Книга: Дайте место гневу Божию (Грань)
Назад: Часть первая
Дальше: Часть третья

Часть вторая

Дверь кабинета приоткрылась. Поворачивать голову было бесполезно – а разворачиваться вместе с креслом Кузьмин не желал, хотя недавно научился. Нужно было оттолкнуться от столешницы левой рукой, и не просто, а дважды, и второй раз движение шло вбок. Но рука очень хорошо лежала на краю стола, компьютерная мышь замерла под ладонью.
– С тобой все в порядке? – спросил голос Галины.
– Да, да…
– Принести тебе попить?
– Я еще это не допил, – Кузьмин показал на пакетик сока, стоявший возле мышиного коврика. Оттуда торчала длинная желтая трубка с изгибом.
– А все прочее?
– Нет, пока не надо.
Он действительно чувствовал себя хорошо, и все потребности притихли.
Кроме того, дочь оторвала его от дела. Он проверял почту.
– Так я пошла?
– Да, конечно, ступай.
– Наталья Борисовна уже тут, раздевается. Не спорь с ней, пожалуйста, она тебе добра желает… и у нее все-таки медицинское образование… – в дочкином голосе было заметное облегчение.
– Да ладно тебе, иди.
Наталья Борисовна была пожилая медсестра, которую Галина взяла в уборщицы и заодно в сиделки. Семья как-то безмолвно постановила, что нехорошо дочери, зятю и внучкам выносить горшки из-под отца, тестя и деда. Если бы Галину спросили – она бы ответила, что главное в семье, где есть инвалид, сохранять нормальные отношения. Лучше заплатить постороннему человеку – и видеть своего больного ухоженным, чистым, в комнате, благоухающей жасмином, а не чем-то другим. И все равно ведь приходила к ним раньше дважды в неделю помощница. Ну так семье по карману приглашать помощницу ежедневно.
Медсестра заодно присматривала, чтобы Вадим Игнатьевич выполнял все предписания врача, вовремя давала лекарства, и не просто так, а сообразуясь с его самочувствием. Она даже исхитрилась приучить Кузьмина, как малое дитя, опорожняться в определенное время. Это было особо оценено Галиной.
Парализованный Кузьмин, владеющий только левой рукой, был, конечно, для семьи определенной обузой, но к этой обузе приспособились. И в немалой мере – благодаря внучкам. Когда деда перевезли из больницы и стали налаживать его быт, когда он всерьез затосковал и стал облаивать семью ни за что ни про что, именно внучки предложили поставить в дедовой комнате компьютер.
– На кой ему? – проворчал зять. – Пусть телевизор смотрит.
– Ну, па-ап! Ты что, не въезжаешь?
Внучки (одной – четырнадцать, другой – шестнадцать) растолковали: это только кажется, что шестидесятилетний дед никогда не освоит машину. Зато он научится слоняться по Сетям, будет переписываться с бабульками из Америки, и время потечет для него незаметно.
– Хорошо, – сказал зять. – Вот ваш ему на пробу и поставим.
Девчонки отважно пошли на жертву. Кузьмин несколько раз повторил, что он не мальчишка, что ни хрена в этих надписях, картинках и табличках не смыслит. Но у внучек хватило терпения научить его пользоваться почтой. Потом ему показали, как вылезать на сайты с объявлениями, и, наконец, решающее слово сказал зять.
– Вы, папа, анекдот знаете? Приходит к сексопатологу старикашка, жалуется – с женой стало хуже получаться. Врач спрашивает – в чем это выражается? Да вот, отвечает старикашка, всего два раза в неделю. Так это же великолепно – радуется за него врач. Да, великолепно, – скулит старикашка, – а вот соседу девяносто семь, он на двенадцать лет старше меня, и у него получается четыре раза в неделю! Врач: а вы откуда знаете? Старикашка: да сам же рассказывает! Врач, с облегчением: ну так и вы рассказывайте!
Впервые за два месяца Кузьмин рассмеялся. И действительно завел обширную переписку с женщинами. В письмах он был высоким блондином со стальными глазами – это выяснили шкодливые внучки, обнаружив на одном сайте дедово объявление и, естественно, отозвавшись.
Галина вздохнула с облегчением – отец был занят делом. Порядка ради она его поругивала за бессонные ночи перед монитором, но в целом была довольна. Кузьмину привезли хороший компьютер, старый вернули девчонкам, и жизнь потекла более или менее мирно.
Инвалид в доме – еще не самое страшное, так говорила Галина подругам и коллегам, а также врачам, которые по старой памяти позванивали иногда бывшему начальству (Леночка исчезла как сон, как утренний туман, и Кузьмин был ей за это благодарен). Самое страшное – это инвалид-бездельник, требующий круглосуточного внимания. А когда он делом занят – это еще ничего…
Но внешнее благолепие было, естественно, обманчивым. Кузьмин ни на минуту не забывал, по чьей милости оказался в кресле.
Он видел перед глазами ее красивое лицо, лицо профессиональной красавицы, оно приближалось, оно падало сверху, когда он, устав от монитора, запрокидывал голову.
Из-за лица Ольги Черноруцкой он отказался от телевизора – не желал даже случайно видеть ее на экране. Черноруцкая же, с ее непомерной активностью, ввязывалась во всякие неожиданные проекты и появлялась там, где ее не ждали. Конечно, семья оплачивала многоканальное телевидение, но при переключении проклятое лицо возникало на долю секунды – и этого для Кузьмина было более чем достаточно!
На Интернет эта ведьма еще не покушалась – и Кузьмин чувствовал себя во всемирной Паутине вполне комфортно. Он нашел сайты, где были статьи про гипноз, и очень внимательно их освоил.
Он старался подойти к проблеме честно. Десятилетия врачебного стажа за спиной не позволяли верить во всю ту ахинею, которая предназначалась для малограмотной публики. Кузьмин вылавливал в Сетях то, что не противоречило медицинско-материалистической точке зрения. Сеансы гипноза он видел своими глазами и знал, что это – возможно. Поэтому за ориентир он брал свои собственные ощущения и воспоминания.
И все же, все же…
Он действительно не помнил, как оказался в том заброшенном дворе. Не раз и не два он восстанавливал события, начиная чуть ли не с того дня, когда сорвалась поездка в Москву и он решил провести конец недели в пансионате с Леночкой Давыденко.
Эта Леночка была очередной избранницей – после развода с женой Кузьмин ни дня не страдал от одиночества, впрочем, и до развода всякое случалось. А стать его избранницей хотя бы на неделю хотели многие. Кузьмин был галантен, иначе, как «моя красавица», никого из женского персонала больницы не называл, и еще ему органически претила скупость. Для того он и зарабатывал деньги, чтобы чувствовать себя аристократом. Так что Леночке мало было нужды до его почтенного возраста – она радостно приняла ухаживания общего любимца и, надо ей отдать должное, сумела его удержать надолго, на целых полтора года. Кузьмин приодел девушку, свозил ее за границу, и оба считали, что у них идеальный союз – наилучший из всех недолгосрочных, обреченных на безболезненный разрыв и обоюдно приятных, не более, союзов.
В пансионате «Бурцево» все было замечательно – оба проявили себя наилучшим образом. Перед тем, как уезжать, они еще раз уединились в номере и для пущего блаженства выпили: она – шампанского, он – дорогого бренди. Потом, пока добирались до города, хмель еще владел ими, они беззаботно болтали и безобидно задирали шофера. Шофер был знакомый, муж пансионатской поварихи, всегда неплохо получал на чай и был готов к услугам в любое время суток.
Но вот ощущался ли в машине тот запах бензина, который в конце концов настолько допек Кузьмина, что проще оказалось выйти на перекрестке Московского проспекта и улицы Грушко? Или воняло как обычно, воняло вполне терпимо, но какое-то беспокойство стало овладевать Кузьминым?
Его начал раздражать милый смех Леночки, а бензинная вонь делалась все круче, от нее уже с души воротило. На самом деле? Или было что-то третье, подлинная причина тревоги? Он вышел, зная, что до дома – четыре квартала, уверенный – на дорогу уйдет минут десять, и он успеет продышаться. Как вышло, что он пересек проспект? Как, черт возьми, вышло, что он пересек проспект?!!
Это было решительно ни к чему. Чтобы попасть домой, Кузьмину следовало прошагать квартал по правой стороне проспекта, потом свернуть, опять же направо, и через три квартала он уже практически был дома. Но его понесло налево, по Трифоновской, и был же, был момент прозрения! Он посмотрел на витрину мебельного салона – и это оказалась витрина обувного магазина. Он еще спросил себя – что за ерунда? И тут же словно кто-то поволок его дальше, смахнув в небытие подставки с итальянской обувью. Дальше?..
Дальше был двор. Только там он опомнился. Он прошел не четыре, а, пожалуй, все десять кварталов. Он продышался – бензиновая вонь ушла. Удивленный и немного испуганный – уж не спал ли на ходу? – он повернулся и увидел Ольгу Черноруцкую.
Она подкралась незаметно, стояла на свежевыпавшем снегу и ждала, пока он обернется.
– Вы что себе позволяете? – спросил Кузьмин.
Черноруцкая молчала. Только смотрела ему в лоб. Похоже, впервые в жизни он видел, как молчит эта стерва. Видел и слышал.
– Ну, знаете ли! – возмущенно воскликнул Кузьмин. Он уже понял, что сделался жертвой гипноза, что нужно уносить отсюда ноги, и повернулся в другую сторону, но там ему заступил дорогу мужчина, высокий, сутулый, с унылыми усами. Кузьмин растерялся – обложили! Он пожелал высказать Ольге все, что о ней думает, шагнул в ее сторону – но там уже стояла девушка, на вид – ровесница Леночки, в вязаной шапке и старой дубленке.
– Да чтоб вы сдохли! – воскликнул Кузьмин, резко развернулся – и тут оказалось, что Ольга бесшумно перенеслась к нему за спину. Но рядом с ней стояла еще какая-то женщина с невнятным лицом, да и женщина ли? Кузьмин, чтобы обойти эту парочку, принял влево, но там был парень, державший за руки двоих детей, а мальчиков или девочек – не понять.
О том, что Черноруцкая сует нос во всякие потусторонние явления, Кузьмин знал уже давно. Когда эта стерва начала против него клеветническую кампанию в газетах и на телевидении, когда затеяла свои независимые расследования, он тоже стал собрать о ней информацию. Оказалось – много чего нахваталась, а профессионально умеет только врать в камеру.
Ох, как пожалел сейчас Кузьмин, что не принял всерьез ее интереса к методам воздействия на психику! Нужно было столкнуться с этим лично, персонально!..
Однако было странно – почему она молчит? И почему все эти люди, которых она нагнала полон двор, тоже молчат?
А людей никаких нет – догадался вдруг Кузьмин, это она так пугает. Надо же – ведьма, настоящая ведьма! А что положено сделать с ведьмой? Ее положено… ага! Перекрестить! И вообще – чем меньше ее боишься, тем больше толку. Подумаешь – гипноз! Теперь, когда Кузьмин понял, в чем проблема, гипноз ему не страшен.
Он решительно двинулся к Ольге.
– Если ты, мать твою, немедленно не прекратишь эти штучки!..
Дикое раздвоение действий тела и души ошарашило его хуже итальянских башмаков в мебельном окне и трущобного пейзажа вместо родного подъезда. Он всем сердцем устремился вперед – однако ноги сделали несколько шагов назад.
Ольга, опять же – бесшумно, оказалась рядом. Кузьмин отчетливо видел ее лицо. Другие лица сгруппировались за ее плечами – бесплотное воинство гипнотических видений, созданных ее волей, дивизия глюков!
Лицо Ольги принялось расти. Вот это было уже действительно страшно. Душа метнулась вправо и влево. Ноги совершенно самостоятельно отступали назад.
А потом прозвучал мужской голос. Сперва был непонятно чей вздох, после него – этот совершенно незнакомый голос, и произнес он обреченно, с безмерным сожалением:
– Суд Божий…
И лицо Ольги совсем приблизилось, стало ничуть не меньше портфеля, что нес с собой Кузьмин, и сильнейший бело-голубой удар отправил Кузьмина в долгий-долгий полет…
Потом все было именно так, как бывает, когда человек свалится в погреб, к подножию каменноугольной горы, и на него оползет куча угловатых промерзших глыб.
То, как барахтался под углем, Кузьмин вспоминать не любил, не хотел – и не вспоминал. Только то, что было до падения.
Он хотел умом понять, что же произошло в ту ночь. Поняв, он мог действовать. Все детали свидетельствовали – гипноз! Скорее всего, она, видя, что все нападки в прессе бесполезны, обратилась к какому-то специалисту. И ее алиби – телемарафон! миллион зрителей! – гроша ломаного не стоит. Она вела марафон и язвительно усмехалась, думая – вот сейчас ноги несут Кузьмина по Трифоновской, вот он уже во дворе, а вот, как договаривались со специалистом, Кузьмин видит ее огромное лицо!
Нужно было понять, кто в городе промышляет такими штучками. Кузьмин не хотел, чтобы семья знала про его затеи, он не просил газет с объявлениями – кроме всего, очень неудобно обращаться с газетой, когда владеешь лишь одной рукой. Он шарил в Паутине и действительно набрел на некоторые городские адреса. Однако напрямую ни один шарлатан гипноза не предлагал, предстояла кропотливая работа по выявлению подлеца…
В конце концов Кузьмин случайно обнаружил сайт для обездоленных. Безногий искал женщину от сорока до пятидесяти, согласную на переезд. Глухой – глухую. Слепой был согласен на жену – инвалида третьей группы по зрению. Некто в депрессии – искал собратьев, чтобы плакать вместе. Некто разочарованный – ждал поддержки от себе подобных, чтобы вместе проклинать несовершенство мира. И так далее…
Сперва Кузьмин, набредя на убогий сайт, выскочил оттуда пулей. Сидя в Сетях, он вовсе не желал намеков на свое жалкое положение. Он уже достаточно приспособился отстукивать письма одной левой и часами не вспоминал, что навеки лишен движения. Потом он все же несколько раз туда возвращался. Сперва ему стало любопытно – до какой степени увечья надобно дойти, чтобы отказаться от мысли о супружеской близости? Потом он вскрыл письмо парализованного парня, повздыхал – и вечером попросил Галину отыскать довольно дорогое французское лекарство, которое ему самому ни малейшей пользы не принесло. Он написал парню, узнал его почтовый адрес, и Галина выслала ампулы.
Все-таки Кузьмин где-то в глубине души оставался врачом.
На сайт обездоленных он заглядывал не часто – раз в неделю, пожалуй, искал товарищей по несчастью, некоторым отвечал и давал советы. Когда бывшие подчиненные пришли поздравить его с днем рождения, их эта деятельность привела в восторг.
И все окончательно успокоились – Кузьмин и в таком бедственном состоянии нашел свое место в жизни…
То письмо показалось ему дурацким. Автор заявил тему: если вас несправедливо обидела судьба – вам сюда! Кузьмин вскрыл – его спрашивали, как он относится к справедливости. От него ждали ответа – должна ли она, справедливость, торжествовать. И если да – вот внизу адрес сайта, синими буковками – www.uprava.ru. Добро пожаловать!
– То есть, нашлась и на вас управа… – пробормотал Кузьмин, кликая мышкой адрес.
Он оказался прав. Открылась заставка – темная, почти черная ночь во весь экран, выстроенные уходящей вдаль дорожкой горящие свечи, тень какая-то с воздетыми руками – словно бы служит тень панихиду. Следующий клик дал другую картинку – угол помещения, судя по грубой каменной кладке – средневекового подвала со сводами, в этот угол забились, скорчились и отмахиваются руками от возмездия мужчины и женщины с перекошенными лицами. Внизу же те самые слова: «Найдется и на вас управа!»
Кузьмин вспомнил об Ольге Черноруцкой и стал разбираться дальше.
Оказалось – чтобы добиться справедливости, следовало заполнить анкету. Первым пунктом стояло: какого рода зло сотворил враг. Лишил денег? здоровья? кого-то из близких – жизни? просто – погубил репутацию? и так далее… Кузьмин кликнул «здоровье» и «репутацию». Хотя в душе он считал, что Черноруцкая отняла у него жизнь, поскольку свое теперешнее существование мог считать жизнью с большой натяжкой.
К тому моменту он уже догадался, что получил приглашение неспроста.
Кто-то неизвестный, очевидно, работал с постоянными посетителями убогого сайта.
Следующий вопрос Кузьмина озадачил: сколько он готов заплатить за восстановление справедливости? Имелось в виду – деньгами. Кузьмин даже хмыкнул – уж не на биржу киллеров ли он угодил? Но, как всегда в жизни, решил идти до конца. Свое здоровье он оценил в тридцать тысяч зеленых – то есть, мог бы и в миллион, но рассудил здраво: он бы охотно расстался с четырехкомнатной квартирой и с дачей на речном берегу, лишь бы встать на ноги, а кроме дачи и квартиры у него, в сущности, ничего и нет, машина продана, деньги пущены на лечение, а машину зятя трогать не надо, хотя и куплена за его деньги, зять все-таки дочь Галину и внучек возит.
Репутацию оценивать Кузьмин не стал вообще – потому что восстановить ее невозможно, разве что напустить на весь город эпидемию склероза.
Затем от него потребовали сообщить имя, если не имя – прозвище, хоть цифровой код. Он назвался Абдуллой, без всякого тайного смысла – это показалось ему забавным. И кликнул.
Через полминуты пришло сообщение – он зарегистрирован в uprava.ru, с чем его и поздравляют. Кроме того, он получил личный цифровой пароль для входа.
Кузьмин вошел и первым делом напоролся на следующий вопрос.
Ему предлагалось, если это не слишком его расстроит, изложить суть своей проблемы. Он не пожелал писать сочинение на вольную тему, а задал встречний вопрос: допустим, я поплачусь вам, незримые благодетели, в жилетку, и что же дальше?
Подозрительно быстро пришел ответ.
«Вы нуждаетесь в помощи. Мы хотим знать, какого рода помощь вам нужна».
Кузьмин извернулся иначе. Он полюбопытствовал: а что, если речь идет о вражде не на жизнь, а на смерть, помощь тоже гарантируется? Ответ был тот же. Очевидно, в программе был заложен какой-то сторож, отсекающий попытки болтовни не по существу.
Тогда Кузьмин решил заехать с другого края. Он убрался с uprava.ru, залез на другой сервер, предоставлявший бесплатные почтовые ящики, и оттуда, уже под другим именем – «[email protected]» – вернулся обратно. Он по новой заполнил анкету, а когда дошло до сути проблемы, пустился во все тяжкие.
Он вообразил себя семнадцатилетним мальчиком, чья подружка пошла по дурному пути, стала любовницей богатого толстого дядьки, и таких дядек нужно убивать!
Грамотный от природы, Кузьмин был в большом затруднении, когда попытался внести в текст грамматические ошибки, свойственные, по его мнению, юному оболтусу.
На сей раз пришел другой ответ – предлагалось подождать двадцать четыре часа. Это было уже любопытно, и Кузьмин стал рассуждать – как действует сторож? Учитывает объем текста? Ключевые слова? Знаки препинания? Длину фразы?
Сутки спустя Кузьмин получил деловое предложение. Его попросили сообщить имя богатого дядьки, а также свои данные – рост, вес, занимался ли спортом, а если да – то каким, особое внимание почему-то уделилось зрению – обходится ли без очков, пользуется очками или линзами при чтении, при просмотре телепередач, постоянно?
Хмыкнув, Кузьмин ответил и на эти вопросы, а имя дядьки сочинил из головы. На сей раз ответ пришел через сорок восемь часов. Гласил он: «Такого человека в указанном вами населенном пункте нет. Ваша анкета аннулирована».
Кузьмин почуял любопытного противника!
Он открыл себе еще один бесплатный почтовый ящик, оттуда вышел в www.uprava.ru, заполнил уже третью по счету анкету и изложил историю одной своей бывшей подчиненной. У нее свекровь украла фамильные драгоценности и так все обставила, что дело вышло бездоказательное. Конечно же, он не помнил имени, фамилии и адреса свекрови, поэтому использовал то, что знал, – имя, фамилию и адрес санитарки Бибихиной, которую не так давно проводили на пенсию.
Сорок восемь часов спустя Кузьмину было сообщено, что Евдокия Бибихина никогда не имела сына, а только дочерей, и, следовательно, не может быть свекровью. Так что анкета опять аннулируется.
Вот тут Кузьмин всерьез задумался.
Чтобы убедиться в существовании придуманного богатого дядьки, достаточно было заглянуть в телефонную книгу или позвонить в справочный стол. Две дочери Бибихиной означали, что неведомые деятели www.uprava.ru всерьез докопались до старухи. Значит, тут не словоблудие – тут реальные люди были посланы собирать информацию…
Кузьмин отважился еще на один эксперимент. На сей раз он использовал другую историю, а сам выступил от имени человека пожилого, болезненного, со слабым зрением, но имеющего кое-какие средства. История была трехлетней давности – на одну из медсестер напали в подъезде и изнасиловали. Кузьмин же притворился ее отцом. На сей раз он подготовился тщательно – позвонил коллеге и попросил деликатно узнать, было ли заявлено в милицию, а если да – с каким результатом. Коллега с удивлением пообещал выяснить – и выяснил именно то, чего Кузьмин ждал. Медсестру уговорили забрать заявление, потому что дело – бездоказательное, в лицо она эту пару насильников не видела, по голосам узнать тоже не могла бы.
Сутки спустя был ответ. Кузьмину предлагался неожиданный вариант: наказать не насильников, а того следователя, который уговорил женщину забрать заявление. «Дело насильника – насиловать, дело следователя – поймать и обезвредить насильника» – лаконично сформулировал незримый противник. И далее оценил жизнь следователя всего-то навсего в пятьсот долларов.
Тут Кузьмин взбеленился. Пахло грандиозным надувательством! То есть, ты, страдалец, переведи на указанный счет деньги, а потом сиди и жди справедливости хоть до морковкина заговенья! Он отстукал яростное письмо на тему «и мы не лыком шиты».
Ответ пришел двое суток спустя. Это были кадры мини-фильма. К огромному своему удивлению, увидел Кузьмин и пострадавшую медсестру, что входила в дом, и двери местного отделения полиции, и сидящего в кабинете дядьку с погонами. Текст гласил: «Никаноров Михаил, 1958 г.р., принял заявление пострадавшей Юшмановой Валентины 4 декабря 2000 года, вернул 7 декабря 2000 года».
Кузьмин присвистнул и потянулся к телефону. Тут уж он потребовал, чтобы хоть из-под земли выкопали Юшманову. Ему дали домашний телефон. Возможно, он был груб с медсестрой, возможно, жесток – он уже ничего не соображал, пока не услышал от нее фамилию «Никаноров». Все совпало.
Кузьмин аннулировал свой заказ и дал себе слово не соваться больше в uprava.ru. Он продержался два дня.
На третий он уже писал длинное, яростное, в первом варианте – совершенно бестолковое письмо. Он честно признавался: «Я выгляжу дурак дураком, потому что не знаю, на кого ищу управы. В городе есть сильный гипнотизер, найти его мне не удалось, хотя его-то и следует обезвредить в первую очередь, поскольку он выступает как наемный киллер…» Подумав, он стер слово «наемный» и продолжал: «Но заказ сделала женщина, которая давно преследует меня своей клеветой!»
Письмо получилось гигантское, пришлось сокращать.
Ответ же был краток: жертвам гипнотизеров помощь оказывается стремительно и практически безвозмездно! От них требуется только максимум информации, всякой, даже смешной, даже совершенно незначительной.
Кузьмин усмехнулся – все это дело попахивало безумием, но даже один шанс из миллиона стоил того, чтобы за него побороться. Он вспомнил ставшее огромным лицо Ольги Черноруцкой, вспомнил свой ужас, вспомнил смертную тяжесть каменного угля – и начал набивать письмо…
* * *
Я – профессиональный свидетель.
Началось это много лет назад. Я со школьной экскурсией ездила в Питер, там отравилась, чуть не попала в больницу с каким-то отчаянным, чуть ли не холерным диагнозом, оказалась в гостях у дальних родственников, которые, кажется, сами нечетко представляли, кем и по какой линии я им прихожусь. Потом меня еще кому-то передали, чтобы я вернулась домой под присмотром старших.
Казалось бы, что может успеть в незнакомом городе отравленный и туго соображающий ребенок? То-то и оно, что казалось! На неизвестно чьей квартире буквально в моем присутствии передали из рук в руки ворованные бриллианты. И я успела разглядеть скупщика этого опасного товара.
Значит, первый в моей жизни допрос состоялся, когда мне было тринадцать лет. И пошло-поехало! Я столько раз оказывалась в нужное время и в нужном месте, что еще удивительно, как меня до сих пор не пристрелили. И сдается мне, что следователи в моем родном городе просто передавали меня друг другу при переходе на иную должность: мол, вот ключ от кабинета, вот стол, вот стул, а еще вот телефон некой Х., что бы ни случилось – звони, потому что она обязательно будет свидетелем…
Таким образом я познакомилась с Нартовым.
Когда в кабинете у хорошо мне знакомого Саши Глазынина я впервые увидела Нартова, то даже рот невольно приоткрыла: надо же, красавчик! Роста он был среднего, коротко стриженый коренастый брюнет, с огромными черными глазами, правильным лицом и совершенно злодейскими усиками.
Этот тип мужской красоьы был мне знаком не из жизни, а по картинке. Я мучительно вспоминала, где видела этот яростный взгляд исподлобья, эти брови вразлет, этот упрямый подбородок. Некоторое время спустя мне рассказали, что такая внешность – не редкость у кубанских казаков, где из поколения в поколение было принято добывать жен разбойным путем и брать именно за красоту, а турчанка или черкешенка – большого значения не имело.
Говорил Нартов, вопреки южному виду, не пылко, а строго, напускал холоду, и Сашин призыв сотрудничать со следствием прозвучал как-то безнадежно. Потом я узнала – в наше УВД приехала следовательская бригада из некого приморского города, распутывающая довольно сложное дело, по которому можно было писать новый учебник криминалистики. Там были отравление, похищение свидетеля, симуляция самоубийства и много всяких персонажей. В частности, одно из убийств состоялось у нас, и эти ребята приехали за убийцей.
Редкий случай – я не видела убийцу, не разговаривала с ним даже по телефону, не слышала звука выстрела, во время преступления чудом оказалась на другом конце города. Но я раньше жила в квартире, где потом трое суток перед выстрелом провел убийца, знала всех соседей и все укромные уголки.
Нартов отнесся ко мне довольно высокомерно. Пытался поймать меня на ошибках. И вообще строил из себя столичную шишку, что по особой Божьей милости снизошла к нам, провинциалам, от одного вида которых у нее, шишки, зубы ныть начинают. Один голос чего стоил – хрипловатый, отрывистый, пренебрежительный!
Потепление наступило, когда мы вдвоем восстанавливали маршрут, которым убийца двигался от квартиры к месту преступления…
И вот тут произошло самое главное, без чего не понять наших дальнейших, довольно странных на любой взгляд, отношений.
Выстрелы прозвучали в старой части города, она же – деловая. Свидетели показали, что дядька в лыжной шапочке, это летом-то, перебежал улицу и скрылся за встречними потоками транспорта. Дальше его следы терялись. То есть, его не заметил решительно никто. Я же заподозрила, что убийца каким-то образом остался на окровавленной стороне улицы и смылся дворами. Просто те дворы я прекрасно знала. Был там один, в самой глубине квартала, с двумя деревьями и лавочкой, куда меня не так давно водили целоваться.
Чем глубже мы вторгались в недры квартала, тем более походил на взявшего след пса Нартов. Вдруг его понесло к подвальному окну. Подвал в мои планы не входил, но Нартов отыскал дворника, добился ключа и обнаружил в углу темно-синюю, совершенно новую лыжную шапочку. Свидетели говорили о черной, но разница невелика.
Угол был довольно далеко от окна, просто добросить шапку убийца не мог, поэтому Нартов сцепился с дворником. Тот после короткой разборки повел к ветерану на первом этаже, имевшему подвальный ключ. У ветерана сидел какой-то кум-брат-сват. Стоя на лестничной клетке, я не поняла, что там, внутри, стряслось. Был грохот, крик, ругань, Нартов выволок упиравшегося дядьку, велел мне бежать на улицу и ловить машину. Тут из ветерановой квартиры выскочил еще кто-то, я заорала, Нартов успел закрыться от удара своим вопящим дядькой, но при этом оступился и вместе с ним полетел с лестницы. Хорошо, что это была всего лишь трехступенчатая лестница на первый этаж.
Конечно, это оказались никакие не убийцы, а местная шпана, имевшая к делу некоторое смутное отношение. Я поволоклась с Нартовым в УВД, сдавать наше приобретение, потому что оставлять его одного с двумя этими деятелями не имела морального права. Во время допроса я попыталась сбежать из коридора, куда меня усадили ждать своей очереди, но Нартов неожиданно быстро выскочил и велел мне вести себя обратно в подвал. Что-то он там собирался найти, но не нашел, только вывалялся в грязи и порвал в шагу штаны. Потом его понесло в рваных штанах на другой конец города проверить какую-то догадку. И в конце концов мы оказались возле моего нового дома. Было десять часов вечера.
Я позвала на чашку чая, пообещав заодно и починить штаны. Нартов помолчал, посмотрел на меня подозрительно и согласился. По дороге он взял пирожков к чаю. Без лишней роскоши – четыре с картошкой и четыре с капустой.
Обещанное я выполнила, а он в это время полез в душ – практически без спроса. И в половине двенадцатого я поняла, что уходить он не собирается.
Ну да, уходить не собирался, но вел себя отнюдь не как мужчина, собравшийся провести ночь с женщиной. Скорее уж как женщина, котороя самоуверенно ждет, чтобы мужчина ее завоевал.
Я не Мисс Вселенная, но и не крокодил какой-нибудь. До сих пор мужчины делали все возможное, чтобы меня уговорить, а не наоборот. И я отвечала Нартову адекватно – психологи в таких случаях употребляют глагол «зеркалить». Я тоже сидела в кресле, откинувшись и глядя чуть свысока. Я говорила тем же неторопливым голосом. Так же рассказывала всякие занимательные случаи из своей биографии. Выставлять его не стала – честно говоря, уже ждала его инициативы, чтобы выплеснуть красавчику на голову цистерну ледяной воды.
Кресел у меня два, оба раскладные, так что проблемы с постелью не возникло. Я постелила Нартову и пошла принять душ. Когда вернулась, он лежал под одеялом. Я потушила свет и залезла под свое одеяло.
Наступило то самое молчание, когда слышишь, как у тебя по капиллярам кровь ходит. Он лежал, не двигаясь, и я тоже. Но он не спал! Я тоже не спала. Длилось это целую вечность и еще полчасика.
Я не ангел бестелесный. В конце концов я созрела. Если бы Нартов хоть какой-то интерес ко мне проявил… Но считать покупку восьми вчерашних пирожков интересом я не могла даже в своем тогдашнем состоянии – после нелепого и обставленного всевозможными истериками развода. В общем, волевым усилием я принудила себя спать и даже смотреть сны.
Наутро я проснулась оттого, что он плескался в ванной. Потом он вошел в комнату, и я притворилась спящей. Если бы у него было намерение воспользоваться хорошим утренним самочувствием, он мог это сделать беспрепятственно. Однако не сделал, а исчез. Как оказалось, побежал покупать хлеб, сыр и колбасу на завтрак. Дверь квартиры оставил открытой – и очень удивился, когда я к его приходу, одетая и умытая, хозяйничала на кухне. Он полагал, что сможет обернуться, не разбудив меня.
Почему я вспоминаю все эти глупые подробности? Я пытаюсь самой себе объяснить, что произошло между нами в ту ночь. То есть, не произошло ничего, и тем не менее мы оказались связаны тонкой стальной цепочкой, вроде тех, какими в боевиках пристегивают кейс к запястью. Это обнаружилось полтора года спустя.
Красавчик Нартов через несколько дней уехал вместе со своей бригадой. Я вздохнула с облегчеием. Все-таки он мне понравился, хотя и задирал нос. Через месяц он мне позвонил – просто так, узнать, как дела. Еще через месяц прислал открытку. Я ответила. Если посчитать – то за полтора года было семь открыток с его стороны и шесть с моей. И еще несколько звонков. А потом он позвонил довольно поздно вечером и сказал, что его жена хочет в отпуск посетить наш город, так не предоставлю ли я ей крышу над головой. Со своей стороны, обещал гостеприимство у себя в городе.
Я окончательно поставила крест на нашем потенциальном романе – если мужчине нравится женщина, то вряд ли он станет посылать к ней в гости свою законную жену. Естественно, я распростерла объятия – пусть приезжает! И она появилась – молодая полноватая блондинка с пятилетним мальчишкой… Ребенок в мои планы не входил, но отправлять ее обратно я не могла. Решив, что уж три-четыре дня-то продержусь, я изготовила для нее ключ от квартиры, провела ознакомительную экскурсию по городу и решила, что в ее годы человек может сам позаботиться о своем досуге. У нас есть зоопарк, кукольный театр, цирк-шапито, через две трамвайные остановки Луна-парк, вот пусть и развлекается.
Таня с Юркой развлекались довольно странно – сидели дома и смотрели телевизор. Причем Таня явно ощущала неловкость – в первые день к моему приходу она успела помыть окна, во второй – отдраила газовую плиту, в третий еще какой-то хозяйственный подвиг совершила. Не говоря уж о том, что она стряпала завтрак и ужин! Оставалось лишь благодарить и втихомолку пожимать плечами.
Нартов звонил каждый вечер ровно в девять. Сперва говорил пару слов мне, потом минут десять общался с женой и сыном. Таня ждала этих звонков как ненормальная – и я подивилась тому, до чего же мы, дуры-бабы, любим красавчиков.
В тот вечер я застряла в гостях и возвращалась в половине десятого. Открыла дверь, вошла, в квартире было темно и тихо. Искренне порадовавшись, что мои гости где-то бродят, может, завели себе новых друзей, я зажгла свет и увидела Таню сидящей в кресле и прижимающей к себе Юрку. Вид у нее был затравленный.
– Чего это вы тут?.. – несколько обалдев от их безмолвия, спросила я. – Нартов звонил? Как он там?..
– Он не звонил, – тут Таня даже головой затрясла. – Он до сих пор не звонил!..
И заплакала.
Я даже не сразу поняла, что она плачет. Когда до меня дошло, я схватила Юрку в охапку, вынула из материнских объятий, поставила на пол, а Таню за руку вытащила из кресла.
– Ты понимаешь, он не звонил, ты понимаешь, он до сих пор не звонил… – повторяла она, захлебываясь.
И тут до меня стало доходить… так понемножечку доходить…
Я встряхнула ее за плечи…
– Ты не волнуйся, все будет хорошо, все обойдется, ничего с ним не случится! – я просто не знала, какие аргументы употребить, и вдруг догадалась: – Это же Нартов!
– Ага, Нартов… – бормотала она.
Вообще-то он мог бы предупредить, что хочет на время каких-то своих ментовских подвигов спрятать у меня жену и ребенка, подумала я, а если бы и предупредил – что бы изменилось? Отказалась бы я их принять, что ли? То, что он отправил ко мне Татьяну и Юрку так, как если бы я была его давним сослуживцем, было странновато, но – почему бы и нет?
Конечно же, все обошлось. Он позвонил в одиннадцать, а что это было за дело, и какие тучи сгустились над нартовской головой, и чем все окончилось, – я не узнала никогда.
Но за те почти две недели, что Татьяна прожила у меня, я поняла несложную философию Нартова так, что если бы он об этом догадался – пришиб бы нас обеих на месте.
Нартов попросту презирал женщин! Как вид, как класс и как сословие. Он с ранней юности столько раз убеждался в их доступности, что иного мнения и составить не мог – не имел такой возможности. Таню он любил особой любовью – он привез ее из провинциального городка, взял за себя девочкой и сделал своей избалованной собственностью. Он не понимал, зачем женщине французские духи, но если так среди них принято – его собственность должна благоухать лучше всех. Таня прекрасно кулинарила – а раз так, он преспокойно выдал деньги на все кухонное оборудование, включая ненужное, с условием – пусть кухня образуется сама собой, без его участия.
То, что Таня не блистала интеллектом, входило в условия игры.
Со мной он впервые в жизни удивился. Когда я зазвала его в гости, он предположил, что будет примитивно соблазнен, и сделал то единственное, что привык делать в таких ситуациях, – принял душ. Потом он лежал и ждал моей инициативы. Нартов хорошо знал себе цену – он ведь был действительно по-мужски красив, спортивен, вынослив. Очевидно, засыпая, он подумал: надо же, на дуру напоролся…
Но в результате он меня ПРИНЯЛ.
Он меня ПРИНЯЛ до такой степени, что практически уравнял в правах с мужчиной. В правах и обязанностях.
Вот именно поэтому он спрятал у меня жену и сына без всяких предварительных согласований. Очевидно, так решаются эти вопросы между идеальными мужчинами, в трех словах по телефону: приюти моих ненадолго, и точка.
Значит, сам Нартов во что-то вляпался, думала я, успокаивая Татьяну, до такой степени вляпался, что угрожают семье. Подумал ли он о том, что враг может отследить его телефонные звонки по межгороду и прислать сюда десант? Или он уверен, что я запросто справлюсь с мафиозным десантом?
Следующие несколько дней мы ждали его звонков вместе.
Нартов и его команда справились с ситуацией. Татьяна была в неописуемом восторге – муж велел возвращаться! Я только вздохнула: может, это и есть бабье счастье – восторженно выполнять все, что велел муж? Нартов мне, естественно, нравился, но подчинение не входило в комплект моих добродетелей. Разве что выполнить распоряжение начальства, а то уволит…
Месяц спустя после Татьяниного с Юркой отъезда пришла посылка, которую я еле дотащила до дома. Внутри оказалось почти все то, чего недоставало в моем безалаберном хозяйстве, включая красивые шлепанцы. Там была даже кофемолка!
Непонятно, собирался ли Нартов когда-либо переспать со мной, но он включил меня в свой гарем и взял на содержание. Очевидно, еще не до конца определился с моей половой принадлежностью…
После чего мы года два переписывались и перезванивались. Правда, главным образом с Татьяной. Нартов, очевидно, доверил ей ритуальную поддержку таких долгоиграющих контактов.
И вот он позвонил рано утром. Вежливо спросил, как мои дела. И поинтересовался, не приму ли опять Татьяну с Юркой. Отпуск у Татьяны, вот хочет с ребенком попутешествовать…
– Естественно, приму! – пообещала я.
Он назначил время приезда. Как сейчас помню – это должен был быть вторник. Я нарочно отпросилась с регулярной вторничной планерки, чтобы встретить поезд. Вечером накануне Нартов не позвонил, как собирался, чтобы назвать номер вагона, но я списала это на затянувшийся треп с подругой, пробиться сквозь который ему не удалось. И утром побежала на вокзал.
Вокзал у нас устроен очень удачно: выход в город только один, и довольно узкий. Если встать у выхода, пропустить женщину с ребенком и двумя сумками будет трудно. Я встала, дождалась последнего заспанного пассажира и поняла, что проворонила своих гостей. Но ведь Татьяна знает мой адрес, она могла взять такси, думала я, она уже наверняка сидит с Юркой на лавочке у подъезда!
На лавочке их не было.
Я позвонила Нартову домой. Трубку никто не взял.
И это меня пока не встревожило. Если Нартов снова хочет спрятать жену с ребенком, то они, может, сейчас у каких-нибудь родственников. И от родственников же вечером поедут на вокзал…
В среду утром они не приехали. Телефон в нартовской квартире молчал весь день. В четверг – то же самое. А в пятницу я собрала рюкзачок и решила на выходные смотаться в гости. Улицу и дом найти несложно, а если квартира на запоре – так я же знаю, где и с кем работает Нартов! Правда, вряд ли в субботу там околачивается весь коллектив, но дежурный-то сидит?
Любопытно в этой истории было то, что я за два года ни разу не съездила в гости к Нартовым, хотя они все время приглашали. Что-то не пускало – или я просто не хотела видеть Нартова в кругу семьи?
Та смешная ночь врезалась в память куда глубже, чем иные – банально счастливые ночи.
Я вышла из поезда, спросила у добрых людей дорогу и оказалась в каком-то ином мире. Приморский город, спускавшийся то полого, то круто к воде, со странными, на мой взгляд, домами, с балконами в самых неожиданных местах, со стадами разноязыких туристов, с горой посередке, которая на самом деле была парком, меня не очаровал – более того, показался вычурным. Я поняла, почему Нартов говорил о нем без особого восторга. Город напоминал пожилую даму, претенциозно одетую, выставившую напоказ все фамильные бриллианты, включая фальшивые, и с нечеловеческими интонациями в слащавом голоске.
Я не детектив, не шпион, не агент 007 – я только профессиональный свидетель. Но кое-чему я во время допросов научилась! И поэтому зашла в первую же попавшуюся аптеку.
Во дворе, где жили Нартовы, я не поперлась в подъезд, а села сперва на лавочку возле песочницы, поставив рюкзак так, чтобы не бросался в глаза. У меня оставался совершенно целый бутерброд с сыром, я достала его и стала крошить голубям – толстым и почтенным.
Девочка, лет примерно шести, скучавшая среди малышей, подошла ко мне.
– Хочешь? – я предложила ей бутерброд. – Покроши и кинь им.
Но она показала мне другой трюк – кинула крошки в воздух. Оказалось, тут живут и чайки, которых уже вполне можно назвать помоечными. Прилетела птица, когда-то бывшая белой, и подхватила крошку на лету.
– Здорово! – похвалила я ребенка и чайку. – Давай еще!
Мы скормили этим пернатым бомжам весь бутерброд. И тогда только я спросила, тут ли девочка живет и знает ли Юрку из сорок восьмой квартиры. Юрку она знала и сразу задала встречний вопрос – а что, не я ли его детсадовская воспитательница Ирина Петровна.
Про эту Ирину Петровну я знала немало. Юрка был товарищ шкодливый, воспитательница жила недалеко от Нартовых и иногда заходила в гости – сделать родителям внушение в непринужденной обстановке.
– Да ты что?! Разве я похожа на воспитательницу? Скажи – воспитательницы в джинсах с такими ремнями ходят?
Пряжка на моем ремне изображала пиратский фрегат, режущий волны флибустьерского моря. Юрка за такую пряжку согласился бы месяц жить без мороженого.
Ребенок проникся доверием. Тогда только я сказала, что жду Юрину маму тетю Таню. Версия была такая – я ей привезла очень важное лекарство, она должна была ждать меня утром, но я напрасно звонила в сорок восьмую квартиру. И вот у меня больше не остается времени сидеть на лавочке и караулить эту самую тетю Таню. Так не будет ли девочка настолько добра и не отведет ли меня к своей бабушке, или дедушке, или даже прабабушке, чтобы оставить лекарство у них?
Девочка отвела, как я и рассчитывала, к бабушке. А дальнейшее было делом техники – входя в квартиру, я неудачно ступила и подвернула ногу. Однажды со мной это случилось на самом деле – и теперь я могу сыграть именно такую травму лучше всякого Станиславского.
Меня усадили на кухне и даже поставили тазик с ледяной водой. Мало приятного, конечно, и я решила вписать это в счет, который предъявлю Нартову. Кстати, в моем родном городе о тазике для незнакомой тетки не могло быть и речи.
Оказалось, уже дня три ни Юрку во дворе не видели, ни его маму вечером в магазине.
– Какая же я дура! – возмутилась я. – Светка же хотела мне дать телефон Таниной сестры! А я не взяла – думала, и так управлюсь!.. Но ведь они не собирались никуда уезжать, это я точно знаю!
– Не собирались, – подтвердила бабушка. – Они недавно в Москву ездили, Танюшку каждый месяц с работы отпускать не станут.
Она довольно много рассказала мне про Нартовых – и я ей тоже, чтобы ей было ясно – я с семьей знакома. В результате я получила несколько важных адресов, в том числе и детсадовский – чуть ли не на другом конце города, кстати. Потом я оставила коробку с непроизносимыми ампулами, самую дешевую из тех, что нашла в аптеке, и похромала в детский садик – искать Ирину Петровну.
Там и выяснилось, что я была права – Нартов опять ввязался в какие-то подвиги. Пока Ирина Петровна мне заговаривала зубы, ее коллега вызвала человека из угрозыска. Меня отвезли в городское управление милиции на очередной допрос!
Следователя интересовало – зачем мне понадобился ребенок Нартова. И не собираю ли я таким образом информацию о семье. И не пытаюсь ли я выяснить, была милиция в детском саду или не была.
Очень мне все это дело не понравилось. Пришлось открыть карты – я рассказала, как два года назад Татьяна Нартова с Юрой жили у меня, а потом забралась еще глубже в собственную биографию и припомнила обстоятельства своего знакомства с Нартовым. Когда следователю стало ясно, что я помогла бригаде выйти на чей-то там след, он позвонил коллеге, тот явился, с большим недоумением меня опознал – и тут допрос стал куда любопытнее.
Я утверждала, что Нартов пригласил меня в гости – вот я и прибыла с дарами и подношениями. Он заявлял, что Нартов в эти дни ну никак не мог меня пригласить. Сошлись на том, что произошло недоразумение, и мне лучше всего вечерним поездом вернуться туда, откуда я притащилась. Татьяна с сыном уже неделю живут у родственников, Нартов – на задании, а больше мне знать незачем.
Так-то так, но я уже знала точный день, когда Татьяна с Юркой исчезли из дома. Это было всего три дня назад. И я знала, что никакие родственники не нужны были Нартову – если он решил отправить семью ко мне, значит, другого выхода не имел.
Но спорить с милицией я не желала. С милицией нужно соглашаться – всегда и во всем. Чтобы она поскорее отвязалась.
Этот коллега, которого звали Виктором Кутеховым, что-то все же учуял. Потом я сообразила – он же знал, что Нартов ночевал у меня. И он предположил, что у нас завязался роман – из тех романов, когда встречаются три-четыре раза в год на нейтральной территории. Это объясняло мой странный приезд – и это диктовало необходимость избавиться от меня как можно скорее.
Одним словом, он самолично посадил меня на поезд и убедился, что я не выскочила на ходу.
Насилие хорошо по отношению к нищему человеку. Там оно срабатывает. А если человек не бухнул на билет последние три сотни, то насилие уступает перед силой и мощью кошелька.
Деньги у меня были, есть и будут. Просто я не люблю их тратить на ерунду. В разряд ерунды попадают иногда вещи неожиданные – от туфель на каблуке до большого телевизора. Обувь мне нужна, чтобы ходить, а не сидеть, и мой дом оборудован для работы, а не для тупого таращенья в пестрый экран. А вот компьютер я купила с самыми бешеными наворотами.
И я проехала на поезде ровно одну станцию.
Когда я вернулась в приморский город, было уже темно. Я не боюсь ночи – тем более, что в любую минуту могу податься в гостиницу, а там десятка зеленых откроет все двери. В мои планы входило нанять таксиста, заставить его раздобыть телефонную книгу, обзвонить родню Нартовых, а также дойти наконец до сорок восьмой квартиры и оставить в дверях записку.
Но меня ждал облом – оказалось, таксеры дежурят у вокзала только с утра, когда приходят поезда дальнего следования. Вечером им тут ловить нечего.
Я пошла пешком, рассудив, что Нартовы живут недалеко от вокзала, и кто мне мешает сперва оставить записку, а потом уламывать ночного таксера?
Я шла пустыми улицами, удивляясь, почему не шастает молодежь с пивными банками, но за очередным поворотом все поняла. Город имел не то что улицу со злачными заведениями – а просто злачную улицу. Кафе под открытым небом перетекали одно в другое, музыка звучала не слишком громко, и все взрослое население, способное держать кружку, рюмку и банку, сбрелось сюда порадоваться летней ночи.
Конечно же, я уже приходила по этой улице днем – но тогда вроде бы эти кафе не так бросались в глаза…
Мне даже не стало грустно. Выражение «мы чужие на этом празднике жизни» ко мне неприменимо. Просто у меня есть и другая жизнь, и другие праздники, более содержательные, чем четыре часа сидения в уличном кафе.
Я проскочила мимо и опять оказалась в пустоте.
Очевидно, не только все, способные пить пиво, но и все, способные целоваться, подались сейчас на злачную улицу. Двор Нартовых был пуст, никто не шуршал гравием на дорожках, голоса доносились только сверху, из открытых окон, и это даже были не человеческие голоса, а телевизионные. Если отвлечься – тишина стояла безупречная и даже неживая…
Я села на ту же лавочку у песочницы и стала искать в рюкзачке блокнот и авторучку. Свет из окна второго этажа позволял кое-как накарябать письмецо. Еще была луна – большая и желтая, она понемногу выкатывалась из-за черной листвы надо мной, и катился вместе с ней светлый круг… Cerco tiene la luna, mi amor ha muerto…
Мой испанский, бывший в конце восьмидесятых нелепым хобби странной старшеклассницы, сейчас приносил неплохие доходы. Я стала единственным в городе переводчиком, способным не только перевести на русский запутанный контракт, но и составить не менее официальный документ для Аргентины или Бразилии. И я не стеснялась брать за свой труд хорошие деньги. Турфирмы во мне души не чаяли – я им переводила буклеты и проспекты со скоростью пять минут на страницу. Еще ни один испанец, кого по делам заносило в наш город, не миновал меня – за двухчасовую экскурсию я брала сотню зеленых и собиралась повысить расценки.
Светлый круг, блеклая призрачная радуга никогда не оставляли меня равнодушной, я любила этот ветротекущий небесный пейзаж, с его лаконизмом и иллюзией круговращения, с его вечным и незавершенным перетеканием в невозможное – то ли луна движется, то ли неподвижна, а весь мир закручен вокруг нее. И он меня любил – он сопровождал ненавязчиво по жизни, причем русского языка не признавал – он вызывал в памяти только испанские строки с их неожиданной и возвышенной скорбью.
Заглядевшись на луну, я перестала слышать голоса. Может статься, людям наконец надоели их телевизоры. И собственное тело я перестала ощущать, и собственные мысли. Все можно было перенести на другое время – только не эту луну и не мое ощущение повторяемости мгновений – как будто я уже смотрела вот так, забравшись непонятно куда, на ночное светило, и все соответствовало – теплая летняя ночь, запах неизвестных мне здешних цветов, еще какие-то мелочи, но вот луна была другая…
Вот почему я не услышала шагов.
А как я догадалась, что рядом со мной сидит на скамейке Нартов – не знаю. В тот миг, когда я еще только решила повернуться – а это был очень короткий миг, – я уже знала, что Нартов тут.
– Ну, привет, – сказала я. – Видишь – приехала.
– Привет, – ответил он. – Вижу.
Он сидел, как обычно сидят мужчины на низких лавочках, нагнувшись вперед, широко расставив колени, упершись локтями в бедра и свесив крупные кулаки. На нем была форменная летняя ментовская рубашка с короткими рукавами, а вечер выдался не самый теплый. Смотрел же Нартов не на меня, а в землю. И его лица я не могла разглядеть.
– Что же домой не зовешь? – спросила я. – Честное слово, не буду приставать. Мне бы теперь лечь и заснуть.
– Давай я лучше провожу тебя в гостиницу. Тут за углом есть одна – скажешь дежурному администратору, что от Нартова, тебя сразу устроят.
– К тебе нельзя?
– Лучше не надо.
– Поэтому и Татьяну с Юркой у родственников держишь?
Он промолчал.
– Давай я их завтра же к себе заберу, – предложила я. – Они даже не появятся на вокзале. Я съезжу куплю билеты, а потом мы на такси доедем до Бычкова и там сядем. Ты не волнуйся – я при деньгах.
– Я знаю.
– Как ты догадался, что я здесь?
– У меня свои каналы.
– Погоди… Тебе Кутехов сказал?
– Допустим.
– Ну так передай ему, что он дурак. Мог бы догадаться, что я слезу с поезда… или догадался?..
– Выходит, что так.
– Да-а… И давно ты меня тут караулишь?
– Как стемнело.
Я задумалась. Стряслось что-то очень серьезное. Нартов кого-то разозлил. Настолько разозлил, что вот и к себе домой зайти опасается.
Он молчал.
– Ты что – совсем не рад, что я приехала?
– Рад, – глухо ответил он. – Но я не хотел, чтобы ты приезжала.
– Из-за своих неприятностей? Нартов, я тебе еще раз предлагаю – давай я заберу Татьяну с Юркой к себе. Если у тебя нет денег даже на билеты – потом сочтемся! А если ты боишься, что у меня их найдут – так я знаю, куда их спрятать. У моей знакомой турфирмы, можно сказать, свой санаторий у озера. Они даже ко мне домой не заедут – я их сразу в санаторий отправлю. И не переживай из-за денег – разберемся как-нибудь!
И опять он не ответил.
– Нартов, помнишь – тогда? Ты их отправил ко мне, даже не спросив, могу ли я их принять. Ты знал, что приму и в обиду не дам. Так в чем же дело? Что изменилось? И кто изменился? Я все та же – и ты все тот же.
– Не будем об этом. Вставай, я отведу тебя в гостиницу.
– Ну, раз так…
Я вскочила со скамейки и подхватила рюкзачок. Сколько-то долей секунды я ждала, чтобы Нартов взял его у меня, но он даже не протянул руки. Я закинула рюкзачок за спину и пошла по скрипучей дорожке, он – следом, шаг в шаг. Дорожка от песочницы вела к подъездам, и лишь от них – к улице. Мое недовольство было так велико, что в голову пришла идея провокации. Я посмотрела на табличку с номерами квартир, прошла к следующему подъезду, где как раз и была сорок восьмая, взялась за дверную ручку – и когда Нартов догнал меня, уже поднималась по лестнице.
– Сказано же – нельзя! – сердито заявил он, но даже не попытался меня удержать.
– Я на горшок хочу! – через плечо бросила я.
– Нельзя же… – в голосе была злобная какая-то бенадежность.
– Да что там у тебя – засада? Слушай, Нартов, я не привыкла под кустиками корячиться. Мне нужен приличный унитаз!
Это была пошлость невообразимая. К счастью, свет на лестнице не горел – ее освещала лишь большая луна, плывущая вместе со своим бледно-радужным кругом. Иначе я бы, может быть, даже покраснела. Cerco tiene la luna…
Сорок восьмая квартира была на втором этаже. Я посторонилась, чтобы пропустить его к двери. Он подошел и встал столбом, опустив руки. Он страшно не хотел входить в собственный дом. Мне стало здорово не по себе…
– Ну, дай мне ключ, я сама справлюсь, – сказала я, уже сама недовольная этой провокацией. – Справлюсь – и ты отведешь меня в гостиницу.
– Сейчас открою.
Он поднес руку к замочной скважине, и я порадовалась за Татьяну, все-таки он был хозяин в доме, держал в порядке даже замки, вот и дверь отворилась совсем бесшумно.
Он пропустил меня, я вошла, он – следом.
– Не зажигай свет, – сказал он.
Мне было так неловко за свою затею, что я послушно вошла в туалет, закрылась там и все, что следовало, сделала наощупь. Потом вышла, повернула налево и оказалась на кухне.
Он сидел за столом, он откинулся на спинку стула и запрокинул голову.
– Пойдем, что ли? – виновато спросила я.
– Погоди.
Я решительно не узнавала бодрого и гиперактивного мента, с которым – а в самом деле, сколько лет назад? – лазала по задворкам и вычисляла маршрут убийцы.
Луна заглядывала в окно. Луна словно говорила: вот я тут, в «cerco tiene», в своем светлом кольце, в безопасности, я наблюдаю, я – свидетель, профессиональный свидетель, и тебе бы тоже лучше оставаться профессиональным свидетелем, а не лезть во всякие опасные авантюры, окружи и ты себя светлым кольцом… cerco tiene la luna…
– А все-таки – где Татьяна с Юркой?
– Они в безопасном месте… – он ответил не сразу.
– Им там ничего не угрожает?
– Им там ничего не угрожает.
– А нам тут?
Он покосился на меня.
– Если хочешь, оставайся, – вдруг предложил он. – А я пойду. С тобой тут уже ничего не случится. Утром захлопни дверь.
Все бы ничего – но почему в этих словах была такая горечь?
Нартов не жаловался, я не могла представить, что он когда-нибудь в жизни кому-то пожалуется, но ему было сейчас очень плохо.
– Ты настаиваешь на том, чтобы я уехала?
Что бы ни говорили дамы, которые пишут психологические статеечки для журнальчиков, у женщины есть только один способ привести мужчину в чувство. И я была к этому готова. Я хотела забрать у него эту горечь, выжать ее из него, как сок из лимона, со всей доступной мне в любовных схватках яростью. Чтобы он разрядился и вздохнул с облегчением. Ну да, я этого хотела!
– Да. Настаиваю. Постельное белье в шкафу на второй полке. Все, что найдешь в холодильнике, съедобно. Только…
– Что?
– Ничего.
– Может, чаю попьем? – растерянно предложила я.
– Пей, если хочешь. Только свет не зажигай.
Действительно – вполне хватало луны. Cerco tiene la luna, mi amor ha muerto…
Похоже, я слишком долго повторяла эти строки про себя и наконец пробормотала вслух.
– Ты о чем это? – спросил Нартов.
– Испанские стихи, очень старые. В светлом кольце луна, любовь моя умерла.
– Любовь? – переспросил он.
Я подумала, что сама виновата – слишком тихо сказала.
– Любовь.
– Помнишь?
– Ага…
Я знала – он подумал про ту ночь, когда мы оба не могли заснуть. Уж лучше бы согрешили – тем бы наш роман и окончился. Тогда Нартов уж точно не прислал бы ко мне жену с ребенком. Да и я бы забыла его не то чтобы совсем навеки – но основательно.
– Все было правильно, – вдруг сказал он. – Все равно бы мы вместе не остались. Так что не думай об этом.
– По-моему, как раз ты думаешь об этом. А я… не могу же я, сам понимаешь, спать со всеми, кто… ну, скажем так, случайно оказался у меня дома… ну, ты сам знаешь, как это называется…
– Мало ли что в жизни не сбылось… – опять голос стал глухим и смутным.
– И это тоже не сбылось. Прости.
Я все никак не могла понять – зачем он говорит мне о несбывшемся. Объясняет, почему сейчас не хочет ко мне приставать? Но в таком случае, это – совершенно дурацкое объяснение. Не хочет – и не надо. Значит, действительно не судьба.
– Да ладно тебе, – сказала я, но каким-то не своим голосом. И наступила абсолютная тишина. Совершенно ирреальная тишина.
Луна в окне сделалась чуть больше. Она словно старалась подкатиться поближе, не выпадая при этом из светлого круга. Луна подсказывала что-то очень важное.
Cerco tiene la luna, mi amor ha muerto… А если взять другой перевод – в кругу туманном месяц, в могиле милый…
Вот тут мне стало страшно.
Нартов был таким, каким я его не знала, он был – прощальным!
Я не слышала, как он подошел и сел на скамью. Я не слышала его шагов по скрипучему песку, когда шла по дорожке к подъезду. Ключ ни разу не звякнул, когда Нартов отворял дверь. Да и не было этого движения кисти, не было разворота. Он прикоснулся к двери пальцами – и все! И – отворилась!.. И эта удивительная светобоязнь…
Луна была на моей стороне! Свет ее сделался сильнее, и я увидела поперек голубой форменной рубашки строчку черных дыр – с горошину, не больше.
– Нартов, ты – жив? – без голоса спросила я.
* * *
– Давай договоримся, – сказал шеф. – То, что ты в рабочее время заглядываешь в Интернет, меня, конечно, раздражает, но не слишком. Но ты всю прошлую ночь опять провела в Интернете. Вахтер новый, не знает, что нужно обходить кабинеты. Но теперь будет знать.
Ира стояла перед ним, опустив глаза. Вроде бы увольнять ее шеф не собирался. Или собрался – но по природному занудству решил начать с нравоучений. Сейчас объяснит, что ни на одной работе она дольше двух месяцев не продержится, если будет тратить не принадлежащие ей деньги на интернетное время.
– В этом месяце ты обойдешься без премии, – продолжал шеф. – А если еще раз останешься на работе дольше часа – уволю. Так что подумай.
Он имел в виду – такими местами не бросаются. Ира знала, что он прав. И, в конце концов, она уже достаточно долго вылезает в Интернет с шефской машины, удивительно, что это лишь теперь стало его возмущать.
Фирма, где Ира трудилась уже три года, занималась тарой во всех видах – пластмассовые стаканчики для йогурта и контейнеры для мебели соседствовали в файлах, с которыми Ира имела дело. Она уже привыкла, уже разбиралась, уже не раз давала начальству ценный совет… ведь она же, не кто другой, предупредила, догадавшись по цифре заказа, кто именно наступает на пятки!.. И из-за какой-то ночи в Интернете…
Ладно бы что хорошее удалось сделать за эту ночь! Скачала картинки с любимым норвегом – автором композиций в викинговском стиле, хотя поди знай, как именно пели викинги. Потрепалась с Питом из Оклахомы и еще с одним шотландцем, который собирается проехать по Сибири автостопом. Почитала свежие анекдоты – над ними и обалдела до того, что, не вырубив машину, убрела спать на диванчик в приемной…
Шеф ушел к себе. До конца рабочего дня оставалось сорок минут. Ира села делать новые прайс-листы, потом распечатала и разложила по конвертам. В Паутину даже не пыталась выйти – рядом работал племянник шефа и с интересом поглядывал на экран. Надо полагать, оттуда и информация… Маленькая элегантная мужская месть, чтоб он сдох! Племянник шефа занюханной конторы – не такая шишка, чтобы сразу трусики снимать.
Ровно в шесть Ира выключила компьютер и начала собираться. Она скинула с ног туфли на шпильках и обулась в нормальные ботинки. Шиш на затылке распустила. Нахлобучила наушники от плеера. Долго надевала куртку – нужно было согласовать между собой шарф, преждевременно распущенные волосы, проводок от плеера к наушникам и сам плеер в сумочке, пристегнутой к поясу. Деловой жакетик и поганого цвета блузочка были спрятаны надежно и основательно. Теперь она уже никак не была похожа на девицу-клерка. Русые волосы ниже задницы были ее главной надеждой – увидев такие волосы, никто не заподозрит, что Ира трудится за гроши в скучной конторе.
Интернет-салон действовал в трех шагах от фирмы. Денег оставалось впритык – даже если не покупать новых наушников (старые почти сдохли), даже если продержаться до зарплаты на овсянке, бутербродах и без всякого кофе, Интернет-салон был непозволительной роскошью. Но сегодня многое должно было решиться… если будет задание, значит…
Ира держала несколько бесплатных почтовых ящиков на разных серверах в ожидании светлого будущего – когда поставит дома и машину, и модем, и подключится по-человечески. Задание должно было прийти на www.pisem.net, в ящик, сделанный специально для заданий. Она открыла почту – да, да, да! Было письмо с обратным адресом [email protected]!
«Дорогой друг, если ты продолжаешь сотрудничество и подтверждаешь готовность действовать, позвони по телефону 9 568 729, абонент Серый».
Подписи, как всегда, не было. Но Ира в ней и не нуждалась.
Про www.uprava.ru она узнала от подруги Дины. Дина вышла замуж за бизнесмена, и первое, что случилось после свадьбы, – бизнесмена кинули. Старый друг, получив неплохие деньги в долг под честное слово, слинял. Оказалось, что он обобрал еще парочку наивных бывших одноклассников.
Дина, не зная, чем помочь мужу, даже пошла к гадалке. Та сказала, что есть всякие заговоры и заклинания, которые мучают должника, пока не вернет долг, но для серьезных случаев она бы посоветовала другое средство. И назвала адрес, по которому искал помощи ее знакомый. Дина зарегистрировалась на www.uprava.ru и выполнила несколько странных поручений. В частности – взяла у себя на работе сильное снотворное, из тех, которые и по рецепту не достать, и при помощи одноразового шприца ввела его в закрытую пробкой винную бутылку, а бутылку оставила в библиотеке, в пустом каталожном ящике.
Две недели спустя рано утром прибыл должник и вернул три четверти денег. Насчет остальных – клялся и божился, что как только – так сразу! Муж-бизнесмен на радостях простил его, а Дина послала на www.uprava.ru благодарственное письмо.
Еще три дня спустя она получила мессидж от незнакомого человека. Тот спрашивал – существует ли она, Дина, на самом деле. Он читал ее письмо на www.uprava.ru и подозревает, что это такой рекламный трюк. Дина была так довольна удачей, что согласилась встретиться с этим человеком. Она рассказала кое-что о заданиях, точнее – о их сравнительно невинной сути, без подробностей, человек покивал, поблагодарил и распростился. Это был пожилой мужчина с хмурым лицом и тоской в глазах. На следующий день Дине пришло сообщение – она получила бонус за свою консультацию. Тут же объяснялось – система бонусов не афишируется, но если человек своим умом дошел до того, что нужно привлекать в www.uprava.ru новые силы, он становится участником пирамиды. При определенном количестве бонусов его просьба (о торжестве справедливости, естественно) выполняется без всяких усилий с его стороны. Но только привлекать нужно тех, кто действительно нуждается в помощи и не станет трепать языком…
Так что Дина, зная, в каком положении оказалась Ира, сказала ей про загадочный сайт, не дожидаясь ее жалоб. И, по условиям пирамиды, сама, со своего адреса, ввела в списки сайта Ирины данные.
Заплатив в Интернет-салоне за пять минут машинного времени, Ира перешла дорогу и из автомата позвонила Серому. Трубку взял человек едва ли не моложе нее, с высоким и взволнованным голосом. Да и сама Ира заикалась. Кое-как она объяснила Серому, что телефон ей дала www.uprava.ru. Он получил более точные указания. Им предстояло встретиться около восьми вечера возле нового круглого магазина, что недавно построили на Ткацкой улице.
Серый оказался, как Ира и предполагала, совсем юным существом, лет девятнадцати, в куртке, которая была ему коротка на ладонь, и с коротковатыми рукавами, в узких джинсах, таких узких, что было даже непонятно – настоящие там, внутри, ноги, или одни кости.
Худое лицо, впалые щеки, словно соприкасающиеся изнутри, выпуклые глаза Ире сразу не понравились. «Тебе с ним не детей крестить», – произнес внутренний голос, обычно маскировавшийся под покойную бабушку, особу решительную и языкастую.
– Вот, прочитай и запомни, – Серый дал Ире распечатку.
– «Мужчина с красным пакетом в левой руке, – пробормотала она. – Остановится у киоска, минуту будет смотреть на спиртные напитки и пойдет к метро». Это что?
– Это – тот, за кем мы пойдем следом. Он сделает… что-то сделает, сам не знаю что… а ты вот читай дальше…
– «Приметы для запоминания. Мужчина в черном пальто чуть выше колен, высокий, с коричневой барсеткой, без головного убора, волосы – темные, залысины, усы, нос горбатый и искривленный», – что, и этот придет?
– Нет, этот не придет. Ты просто запомни приметы. А я послежу… Я уже запомнил…
Киоски со всякой дребеденью шли от магазина до станции метро. Пространство хорошо просматривалось. Ира несколько раз успела перечитать описание, когда Серый подтолкнул ее:
– Вроде он…
Мужичок, не выше самой Иры, в синей непромокаемой куртке, в лыжной шапочке, тоже синей, с белыми буквами, и с фирменным ярко-красным пакетом из круглого магазина подошел к витрине с разнообразными водками. Серый засек время по часам, то же самое сделал мужичок.
Простояв ровно минуту, он направился к метро.
– Пошли, – сказал Серый. – Нам нельзя от него отрываться.
На этой станции не было эскалатора, они спустились по лестнице, шли совсем рядом, а когда оказались на перроне, Ира обнаружила, что пакет уже в руке у Серого.
– Ты?..
– Заткнись, – очень тихо сказал он. – Так надо…
Мужичок прошел в самый конец перрона. Там было очень мало народа – в это время даже те, кто ехал из центра в спальные районы, уже схлынули, а в центр почитай что никто и не собирался. Стояло человек восемь-десять, в основном знакомые между собой женщины, негромко болтали.
– Сюда, – Серый решительно поставил Иру впритык к женщинам, обнял и стал целовать в шею, за ухом. Несколько пожилых дам посторонилось, они даже отвернулись, может – от негодования, а может, из деликатности, в метро таких тонкостей не понять.
По стене пробежал зародившийся в глубине туннеля свет, раздался гул – поезд приближался. Серый чуть повернул Иру – спиной к поезду…
Потом она поняла, что всю жизнь должна быть ему за это благодарна.
Раздался вопль – совершенно бешеный вопль, и к нему присоединилось еще несколько голосов. Еще секунды три, не больше – и к тому месту, где остановился первые вагон, бежали люди. И в это же время двери вагонов отворились, на перрон хлынули пассажиры.
– Что это было? Что это?.. – схватив Серого обеими руками за плечо, спрашивала Ира.
– Женщина под поезд упала! – крикнул он. И крепко сжал ей руку – это означало приказ…
– Как это – под поезд?.. Сама?.. Бросилась?..
– Товарищи, товарищи, без паники! Кто свидетели? Я спрашиваю – кто свидетели?! – безнадежно обращался к очумелым женщинам молоденький милиционер.
– Ну, мы свидетели, – шагнул к нему Серый. – Вот я видел, подруга моя, Ира, вот еще женщина видела… – он показал на тетку в очках. – Мы дадим показания.
– Пошли!
Ничего не соображающую тетку Серый взял под руку. Они отошли к другому краю перрона.
– Она сама? – первым делом спросил милиционер.
– Она стояла очень близко к краю, – вроде бы подумав, ответил Серый. – Кто ее разберет – может, и сама. Но рядом с ней мужчина еще стоял – вот женщина подтвердит. Такой – вроде кавказской национальности. Правда, Ир?
Ира закивала.
– Носище у него такой – набекрень… – подсказал Серый.
– «Волосы – темные, залысины, усы, нос горбатый и искривленный», – нарисовались в памяти строчки из распечатки. Теперь стало ясно, для чего эти приметы. Но голос отказался слушаться.
Ирина догадывалась, что www.uprava.ru мстит жестоко, сама она заказывала убийство – и никого не смутил этот заказ, только понемногу была оговорена плата. Теперь www.uprava.ru доказала Ире, что с такими заданиями справляется. Но это вышло очень уж внезапно…
Серый поступил правильно – если бы он сразу сказал, что им предстоит лжесвидетельство, Ира могла и убежать. Теперь отступать было некуда.
Она взяла себя в руки и, подражая Серому, стала при каждом слове обращаться к очкастой тетке. Втроем они нарисовали портрет грузинистого мужчины в черном пальто чуть выше колен, высокого, с коричневой барсеткой и без головного убора.
Серый до того освоился в роли свидетеля, что в кабинетике, куда их привел молодой милиционер, помог ошарашенной тетке записать показания. Похоже, она сама поверила, что видела рядом с жертвой мужчину кавказской национальности.
Примерно через час Ира и Серый вышли из кабинета.
– Тебя проводить? – спросил он.
– Да, пожалуйста.
На перроне уже был наведен порядок – тело с рельса убрали, поезда носились по четкому графику.
Ира с Серым молча сели в вагон и вышли через три остановки.
– Ты не это… – сказал Серый. – Ну, в общем…
Ира похлопала его по рукаву. Ей было здорово не по себе.
Но www.uprava.ru слово держала. Чей-то враг погиб сейчас страшной смертью – надо полагать, не менее мучительно погибнет и враг Иры. И она взяла себя в руки.
– Ты – за что? – спросила она Серого.
– А ты?
– Я – за парня. Он с сатанистами связался. Они девчонку в жертву принесли – вниз головой к кресту привязали и зарезали. Он клянется, что его там не было! А его взяли, остальных как корова языком слизала. Его за всех судили. Потом, на зоне, сам понимаешь… тело нашли… А что я против них могу?! – закричала вдруг она. – Они где-то тут затаились! Я не хочу, чтобы меня!..
– Тихо, тихо, – зашептал он, стремительно обнимая девушку. – Да тихо же… я все понял…
– Он умница был, такие книги читал, такую музыку слушал!.. – Ира тоже перешла на шепот. – Он повышенную стипендию получал!.. Он такие тексты писал!.. Зачем он только с этой группой связался?.. Я же говорила ему – при чем тут музыка, если они настоящие сатанисты?..
– Ну, тихо, тихо… И на них управа найдется, – вовремя вспомнил он девиз загадочного сайта.
– А ты?
– А я – детдомовский… – Серый помолчал, думая – а стоит ли говорить правду. Но только правдой он мог сейчас встряхнуть Иру.
– Ну и?..
– Ну… Вот представь – приходит директор, отбирает пацанят, по восемь-десять лет, или даже меньше. Нянечка их ведет в душ, потом их одевают поприличнее, сажают в микроавтобус, везут… Привозят в большой серый дом, заводят со двора. Директор сдает их с рук на руки толстому дядьке. Дядька разводит по этажам, по туалетам… Запирают пацана в кабинке, он стоит, ждет. Приходит другой дядька… Некоторые были добрые – потом шоколадку давали!.. И обратно в детдом. А чуть пикнешь – будешь ночевать в подвале с крысами. Сашка воспаление легких схватил. Директор потом сказал – так будет с каждым, кто без спросу в подвал ночью полезет. Мы все спали и видели, как до него доберемся…
– Так ты?..
– Ага.
Он отпустил Иру. Несколько секунд они стояли, глядя на мокрый асфальт.
– Тебе противно, да? – спросил Серый. – Я знаю, что противно. Я маленький трусливый был. Наверно, поэтому уцелел. А Сашка умер.
Ира быстро обняла Серого и стала целовать, сперва – в щеки, потом – в губы.
– Это все ерунда, – шептала она, – понимаешь – ерунда, для тебя это прошло, а для него только начинается! Понимаешь – для них все только начинается!..
Назад: Часть первая
Дальше: Часть третья