СБОР ИНФОРМАЦИИ
Берлин, 10 февраля 1945. 9 часов
Как любой ночной житель, по утрам Штурмфогель чувствовал себя отвратительно. Ему удалось поспать четыре часа на диване в кабинете Гуго и потом освежиться кофе и шоколадом «Кола», который просто обязан был сообщать мышцам силу, а мыслям легкость, но, наверное, слишком долго хранился на складе стратегических резервов… Штурмфогель ненавидел спать в помещении «Факела», даже в этом новом, которое вроде бы не должно было успеть пропитаться миазмами их работы, но вот тем не менее – успело. И вообще плохо, когда утро начинается с Карла Эделя…
Карл вошел, продавив тонкую пленку сна, и вонзил когти в плечо спящему Штурмфогелю, и пока тот отбивался, все хищно улыбался и щурился, как кот, сожравший дюжину мышей и решивший заполировать трапезу птичкой. Штурмфогель сначала замер в его когтях, но потом вздохнул и сел.
– Ф-фу… Что у тебя, Карл?
– Можешь себе представить – зацепка. По одному из прошлогодних дел проходила девка, которая была или остается связником Эйба Коэна.
– Она у нас?
– Нет, она на свободе, но тем лучше!
– Да, конечно. Где она?
– В Женеве. Где еще быть шпионке?
– Ты прав. Ты чертовски прав… У тебя есть кто-нибудь в Женеве, кто смог бы организовать наблюдение за ней?
– Где же еще быть шпионам… Ну, поскольку твоей операции дан полный приоритет, я сниму одного своего парня с наблюдения за русской колонией.
– Ага. Но только пусть не спугнет…
Карл уже уходил, но в дверях обернулся.
– Ты знаешь, – сказал он, – Сунь-Цзы пишет, что для обслуживания одного солдата требуется восемьдесят крестьян, а для обслуживания одного шпиона – сто солдат. Я посчитал, и получается, что каждый взрослый швейцарец обслуживает примерно одного целого и семь десятых шпиона. Неплохо устроились эти швейцарцы, правда?
Он ушел, а Штурмфогель остался, несколько обалделый.
Едва он успел умыться и проглотить кофе, как за ним зашел Гуго, деловитый, как счетовод.
– Поехали, я познакомлю тебя с десантом.
– Поехали… А куда?
Гуго усмехнулся и ткнул пальцем вверх.
– Надолго?
– Час-полтора.
– Хорошо…
Штурмфогель сгорбился, потом резко расправил плечи, запрокинул голову и сделал специфическое движение всем телом – будто на носу у него балансировал мяч и надо было подбросить его к потолку.
Он по-прежнему был в кабинете Гуго, но теперь это был неуловимо другой кабинет. То ли чуть просторнее, то ли чуть светлее… Две секунды спустя Гуго появился рядом.
– Никогда не успеваю за тобой, – сказал он. Штурмфогель пожал плечами.
Гуго распахнул окно – влетел и закружился пыльный смерчик – и перевалил через подоконник свернутую веревочную лестницу. С некоторых пор в коридорах «Факела» стало твориться что-то неладное: если войти в дом и найти свой кабинет было легко, то выйти из дома сделалось непростой задачей. Коридоры змеились, раздваивались и растраивались, пересекали сами себя на разных уровнях – и то и дело норовили вывести в какую-то исполинскую душевую, предназначенную для помывки не менее чем полка… Гуго однажды проблуждал шесть часов – и, разозленный, приказал всем обзавестись веревочными лестницами, пока не будет устранена проблема. Но проблема устраняться не желала, большинство сотрудников как-то научились ориентироваться в лабиринте, тратя на выход минут десять, и предлагали Гуго пройти ускоренный курс ориентирования, однако шеф безопасности упрямо пользовался веревочной лестницей…
Автомобиль, лакированный и хромированный шестиколесный монстр с какими-то безумными завитушками решеток, бамперов, дверных ручек, ждал под окном.
Рюдель, водитель Гуго, выбрался из машины, чтобы открыть двери пассажирам. Штурмфогель отметил, что Рюдель стал еще грузнее и как будто старше. Там, внизу, он уже четвертый месяц лежал в госпитале СД, не приходя в сознание, и был в двух вздохах от смерти: пролежни проели всю его спину…
– Ты как будто с похмелья, – сказал ему Гуго.
– Прошу прощения, штандартенфюрер, – просипел в ответ Рюдель, – пива вчера холодного выпил, а как голос утратил – шнапсу глотнул…
– «Шнапсу», – передразнил Гуго. – От шнапсу толку мало, разве что в прорубь ухнешь, а голос надо горячим кагором восстанавливать, учи вас…
Рюдель виновато поеживался.
– Куда едем, штандартенфюрер?
– В Цирк.
– В Цирк так в Цирк, отлично…
Мотор взревел, как судовой дизель, машину заколотило. Но когда Рюдель выжал сцепление и монстр тронулся, дрожь и рев пропали, сменившись нежным пофыркиванием. Булыжная мостовая, вся в покатых буграх и впадинах, мягко ложилась под колеса. Привлеченный каким-то движением в зеркале, Штурмфогель оглянулся – но это была только нелепая длинноногая многокрылая птица, из тех, что в штормовые безлунные ночи бьются в окна…
Снаружи здание «Факела» напоминало вагон исполинского бронепоезда: железные листы внахлест, болты, заклепки, бойницы и амбразуры. Стальной масленый блеск.
Машина свернула налево, в сторону рынка, и «бронепоезд» пропал из виду.
Здесь не было ни единой прямой линии: погнутые столбы фонарей, покосившиеся фасады, кривые темные заборы. И эту нелепую кривизну всего и вся лишь подчеркивала торчащая прямо по курсу исполинская глинисто-красная пожарная каланча со шпилем.
Прохожие здесь были редки – район считался небезопасным в любое время суток.
В одном из переулков уже много месяцев стоял темно-серый танк, оплетенный плющом. Башня танка была чудовищной, как и торчащая из нее пушка. Казалось, что танк утонул в земле, пустил корни и дал побеги. Иногда на нем появлялась какая-то надпись на русском. Потом ее смывали дожди. Потом она опять появлялась.
Рюдель вдруг резко дал по тормозам и одновременно надавил на клаксон. Штурмфогель ткнулся лбом в спинку переднем сиденья. Дорогу медленно пересекала большая парусная лодка на деревянных колесах с намалеванными на них грубыми клоунскими рожами. Над бортами кривлялись полуголые раскрашенные мужчины и девицы с длиннющими волосами и в масках птиц и чудовищ.
– Распустили, – прошипел Рюдель. – В Бельзен бы вас… ремешком…
– Ну-ну, – неопределенно отозвался Гуго.
Наверняка он знает, что большинство таких вот эскапад устраивают как раз заключенные, подумал Штурмфогель. Интересно, что делал бы я?..
В его жизни было по крайней мере четыре момента, когда он мог угодить в концлагерь. Но как-то вот пронесло.
Рынок был еще полупустым, лишь арабы в белых рубахах раскладывали по прилавкам свои товары: фрукты, орехи, маленькие оранжевые дыни, горы верблюжьей шерсти и уже готовые пестрые вязаные вещи… Сами верблюды паслись на обширном пустыре за рынком – там, где в прошлом году стоял цыганский табор. Стайки ребятишек играли в салочки.
Началась платановая аллея, высаженная еще при Луи Шестнадцатом; деревья с пепельно-зелеными стволами имели свои имена. На некоторых сами собой проступали лица…
Место или сооружение, которое называлось Цирком, никогда цирком не было и вообще непонятно почему получило такое наименование. Разве что за веселые фокусы, которые прежде здесь творились иногда. Мало кто из горожан знал, как попасть в Цирк, хотя почти все о нем слышали. Просто вот эта незаметная аллея маленького скверика вовсе не кончалась у суровой кирпичной стены с рельсами узкоколейки поверху, а ныряла под стену и там, виляя из стороны в сторону и отбрасывая обманные тупички, приводила в конце концов к обширной, более двухсот метров в диаметре, воронке со спиральным спуском. На дне воронки стояла густая топкая светло-серая грязь, в которой кто-то жил…
С тех пор как «Факел» приобрел это место, туда стало вообще невозможно попасть: проезд под стеной закрыли тяжелыми воротами, а всю территорию обнесли густым проволочным забором. На вышках день и ночь стояли бессменные часовые – в лоснящихся черных накидках и глубоких блестящих стальных шлемах, фаты которых спускались до плеч, а решетчатые забрала прикрывали лица. Коричневатые плети ядовитого плюща обвивали опоры вышек. В тихие безлунные ночи над Цирком что-то призрачно мерцало, и тихий низкий жалобный вой разносился далеко по окрестностям…
Машина притормозила у поворота, кое-как в него вписалась, потом нырнула в крутой спуск… Черные створки ворот медленно разошлись. Кто-то, закутанный в белое покрывало так, что даже глаза с трудом угадывались в складках, наклонился к окну машины, разглядел водителя и пассажиров и махнул рукой: проезжайте.
– Что здесь делается? – спросил Штурмфогель.
– Трудно сказать. – Гуго потер нос. – Мы делим это пространство с «Аненэрбе», а Зиверс – не тот человек, с которым можно поговорить на подобные темы… Руди был гораздо приятнее.
– Удивительно слышать… – усмехнулся Штурмфогель. – А кстати, где он сейчас?
– Гиммлер куда-то спрятал. – И, перехватив недоуменный взгляд Штурмфогеля, поправился: – Нет, совсем не то, что ты подумал. Просто Руди теперь работает соло и отчитывается исключительно перед рейхсфюрером. Я думаю, он неплохо устроился.
Штурмфогель кивнул. Его бывший начальник обладал по крайней мере двумя талантами: легко находить новое место службы и легко (и с треском) терять его.
Буйные заросли расступились, и взору предстал новенький ангар с большой цифрой «9» на воротах.
– Приехали, – сказал Гуго. – Здесь наш оазис. Здесь никогда ничего не случается.
У входа в ангар – маленькой калитки в створке огромных ворот – сидела странная двухголовая и двухвостая собака.
– Это Бефаст, – сказал Гуго. – Он тебя обнюхает, и все. Не дергайся.
– Это будет каждый раз? – спросил Штурмфогель, ежась. Он не любил и побаивался собак.
– Нет, только первые дни…
От самой собаки воняло так, что хотелось заткнуть нос: паленой шерстью и угольным горячим шлаком.
– Как он различает запахи? – прошептал Штурмфогель.
Бефаст обнюхал его сначала одним носом, потом другим. Коротко рыкнул: проходи. Приветливости в его глазах не было.
Внутри ангар напоминал фантазию Эшера: лестницы, переходы, какие-то ящики и корзины на столбах..
– Нам вон туда, – показал Гуго. – А это все – полоса препятствий, ребята тренируются.
Штурмфогель посмотрел, куда указывала рука Гуго. В углу под пологом из маскировочной сети стоял большой канцелярский стол, несколько стульев, бюро, шкаф…
– Там будет твой кабинет. Устраивайся. Сейчас я позову ребят.
Через несколько минут бойцы «Гейера» выстроились перед Штурмфогелем – все в спортсменских трусах и майках, никак не похожие на десантников, а скорее на команду по какому-нибудь экзотическому десятиборью.
– Антон, – представился Хете и подмигнул. – Здесь мы называем друг друга по именам.
– Тогда – Эрвин, – сказал Штурмфогель.
– Нет, – сказал Антон-Хете. – Ты – только Штурмфогель.
– Берта, – протянула руку белокурая красавица.
– Штурмфогель…
– Цезарь, – расплылся в белозубой улыбке огромный загорелый викинг.
– Дора, – приветливо кивнула высокая худощавая девица.
– Эмиль, – коротко стриженный парень с лицом младенца и торсом боксера-профессионала.
– Фридрих, – совершенно ничем не примечательный тип, идеальный филер.
– Гюнтер, – его брат-близнец.
– Хельга.
Бог ты мой, замер на миг Штурмфогель, где же они взяли такую необыкновенную и необычную красавицу… что-то восточное в чертах…
За спиной кто-то хихикнул. Штурмфогель шагнул к следующему.
– Йон. – сухой и жилистый, похож на богомола – прекрасный бегун и боец.
– Курт, – маленький, Штурмфогелю чуть выше плеча, но очень аккуратно и крепко сложенный парень с хитрыми внимательными глазами.
– На сегодняшний день это все, – подвел итог Антон. – Если ты считаешь, что нужны еще люди…
– Пока у меня нет никаких представлений об этом, – сказал Штурмфогель.
– Хорошо, – вступил в разговор молчавший до сих пор Гуго. – А теперь – некоторые особенности. Ты, – он ткнул Штурмфогеля пальцем в грудь, – не имеешь права отдавать приказы кому-либо из бойцов отряда, а только и исключительно Антону. Он решает, кого и куда послать, каким способом и какими силами выполнить задачу – и так далее. Для тебя «Гейер» – своего рода «шкатулка сюрпризов». Ты загадываешь желание, нажимаешь на кнопку, крышка распахивается, и ты получаешь свой приз – но как и каким образом приз попадает в шкатулку, тебя занимать не должно. Это приказ, Штурмфогель. Ты меня понял?
– Не дурак, – сказал Штурмфогель.
Рим, 10 февраля 1945. 11 часов
Генерал Донован, начальник Управления стратегических исследований США, развалился в кресле, забросив ноги на журнальный столик, и курил свои бесконечные «Морли» – сигареты, приятные для курильщика, но никак не для окружающих. Волков, он же Дрозд (взял себе эту птичью кличку в память о Косте Дроздове и давних испанских делах), сидел на мраморных перилах балкона. Под балконом неумело лязгал ножницами садовник с челюстью и выправкой морского пехотинца.
– Вы и так знаете больше, чем следует, Дрозд, – сказал генерал и выпустил в его сторону струйку дыма. – Все, что вам действительно нужно, – это разыскать этих людей и убить их. Я хочу видеть их мертвыми. Какая еще, к дьяволу, дополнительная информация?
– Желательно – вся, – ухмыльнулся Волков. – Чтобы скроить приемлемую легенду, мне нужно много лоскутков… Агентура, которую я буду задействовать, пролежала на холоде четыре-пять лет. Все они не наемные убийцы, а идейные борцы. При этом они профессионалы и легко поймут, что вы попытаетесь накормить их пшеном.
– Неужели вы действительно не можете обойтись нашими коммандос?
– Только в качестве упаковки – как договаривались… Нет, генерал, для этого дела мне понадобятся не бойскауты, а старые матерые браконьеры. Охотники на слонов…
– Если они идейные борцы, то могут просто не согласиться на это задание.
– Вот это уже – моя забота.
– Хорошо, я объясню… А вы пока думайте над тем, как бы свалить вину за убийства на немцев.
– На официальных немцев? На правительство, на гестапо? Или на «Факел»?
– Кто про него слышал, про этот «Факел»… Пусть будет гестапо. Кстати, что там нового сообщает этот ваш информатор?
– Не так часто, генерал. Завтра или послезавтра. Я не хочу подвергать его излишнему риску.
Берлин, 10 февраля 1945. 13 часов
Пришли первые известия из Женевы. Связная Эйба Коэна жила на окраине города в крошечной, на четыре номера, гостинице и значилась торговым представителем маленькой французской экспортно-импортной компании. Звали ее Ультима Морелли.
Штурмфогель уже выучил наизусть ее тоненькое досье и заканчивал второе, на Эйба Коэна. Судя по всему, Коэн был отчаянно смелый, но чересчур горячий парень, в котором стремление выполнить задание несколько перевешивало осмотрительность. Дважды его группа забиралась слишком далеко и выбиралась потом к своим с огромными потерями. Но что интересно: в сентябре сорок второго они почти достигли цели…
Гитлер тогда бушевал. Увидеть убийц в трех шагах от себя – причем там, где абсолютную безопасность ему гарантировали буквально с пеной у рта… Покатились головы – пока еще, в отличие от минувшего июля, в переносном смысле. Главное, что было тогда сделано сгоряча и испорчено навсегда, – тотальная реорганизация «Аненэрбе» с лишением прав на собственную разведывательную и охранную деятельность. На смену завиральному, несдержанному, полному дурацких идей, эксцентричному, эгоистичному, терпимому к любой дичи и ереси, гиперактивному, ничего не понимающему в людях и политике Рудольфу фон Зеботтендорфу пришел застегнутый на все пуговицы фанатик Зиверс. Через полгода «Аненэрбе» подверглось тотальной чистке, и Штурмфогель возблагодарил Бога, которого нет, что послушался совета старого приятеля Вернера фон Белова и перебрался в «Факел», под надежное крыло Кальтенбруннера…
Он снова вернулся к первой странице.
Так вот ты какой, Эйб Коэн…
Фотография была сделана издалека, черты лица смазались. Выглядит старше своих лет, подумал Штурмфогель, наверное, из-за усов. Хорошее лицо, гордый поворот головы. Жаль, что таких людей нам назначают во враги…
Почему у меня чувство, что я тебя где-то видел? Что же тебя гонит на такие отчаянные предприятия, а? Ущемленная гордость, кровная месть – или просто жажда приключений? Нет этого в досье… самого главного – нет.
Попробуем разузнать…
Он потянулся к телефону, и тот, словно того и ждал, разразился радостным звонком.
Это был Антон.
– Слушай внимательно, – сказал он. – Мы ее видим. Бар «У доброго дяди», помнишь такой? Над самым озером? Она сидит на веранде и смотрит на лодки. Уже полчаса смотрит на лодки. Наверное, кого-то ждет.
– Вас она не заметит?
– Нет. Там Гюнтер. Его никто не замечает. Анекдот про него есть: «Доктор, у меня редкая болезнь: меня все игнорируют. – Следующий…» Понял, да?
– Ты мне анекдоты рассказывать будешь?
– Да нет. Просто ребята из гестапо спрашивают: может, выкрасть ее? Проще простого…
– Внизу?
– Ну да. Они внизу, мы здесь…
– И что мы с ней будем делать? Снова насаживать на крючок? Антон, не будь идиотом, она нужна нам живой приманкой, а не фаршем.
– Она наверняка много знает…
– Не исключаю. Но я не уверен, что она знает то, что нам нужно. Ты еще не забыл, что мы ищем?
– Так что, просто наблюдать?
– Длинное ухо уже отрастили?
– В процессе. Еще час-полтора.
– Тогда ждем. Я думаю, осталось недолго.
Штурмфогель сердито ткнул рычаг и тут же, чтобы не зазвонил опять, набрал номер коммутатора и потом – кабинета.
– Карл? Извини, что я вынужден просить тебя сделать «не знаю что», я знаю, как ты этого не любишь, но другого не остается. Слушай: я хочу, чтобы кто-нибудь из твоих ребят покопался в дрезденских архивах на предмет какой-то зацепки на этого Коэна. Там он, разумеется, Кохан. Я знаю, что в детстве… Есть же у тебя всякие умные мальчики с верхним чутьем. Не знаю. Странности, родственники, болезни… все, что угодно. Дом, где жил. Пойми, я не ставлю конкретной задачи, мне нужна любая информация… Ну, вот. Да, оно самое. Такое дерьмо, да. Ты уж извини…
Он положил трубку. Телефон тут же зазвонил вновь. Теперь это оказался Ганс-Петер.
– Эрвин, – сказал он, – я тут выбираю яхту, а поскольку ты командуешь операцией, то решил посоветоваться: что нам важнее – скорость или вместимость?..
– Скорость, – сказал Штурмфогель и повторил про себя: скорость. Скорость. Не допускать пауз. Не тормозить на виражах… – Да, Ганс-Петер, вот еще что: мне нужны аэрофотоснимки Ираклиона. Как можно более свежие и подробные…
Он опять уставился на досье и вдруг ощутил желание раскинуть пасьянс – а потом поступить так, как подсказывают карты.
Иногда это к чему-нибудь приводило.
Берлин, 10 февраля 1945. 17 часов 40 минут
Антон привез Хельгу, уже погруженную в транс, и с помощью Штурмфогеля устроил ее в удобном кресле. Транс был регулируемый, неполный, человек в таком состоянии при необходимости вполне мог себя обслуживать и даже общаться с другими – на простом бытовом уровне. Просто это отнимало лишние силы и снижало чувствительность.
– Мы решили, что так будет надежнее, – сказал он. – Не верю я в здешние телефоны.
– Как там, на месте? – спросил Штурмфогель.
– Курорт, – усмехнулся Антон. – Купаемся, играем в мяч. На лыжах еще не катались, но приглашения уже получили.
– Купаетесь? – не поверил Штурмфогель.
– Вода же теплая, – сказал Антон. – Вулкан…
– Ах да.
В отличие от того Женевского озера, что стыло внизу, это подогревалось небольшим живописным прибрежным вулканом. В результате вода припахивала серой и имела целебные свойства.
– Ну, вот, – сказала вдруг Хельга грудным незнакомым голосом. – С прибытием, мой Рекс!
– Хватит, хватит… – сказала она же, но голос теперь принадлежал мужчине. – Или мы будем разыгрывать влюбленную пару и по эту сторону двери?
– Почему бы нет?
– Ты знаешь почему. Нет-нет, я…
– Прости. Если ты думаешь, что все это время я мечтала только о том, чтобы ты меня трахнул, то это не так. Но для пользы дела иногда нужно уметь расслабиться. Лучшего способа человечество еще не придумало…
– Я ведь о другом…
– Другой не здесь…
– Все равно. Я не смогу смотреть ему в глаза… да о чем речь! Спать с женщиной своего брата – это почти то же самое, что спать с сестрой. Я знаю, я глуп, я старомоден, но я так не могу… Без обид, сестра?..
– Без. Братец Рекс…
Сколько яда в голосе, хоть выжимай и разливай по склянкам, подумал Штурмфогель.
– Что-то открывают.., бумага шуршит… – сказала Хельга уже от себя.
Пауза.
– Веревку не выбрасывай, пригодится, – мужской голос.
– Связывать кого-нибудь? – с надеждой – женский.
Долгая пауза.
– Вот тебе список…
– Ничего себе. Понадобится чертова прорва денег…
– Вот это пусть тебя не заботит. Смотри…
– Оуу!
Пауза.
– На все приобретения тебе дается неделя. Успеешь?
– Так… сейчас. Это просто, это тоже просто… Вот по этим двум пунктам могут возникнуть сложности, но, если я правильно понимаю, это второстепенные вещи…
– Здесь нет второстепенных вещей! Я хочу, чтобы ты это поняла: второстепенных вещей в нашем деле не бывает! Каждая мелочь имеет одну цену: жизнь и смерть. В том числе и твою жизнь…
– Да, мой Рекс, мой повелитель. Кстати, тебе не кажется, что из наших имен сам собой возникает очень серьезный довод? Может быть, это судьба?
– Прекрати, Ультима.
– Замолкаю, замолкаю. Любое твое желание – закон для меня…
– Тогда свари кофе.
Пауза.
– Вздыхает, – сказала Хельга. – Что-то бормочет… не могу разобрать слов…
– Тебе с сахаром или без?
– Пол-ложечки…
Пауза.
– Спасибо. О-о… Эти чертовы американцы совсем не умеют делать кофе. Они его варят в большом котле и потом подогревают, ты можешь представить себе больших варваров? Да, Ультима, и еще… прости, что наорал на тебя. Очень трудное время. Брат и прислал-то меня сюда, чтобы я немного отдохнул…
– Он сообщил мне, что ты… Что ты на грани срыва. И просил помочь тебе расслабиться. Чтобы я отнеслась к тебе, как к нему самому… Но, если тебе это поперек души, мы подцепим для тебя кого-нибудь еще, о'кей?
– Только не проституток. В них есть что-то от доильных автоматов… б-рр.
– Ради Бога. Тут прорва скучающих офицерских жен, туристок с душевными ранами, начинающих актрис…
– У тебя есть знакомства в этой среде?
– Ну разумеется! Хочешь доверить мне выбор?
– Обсудим это позже… Знаешь, я хочу искупаться в озере. Проводи меня.
– Да, мой Рекс. Кстати, ты можешь переодеться здесь и спуститься к озеру в халате. Многие так делают.
– Хорошо.
Пауза.
– Эй, и возьми чего-нибудь выпить!
– Я возьму бренди.
Пауза.
– Хлопнула дверь, – сказала Хельга.
Ну, что же, подумал Штурмфогель, начало положено…
– Лично я взял бы этих сладеньких сегодня ночью, – сказал Антон. – Яхта рядом, погрузим – и привет.
– А потом?
– Допросим. Будем все знать.
– Хм. Во-первых, есть процент-другой вероятности, что парень не расколется на допросах – или что он владеет техникой самоликвидации… Для нас это равнозначно полному провалу. И даже в самом лучшем случае – он расскажет все, что знает, – мы лишаем себя всех возможностей продолжать игру… И потом, мы обрубим единственную нить, ведущую… ну, ты знаешь, к кому. А шеф сказал так: если придется выбирать между коммандос в руках и крысой в небе – выбирать крысу. Все ясно?
– Предельно. Наблюдать, ждать…
– Именно так.
– Черт.
– Аналогично. Но ты же знаешь: в нашем деле сколько ждешь, столько потом живешь в раю.
Полог маскировочного шатра отодвинулся, и появились Гуго и Кляйнштиммель.
– Как дела, Эрвин? – спросил Кляйнштиммель с усмешкой. – Ты их еще не всех выловил?
– Клев ожидается послезавтра, – сказал Штурмфогель.
– Ну-ну. Только не затупи крючок… – Он покосился на Хельгу. – Очень кстати образовалась вставка в основную операцию. Мы нашли Полхвоста.
– И где он был?
– Можешь себе представить – в концлагере. Провинциальное гестапо постаралось. Спасибо папе Мюллеру – выяснил…
Михаэль Эрб, носящий странную кличку Полхвоста, – семнадцатилетний подросток-инвалид (одна нога короче другой, порок сердца и еще куча болезней) со скверным характером и длинным языком, в который раз уже (третий или четвертый?) попадающий в гестапо, обладал не то чтобы совсем уникальной, но очень редкой и ценной особенностью: он мог сверху проникать в других людей внизу и смотреть на мир их глазами. Только смотреть; слышать не умел. И человек, в которого вселялся Полхвоста, должен был быть малоподвижен. Это накладывало существенные ограничения на использование такого ценного сотрудника. Но Полхвоста прогрессировал: он мог уже сам некоторое время удерживать человека в относительной неподвижности; кроме того, он неплохо читал по губам…
– Понятно, – сказал. Штурмфогель. – Подсмотреть, не работает ли мой агент под контролем? Да, это оперативнее, чем гонять кого-нибудь на вражескую территорию…
– Когда он должен выйти на связь?
– Завтра он будет ждать инструкции от меня. Просто по радио. Я назначу ему сеанс связи на послезавтра. Пусть Полхвоста как следует поест…
Он метет за троих. В лагерях кормят так себе.
Рим, 10 февраля 1945. 23 часа
Сколько Волков ни бродил по Риму – и при Муссолини, и при американцах, – он никак не мог составить собственное представление об этом городе. Рим ускользал от него, отгораживаясь фасадами: лживыми, как и повсюду. Но в Москве, в Лондоне, в Вашингтоне, в Берлине он легко проникал за фасады, добираясь до души, до сути; здесь почему-то не удавалось.
Это при том, что Рим, как никакой другой город, отражал в себе Асгард, Амаравати, Хайлэнд, Хохланд, Рай, Хэвен – жалкие условные обозначения, не несущие в себе ничего, тем более – имени… Нет, имя у единого верхнего города, конечно же, было: Салем. Но им не пользовались уже давно, может быть, с тех пор, как внизу одно за другим стали появляться высокомерные убогие селения, ложные Салемы, осквернившие собой это сакральное сочетание звуков.
И потому говорили: Верх. Или: Хохланд. Или: Амаравати…
Или – Рай.
Смешно, подумал Волков. Знали бы вы…
Джино ждал его на Испанской лестнице – на двадцатой ступеньке сверху.
– Не поможете ли вы раскурить мне эту проклятую верблюжью сигарету? – обратился к нему Волков.
– Вас не смутит, что зажигалка немецкая? – Голос Джино звучал насмешливо и очень спокойно.
– Попробуем скрестить немца с верблюдицей и посмотрим, что получится…
Волков погрузил кончик сигареты в желтый огонек.
– А теперь угости и меня, – сказал Джино.
– Держи всю пачку, – сказал Волков. – Ты же знаешь, я почти не курю.
– За войну твои привычки могли измениться…
– Некоторые. Эта осталась. Как ты? В форме?
– Вполне.
– Наверху бываешь?
– Живу.
– Кем?
Джино хмыкнул. Сунул в зубы сигарету, закурил, жадно затянулся.
– Я там жиголо. В большом дансинге на побережье.
– Серьезно? Никогда не думал, что ты сумеешь научиться танцевать. Чувство ритма…
Оба негромко хохотнули. Это была старая, смешная и довольно сальная история.
– Научился… жить захочешь, и не такому научишься. А ты хочешь мне что-то предложить?
– Да.
– Можешь сказать?
– В общих чертах. Убрать группу немцев. Из ближайшего окружения Гиммлера.
– Большая группа?
– От десяти до сорока голов.
– Можно попробовать. А кто они?
– Я же говорю: ближайшее окружение Гиммлера.
– Это я понял. Кто они?
– Штаб переговорщиков. Во главе с Зеботтендорфом.
– Каких еще переговорщиков?
– Гиммлер ведет переговоры одновременно со Сталиным и с Рузвельтом – при этом одновременно наверху и внизу. Внешняя цель переговоров – сохранение нижней Германии и германского влияния на Верх. Скрытая цель – воцарение Гиммлера ценой выдачи Гитлера. Истинная цель – устроить наверху встречу Гиммлера, Сталина и Рузвельта с дальнейшим уничтожением всех троих…
– Как интересно… И кто же стоит за всем этим?
– Гитлер, конечно.
– А Зеботтендорф – это кто?
– Общество Туле, если помнишь. Ближайший друг Гесса. Некоторое время был директором «Аненэрбе». Очень опасен… Теперь тонкость. Заметая следы, мы должны будем сделать вид, что грохнули немцев по ошибке или за компанию, а на самом деле целью нашей была американская делегация. То есть бить придется во время их встречи.
– То есть и американцев тоже? Их-то за что?
– Для маскировки. Важных персон там не будет, только пешки.
– Где будут идти переговоры?
– Пока еще не знаю. Но мои люди установят это вовремя…
– Хотя бы сектор.
– Я думаю, это будет лес Броселианда.
– Лучшее место для таких переговоров… – Джино был саркастичен.
– Вот именно. Сколько у тебя людей? И что за люди?
– Четыре пятерки. Все – бывшие партизаны, диверсанты. Ребята что надо.
– Хорошо. Дня через три устроишь мне встречу наверху с капитанами пятерок. Я тебе сообщу, когда и где точно. Значит, говоришь, дансинг… Ну, ты молодец.
Джино промолчал. В одну затяжку высосал сигарету и тут же поджег новую.
