовал в качестве ванны для больных ног, да еще одной, побольше, предназначенной для нескольких избранных дам. Все прочие мылись, так сказать, по частям, пользуясь тазиком и кувшином, либо купались в озере. Можно было воспользоваться и особым помещением за огородами. Пол там был каменный, и молодые женщины, раздевшись донага, поливали друг дружку из ведра.
— На озере, — ответил Джейми, аккуратно повесив влажное полотенце над подоконником. — Кто-то, — с мрачным ударением на этом слове произнес он, — оставил открытой дверь стойла и дверь конюшни тоже, а Кобхар решил немножечко поплавать в сумерках.
— Так вот почему ты не пришел ужинать! Но ведь лошади, кажется, не любят плавать? — спросила я.
Он помотал головой и запустил пальцы в волосы, расправляя их, чтобы поскорее высохли.
— Не любят. Но они, понимаешь ли, как и люди, все разные. Кобхар, например, большой любитель молодых водорослей. Он спустился к самой воде и пощипывал себе их, но тут из деревни набежала целая свора собак и загнала его в озеро. Пришлось прогонять псов, а потом лезть за конем в воду. Ну, попадись теперь Хэмиш мне в руки, — пригрозил он, — я ему покажу, как оставлять ворота нараспашку.
— Ты собираешься рассказать об этом Коламу? — спросила я, испытывая сочувствие к преступнику.
Джейми отрицательно покачал головой и начал рыться в спорране. Вытащил булочку и кусок сыра — явно стянул их на кухне по дороге сюда.
— Нет, — сказал он, — Колам очень строг с пареньком. Если бы он узнал о том, что Хэмиш проявил такую беспечность, он бы на целый месяц запретил ему ездить верхом, да Хэмиш и не смог бы ездить после той трепки, которую получил бы. Господи, я просто умираю с голоду!
Он яростно впился зубами в булочку, рассыпая крошки.
— Только не лезь в постель с хлебом, — сказала я, сама забираясь под одеяло. — А что ты думаешь сделать с Хэмишем?
Он проглотил остаток булки и улыбнулся.
— Не волнуйся. Я собираюсь покататься с ним на лодке по озеру как раз перед ужином и кину его в воду. К тому времени, как он доберется до берега, а потом высохнет, ужин уже кончится. — Он в три укуса покончил с сыром и, не стесняясь, облизал пальцы, — Пусть-ка он отправится в постель промокший и голодный, будет знать, как это приятно!
Он с надеждой заглянул в ящик стола, где я иной раз оставляла яблоко или что-нибудь еще съедобное. Но сегодня вечером там ничего не нашлось, и Джейми со вздохом задвинул ящик.
— Ладно, как-нибудь доживу до завтрака, — философически заключил он.
Быстро разделся и заполз в постель поближе ко мне, весь дрожа. Хотя руки и ноги у него настыли после плавания в холодном озере, тело было блаженно теплое.
— М-м, как славно с тобой пообжиматься, — пробормотал он, занимаясь тем, что следовало понимать как «обжимание». — Ты как-то по-другому пахнешь сегодня, наверное, выкапывала растения?
— Да нет, — удивилась я, — мне показалось, что это ты — я имею в виду запах.
Пахло чем-то острым, явно от растения и не то чтобы неприятно, но незнакомо.
— От меня пахнет как от рыбы, — заметил Джейми, понюхав тыльную сторону ладони. — И как от мокрой лошади. Нет, — принюхался ко мне, — это и не от тебя. Но откуда-то поблизости.
Он выскользнул из постели, перевернул Одеяло в поисках источника запаха. Мы обнаружили его у меня под подушкой.
— С какой стати?.. — Я подняла это и тут же бросила. — Ой, на нем шипы!
Это был небольшой пучок растений, вырванных с корнем и связанных черной ниткой. Растения завяли, но острый запах исходил от опустившихся листьев. В букете был и один цветок — измятый цветок шиповника, о колючий стебель которого я наколола большой палец.
Я пососала пораненный палец, осторожно поворачивая пучок другой рукой. Джейми некоторое время, не двигаясь, смотрел на него. Потом он вдруг схватил его и, подойдя к открытому окну, вышвырнул наружу. Вернулся к кровати, быстрыми, энергичными движениями собрал в ладонь осыпавшуюся с корней землю и тоже выкинул в окно следом за пучком. Со стуком закрыл окно и отошел от него, отряхивая ладони.
— Выбросил, — без нужды пояснил он, забираясь на кровать. — Ложись в постель, Саксоночка.
— Что это было? — спросила я, укладываясь рядом с ним.
— Я думаю, шутка, — ответил он. — Скверная, но всего лишь шутка. — Приподнялся на локте и задул свечу. — Иди ко мне, mo duinne. Я замерз.
Несмотря на неприятный подарок, я спала крепко под двойной защитой запертой двери и рук Джейми. Перед рассветом я увидела во сне зеленый луг и множество бабочек над ним. Желтые, коричневые, белые, они кружились вокруг меня, словно осенние листья, садились мне на голову и плечи, дождем сыпались вниз по телу, крохотные лапки щекотали кожу, бархатные крылышки трепетали в такт ударам моего сердца.
Я медленно выплывала из сна к реальности и обнаружила, что лапки бабочек, щекотавшие мне живот, на самом деле — кончики мягких рыжих волос Джейми, а бабочка, забравшаяся мне между ног, — его язык.
— Ммм, — промычала я чуть позже, — все это очень хорошо для меня, ну а ты как же?
— Всего три четверти минуты побудь так, — отвечал он, отводя в сторону мою руку. — Но я предпочел отложить для себя еще время про запас. По натуре я человек медлительный и предусмотрительный. Могу ли я просить вас, мистрисс, составить мне компанию нынче вечером?
— Можете, — сказала я и, заложив руки за голову, вызывающе поглядела на него из-под полуприкрытых век, — если вы хотите этим сказать, что с вашей дряхлостью вас хватает всего на один раз в сутки.
Он пристально посмотрел на меня со своего места на краю постели. Внезапно вспыхнувшим белым вихрем бросился на меня и крепко втиснул в перину.
— Ну вот, — пробормотал он куда-то в мои спутанные волосы, — не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Через три минуты он застонал и открыл глаза. Обеими руками крепко растер себе лицо и голову, так что волосы встали дыбом. С невнятным гэльским проклятием неохотно вылез из-под простыни и начал одеваться, вздрагивая от холодного утреннего воздуха.
— Ты не мог бы сказать Алеку, что нездоров, и вернуться в постель? — с надеждой спросила я.
Он засмеялся и нагнулся поцеловать меня, прежде чем полез под кровать за своими чулками.
— Мне бы очень этого хотелось, Саксоночка. Но я сомневаюсь, чтобы даже оспа, чума или тяжкое телесное повреждение были приняты как отговорка. Если бы я лежал при смерти, но не истекал кровью, Алек в одну минуту явился бы сюда и поднял меня со смертного ложа.
Я глядела на его красивые длинные икры, пока он натягивал чулок и подворачивал его верхний край.
— Тяжкое телесное повреждение, говоришь? Я могла бы причинить тебе нечто подобное, — с мрачным видом сообщила я.
Джейми, крякнув, потянулся за вторым чулком.
— Ладно, только хорошенько смотри, куда пускаешь свои волшебные стрелы, Саксоночка. — Он пытался лихо подмигнуть, но, занятый своим чулком, только покосился на меня. — Мишень чересчур высокая, как бы не угодить так, что я стану тебе бесполезен.
— Не волнуйся. Обещаю не выше колена, — сказала я и нырнула под одеяло.
Он шлепнул меня по одной из выпуклостей и ушел в конюшню, очень громко распевая песню «Наверху среди вереска». Припев донесся до меня уже с лестницы. Джейми был прав: в смысле музыкального слуха ему медведь на ухо наступил.
Я полежала еще немного в состоянии приятной сонливости и отправилась завтракать. Большинство обитателей замка уже успели поесть и ушли работать. Те, кто еще оставался в зале, поздоровались со мной приветливо. Ни косых взглядов; ни выражения скрытой враждебности или интереса к тому, насколько удалась злая шутка. Но я тем не менее внимательно присматривалась к лицам.
Утро я провела в одиночестве на огороде и в поле со своей корзинкой и лопаткой. Искала самые употребимые травы. Как правило, люди из деревни обращались за помощью к Джейлис Дункан, но в последнее время часть пациентов стала приходить ко мне в аптеку, и торговля целебными средствами шла бойко. Возможно, болезнь мужа отнимала у Джейлис много времени и ей некогда было заботиться о своих постоянных больных.
Большую часть второй половины дня я провела в своей амбулатории. Пациентов пришло немного: человек с хронической экземой, потом явился еще один, с вывихнутым большим пальцем, потом поваренок, опрокинувший себе на ногу горшок с кипящим супом. Наложив на обожженное место мазь из тысячелистника и синего ириса и вправив вывихнутый палец, я уселась толочь весьма удачно названный каменный корень в одной из маленьких ступок покойного Битона.
Занятие было нудное, но вполне подходящее для лениво текущего послеполуденного времени. Погода ясная, под вязами протянулись синеватые тени — я смотрела на них, встав на стол, чтобы выглянуть из окна.
А в аптеке мерцали расставленные по порядку бутылки, лежали на полках аккуратные свитки бинтов и компрессов. Помещение тщательно вымыто и продезинфицировано, запасы сухих листьев, корней, грибов заботливо уложены в матерчатые мешочки. Я с чувством удовлетворения вдохнула острые, пряные запахи своего святилища.
Но вдруг я перестала толочь корень и положила пестик. Меня поразило, что я и в самом деле была довольна. Вопреки мириадам сложностей моей здешней жизни и несмотря на неприятное чувство, вызванное «скверной шуткой», вопреки постоянной боли из-за разлуки с Фрэнком, я не была несчастной. Совсем наоборот.
Мне стало стыдно, я ощутила себя предательницей. Как я смею быть счастливой в то время, как Фрэнк сходит с ума от тревоги? Ведь там, без меня, время продолжало идти своим чередом — иначе и быть не могло, — и я, таким образом, пропадала уже около четырех месяцев. Я представила себе, как он ведет поиски по всей Шотландии, звонит в полицию, ждет хоть какого-то знака, хоть одного слова обо мне. Теперь он, должно быть, почти совсем утратил надежду И ждет уже известия о том, что обнаружен мой труп.
Я поставила ступку на место и принялась мерить шагами узкую комнату, то и дело вытирая о передник руки в приступе виноватой горести и раскаяния. Я должна была поспешить. Я должна была приложить большее старание, чтобы вернуться. Но ведь я и старалась, напомнила я себе. Я сделала не одну попытку. И что из этого вышло?
Вот именно, что вышло? Меня выдали замуж за шотландца вне закона, за нами обоими охотится злобный садист, капитан драгунов, мы живем в окружении варваров, которые готовы убить Джейми, если им покажется, что он представляет угрозу их бесценным правам преемственности в клане. А самое худшее из всего этого — что я счастлива.
Я села, беспомощно глядя на ряды кувшинов и бутылок. После нашего возвращения в Леох я жила день за днем, сознательно подавляя воспоминания о моей прежней жизни. В глубине души я понимала, что в скором времени мне необходимо принять какое-то решение, но я откладывала эту необходимость со дня на день и с часу на час, я хоронила свои сомнения, радуясь общению с Джейми — и его объятиям.
Неожиданно из коридора донесся какой-то грохот и громкие проклятия, я вскочила и поспешила к дверям — как раз вовремя, чтобы наткнуться на ввалившегося в комнату Джейми, опиравшегося с одной стороны на пригнувшегося под его тяжестью Алека Макмагона, а с другой — на делавшего серьезные, но безуспешные усилия длинного и тощего молодого конюха. Джейми опустился на мой стул, вытянул левую ногу и поглядел на нее с недовольной гримасой, которая скорее выражала обиду, нежели боль. Я опустилась на колени, чтобы осмотреть пострадавшую конечность, но особой тревоги не испытывала.
— Растяжение связок, — поставила я диагноз после беглого осмотра. — Как это произошло?
— Я упал, — прозвучал лаконичный ответ.
— Свалился с ограды? — поддразнила я. Джейми рассердился.
— Нет. С Донаса.
— Ты ездил на нем верхом? — недоверчиво спросила я. — В таком случае ты счастливо отделался поврежденной лодыжкой.
Я взяла бинт и начала накладывать тугую повязку.
— В общем, это выглядело не так уж скверно, — беспристрастно заявил Алек. — Ты, парень, неплохо держался на нем некоторое время.
— Я знаю, — буркнул Джейми, скрипя зубами, когда я натягивала бинт посильнее. — Его ужалила пчела.
Мохнатые брови взлетели вверх.
— Так вот в чем дело. Зверюга вел себя так, словно в него попала заколдованная стрела, — доверительно обратился он ко мне. — Взвился вверх всеми четырьмя, потом опустился на землю и начал как бешеный носиться по всему загону, ни дать ни взять шмель в кувшине. Но наш парень все-таки держался на нем. — Алек кивнул на Джейми, а тот скорчил в ответ еще одну малоприятную гримасу. — Держался до тех пор, пока этот здоровенный рыжий дьявол не перескочил через ограду.
— Через ограду? А где он сейчас? — спросила я, вставая и отряхивая руки.
— Надеюсь, на полдороге в ад, — ответил Джейми, опустив ногу и попытавшись на нее опереться. — Пусть бы там и остался, — добавил он и, поморщившись, снова сел.
— Не думаю, чтобы дьяволу было много проку от этого жеребца, — заметил Алек. — Тем более что он сам может обернуться конем, когда ему надо.
— Возможно, он и обернулся Донасом, — пошутила я.
— Я бы в этом не сомневался, — сказал Джейми, который все еще страдал от боли, но уже начинал обретать обычное для него хорошее настроение. — Но, кажется, дьявол оборачивается черным жеребцом, верно?
— Да, — подтвердил Алек, — огромным вороным жеребцом, который мчится так же быстро, как мысль от мужчины к девице.
Он добросердечно улыбнулся Джейми и собрался уходить.
— Короче говоря, — добавил он, подмигнув мне, — я тебя не жду завтра в конюшне, парень. Лежи себе в постели и… э-э… отдыхай.
— Почему это, — поинтересовалась я, глядя вслед старому ворчуну, — почему всем кажется, что мы с тобой только и мечтаем забраться вместе в постель?
Джейми еще раз попробовал наступить на ногу, опираясь о стойку.
— Во-первых, потому, что мы женаты меньше месяца, — ответил он, — а во-вторых… — тут он поднял голову и ухмыльнулся, качая головой, — во-вторых, я тебе уже говорил, Саксоночка: у тебя что на уме, то и на мордочке.
— Пошел к черту! — сказала я.
Если не считать короткого промежутка времени, который я провела в амбулатории с пациентами, все следующее утро я выполняла требования моего единственного больного.
— Тебе ведь положено отдыхать, — упрекнула я его в конце концов.
— Я так и делаю. Во всяком случае, лодыжка моя отдыхает.
Длинная голая нога поднялась вверх, Джейми помахал было ступней, но тут же приглушенно охнул. Опустил ногу и принялся осторожно массировать все еще опухшую лодыжку.
— Это тебе урок, — сказала я, выпрастывая из-под простыни собственные ноги. — Давай-ка собирайся. Достаточно ты бездельничал в постели. Ты нуждаешься в свежем воздухе.
Он уселся, и волосы упали ему на глаза.
— Ты же сама говорила, что мне нужен отдых.
— Можешь отдыхать на воздухе. Вставай. Я уберу постель.
Он оделся, осыпая меня упреками в бесчувственности и отсутствии сострадания к тяжело раненному человеку; потом долго сидел, пока я перебинтовывала ногу, но наконец врожденное здоровье одержало верх.
— На дворе малость сыровато, — сказал он, выглянув в окно, за которым мелкая изморось как раз в это время решила превратиться в сильный дождь. — Давай подымемся на крышу.
— На крышу? В самом деле! Самое верное предписание для подвернутой лодыжки — карабкаться шесть пролетов по лестнице. Право, лучше не придумаешь!
— Пять. Кроме того, у меня есть палка.
С торжествующим видом он достал эту палку — толстый сук боярышника, потемневший от времени, — из угла за дверью.
— Где ты ее взял? — спросила я, разглядывая палку.
Она, как видно, долго была в употреблении. Кусок обструганного крепкого дерева длиной фута в три, от времени затвердевший, как алмаз.
— Алек одолжил ее мне. Он ею пользуется, когда имеет дело с мулами: бьет их этой палкой между глаз, чтобы они обратили на него внимание.
— Весьма действенный прием, — заметила я, созерцая обшарпанное дерево. — Испытаю его когда-нибудь. На тебе.
Мы оказались в конце концов в небольшом укромном местечке как раз под скатом шиферной крыши. Низкий парапет огораживал по наружному краю этот наблюдательный пункт.
— Как красиво!
Несмотря на дождь с ветром, вид с крыши открывался восхитительный; перед нами раскинулась широкая серебряная гладь озера, а за нею громоздились башни скал, устремленных к темно-серому небу, словно черные кулаки.
Джейми оперся на парапет, чтобы снять тяжесть с больной ноги.
— Да, ты права. Я иногда приходил сюда, когда раньше жил в замке. — Он указал мне на какое-то место по ту сторону озера, покрытого рябью от дождя: — Ты видишь вон там, между двумя холмами, проход?
— В горах? Да.
— Это дорога в Лаллиброх. Когда меня одолевала тоска по дому, я приходил сюда и смотрел на эту дорогу. Я представлял себе, что лечу, как ворон, над этим проходом и вижу холмы и поля, раскинувшиеся по ту сторону гор, и помещичий дом в конце долины.
Я дотронулась до его руки.
— Ты хочешь вернуться туда, Джейми? Он повернул голову и улыбнулся мне.
— Я уже думал об этом. Не знаю, хочу ли я этого на самом деле, но думаю, что мы должны вернуться. Не могу сказать, что мы там найдем, Саксоночка. Но… да. Я теперь женат. Ты хозяйка Брох ТуаРаха. Вне закона я или нет, но мне надо туда вернуться, чтобы все поставить на свое место.
Я испытала странное чувство, смесь облегчения и страха, при мысли о том, что покину Леох с его разнообразными интригами.
— Когда мы поедем?
Он нахмурился, постукивая пальцами по парапету. Камень был темный и гладкий от дождя.
— Мне кажется, мы должны подождать до приезда герцога. Быть может, из любезности по отношению к Коламу он согласится заняться моим делом. Если он не сумеет добиться оправдания, то хотя бы попросит о помиловании. Тогда значительно безопаснее станет вернуться в Лаллиброх, ты согласна?
— Да, но…
Я запнулась, и он бросил на меня быстрый и пристальный взгляд.
— Что, Саксоночка?
Я сделала глубокий вдох.
— Джейми… если я скажу тебе одну вещь, обещаешь ли ты не спрашивать меня, откуда я знаю?
Он взял меня за обе руки, глядя сверху вниз на мое лицо. Дождь намочил ему волосы, и маленькие капли стекали у него по щекам. Он улыбнулся.
— Я ведь говорил тебе, что не стану спрашивать о том, чего ты не захочешь мне сказать. Да, я обещаю.
— Давай присядем. Не надо так долго стоять на больной ноге.
Мы отошли к стене, где под нависающим скатом крыши сохранилось сухое местечко, и уселись вполне удобно, опершись спинами о стену.
— Ну хорошо, Саксоночка. Так что же это?
— Герцог Сандрингэм, — сказала я и прикусила губу. — Джейми, не доверяй ему. Я не все знаю о нем сама, но знаю одно: что-то с ним не так. Что-то скверное.
— Ты знаешь об этом? — Он очень удивился. Настал мой черед удивляться.
— Ты хочешь сказать, что ты уже знаешь о нем? Ты встречался с ним?
Мне стало легче на душе. Может быть, загадочная связь между Сандрингэмом и делом якобитов была гораздо лучше известна, чем считали Фрэнк и викарий?
— Да. Он приезжал сюда с визитом, когда мне было шестнадцать. Когда я… уехал.
— А почему ты уехал?
Я задала этот вопрос, потому что внезапно вспомнила о том, что говорила Джейлис Дункан, когда мы в первый раз встретились с ней в лесу. Нелепый слух о том, что будто бы Джейми и есть настоящий отец Хэмиша. Я точно знала, что это не так, что он не мог им быть, но, возможно, я была единственным человеком в замке, который знал точно. Подозрение подобного рода легко могло привести к покушению Дугала на жизнь Джейми — если так оно и произошло во время сражения в Кэрриарике.
— Это не из-за… леди Летиции?
— Из-за Летиции?
Его изумление было совершенно искренним, и внутри у меня словно развязался какой-то узелок.
Я действительно не думала, что в предположении Джейлис есть нечто реальное, но тем не менее….
— Чего это ради ты приплела сюда Летицию? — с любопытством спросил Джейми. — Я прожил в замке целый год и за это время, насколько помню, разговаривал с ней всего один раз, когда она вызвала меня к себе в комнату и отчитала за то, что я затеял шумную игру в ее розовом саду.
Я сказала ему о том, что говорила Джейлис, и он от души расхохотался.
— Господи, — выговорил он сквозь смех, — да если бы я смелости набрался!
— А ты не думаешь, что у Колама были на этот счет подозрения?
Он решительно замотал головой.
— Нет, Саксоночка, не думаю. Если бы у него появились даже намеки на подозрение, я бы не дожил до семнадцати, не говоря уже о зрелом возрасте в двадцать три года.
Он, таким образом, более или менее подтвердил мое собственное впечатление о Коламе, и тем не менее я почувствовала себя спокойней. У Джейми сделалось задумчивое лицо, и глаза словно обратились к чему-то далекому.
— Если хорошенько подумать, то мне ведь неизвестно, знал ли тогда Колам, почему я покинул замок так внезапно. А если Джейлис Дункан разносит подобные слухи — она ведь любит мутить воду, Саксоночка. Сплетница, любит ссориться, к тому же в деревне поговаривают, что она колдунья…
Он посмотрел вверх на потоки воды, низвергавшиеся со свеса крыши.
— Может, нам пора спускаться, Саксоночка? Становится сыровато.
Вниз мы спустились другим путем: прошли по крыше к наружной лестнице, которая вела в огород возле кухни. Я хотела набрать немного огуречника, если бы ливень мне позволил. Устроились у стены замка, где выступающий наружу подоконник защищал от потоков дождя.
— Что ты делаешь с огуречником, Саксоночка? — с интересом спросил Джейми, поглядывая из укрытия на разметавшиеся в беспорядке виноградные лозы и прибитые дождем к земле растения.
— Когда он зеленый, то ничего. Сначала надо его высушить, а потом…
Ужасающий гвалт не дал мне закончить фразу: послышался яростный лай и чьи-то крики за забором. Я бросилась под дождем к забору, Джейми — за мной, но медленно, так как сильно хромал.
Деревенский священник отец Бэйн бежал по дорожке, лужи так и взрывались у него под ногами, за ним неслась ревущая свора собак. Запутавшись в своей обширной сутане, священник споткнулся и упал, подняв фонтаны жидкой грязи. В следующее мгновение свора сомкнулась над ним, рыча и клацая зубами.
Рядом со мной над забором взметнулось полотнище пледа, и Джейми приземлился по ту сторону, размахивая палкой и вопя что-то по-гэльски; его голос присоединился к общему хору. Крики и проклятия особого действия не возымели, зато палка имела успех. Каждый раз, как она опускалась на мохнатую плоть, раздавался оглушительный визг, и мало-помалу свора отступала, а вскоре, круто развернувшись, умчалась к деревне.
Джейми, задыхаясь, откинул упавшие на глаза волосы.
— Настоящие волки, — сказал он. — Я уже говорил Коламу об этой своре, это они два дня назад загнали Кобхара в озеро. Велел бы он их перестрелять, пока они никого не загрызли.
Он стоял и наблюдал, как я, стоя на коленях, осматриваю лежащего на земле священника. Вода стекала с концов моих волос, а шаль моя начинала промокать.
— Пока им это не удалось, — сказала я. — Оставили несколько отметин зубами, а так он более или менее в порядке.
Сутана отца Бэйна с одного бока порвалась, на безволосой белой ляжке виден был безобразный разрыв и несколько ямок от зубов, из которых начинала сочиться кровь. Священник, совершенно белый от пережитого потрясения, попытался встать на ноги; очевидно, он пострадал не слишком сильно.
— Если вы пойдете со мной ко мне в лечебный кабинет, отец, я промою вам раны, — предложила я, стараясь удержаться от улыбки при виде толстого маленького священника в обвисшей сутане и спущенных чулках, открывшихся для обозрения.
Даже в лучшие времена лицо отца Бэйна напоминало сжатый кулак. Теперь это подобие усиливалось благодаря красным пятнам, испещрившим его толстые щеки и двойной подбородок, и углубившимся вертикальным морщинам по обеим сторонам рта. Он уставился на меня с таким выражением, словно я предложила ему совершить публичную непристойность.
Видимо, так оно и было, потому что из его уст раздались в ответ следующие слова:
— Как, вы предлагаете служителю Бога обнажить перед женщиной интимные части тела! Я скажу вам, мадам, что не имею понятия, какие безнравственные деяния приняты в кругу, где вы привыкли вращаться, но хочу довести до вашего сведения, что здесь их терпеть и поощрять не станут — по крайней мере пока я несу ответственность за души в этом приходе!
С этим он повернулся и заковылял прочь, сильно хромая и безуспешно стараясь приладить на место порванную полу своего облачения.
— Делайте как вам нравится, — крикнула я ему вдогонку, — но имейте в виду, что если я не промою раны, они могут загноиться!
Священник не ответил; сгорбив свои круглые плечи, он начал подниматься по лестнице, застревая на каждой ступеньке и напоминая пингвина, который хочет вскарабкаться на плавучую льдину.
— Этот человек не слишком жалует женщин, правда? — обратилась я к Джейми.
— Полагаю, что в полном соответствии с его занятием дело обстоит именно так, — согласился он. — Пойдем поедим.
После ленча я отправила своего пациента снова в постель — на сей раз одного, невзирая на его протесты, — и спустилась в свою амбулаторию. Из-за сильного дождя работы возле замка шли вяло, люди предпочитали сидеть дома, никому не хотелось поранить ногу лемехом или свалиться с крыши.
Я провела время вполне приятно, внося записи в регистрационную книгу, унаследованную от Битона. Едва я закончила, как дверь кабинета загородил посетитель.
Он загородил ее в буквальном смысле, заняв проем от косяка до косяка. Щурясь в полутьме, я распознала-таки в этой фигуре Алека Макмагона, закутанного во множество одежек, платки и даже в обрывки попоны.
Он передвигался с медлительностью, которая напоминала мне о первом посещении Коламом этого кабинета, и, вместе с тем дала ключ к задаче.
— Ревматизм? — сочувственно спросила я, а он тем временем с приглушенным стоном почти свалился в мое единственное кресло.
— Да. Сырость пробрала меня, до костей, — ответил он. — Можно чем-нибудь помочь?
Он положил на стол большие узловатые руки и распрямил пальцы. Они расправлялись медленно, словно ночной цветок, открыв мозолистые ладони. Я взяла в руки одну из пораженных ревматизмом конечностей и начала осторожно поворачивать ее из стороны в сторону, выпрямляя пальцы и массируя ороговевшую ладонь. Морщинистая физиономия старика скривилась было, но почти тотчас расправилась, едва первые вспышки боли улеглись.
— Как дерево, — сказала я. — Самое лучшее, что я могу, посоветовать, это добрый глоток виски и глубокий массаж. Помогает и чай из пижмы.
Он засмеялся, платки сползли у него с плеч.
— Виски, да? У меня были на ваш счет сомнения, барышня, но теперь я вижу, что вы лекарь из самых лучших.
Я потянулась в дальний угол моего медицинского шкафа и достала темную бутылку без этикетки, в которой хранился мой запас из винокурни Леоха. Поставила бутылку на стол перед Алеком, достала роговой стаканчик.
— Выпейте, — предложила я. — А потом разденьтесь, насколько считаете приличным, и укладывайтесь на стол. Я разожгу огонь, и здесь будет достаточно тепло.
Голубые глаза поглядели на бутылку с явным одобрением, и скрюченные пальцы ухватились за горлышко.
— Вы бы тоже сделали глоточек, барышня, — посоветовал он, — работенка предстоит тяжелая.
Он постанывал со смешанным выражением боли и удовлетворения, пока я помогала ему раздеться и обнажить всю верхнюю половину тела.
— Моя жена гладила мне спину утюгом, — заговорил он, когда я начала массаж. — От прострела. Но это даже лучше. У вас пара крепких рук, барышня. Могли бы стать хорошим конюхом.
— Принимаю это как комплимент, — сухо откликнулась я и, налив себе на ладонь маслянистой смеси, размазала ее по широкой белой спине. В том месте, до которого обычно были закатаны рукава его рубахи, резкая граница отделяла обветренную, покрытую царапинами и загорелую кожу рук от молочно-белой кожи плеч и спины.
— В свое время вы, наверное, были недурным пареньком. Кожа на спине такая же белая, как у меня.
Плоть под моими руками затряслась от смеха.
— Теперь этого не скажешь, верно? Да, Элен Макензи один раз увидела меня полуголого, когда я принимал жеребенка, и говорит, мол, добрый Господь Бог приделал не ту голову на мое туловище, на плечи пошел мешок молочного пудинга, а рожа как у черта из алтаря.
Я сообразила, что он имеет в виду перегородку, отделяющую алтарь в церкви от остального помещения: на этой перегородке изображено было множество невероятно безобразных чертей, которые мучили грешников.
— Судя по всему, Элен Макензи весьма свободно выражала свои мнения, — заметила я.
Мать Джейми очень интересовала меня. По его рассказам и коротким упоминаниям я составила себе представление о его отце Брайане, но о матери он никогда не говорил, и я почти ничего о ней не знала, кроме того, что она умерла молодой во время родов.
— Да, язычок у нее был дай Боже, и ума достаточно, чтобы высказаться.
Я распустила завязки его клетчатых штанов и закатала брючины вверх — пора было помассировать мускулистые икры.
— Но говорила-то она так мило, что никто особо не возражал, кроме ее братьев. А на Колама и Дугала она внимания не обращала.
— Ммм, я что-то об этом слышала. Кажется, она убежала с возлюбленным, да? — спросила я, надавив большими пальцами на подколенное сухожилие, отчего Алек издал звук, который у человека с меньшим чувством собственного достоинства можно было бы назвать писком.
— Да, — ответил он. — Элен была самая старшая из шести детей Макензи, на год или на два старше Колама, зеница ока старого Джейкоба. Поэтому она и замуж так долго не выходила. Не желала идти ни за Джона Камерона, ни за Малкольма Гранта, ни за других, кто к ней сватался, а отец не выдавал ее против воли.
Как рассказал дальше Алек, после смерти отца Колам не захотел считаться с причудами сестры. Он отчаянно боролся за укрепление непрочной власти над кланом, искал союза с Мунро на севере и с Грантами на юге. В обоих кланах были молодые вожди, полезно было заиметь таких зятьев. Юная Джокаста покорно приняла предложение Джона Камерона и уехала на север, ей было всего пятнадцать. Но Элен, в двадцать два года считавшаяся уже старой девой, подчиняться не желала.
— Как видно, предложение Малкольма Гранта было отклонено достаточно резко, судя по его поведению две недели назад, — вставила я свое слово.
Старый Алек рассмеялся, и смех перешел в удовлетворенное покряхтыванье, когда я нажала посильней.
— Да. Я не слышал, что она ему точно сказала, но думаю, что ужалила больно. Это, знаете ли, было во время Большого Собрания, когда они встретились. Пошли вечерком в розовый сад, и все в замке ждали, даст она согласие или нет. Стемнело, а они все ждали. Стемнело еще сильней, зажгли фонари, начали петь песни, а об Элен и Малкольме Гранте ни слуху ни духу.
— Бог ты мой, как же затянулся их разговор! — Я налила еще одну порцию смеси Алеку между острых лопаток, и он снова закряхтел от приятного тепла.
— Всем так и казалось. Но время шло, и Колам начал опасаться, что Грант увез ее силой, против воли. Было похоже на то, поскольку в розовом саду никого не обнаружили. Тогда Колам послал в конюшню за мной, ну а я сказал ему, что люди Гранта приходили за своими лошадьми и вся компания ускакала, даже не попрощавшись.
Восемнадцатилетний в ту пору Дугал сел на своего коня и помчался следом за Грантом, никого не дожидаясь и не посоветовавшись с Коламом.
— Когда Колам услышал, что Дугал погнался за Грантом, — продолжал старик, — он послал меня и других сорвиголов следом за ним. Норов Дугала Колам знал отлично и вовсе не хотел, чтобы будущий зять был убит на дороге до церковного оглашения. Он так и считал, что Малкольм Грант не уговорил Элен выйти за него по доброму согласию и увез ее, чтобы жениться насильно.
Алек помолчал, раздумывая.
— Дугал, ясное дело, видел в этом только оскорбление, — продолжал он. — Но я думаю, что Колам, если говорить по правде, не слишком беспокоился, оскорбили его или нет. Он решал свою задачу, а Грант получал Элен в жены без выделения вдовьей части, да еще и выплатил бы Коламу выкуп. — Алек цинично хмыкнул и продолжал: — Колам не такой человек, чтобы упустить выгоду. Хитрый он и жестокий, Колам-то. — Единственный голубой глаз глянул на меня поверх сгорбленного плеча. — Вы, барышня, поступили бы мудро, если бы помнили об этом.
— Яи не собираюсь забывать об этом, — заверила его я.
Я вспомнила рассказ Джейми о наказании по приказу Колама и подумала, сколько там шло от желания отомстить за бунт матери Джейми.
Тем не менее Коламу не удалось выдать сестру за лэрда клана Грантов. Близко к рассвету Дугал обнаружил, что Грант и его люди расположились лагерем при дороге и что Малкольм спит, завернувшись в свой плед, под кустом утесника.
Когда Алек и другие примчались сюда позже, они так и замерли, увидев, как Дугал Макензи и Малкольм Грант, голые до пояса и со следами ударов на теле, мечутся и вертятся взад-вперед по дороге, нанося друг другу удары наугад. Спутники Гранта расположились вдоль дороги рядком, точно совы, поворачивая головы то в одну, то в другую сторону соответственно перипетиям идущего на убыль поединка на рассвете дождливого дня.
— Они оба дышали как запаленные лошади, на холоде от их тел подымался пар. У Гранта нос распух вдвое против обычного размера, а Дугал едва видел одним глазом, у обоих кровь капала и высыхала на груди.
При появлении людей Колама арендаторы Гранта повскакали на ноги и ухватились за рукоятки сабель, и встреча могла бы окончиться кровавым побоищем, если бы один из востроглазых парнишек клана Макензи не обратил внимание на тот немаловажный факт, что Элен Макензи нет среди Грантов.
— Ну, после того, как Малкольма Гранта облили водой и привели в чувство, он сумел объяснить им то, чего Дугал не нашел времени выслушать: что Элен провела с ним в розовом саду всего четверть часа. Он не пожелал рассказать, что именно между ними произошло, но, что бы это ни было, он настолько разобиделся, что захотел уехать немедленно, даже не заглянув на прощанье в Холл. Он оставил ее в саду и больше ее не видел, он не желал больше слышать ее имени. Высказав все это, он сел верхом на своего коня, малость неуверенно, и уехал прочь. И с тех пор не имел дела и не водил дружбу ни с кем из клана Макензи.
Я слушала в полном восторге.
— Но где же находилась Элен все это время?
Старый Алек снова рассмеялся — ни дать ни взять повернулась на скрипучих петлях дверь конюшни.
— Далеко-далеко за холмами. Но наши этого еще некоторое время не знали. Мы повернулись и поскакали домой, но Элен так и не было, и Колам весь бледный стоял во дворе, опираясь на Энгуса Мора.
Тут началась полная неразбериха, потому что в замке полно было гостей, заняты не только все жилые комнаты, но все мало-мальски подходящие углы, все сеновалы, кухни и чуланы. Казалось, нет никакой надежды выяснить, кто из всего этого множества гостей отсутствует, но Колам созвал всех слуг, кропотливо просмотрел все списки приглашенных, спрашивая о каждом, кого из них видели вечером, где и когда. И в конце концов одна кухонная девушка припомнила, что видела какого-то мужчину в заднем коридоре как раз перед ужином.
Она обратила на него внимание, потому что он был очень красивый: высокий и сильный, сказала она, с волосами блестящими, как у черного тюленя, и с глазами как у кошки. Она любовалась им, когда он шел по коридору, и видела, что он встретил кое-кого у входной двери — женщину, одетую в черное с головы до ног и закутанную в плащ с капюшоном.
— А что это за черный тюлень? — спросила я.
Алек снова покосился на меня чуть прищуренным единственным глазом.
— Англичане их как-то по-другому называют. Немного погодя после всего этого и даже после того, как правда выплыла наружу, в деревне начали рассказывать сказки насчет того, что Элен Макензи завлекли в море, чтобы она жила среди тюленей. Вы не слыхали байку, что черные тюлени сбрасывают с себя шкуру, выходя на берег? И ходят при этом как люди. Если вы найдете шкуру черного тюленя и спрячете, то он — или она, — добавил он для ясности, — уже не может вернуться в море и должен остаться с вами на земле. Говорят, очень неплохо обзавестись таким способом тюленихой-женой, потому как они отлично готовят и очень заботливые матери. Однако, — продолжал он рассудительно, — Колам не собирался верить тому, что его сестра убежала с черным тюленем, прямо так и заявил. Он вызывал к себе гостей одного за другим и расспрашивал каждого, не может ли он узнать человека по описанию. Выяснилось, что звали этого человека Брайаном, только никто не знал, из какого он клана и какая у него фамилия. Он участвовал в играх, но там все его называли просто Черным Брайаном.
Так оно и оставалось некоторое время, потому что никто не знал, в каком направлении вести поиски. Но даже самые лучшие охотники должны время от времени останавливаться возле какого-нибудь коттеджа, чтобы попросить горсточку соли или кружку молока. В конце концов известие о парочке достигло Леоха — ведь Элен Макензи была девушкой далеко не заурядной внешности.
— Волосы как огонь, — мечтательно произнес Алек, разнежившийся от теплого растирания. — А глаза — как у Колама, серые и ресницы черные. Очень хороша, такая поразит тебя что молния. Высокая, даже выше вас. И такая белолицая — глазам больно на нее смотреть. Я слыхал потом, что они с Брайаном встретились на Собрании, глянули разок и сразу решили, что жить друг без друга не могут. Придумали план и улизнули из-под носа у Колама Макензи и трех сотен гостей. — Алек снова засмеялся, о чем-то вспомнив. — Дугал наконец, отыскал их, они жили в коттедже у одного фермера на границе земель Фрэзеров. Они решили, что единственный способ уладить дело — это скрываться, пока Элен не забеременеет и пока это не станет хорошо заметно, чтобы никто не сомневался, от кого ребенок. Тогда Колам волей-неволей благословит их брак, нравится ему это или нет, — а ему, конечно, не нравилось… Скажите, пока вы с Дугалом ездили, не довелось вам увидеть шрам у него на груди?
Мне довелось его увидеть — тонкую белую линию, которая шла от плеча, до ребер, пересекая область сердца.
— Это сделал Брайан? — спросила я.
— Нет, Элен, — ответил Алек. — Чтобы не дать Дугалу перерезать глотку Брайану, как он собирался. На вашем месте я бы не упоминал об этом в разговоре с Дугалом.
— Я не собираюсь.
К счастью, план удался, и Элен к тому времени, как их нашел Дугал, была уже пять месяцев беременна.
— Суеты со всеми этими делами было много, — говорил Алек, — одних только ругательных писем отправлено в обе стороны невесть сколько, но наконец они договорились, и Элен с Брайаном получили во владение дом в Лаллиброхе за неделю до того, как родился ребенок. Они обвенчались накануне, — прибавил он, — и после этого он перенес ее через порог уже как жену. Говорил потом, что чуть не надорвался, когда поднял ее.
— Вы рассказываете так, словно хорошо знали их, — заметила я, закончив процедуру и вытирая полотенцем липкие от мази руки.
— А я и знал, — совсем уже сонно откликнулся Алек, разомлевший от тепла.
Веко опустилось на его единственный глаз, и с лица исчезло выражение недовольства, из-за которого Алек казался таким сердитым.
— Элен я знал хорошо, ясное дело. Брайана узнал много лет спустя, когда он привез сына в Леох. Мы с ним сошлись. С лошадьми управлялся отлично. — Голос смолк, глаз закрылся плотно.
Я прикрыла простыней распростертое тело старика и на цыпочках удалилась, оставив его дремать у огня.
Покинув Алека спящим, я поднялась к себе в комнату, где нашла Джейми в том же состоянии, что и Алек. В пасмурный, дождливый день количество способных занять тебя домашних дел не так уж велико; мне не хотелось ни будить Джейми, ни разделять с ним сонное забвение, значит, оставались либо чтение, либо вязание. Что касается последнего, то тут мои способности можно оценить при помощи выражения «ниже среднего уровня», поэтому я решила позаимствовать книжку из библиотеки Колама.
В соответствии со специфическими архитектурными принципами, положенными в основу конструкции замка Леох, — то есть полным отвращением к прямым линиям — лестница, ведущая в апартаменты Колама, делала два правых поворота, каждый из них начинался после небольшой площадки. На второй площадке обычно стоял слуга, готовый сбегать по какому-нибудь поручению или же оказать помощь лэрду, но сегодня слуги там не оказалось. Сверху до меня доносились голоса: возможно, слуга находился у Колама. Я помедлила у двери, не зная, удобно ли войти.
— Я всегда знал, что ты глуп, Дугал, но я не думал, что ты полный идиот.
С юных лет привыкший к обществу домашних наставников и не употреблявший тех выражений, какими пользовался его младший брат во время вооруженных стычек и в разговорах с простыми людьми.
Колам обычно говорил без того резкого шотландского акцента, который был свойствен речи Дугала. Но сейчас его тон утратил свой культурный оттенок, и оба голоса казались почти неразличимыми, оба звучали на низких, гневных нотах.
— Можно было ожидать от тебя подобного поведения в двадцать лет, но ведь тебе, слава Богу, уже сорок пять!
— Ну, тебе-то вряд ли приходится судить о подобных вещах со знанием дела, верно? — ответил Дугал с наглой издевкой.
— Вот именно, — резко отозвался Колам. — Мне не так уж часто случалось благодарить Бога, но, возможно, он поступил со мной лучше, нежели я считал. Я достаточно много раз слышал, что мозги у мужчины перестают работать, когда у него член торчит торчком, и теперь я готов этому поверить.
Раздался громкий шум от ножек кресла, передвигаемого по каменному полу.
— Если братьям Макензи, — продолжал Колам, — достался на двоих один член, но и одни мозги, то я своей долей имущества доволен!
Я поняла, что третий участник в этом сугубо личном разговоре решительно нежелателен, и потихоньку отошла от двери, чтобы спуститься вниз.
Шелест чьих-то юбок на первой лестничной площадке вынудил меня остановиться. Я не хотела, чтобы кто-то обнаружил, что я подслушиваю у дверей кабинета лэрда. Верхняя площадка была широкой, а одну из стен почти от пола до потолка закрывал гобелен. Ноги мои будут видны, но тут уж ничего не поделаешь.
Притаившись, словно крыса, за гобеленом, я слушала шаги, медленно подымающиеся по ступенькам, потом невидимый посетитель подошел к двери и остановился на дальнем конце площадки, поняв, как и я, что разговор братьев носит сугубо частный характер.
— Нет, — говорил теперь уже гораздо спокойнее Колам. — Конечно же, нет. Эта женщина — ведьма, колдунья или что-то вроде.
— Да, но… — Ответ Дугала был нетерпеливо прерван братом:
— Я ведь сказал, что займусь этим. Не беспокойся, младший брат, я прослежу, чтобы с ней все было как надо. — В голосе Колама проскользнула нота раздраженного недовольства. — Я тебе вот что скажу. Я написал герцогу, что он может приехать и поохотиться в угодьях над Эрликом, пострелять там оленей. Я собираюсь отправить с ним Джейми. Может, если герцог сохранил к нему доброе отношение…
Дугал перебил его каким-то замечанием на гэльском, очевидно, грубоватым, потому что Колам рассмеялся и ответил:
— Нет, я полагаю, Джейми достаточно взрослый и сумеет постоять за себя. Но если герцог захочет вступиться за него перед его величеством, это даст парню наилучший шанс на помилование. Если хочешь, я сообщу его светлости, что ты тоже поедешь. Можешь помочь Джейми, если у тебя есть такое желание, и тебя не будет здесь, пока я улажу дело.
Глухой звук падения чего-то послышался с дальнего конца площадки, и я рискнула выглянуть. Я увидела Лаогеру, бледную, как стена позади нее. Она держала поднос с графином; оловянная кружка упала с подноса на покрытый ковром пол — этот звук я и услыхала.
— Что там такое? — раздался из кабинета неожиданно громкий голос Колама.
Лаогера опустила поднос на столик возле двери, в спешке едва не уронив графин, повернулась и стремительно убежала.
Я услышала за дверью приближающиеся шаги Дугала и поняла, что незаметно спуститься по лестнице мне не удастся. Я еле успела выбраться из своего укрытия, поднять с ковра кружку и поставить ее на поднос.
— А, это вы? — Дугал несколько удивился. — Мистрисс Фиц прислала с вами лекарство для Колама? У него болит горло.
— Да, — ответила я. — Она надеется, что ему от этого скоро станет лучше.
— Я не сомневаюсь. — Колам медленно подошел к двери и улыбнулся мне. — Поблагодарите мистрисс Фиц от моего имени. И спасибо вам, моя дорогая, что вы это принесли. Не присядете ли вы на минутку, пока я его выпью?
Разговор, который я подслушала, заставил меня забыть о первоначальной причине моего прихода, но теперь я вспомнила о своем намерении попросить книгу. Дугал извинился и ушел, а я последовала за Коламом в его библиотеку, где он любезно указал мне на книжные полки.
Цвет лица у Колама был еще яркий, ссора с братом свежа в памяти, но он отвечал на мои вопросы о книгах с достаточной степенью его обычной уравновешенности. Только блеск глаз да некоторая напряженность осанки выдавали его мысли.
Я нашла парочку травников, показавшихся мне интересными, и отложила их в сторону, пока перелистывала роман.
