Глава четвертая.
«Последний дюйм» и радушный совхоз
Самолет мощно завибрировал и начал терять высоту. Мы кинулись на места. Ощущение было такое, будто мы летим в оборвавшемся лифте. Голова закружилась, и неприятно зашевелились внутренности. Вместе со всеми, кто не был пристегнут, а таких было большинство, мы со Стасом взлетели к потолку и стали барахтаться в невесомости. Так же внезапно самолет вновь выровнялся, и все свалились — кто в проход, кто на сиденья.
— Мы падаем! Мы падаем! — вопили попсовики.
— Где, где мой замечательный парашютик?! — горестно выкрикнул Перескоков.
Но хоть самолет и потряхивало, он уже не пикировал.
— Спокойно! — командным голосом рявкнула Самогудова, которая прибежала в салон вместе с нами. — Без паники! Это была всего лишь воздушная яма. Пристегнуть ремни, обхватить затылки руками и засунуть головы между коленей!
Все примолкли и, выполнив ее инструкцию, сидели скорчившись, как креветки, а сама Самогудова исчезла. Через минуту самолет натужно застонал и вновь стал рушиться в пропасть. Тут же прима ворвалась обратно в салон и сообщила почти победным тоном:
— А вот теперь мы действительно падаем! Сидите так же, как сидите, а я пойду попробую все-таки разбудить пилота. Хоть и жалко его.
Свет дважды мигнул и погас.
— Прав ты был, Костя, — услышал я тихий голос Стаса, — надо было поездом.
Мне стало даже не столько страшно, сколько грустно. Как глупо все вышло. Мы решили, что умнее всех и знаем, как спасти мир. А в результате дали себя уговорить на это уродское шоу… Так нам и надо.
Я выпрямился и посмотрел в окошко. Теперь, когда в салоне наступила темнота, там, в рассветной дымке, стал отчетливо виден зубчатый силуэт леса. Мало кто расскажет вам, что чувствуешь, когда падаешь в самолете. Так вот, слушайте. Чувство такое, будто катишься на санках с горы к краю пропасти.
Вдруг в моей голове отчетливым эхом прозвучала последняя фраза примадонны. Выходит, мы падаем, а пилот спит?! И, может быть даже, мы падаем как раз поэтому? А старенькой добренькой дуре жалко его растормошить!
Как раз в этот момент в полутьме салона вновь возникла ее фигура.
— Бесполезно! — заявила она. — Но я считаю, унывать не стоит. Давайте-ка споем хором наш новый хит. Как там? «Жили-были на свете два брата — Стас с Костей…»
Не нравится мне это прошедшее время! Придумала, как скрасить нам последние минуты… Затейница. Я поспешно расстегнул ремень и, спотыкаясь от тряски, стал пробираться в кабину. Ударившись головой о косяк, я миновал тамбур, ворвался в студию и увидел в полумраке распахнутую дверь к пилоту.
Она болталась из стороны в сторону и стучала о стену. Секунду я стоял, завороженно наблюдая, как в огромном лобовом стекле мелькают рваные облака. Какое-то странное оцепенение охватило меня. Говорят, так иногда бывает, когда находишься в смертельной опасности. Но длилось это только миг, придя в себя, я бросился внутрь.
В кабине мигал красный аварийный свет. На панели маячила надпись «Взять управление». Пилот храпел, развалившись в кресле. Я изо всех сил хлопнул его ладошкой по лысине. Он сделал такое движение рукой, словно отмахнулся от мухи, и что-то неразборчиво промямлил.
И тут я увидел, что по полу у него под ногами катаются пустые бутылки из-под коньяка и пепси. Господи, да он же в стельку пьян! Он жрал коньяк, а эта добренькая дура пила с ним пепси-колу! И небось песни с носатым орали…
Я схватил пилота за грудки и принялся изо всех сил трясти его. Он приоткрыл глаза и снова что-то промычал. В панике я стал лупить его по щекам.
— Просыпайся! Просыпайся, гад, мы падаем! — вопил я, прекрасно сознавая, что это бессмысленно, ведь летчик-то глухой. — Возьми штурвал, мерзавец!
— Ах, штурман, — вдруг промямлил тот и неуклюже отмахнулся. — Прошу вас, воздержитесь от рукоприкладства.
Тут кабину накрыла тень. Я бросил взгляд в окно и увидел, что мы уже совсем низко скользим вдоль лесистого склона. Рывком я выдернул пилота за грудки из кресла, бросил в проход, занял его место и схватился за тугой непослушный штурвал. По мере того как я, словно вожжи, тянул его на себя, машина стала медленно задирать нос. Меня вдавило в сиденье, я ощутил легкое сотрясение и услышал треск. Самолет коснулся хвостом верхушек деревьев, догадался я.
И тут же случился ужасающий удар. Меня впечатало в штурвал, а нос самолета погрузился в грохочущую тьму. Сквозь разбитые окна в кабину градом влетели какие-то обломки. Перекрывая предсмертный рев двигателей, раздался громовой взрыв, и все озарилось огнем.
Я выпал из сиденья в проход, прямо на пилота, скатился с него и почувствовал, как меня больно прижало боком к каким-то выпуклостям под приборной доской. Я попытался слезть с них, но мне показалось, что я вешу целую тонну…
Вокруг трещало и скрежетало, видно, самолет катился, скребя корпусом о землю. Тряхнуло… И вдруг наступила такая пронзительная тишина и такая легкость, что я было решил, что все-таки умер. Но боль в боку заставила понять, что это не так.
Стараясь не наступать ладонями на ошметки стеклопакета, на какие-то щепки и даже ветки, я пополз по наклонному полу развороченной кабины, так как лежали мы, по-видимому, слегка завалившись набок.
Меня колотила нервная дрожь, в ногах и в животе то и дело возникала сосущая слабость, в голове гудело. Но все-таки мы приземлились и все-таки остались живы. А еще неизвестно, что было бы, не возьми я в последний момент штурвал в свои руки…
Вдруг я услышал абсолютно трезвый голос пилота:
— Ну и кто так садит самолет?
Придерживаясь за сиденье, я поднялся и хотел со злости как следует пнуть его. Но он лежал все так же с закрытыми глазами и просто бредил.
— Это был ваш последний полет, штурман, — не открывая глаз, сказал он саркастически: — Вы уволены…
Через разгромленную студию я осторожно двинулся в салон. Разрушений там практически не было. Похоже, все были живы-здоровы и даже более того, тут, словно в плацкартном вагоне во время посадки, царил приглушенный, будничный базар.
— Ты, главное, Веничка, не расстраивайся! — кудахтала Клавдия Самогудова. — Самолетик был уже старый, потрепанный… С таким проектом, как «Тот-Того», ты себе десять новых купишь!
— Это просто безобразие! — сурово вещал Шпулькин. — Кто отвечает за транспортировку в турне? А если мы все будем так выполнять свои обязанности?
— И какие это у тебя обязанности?! — огрызнулся Перескоков. — Критиковать мы все горазды!..
Кто-то схватил меня за рукав. Я подпрыгнул от неожиданности. Это был Стас.
— Костя, ты в порядке?
— Кажется, да… В башке только звенит и боком треснулся… Надо срочно сваливать отсюда, а то рванет еще!
— Не-не-не, — быстро помотал головой Грелкин. Глаза у него были как два блюдца и еле помещались на лице. — Я в окошко видел: крылья с баками уже отвалились и взорвались раньше.
— Точно? — усомнился я.
— Точно-точно, — снова покивал он взволнованно. — Я полагаю, нам не следует никуда выходить. Нужно оставаться здесь и ждать.
— Чего? — протянул Стас с сомнением.
— А — старателей, бэ — карателей, це — эмчеэсовцев-спасателей! — выпалил тот.
— Це — спасателей! — обрадовался Стас.
— Ответ правильный! — воскликнул Грелкин. — Вы переходите на следующий уровень!
— Да! — сделал победный жест Стас.
— Но ведь за полетом никто не следил, — вернул я к реальности этих перевозбудившихся любителей телевикторин. — Нас могут хватиться только через несколько дней. А то и вовсе не хватятся.
— Хватятся, — уверенно вклинилась в разговор прима. — О нашем гастрольном туре по всем каналам кричат.
— И что, спасатели пойдут искать нас пешком? Вертолеты-то не летают.
— Даже если так, куда мы сейчас среди ночи попремся?
— Осмотреть самолет все равно нужно, — сказал я. — Вдруг баки с топливом горят близко, и пожар может добраться до нас?
— Оглядеться, может, и надо, — согласилась прима. — А то в окнах ни хрена не видать. Только не ты пойдешь, а кто-нибудь не такой важный.
— А вот не надо таких намеков! — вскричал Грелкин.
— Нет, пойду я! — твердо сказал я.
— И я! — поддержал Стас. — Мы вместе пойдем. И даже не спорьте, бесполезно.
— Как мне надоели эти вечные капризы дебютантов! — возвела глаза к небу Самогудова. — Ладно, идите. Но уж, пожалуйста, будьте осторожны. Ведь если мы, к примеру, Лелика потеряем, то и не почешемся, а вот если вас, тогда весь проект — насмарку!
Двери оказались заклинены. Примадонна нашла возле одного из кресел запасный выход, но и его открыть тоже не получилось.
— Может быть, мы завалились на двери? — предположил Стас.
— А с другой стороны дверей нет, — с победным видом развела руками прима. — Так что сидите.
— Мы можем выбраться через кабину, — возразил я. — Там все окна разбиты. Кстати, осмотрите пилота, он вроде цел, но кто его знает.
…Светало. Я думал, что мы рухнули в лес, но оказалось, что самолет, похожий без крыльев на гигантский тюбик, лежит на кочковатой поляне среди кустарника и небольших елок. Далеко позади, на склоне холма полыхал какой-то барак, и от него поднимался столб темного дыма. Пожар освещал часть пробуравленной нами ложбины с поваленным^ по сторонам деревцами. Немного пройдя вдоль нее, мы увидели на фоне пожара силуэты коров.
— Слава богу, — сказал Стас. — Если есть коровы, значит, где-то рядом есть и люди.
И точно. Человек обнаружился прямо около беспечно пасущихся буренок. Это был крепкий дедок с посохом, в фуражке и в овчинной безрукавке.
— Как вас там, сильно покорежило?! — спросил он. — Вот иду спасать. Да коров-то не бросишь, а они не торопятся!
— Не спешите, — сказал я. — У нас все целы.
— Да-а, повезло вам, парни, — сказал дед, щурясь. — В молодняк упали. Прям в елки. Встреть вы хоть одну хорошую сосну, она б вас пополам разрубила или бы в лепешку сплющила. — Он со знанием дела покивал и добавил: — А вот с коровником совхозу не повезло.
Я понял, что горит как раз этот коровник. Именно пролетая сквозь него, мы, по-видимому, и потеряли крылья с баками горючего. И случился тот страшный удар.
— Хорошо хоть животину я как раз на выпас погнал, — продолжал невозмутимый пастух. — А то ведь сколько бы мяса попортили. На бензине-то котлеты плохие получилися бы… Невкусные.
«Шутник! Надо заставить Самогудову с Перескоковым заплатить за коровник, — подумал я. — У них денег навалом… Хотя что они теперь стоят, эти деньги?..»
— Дедушка, а мы вообще-то где? — спросил Стас как-то очень наивно.
Старик задумался, прищурился и откликнулся вопросом на вопрос:
— А куда летели?
— На Дальний Восток.
— О-хо-хо! — хрипло засмеялся старик. — Малость не долетели.
— Сколько? — уточнил Стас.
— С пол-России где-то.
— Дедушка, — взмолился Стас, — скажите же, наконец, где мы?!
Пастух встал покартиннее прямо, как какой-то Гэндальф, оперся на посох и гордо сообщил:
— Томская это область, ребятки. Земля сибирская! Добро пожаловать в Кожевниковский район, село Киреевск.
Переползая через выбоины, чуть в стороне от нас к пылающему коровнику неспешно подрулил уазик с брезентовым тентом.
— А вот и директор наш пожаловал, — приглушенно объявил дед, сделал шаг в тень и исчез, словно сквозь землю провалился.
Из машины, громко матерясь, вылез небритый мужчина в белой кепке пирожком. Яростно хлопнув дверцей, он двинулся к нам, шлепая по лужам кирзовыми сапогами.
— Мать-перемать! Что же это творится-то! — рявкнул директор. За ним из машины выскочил сухонький дедок с портфелем под мышкой и, придерживая на голове шляпу, засеменил вслед.
— Где Палыч, мать его через колено?! — прокричал директор издалека.
— Да! — словно передразнивая его, скрипучим голоском вторил старичок. — Где эта сволочь?
— Вы ищете пастуха? — догадался я. — Дедушку с палкой?
— Где он?! — прорычал в ответ краснолицый и вдруг, безумно оскалившись, уставился в одну точку, где-то за нашими спинами.
— Только что был здесь, — честно ответил я, растерянно оглядываясь. Но директор смотрел на коров.
Вдруг, раскинув руки, хищно растопырив грубые трудовые пальцы, он вприпрыжку побежал к ним, радостно крича:
— Коровки! Коровки мои! — Животные, мирно пасущиеся на полянке, оторвались от травы, перестали жевать и попятились, а директор, поравнявшись с ними, продолжал: — Где эта старая сволочь, буренушки?! Покажите мне его! Дайте я его рас-це-лую!
Тут он сорвал с головы кепку, швырнул ее под ноги и, затаптывая ее грязными сапогами, принялся плясать, выкрикивая:
То не лес трещит,
Да не комар пищит!
Это кум до кумы
Молоко тащит!..
— Директор у нас человек музыкальный, — гордо сообщил старичок-помощник.
Я озадаченно посмотрел на него, а потом вновь на начальника, который выкрикнул финальное: «…Поцелуй ты меня, кума-душечка!» и за неимением пастуха принялся обниматься со слегка оторопевшими крупнорогатыми.
— Я-то думал, хуже, чем в Москве, уже нигде не может быть, — пробормотал изумленный Стас. — А тут уже совсем дикость какая-то… Окончательно уже одобрели…
— А вы чьи, собственно, будете? — подозрительно прищурился старичок-секретарь.
— Что значит «чьи»? — удивился я.
— Вы, случаем, не космонавты? — продолжал расспросы старичок, опасливо обходя нас кругом.
— Не-не, мы музыканты, — выручил меня Стас. — Мы в самолете летели. На гастроли.
— Да ты че?! — обрадовался старичок. — Артисты, значит. А мы уж, грешным делом, думали «Буран» к нам приземлился. У нас тут частенько, знаете, с Байконура что-нибудь падает. Спасу нет от этих ступеней…
Косолапый директор тем временем снова растопырил руки и побежал к нам. Я испугался и хотел уже броситься наутек, но тот резко сменил траекторию и с разбегу заключил в объятия вновь появившегося из тени пастуха.
— Палыч! Палыч, сукин ты сын! — радостно рычал председатель. — Чтоб я без тебя делал, Дмитрий, ты мой, Павлович?! Ни одной буренушки не потерял! Всех до одной от погибели спас!
— Да если б эта дура на пять минут раньше грохнулась, от них бы вместе со мной одни шашлыки остались, — скромно посетовал терзаемый в объятиях дедок. — Жалко вот только коровник сгорел…
— Да и хрен с ней, с этой рухлядью! — махнул рукой председатель. — Я его уже и сам, грешным делом, подпалить хотел. Мы тебе новый, из шлакоблока, построим! Ни одна дрянь космическая его не пробьет!
— Петр Петрович, так ведь вот тут какое дело, — вмешался помощник. — Не «Буран» это вовсе, а звезды из Москвы к нам пожаловали.
Председатель замер и в недоумении нахмурился. Потом посмотрел вниз под гору, на белую измятую колбасень нашего лайнера.
— На ракете, что ли? — спросил он.
— Не, — подал голос Стас. — Это самолет. Просто у него крылья отвалились. И хвост.
— А-а, вон оно что, — добродушно кивнул председатель, и глаза его засверкали, как у любопытного ребенка. — А кто там, внутри?
— Да все! — гордо ответил Стас.
Директор расплылся в наивной улыбке. Но тут же сделал недоверчивое лицо и с азартом спросил:
— Что, и Самогудиха, скажете, с вами?
— Ага, — покивали мы.
Председатель нахмурился и стал еще подозрительней.
— А Лелик при ней?
— С ней, с ней.
— И Комбинезонов?!
— Да, — подтвердил я. — И он с нами.
— А Петросяна у вас, случайно, нету? — от волнения с придыханием подал голос старичок-секретарь.
— Нет, — признался я честно. — Юмористы с нами вроде не летели.
— Только этот, — добавил Стас, — Грелкин.
— Грелкин, это хорошо, конечно, — погрустнел старичок. — Его девки любят. А я вот Петросяна люблю. С женой его смешной…
Тут председатель, перестав мечтательно трепать затылок, как-то весь сгруппировался и отчеканил:
— Значит, так! Слушать мою команду. Ты, Палыч, коров в село гони. А вы, Анисим Сергеевич, — ткнул он пальцем в грудь секретарю, — езжайте на базу отдыха «Обские просторы», говорите там что хотите, но чтобы через час все летние домики были свободны! Потом мчитесь в совхоз и обеспечьте нас транспортом. Сколько вас там народу? — обернулся он к нам.
— Человек тридцать, — откликнулся Стас.
Председатель озадаченно поцыкал зубом и вновь обернулся к подчиненным:
— Все поняли?! — спросил он строго и на всякий случай погрозил кулаком. — А я покамест буду звезд из самолета вытаскивать.
— Так точно, товарищ директор! — ответили старички, и секретарь бросился к уазику. Через минуту его и след простыл. Председатель же всплеснул руками и воскликнул:
— Что за день! Звезды с неба так и валятся! Желаний не хватит загадывать! — и, приплясывая, он побежал с горы к разбитому самолету.
