Глава седьмая
Анналы Таркоса
Суетливые крабики споро очищали кости большой рыбины, выброшенной на берег. Теплые волны одна за другой с ленивым шуршанием втягиваются в песок, приятно омывая ноги. Хорошо и покойно сидеть в лучах закатного солнца на ступенях широкой лестницы, которая спускается к воде от белых колонн дома воинского отдохновения.
Вот уже девять дней, как мы восстанавливаем на гостеприимном острове Агапейе свои силы. Кормят здесь на славу, спать можно до одурения, но все равно с тех пор, как нас разъединили с бойцами, мышцы кажутся дряблыми, а тело беззащитным и легко уязвимым.
Шаги за спиной заставили обернуться. Наставник Линь осторожно переступал со ступени на ступень, держась за перила из резного камня. Он махнул рукой, чтобы я не вставал с места, подошел и уселся рядом. Некоторое время он молча наблюдал за крабиками, а потом сказал:
— Кто знает, может, как раз из такой прожорливой мелочи Первый Ментор и вывел соратников. Великое всегда заключается в малом, и наоборот.
Я невольно улыбнулся. Представить себе, как малютка размером с ноготь вырастает в могучего бойца, человек неискушенный мог с большим трудом. Хотя чему тут удивляться! Если самые мелкие и невидимые глазу сотрудники были дарованы нам милостью Первого, то что стоило его мудрости создать кого угодно! Мне доводилось слышать от старых аэдов, упившихся сверх меры, песни об Изначальном, которые радовали слух простолюдинов. На самом-то деле все это пересказы старого и почти забытого лжеучения о том, что якобы и человека создали менторы. Люди просвещенные смеялись над такой глупостью, прекрасно зная, что человек произошел от обезьяны, а потому изначально был порочен, грязен и глуп, лишь потом очистился он силою разума. Высокий же Дом вроде бы счел учение вредным, вот лжеучителя и сгинули то ли в позорных деревнях, то ли на заселяемых мирах.
Открыв рот, чтобы поделиться с наставником своими соображениями, я тут же захлопнул его. Что может знать об этом новоиспеченный гоплит, который недавно выбрался из низших каст? Я издал неопределенный звук, как бы соглашаясь с наставником.
— Твой бывший господин очень хорошо о тебе отзывался. — Чинец уставился на меня своими узкими глазами. — Ты славно показал себя в деле на Кхаанабоне.
Я ждал продолжения. Начало разговора мне не нравилось. Что у него на уме, не собирается ли он копнуть мое прошлое?!
Не собирался. Но лучше не стало.
— Одного не могу понять, — задумчиво сказал наставник, — кто же призвал соратников на помощь? Гоплиты все пытались, да только никто, по их словам, не справился. А про вас и говорить нечего, таинству управления никого из оруженосцев не обучали. Разве что дар проснулся…
Он испытующе глянул на меня, а я простодушно заметил, что случись кому из вчерашних слуг так себя проявить, сейчас только этим бы хвастал. С таким даром прямая дорога в наставники, разве нет?
Наставник Линь одобрительно хлопнул меня по плечу.
— А ты сообразительный, Тар из Тайшебаини. Если о таком услышишь — мне ничего не говори, чтоб не прослыть дырявым ртом, только посоветуй ему, чтобы дар не скрывал. Почести и слава никому не помешают, а?
Мне ничего не стоило пообещать это Линю. Какой великодушный наставник! Но я-то доподлинно знаю, что ежели у кого вдруг сам по себе появляется дар к управлению, того сразу забирают в академию Бероэса, чтобы изучить самородка нежданного да и чтобы семя его не растрачивалось попусту. В детских домах уже — пытаются выявить самых даровитых. Говорят, некоторые из них и впрямь больших чинов достигли, но у многих попросту мозги из ушей вытекли от натуги. В нашем роду был один такой…
— Поговори с гоплитами, — продолжал между тем наставник, — порасспроси, может, кто счел дар всего лишь достоинством бойца и забыл о нем после извлечения. Или, скажем, если кто хорошо разбирается не только в управлении, но и в иных делах, оружейных, а то и в механике смыслит…
Ишь ты, в механике! Ловко завернул! — Дозволительно ли мне будет спросить, — я увел разговор в сторону, — а как же бойцы меж собой общаются? В тулове, скажем, все понятно было, а сейчас и слов вроде не подобрать.
— Запахи, — пояснил Линь, вглядываясь вдаль. Язык запахов намного богаче нашей скудной речи. А к тому же еще человек не все унюхать может, не в пример соратникам. Хотя в простых ремеслах мы кое-что смыслим и управляемся словами, не правда ли?
— В ремеслах?
— Ты вот кем был до ратного дела?
— Э-э, — замялся я, но вовремя вспомнил, — так, прислугой в богатом доме.
— Чтобы тебе приказать, хозяину достаточно было… — поучительно начал наставник, но вдруг сам себя оборвал: — А это что за гости?
На лестнице, кроме нас, никого не было. Я посмотрел на море и понял, что его последние слова относились к небольшому паровику, быстро идущему вдоль берега. За кораблем тянулся хвост черного дыма, видимо, топили плохим углем.
— Это лидийские купцы, — сказал я, — вон на мачте болтаются два зеленых шара. Как это их занесло в такую даль!
Линь озабоченно проводил взглядом судно, заходящее в бухточку, быстро пошел вверх и исчез за колоннами дома отдохновения.
Я вздохнул. Мне не хотелось сейчас возвращаться к себе в комнату, которую я делил с говорливым Болком. Правда, в последние дни я его почти не видел. Он почти все свое время проводил на третьем этаже, там, где залечивают раны гоплиты, получившие легкие увечья. Возвращался поздно, а однажды и вовсе ночью не пришел, завалившись под утро в мятой одежде и с кровоподтеками на лице. На шалости раненых смотрят сквозь пальцы, вот они и пользуются этим вовсю. А там, где гульба, там и Болк.
Частенько я его видел в компании незнакомых гоплитов на площадке для игры в топтуна. А молчаливый Го все больше отлеживался на горячем песке или бродил вдоль берега, собирая причудливые ракушки.
Здесь, у кромки воды, я сидел бы так и сидел под чередование волн, ни о чем не думая. Где-то за линией горизонта начинались бескрайние джунгли мыса Цветов, и тянулись они до западных берегов Зета. На карте, что я видел в детстве на столе отца, Антиопа мне казалась материком, попавшим в цепкие лапы невообразимо большого и злобного человека, которой так сильно сжал ее посередке, что земля в этом месте истончилась и вытянулась в перешеек, соединяющий Зет с Калаидом. Не помню, чтобы кто-то из моих знакомых был в этих краях. Без особой нужды сюда могло занести разве что беглеца… вроде меня. Да только ныне я не преступник Таркос, но уважаемый гоплит Тар, которому прямая дорога в наставники. Оттуда же путь в высшие касты, а то и в отдельное сословие, где не то что механикам, но и кибернейосам увидеть себя разве что во сне. Одна незадача — для этого надобно в живых остаться. А я не припомню, чтобы в Микенах или в других городах, где бывал, часто встречались гоплиты или наставники.
Теперь-то я уже знал, что дело наше ратное, вот и носят воинов из мира в мир звездные машины, а в сражениях непрестанных выслужиться любой может быстро — расход большой.
Вечерами за слабым пальмовым пивом много интересных историй можно услышать от бывалых вояк. Знал бы мирный житель Афин, Бавелуна или Шанкэ, сколько за его мир, покой и достаток пролито крови людей и соратников, представил бы он хоть на миг, какие ужасные твари обитают на неведомых землях, куда его может занести жребий вместе со всей родней, — вмиг бы облысел до подмышек с перепуга!
Теперь-то я понимал, что лучше всего вести войну так, чтобы никто и не подозревал о войне. Были, конечно, у меня сомнения насчет подвигов наших — я так и не выяснил, какую угрозу таили прыткие лемуры, но старался держать язык за зубами. Тем более что старший наставник, попечитель дома отдохновения, предостерег нас от излишней болтливости. Во время приветственного слова он долго восхвалял мудрость Высокого Дома и менторов, пугал заговорщиками Безумного. Я и бровью не пошевелил, слушая его. Интересно, какое у него стало бы лицо, если бы я сказал, что Безумный сдох, а заговорщики поубивали друг друга? Но я-то не безумен, чтобы вести такие речи!
Дня два или три назад Болк спросил наставника Линя, чего ради нас так потрепало на Кхаанабоне? Стоила ли та пирамидка малая жизни наставника Чомбала и других, головы сложивших? Наставник странно улыбнулся и пояснил, что за один такой малый репер ученые мудрецы, которым открыты уши властных лиц, могут пожертвовать тысячами тысяч таких, как мы, недостойных. Сказано в преданиях, что во времена незапамятные потерянный Дом Менторов исторг из своих недр бесчисленное множество таких пирамидок, которые разлетелись по всему мирозданию, а многие, возможно, и посейчас летят. Если поместить один такой репер особым образом, известным только механикам и кибернейосам, в камеру совмещения, то при верном действии звездная машина как бы обменяется реперами только и сама окажется в том месте, где другой находился. Надо ли при этом какие-то слова тайные или заклинания произносить, ему неведомо.
Я с трудом удержался от смеха. Многие до сих пор в глубине души полагают, что звездными машинами движет сила волшебная. Да только в волшебство механики не верят! Мы-то знаем, что размерам пирамидок соответствуют углы поворота камор, а те углы и есть указание на точное местоположение того или иного мира. Конечно, не все так просто в нашем деле, имеют большое значение и пропорции самой звездной машины как к малому реперу, так и к большому, что в Гизе. Но эти тонкие расчеты уже вне наших пределов знания, на то имеются геометры и кибернейосы. Таблицы углов они хранят в своей памяти и передают изустно, хотя для удобства порой и записывают, — вот это и есть самые тайные слова!
Помню, тогда кто-то из-за соседнего стола крикнул весело и хрипло, что за жбан доброго пива произнесет сейчас нужные слова — и все мы тут же окажемся на пушистых травах Бозараца, в объятиях славных поселянок, ни в чем не отказывающих воинам по причине слабосильности тамошних мужиков. Болк тут же пересел за этот стол, там сразу же звякнули чаши, забулькало хмельное, засмеялись громко…
Линь рассказывал и о том, как погибали звездные машины из-за того, что реперные пирамидки оказывались под толщей земли, в глубине чужих вод или же в пламени страшном. Было так, что повисала вдруг машина в черной пустоте, где и воздуха никакого нет. Порой сгорали тут же, как мотыльки в пламени свечи, если рядом возникала огненная печь светила. Таким еще везло, потому что многие хоть и возвращались без потерь, но вскоре умирали от неведомых болезней, долго и мучительно разлагаясь заживо, а волосы у них выпадали чуть не сразу.
Это он точно заметил. В старые времена, когда еще не строили разведывательных машин, потери были огромные. Говорят, то ли менторы надоумили, то ли какие умельцы из людей сообразили поначалу вперед небольшие, но хорошо защищенные машины посылать с малым числом сращенных, и только потом уже остальных. Я тоже мог поведать слушателям о трудном, но славном деле разведчиков и механиков, да только пожить еще немного хочется.
Мои размышления прервали шум и голоса. Сверху шли в обнимку Болк и какой-то гоплит. Они спускались, размахивая бутылками, и горланили удалую песню, слов которой разобрать я не мог, потому что Болк орал на киммерийском, а гоплит хрипел, как удавленник. Наверху между колонн показалась фигура Го, но он лишь глянул в нашу сторону и ушел к лежанкам под тенистыми навесами.
Веселая парочка чуть ли не кувырком скатилась к воде, Болк, как мне показалось, с досадой посмотрел на меня и предложил хлебнуть. Я покачал головой. Болк хотел что-то сказать, но не успел — волна накрыла нижнюю ступень, и ноги их оказались по щиколотку в воде.
Низкорослый и лопоухий гоплит выругался и отскочил, зацепившись пяткой о край плиты. Не схвати я за руку, он крепко бы приложился к ступеням. Болк тоже хотел поддержать его, но промахнулся и чуть сам не полетел в воду. Потом он уставился на какое-то далекое пятнышко — лодка выплывала из мыска, — икнул, взмахнул приветственно бутылкой и задумчиво сказал, что сейчас самое время порыбачить.
Гоплит же тряхнул головой, глянул на меня, отшатнулся и хриплым шепотом произнес:
— А ведь я тебя знаю, урод!
С этими словами он дернул меня за подол туники. Уставился на мой живот и удивленно промолвил:
— Э, да ты ли это! Куда ты спрятал пупок?
— Сам ты пупочник, выпердыш мелкий, в брюхе ношенный… — начал было я его обкладывать по полному чину, но осекся.
Какое-то воспоминание уже почти составилось в догадку, но тут меня отвлекла бутылка. Только я успел подивиться тому, что она летает рядом с моим ухом, как страшный удар по затылку втолкнул меня в звенящую пустоту беспамятства.
В себя я пришел со связанными руками и с мешком на голове. Судя по качке и плеску весел, да еще по тому, как жестко в ребра врезались ребристые доски, я лежал на дне лодки. Рядом что-то ворочалось и прижимало меня к борту.
Кажется, опять похитили. Это уже начинает надоедать…
Вскоре я почувствовал, как меня подхватили несколько рук и подняли вверх. Что, если это суровые тольтекские жрецы с южных берегов схватили очередную жертву для своих жутких опытов? Про жрецов много всяких ужасов рассказывали местные жители. По слухам, даже менторы с трудом находят на них управу.
Сверху раздавались голоса, кто-то, мешая коинак и лидийскую брань, требовал избавиться от лишнего груза. Хоть и ныла голова от удара, все же я сообразил, что если на берегу нас было трое, то один точно связан с похитителями. От кого же они хотят избавиться — от гоплита или Болка?
В памяти всплыли невнятные слова Варсака о том, что за мной придут. Вот и пришли. Но кто? Служители Дома Лахезис ввалились бы прямо в спальные покои и скрутили на глазах у всех. Может, ожил Безумный или воплотился в иного Ментора? Эта мысль вогнала меня в дрожь — теперь они уж точно запытают!..
Я лежал на холодной палубе. В висках ломило, крики чаек и вопли лидийца сливались в болезненный визг. Но тут вмешался еще один голос — и мне показалось, что безумие на сей раз одолело и меня.
— Может, прихватим и Тара? — сказал Болк. — Хоть от него толку никакого, но зла я от него не видел.
— Пусть будет так, — повелительно ответил ему другой, но тоже знакомый голос. — Вроде человек невредный, может, и пригодится на что. А нет — так нет! Всегда успеем скормить его рыбам.
И как бы в подтверждение этих слов кто-то из них неприятно заржал и пнул по мешку. Я охнул.
— Ожил, — донесся до меня голос Болка. — Это хорошо, а то я боялся, что насмерть пришиб.
Сил ответить ему не было, да и смысла тоже. Ничего себе беседа, когда один в мешке задыхается, а второй ногами его охаживает!
Всего я мог ожидать, но такого поворота событий — никогда! Зачем Верту и его бывшему оруженосцу понадобился пьяный гоплит? Да притом до того крепко понадобился, что ради него Болк, гадина такая, огрел меня бутылкой!
Пока я собирался с мыслями, в мои ноги вцепились и потащили по палубе. «Полегче, вы, там!» — успел я расслышать голос Болка, а потом головой вперед съехал куда-то вниз и врезался, судя по ощущениям, в мягкий тюк. Тюк крякнул и выругался.
Когда гул и свист паровой машины затихал, слышно было, как противно хлюпает вода в трюме. Холодная балка, в которую я уперся лбом, приятно успокаивала головную боль. Вонючий полумрак рассекали тонкие стрелы света, бьющие из дыр над нами.
Быстроходное судно резво скачет по волнам и несет меня неведомо куда. Воды нам дали всего одну бутыль на двоих и велели беречь, потом кинули пару черствых хлебцев.
Почему-то я не испытывал гнева или злости от того, что меня опять втянули помимо воли в нечистое дело. Лишь неясное сожаление по сильным шипастым конечностям бойца временами накатывало на меня. В том могучем теле не было места гневу и пристрастию — лишь холодная необходимость двигала им. Посмотрел бы я тогда на похитителей! И еще я пытался услышать тот внутренний звук, сочащийся множеством оттенков, — но еле слышное жужжание затаилось в глубине сознания, а все попытки услышать какого-либо соратника и призвать его на помощь ни к чему не привели. Порой блеклые тени звуков-красок слабой рябью мелькали во мне, но кто откликался на зов, я не знал.
Второй пленник помог развязать руки и стащил с головы мешок. Я долго хлопал глазами, привыкая к полумраку, а потом разглядел гоплита, который на берегу искал у меня пупок.
— Кто это нас, а? — спросил он. Если бы у меня не были сведены мышцы от лежания в мешке, то я пожал бы плечами.
Если хотели похитить гоплита, а я случайно оказался у них на пути, то мой сосед по трюму должен сам знать, кому он нужен. Или хотя бы подозревать.
— Может, ты кому-то из властных досадил или твой род в тайной вражде с могущественной семьей? — спросил я осторожно. — Киммерийцы — они народ мстительный. Не успеет вмешаться блюститель жизни, как вмиг тебя выпотрошат!
Гоплит плюнул в воду, что плескалась под решетчатым настилом, и пробормотал что-то непонятное, наверно, выругался.
— Никогда с киммерийцами не общался, — сообщил он мне. — Разве что с этим северянином! Так он мне слова сказать не давал, сам говорил не переставая.
— На что же ты им понадобился?
— Не знаю!
— Если они посланцы тайного Дома… — начал было я, но сам испугался этой мысли.
Судя по тому, как гоплит вздрогнул и отвел глаза, ему тоже не хотелось иметь дело с мозголомами Дома Лахезис. От разбойного люда еще можно откупиться… Да, но последних морских разбойников истребили во времена незапамятные, чуть ли не в эпоху Проклятого Морехода. На суше порой шалит всякая мелочь до первого серьезного дела: от всевидящих посланников блюстителей жизни никто не скроется. А если тебе на хвост сели соратники, то лучше самому быстро удавиться. После того как нарушителю прочистят мозги, обидеть его может всякий. Так ради чего киммерийцы пошли на лихое дело?
— Ты где сражался? — спросил я. — Может, случайно, подвел свою группу или по службе озорничал?
— Где надо, там и сражался, — грубо ответил он и после этих слов надолго умолк.
Тут размышления мои пошли настолько кривыми путями, что я даже вспотел. Нелепый случай опять привел меня в недолжное место и в роковой миг, ввергнув в средоточие очередных козней, смысл которых темен. Вдруг лидийский корабль пришел за преступником, вина которого столь ужасна, что никто о ней не должен знать? Или все гораздо проще, и дело пахнет крупным наследством? Тоже невесело: когда знатные семьи начинают сопоставлять родовые таблицы, то близко лучше не подходить — убить не убьют, но покалечить могут сильно.
В таких тягостных думах я провел большую часть ночи, пока не заснул.
Утром нас вывели на палубу и велели быстренько справить нужду прямо за борт. Держась за скользкий брус, я между делом обежал взглядом палубу. В команде судна были одни лидийцы, они сновали по реям так быстро, что от их клетчатых одежд рябило в глазах. Ветер был попутный, шли под парусами. Паровая машина не работала, и трубу опустили. Судя по солнцу, мы плыли на восток. Болка и Верта на палубе не было.
На меня никто не обращал внимания, а вот гоплита стерегли двое, даже когда он сидел орлом на широкой доске с дыркой посередине. При этом один лидиец держал веревку, другим концом обмотав пленника вокруг пояса. Наверно, они боялись, как бы он с отчаяния или большой натуги не сковырнулся в воду вслед за своим дерьмом.
В трюме гоплит забился в угол и тяжело дышал.
— Меня зовут Тар, — прервал я молчание. — Сам я из Ми… из Тайшебаини. Кто ты и откуда?
— Диомед мое имя, — буркнул гоплит, а потом добавил: — из Кирены.
— Бывал в Кирене, — обрадовался я, — красивый город. У вас дешево бирюзу можно купить, бусы я покупал своим…
— Да, бирюза у нас дешевая, — скучным голосом отозвался Диомед.
А на меня нахлынули воспоминания. Небесного цвета камни, мягкие на ощупь, покупал я для жены моей, которая исчезла, словно и не было ее, и брал я там для деток моих коричные леденцы… Нет, вздохнул я своим мыслям, память мне изменяет, бусы я купил в Коринфе, а Кирена вовсе на африканском побережье, маленький невзрачный городок, ничем не славный. Я хотел было извиниться перед Диомедом за ошибку, но передумал. Что-то вышло не складно!
— А мраморная колонна на базарной площади у вас по-прежнему похабщиной исписана? — спросил я.
— Это уж как водится, — сказал Диомед и потянулся к бутыли с водой.
Я смотрел, как ерзает его кадык, и шевелил пальцами. Мне тоже хотелось пить, но я не стал — вкус воды был странным, наверно, подмешали что-нибудь для нашего спокойствия.
Но какой уж тут покой — нет в Кирене мраморной колонны на базарной площади, да и базара там нет. Несколько вшивых лавок на пыльной улице, вот и все. И что еще смешнее — спроси он меня про Тайшебаини, попался бы и я на вранье сразу, потому что ни в одном городе гиксосов еще не был. Стало быть, не только у меня есть причины таить свое имя. Интересно, что натворил Диомед, откуда бы он там ни был?
— Ты почему меня пупочником обозвал? — Я постарался, чтобы голос мой звучал сердито.
— Обознался, — тут же ответил Диомед. — Да и не обзывал я тебя.
— Как же не обзывал! — вскинулся я и зашипел от боли, стукнувшись головой о балку. — Кто на мне пупок искал, а?
Было заметно, как он поморщился, хотел что-то сказать, но передумал. Я собирался его еще поспрошать, но тут началась такая сильная качка, что мне расхотелось говорить. В такой болтанке можно легко откусить себе язык.
Ближе к вечеру, когда море успокоилось и пронзительный свист паровой машины перестал сверлить уши, он сам заговорил.
— Есть ли у тебя брат или родственник, похожий на тебя? — спросил Диомед.
— До сегодняшнего дня не было, — ответил я.
— Значит, просто совпадение, — вздохнул он.
— Простых совпадений не бывает! — вырвалось у меня.
Да уж, все кольца странных, неприятных и невероятных событий сплелись вокруг меня в прочную и неразрывную цепь рока, куда-то ныне влекущего на скрипучем суденышке. Одни скажут — случай, другие — невезение, но я-то, механик из рода механиков, знаю, что дождя без тучи не бывает, жизнь наша всего лишь хитрая сеть, сотканная из причин и следствий, крепкая сеть, паутина…
Забившись в угол между бортом и переборкой, Диомед долго сопел, вздыхал и кряхтел. Я чувствовал, что его распирает от желания поделиться какой-то тайной, и тоже молчал — сам расскажет, если не спугну неосторожным вопросом. Пока он ворочался в полутьме, я пытался вспомнить свою догадку, грубо выбитую у меня из головы бутылкой.
И немедленно вспомнил.
А вспомнив, похолодел.
Все, что я загонял в глубь памяти — пауки, Гупта, черная вода, огонь, все это взбухло во мне багровым волдырем страха, он грозил лопнуть, затопить меня… Я сцепил пальцы, унимая дрожь. Тот свиток в башне Сераписа, на котором было мое изображение… Сейчас я понял, что тогда царапнуло своей несообразностью: на животе фигуры был тщательно нарисован пупок.
Отвратительное зрелище — человек рожденный! Да и какая женщина решится словно животное безмозглое сама выносить и исторгнуть из своего чрева ребенка! С тех давних пор как Проклятый создал ложную утробу, но был пронзен, благоволением Первого Ментора человечество избавлено от родового проклятия и мук рождения. Мало кто помнит, что когда-то и мы были подобны зверям, сама память об этом унизительна.
Конечно, может найтись безумец, который выковыряет себе дыру на животе. Но почему на том свитке было мое изображение? Как все это связано с исчезновением моей семьи?
Вопросы роились в моей голове, я чувствовал, что еще немного, и я вцеплюсь в горло Диомеду, чтобы вытряхнуть из него ответы на них. Впрочем, меня немного охладила мысль, что если схватить его за горло, то вряд ли он что-либо скажет.
Душить гоплита не понадобилось. Он выбрался из своего закутка, пересел на ящики с углем и срывающимся шепотом поведал мне о невероятных событиях, которые якобы произошли с ним и его группой во время похода на мир Таснаду…
Неприятностей они не ждали — это был скучный благопристойный мир, греющийся в лучах красного светила и его черного спутника. Люди обживали Таснаду уже более трех сотен лет. Из-за пустых обид перессорились наместник и старший управитель, да так увлеклись взаимной склокой, что насмерть извели друг друга, а блюститель жизни не доглядел за ними. Вот на звездной машине «Кутх» и прибыл на Таснаду новый наместник в сопровождении большого чина из Высокого Дома, чтобы немного встряхнуть местных властителей, озверевших от скуки.
На третий день, когда «Кутх» уже готовился к возвращению, а гоплиты приходили в себя после обильного угощения гостеприимных хозяев, вдруг с неба в огне и грохоте опускается какая-то здоровенная махина, чем-то отдаленно похожая на звездную машину. Поначалу все подумали, что это местные весельчаки решили позабавиться на прощание и устроили представление с потешными огнями. Но тут из махины этой вышли двуногие существа в странных одеяниях, смахивающих на защитные ткани людей-разведчиков. А когда скинули они с себя одежды, то и впрямь оказались людьми!
Речь их была непонятна, но потом среди пришельцев нашелся говорящий на языке, напоминающем коинак, только очень корявый, чем-то похожий на диалект спартанских козопасов или портовых сидельцев. С его слов можно было понять, что эти люди были чрезвычайно удивлены встречей, и что они якобы прилетели с Земли. Это очень рассмешило чина из Высокого Дома, он даже соизволил пошутить, не на крыльях ли они, случайно, прилетели? Слово за слово выяснилось, что высоко над миром Таснаду находится большой корабль, а сюда прибыла малая лодка, поскольку один из них оставил здесь некогда весьма ценную вещь, ему не принадлежащую. Узнав, что эти «люди» умеют путешествовать в черной пустоте, чин перестал благодушно улыбаться и принялся дотошно выпытывать у небесного гостя, что сие означает! Услышанное так поразило его, что он приказал схватить их и немедленно отбыть с Таснаду! Но не тут-то было: один из странных людей взорвал летающую лодку вместе со своими спутниками, а сам попытался скрыться в лесах. Его, конечно, быстро поймали, но он не знал языка и ничего не мог объяснить.
По возвращении всех, кроме высокого чина, немедленно заперли в карантине и держали там целый месяц, ничего не объясняя. Потом объявили, что никакой странной звездной машины не было, все это, мол, происки неких злокозненных сил, возможно, самого Безумного. Ведено было молчать и не рассказывать об этом даже самым близким людям, чтобы не смущать вредными мыслями слабые умы. Кстати, и захваченного на Таснаду в плен человека тоже не было — это морок, наведенный теми же злыми силами.
«Только скажу тебе вот что, — голос Диомеда стал еле слышным, — когда его вязали, то увидел я у него пупок. Не морок это был! И еще я услышал, будто эти люди от мира к миру перебираются не мгновенно на звездных машинах, а долго плывут на каких-то больших кораблях. Самое главное… — тут он припал губами к моему уху, — они и слыхом не слыхивали о менторах!»
Потом Диомед рассказал о случайно подслушанном разговоре. Охранники карантинных домов пугали друг друга некой страшной заразой, которую якобы «Кутх» притащил сюда с одного грязного мира, а болезнь эта неизлечима. Вот тогда Диомеду стало ясно, что их всех перебьют, чтобы лишнего не болтали. Не долго думая, оглушил он охранника и сбежал. Пробрался на судно, идущее на Родос, и затесался в группу новобранцев. После двух походов из ординарца его перевели в гоплиты, а ныне ему была прямая дорога в наставники, да вот только это неожиданное похищение все порушило.
— Как твое настоящее имя? — спросил я.
— Оно тебе ничего не скажет, — грустно ответил он. — В Коринфе у меня…
Диомед не успел договорить, как над головой лязгнуло, грохнуло и возник светлый прямоугольник.
— Давай наверх! — крикнул лидиец, сбрасывая веревочную лестницу.
На палубе Диомеду связали руки и отвели к борту, а мне велели просто не лезть под ноги. Я вдыхал свежий морской воздух, смотрел на вечереющее небо, на чаек крикливых, на далекую линию берега. И только потом заметил, что рядом находится еще один корабль. Зализанные хищные обводы, стальные крюки вдоль бортов и грозные жерла спаренных метателей на носу и на корме выдавали в нем карательный дальнеход.
На миг я даже возликовал, решив, что очередным злоключениям пришел конец, и теперь стражи морского порядка вырвут нас из рук похитителей. Но тут же я сообразил, что радоваться, собственно, нечему, если невероятная история Диомеда хоть в малой степени правдива, то вместе с беглым гоплитом служители Дома Лахезис заполучат еще одного беглеца. И еще я успел подумать о том, как странно переплелись наши истории, прежде чем заметил, что с лидийского судна на этот корабль быстро и споро перетаскивают мешки, тюки и ящики. А потом по узким сходням туда перевели и нас.
Палуба дальнехода не в пример грязной лидийской посудине была выскоблена добела, а начищенные бронзовые и стальные заклепки ярко блестели даже в лучах закатного солнца. Высокие широкоплечие матросы подхватили за локти меня и Диомеда и отвели на мостик. Там нас уже ждали. Болк подмигнул мне и что-то сказал одному из матросов. Тот развязал руки Диомеда и вместе с ним скрылся за дверью.
— Сейчас как следует поедим, а отсыпаться будем уже дома, — сказал Болк и зевнул. — Ты когда-нибудь ел жаркое из молодого барашка?
— Ты что, нас умыкнул для того, чтобы мясцом угостить? — вытаращил я глаза.
Он хохотнул, но сразу осекся. На мостик поднялся Верт. Искоса глянув на меня, он что-то коротко бросил Болку, и тот, перегнувшись через перила, закричал на матросов. На киммерийском я знаю лишь несколько слов, да и то бранные. По-моему, Болк их все перечислил в одном предложении.
Вскоре к нам поднялся владелец лидийского судна. Его круглый живот поддерживал широкий зеленый пояс из чинского шелка. Верт перешел на коинак и велел владельцу и его людям перебираться на киммерийский корабль. Владелец с достоинством ответил, что в этом нет нужды, поскольку уговор был доставить нужных людей в нужное место.
— Вот оно, место ваше, — он махнул рукой в сторону берега, — а люди… Тут последовал равнодушный взгляд в мою сторону.
Нетерпеливо постукивая носком сапога по палубе, Верт сказал:
— Принуждать не буду. Сейчас я сожгу твое судно. С тобой или без тебя выбирай.
И что-то сказал на киммерийском Болку, а тот снова заорал, отдавая непонятные команды.
Стволы кормовых метателей, украшенные литыми головами зверей, беззвучно развернулись в сторону лидийского корабля, бронзовые стержни откинулись назад, поднимая ребристые полости мехов.
Владелец судна схватился за голову, а потом метнулся к лестнице.
Я молча наблюдал, как лидийцы замерли на палубе и на снастях своего судна, увидев направленные на них разверстые пасти метателей, а потом, под отрывистые выкрики владельца, быстро перебрались к нам. Молчаливые суровые киммерийцы увели их вниз, наверно, в трюм.
Надо сказать, я не испытывал злорадства оттого, что теперь настал их черед скучать в сырой темноте. Кто знает, вдруг сейчас Верт раздумывает — выкинуть меня за борт немедленно или чуть позже. Он-то не будет угощать меня живым или рощенным мясом!
Настил под ногами мелко задрожал, еле слышно заурчали машины и корабль быстро отошел от лидийского судна. Трубы дымовода я не увидел, и тогда сообразил, что дальнеход-то не на паровой тяге! Слышал я о том, что двигатели камор совмещения, которые работают от силы, идущей по металлическим жилам из накопительных чанов, можно приспособить для самых различных нужд. Но сама мысль об этом казалась кощунственной! Одно дело — звездная машина, вместилище высоких помыслов, средство, дарованное менторами, врата в бесконечные миры, другое вращение гребных колес пошлого судна! Хотя, конечно, и тут и там разницы никакой — все те же медные и серебряные нити в войлочной оплетке, аккуратно, ряд за рядом в особом порядке намотанные на стальной сердечник, и там и тут тяги да ременные передачи, да запах горячего масла, обильно льющегося на валы и сочленения…
Меха со всхлипом сложились, метатели изрыгнули две желтые косицы пламени. Огонь расплескался по лидийскому кораблю, миг — и вот уже пылают мачты, парус, словно солнечная птица бьет горящими крыльями в потоках горячего воздуха и, распадаясь на хлопья, мириадами черных бабочек летит над волнами.
Костер на воде догорал вдали слабо мерцающим пятном, когда мы вошли в бухту. В сумерках нависающие скалы казались черными, а скудная растительность уныло прижималась к камням.
Лидийцев вывели из трюма и увели по причалу в сторону больших строений. А меня пристроили на разгрузку корабля. Вместе с матросами я таскал тяжеленные ящики и перекатывал по узким доскам бочки. Соратников на причале не было. После того как всю эту гору разместили на больших крытых повозках, с корабля сошли Верт и Болк, а за ними шел Диомед, которого держали с двух сторон крепкие матросы, больше похожие на воинов. Я пригляделся и заметил, что они его не держат, а поддерживают — гоплит был изрядно навеселе. Проходя мимо, он радостно вскинулся, хотел было обнять, но его оттащили в сторону. Верт прошел, даже не глянув на меня. Он беседовал с каким-то человеком, который мне показался знакомым, но во мраке я не смог разглядеть его лица. Болк остановился, виновато развел руками и сказал:
— Извини, совсем про тебя забыл!
Я ничего не ответил. Он нахмурился, догнал Верта и что-то сказал ему. Тот коротко ответил, и тогда Болк махнул мне рукой, давай, мол, сюда.
И вот я трясусь в темной повозке рядом с молчаливыми киммерийцами, с Диомедом, который сначала все норовил затянуть песню, но на втором или третьем куплете сбивался на икоту, а потом заснул, уронив голову на мое плечо. В щель можно было увидеть неширокую извилистую дорогу, идущую вдоль каменистой осыпи, а потом совсем стемнело, и от сильной тряски я уже не мог различить, едем ли мы вверх или вниз.
Бражный дух, исходящий от Диомеда, щекотал мои ноздри. Я расчихался, а когда перестал, то обнаружил, что повозка остановилась.
В лунном свете были видны большие прямоугольные дома, поднимающиеся один над другим, словно огромная лестница, по склону горы. А на самой вершине темным пальцем указывала в ночное небо высокая башня.
Ворота ближнего дома распахнулись, оттуда выбежали люди с факелами, а потом появилась высокая стройная женщина в сопровождении двух вооруженных длинными клинками нукеров.
Она подошла к Верту и при всех обняла его. — С удачей ли ты вернулся, супруг мой? — спросила она.
Я насторожился. Слова были произнесены на парсакане, языке Высокого Дома Троады. Хоть он и считается тайным языком властителей, в некоторых приличных родах ему обучаются с малолетства — без этого о чинах можно и не мечтать.
Верт, запинаясь и коверкая слова, ответил ей в том смысле, что удача его не оставила. Я не смог удержать улыбки от его выговора, уместного скорее выскочке из нижних каст, чем владетельному господину. А когда Верт представил своей супруге Диомеда, который попытался учтиво склониться в поклоне и чуть не упал, мне стало не до смеха — за спиной пьяного гоплита я разглядел в свете факелов собеседника Верта, который мне показался знакомым. Это был наставник Линь.
В том, что я не ошибся, меня тут же убедили слова Верта:
— А вот человек, которому я обязан успешным продолжением нашего дела. Без помощи высокочтимого наставника я даже не смог бы вернуться к тебе живым, моя радость.
К Диомеду и чинцу подскочили слуги, усадили их на сиденья носилок и унесли в дом. Верт движением руки отослал предназначенные для него и супруги позолоченные носилки с пышными подушками и, обняв жену за плечи, прошествовал в сопровождении факелоносцев к воротам.
Болк тронул меня за локоть, а когда я обернулся к нему, то он хмыкнул.
— Вижу, ты удивлен, — сказал он. — Но не спеши порицать меня. Тебе просто не повезло, подвернулся не вовремя. Хотя, может, как раз и наоборот…
— Что наоборот? — спросил я, не вникая в смысл его слов.
Вот уж кого я не ожидал увидеть здесь, так это наставника Линя. До сей поры я мог хотя бы гадать, какие силы стоят за похитителями, но сейчас в моей голове все перемешалось.
— Слушайся меня, и ты не пожалеешь, — продолжал Болк. — Мой господин строг, но его величие соразмерно с его замыслами.
Пытаясь утихомирить беспорядочные мысли, я ухватился за последнее слово.
— Какое я имею отношение к замыслам твоего господина?
— Никакого. — Он махнул рукой, словно отгонял мошку. — Таких, как ты или я, превеликое множество, но есть люди особые…
— Вроде пьяного гоплита? — перебил я Болка. — Наставник, я думаю, тоже вроде бы из таких, как мы с тобой?
Его испытующий взгляд не заставил меня опустить глаза.
— Ты не глуп, — сказал Болк. — И ты прав. Без этого гоплита замыслы моего господина могут обратиться в прах. А потому все, кто осмелятся ему помешать, будут мною истреблены.
— Хорошо бы знать о замыслах твоего господина, — осторожно заметил я, чтобы ненароком не помешать ему.
Болк всплеснул руками и захохотал так громко, что один из слуг, последним входящий в ворота, уронил факел на землю.
— Помешать ты не можешь, — внушительно произнес Болк. — Но болтливые языки нам ни к чему.
— Это ты верно сказал! — не удержался я. Он опять засмеялся.
— Так кто же этот гоплит? — спросил я.
Болк нагнулся ко мне.
— Он и не гоплит вовсе, — тихо сказал он. — Ты и представить себе не можешь, кто он на самом деле. По неведомой причине он скрывает свое истинное положение. Но однажды спьяну проговорился, а наставник Линь… Впрочем, тебе это знать ни к чему. Одно скажу, Диомед не чета тебе и мне, мы простые воины, а он был вторым помощником механика звездных машин!
Я смотрел на его значительно поднятый палец и поджатые губы, две мысли сразу пришли в голову, но погасили друг друга. Захотелось произнести все бранные слова на всех знакомых и незнакомых языках, но сил не было.
— Закрой рот, муха влетит, — сказал Болк.
