Праздник завершался.

Часть гостей, в основном люди пожилые, устроились ночевать в замке и пристройках. Их благородные наследники продолжали кутить вовсю, благо еды на столах оставалось более чем достаточно, винная река не иссякала да и ночь являлась самым чудесным временем суток для легких заигрываний, душевных разговоров и составлений планов на будущее.

Слегка выбившаяся из сил Беренгария подсела к Элеоноре поделиться впечатлениями о гостеприимстве короля Танкреда, а Казаков наконец-то получил возможность нормально поесть. Торжественные церемонии благополучно остались в прошлом, а посему новый оруженосец сэра Мишеля безо всякого смущения прихватил с королевского стола копченого цыпленка, немного зелени и тушеных овощей, после чего уселся на специально поставленные за креслами венценосцев невысокие сиденьица и заработал челюстями, отправляя обглоданные косточки в кошачью клетку. Удивительная египетская скотинка, перешедшая в собственность наваррской принцессы, принимала подношения с благосклонностью и величием особы, приближенной к трону.

— За хвост бы тебя потягать, чтоб не воображала, — сквозь набитый рот обратился Казаков к кошке, но та лишь лениво зевнула и, задрав ногу, принялась вылизывать розовый зад.

Крайне недовольный разговором с матерью, Ричард Львиное Сердце отрешенно фланировал по залу, небрежно кивая пытавшимся завести с ним разговор девицам, на лицах которых мелькало крайне озадаченное выражение. Все видели, что невеста короля полный вечер отдавала предпочтение не известному никому мессиру, выглядевшему по сравнению с Ричардом совершеннейшим заморышем. Ростом не особо вышел, худощав, лицом походит на сарацина. Что особенного нашла в этом наваррце принцесса?

Уже вовсю разгуливали пущенные неизвестно кем слухи. Будто бы верный спутник Беренгарии — ее сводный брат, незаконный сын короля Санчо или, еще чище, вдохновенный влюбленный, который завтра вызовет Ричарда на поединок ради обладания сердцем благородной девицы… Впрочем, подобные сентенции более относились не к реальной жизни, а к сюжетам «Песни о Роланде», но как же занятно было наблюдать столь бросающуюся в глаза привязанность госпожи Беренгарии к таинственному молодому человеку, даже имени которого никто не знал!

— По-моему, наш приятель влип, — сообщил Гунтер сэру Мишелю, выслушав очередную невероятную историю о наваррке и ее паладине. — Тебе не кажется, что все слишком показушно? Меньше чем за сутки Беренгария ну никак не могла в него влюбиться! Не в королевских это правилах. Да и влюбляться-то, честно говоря, не во что. Ричард куда привлекательнее.

— Ммм… — глубоко и очень нетрезво кивнул рыцарь. — Не беспокойся. Элеонора знала, что делала. Не забивай себе голову всякой ерундой.

— Ерундой? — ахнул Гунтер. — И ты вот это называешь ерундой?

Изрядно опьяневший норманн не видел, как Беренгария, шествуя рядом с мессиром оруженосцем, приблизилась к большому, но тесному кольцу дворян, следивших за песенным состязанием. Собственно, оно заканчивалось несомненной победой Бертрана де Борна — он сумел вспомнить наибольшее количество баллад и исполнял их весьма прочувствованно, в то время как шевалье де Монброн более упирал на свой красивый голос и аффектацию.

Перед принцессой расступились, Бертран поклонился Беренгарии, низко опустив лицо, дабы скрыть ухмылку самого гадкого вида, а Робер де Монброн припал к ногам принцессы и поцеловал краешек ее платья.

— Позвольте мне поучаствовать, — громко сказала Беренгария, иронично поглядывая на мессира де Борна. — Даже в отдаленной Наварре девиц учат играть на виоле. Правда, я сама отнюдь не сочиняю лэ, но помню многие чудесные песни…

— Ваше королевское высочество доставит всем собравшимся райское наслаждение своим отточенным умением, — пропел Бертран де Борн. Галантные слова из него вылетали, как болты из арбалета. Где-то справа маячил огорченный Ричард, заинтересовавшийся речами будущей жены, способной принести ему сто пятьдесят тысяч безантов приданого. Самое время поухаживать после эдаких-то новостей!

Кто-то из молодых приволок тяжелый дубовый стульчик с бархатной подушечкой, Беренгария приняла виолу из рук блистательного де Борна, пробежалась пальчиками по светлым полупрозрачным струнам и вдохновенно обвела взглядом поклонников божественного искусства.

— Это лэ сочинила сорок лет назад светлейшая королева Элеонора Аквитанская, — начала Беренгария. Принцесса говорила чистейшую правду — королева-мать во времена ветреной молодости частенько писала неплохие стихи, единственно, ее песни не получили широкой известности. Истинный дар менестреля признавался только за мужчинами. — Я слышала, будто мадам Элеонора посвятила свою канцону нескольким близким ей людям, среди которых, как гласит легенда, имелся даже сарацин, султан Конийского княжества.

Толпа, окружившая Беренгарию, замерла в предвкушении. Истории о похождениях английской королевы в молодые годы давно отошли в разряд романтических преданий, которые хорошо рассказывать впечатлительным девушкам в зимние вечера.

Сама легендарная личность по-прежнему восседала за столом и хитровато улыбалась.

Беренгария, вполне умело сыграв на виоле вступление, начала петь глубоким, мелодичным голосом:

Сладко шокированное общество затаило дыхание. Лэ оказалось не то чтобы слишком вольным, но притягательно несдержанным. К тому же Беренгария во время исполнения постоянно смотрела на одного-единственного человека — того самого смуглого оруженосца, с раннего вечера неотступно следовавшего за принцессой.

Казаков понимал одно слово из десяти, ибо в песне использовались и норманно-французские, и аквитанские фразы, однако заметил, что на него начали поглядывать не без интереса. Особенно старались сопровождавшие кавалеров расфуфыренные красотки.

«Да в чем дело-то? — сдвинул брови оруженосец. — Песенка явно про любовь, и такое впечатление, что обращена в мой адрес. Беренгария совсем свихнулась или я каких-то местных традиций не знаю? Вон же Ричард стоит! Мрачный, что туча грозовая».

Ричард постепенно начинал ревновать. Будучи человеком крайне импульсивным, он решил как можно быстрее поговорить с Беренгарией — извиниться за безобразную сцену, разыгравшуюся прошлым утром в гавани. Наверное, принцесса вбила себе в голову, что будущий муж заранее терпеть ее не может, и осталась верна своему прежнему избраннику — у любой незамужней девицы непременно обнаружится пламенный воздыхатель. Либо же наваррка намеренно изводит Ричарда невниманием и любезностью к какому-то деревенщине, не умеющему даже правильно носить перевязь! Король на протяжении песни то краснел, то зеленел и подумал, что с мессиром в одежде наваррского двора следует выяснить отношения. Причем немедленно!

Беренгария старалась. Ее голос становился все более проникновенным, черные глаза буквально пожирали Казакова, а осанка, для человека, знакомого с языком жестов, выражала доселе тайные, но вдруг вырвавшиеся на свободу чувства. Бертран де Борн откровенно посмеивался.

Судя по всему, Беренгария могла праздновать заслуженный триумф — ее единственного выступления хватило, чтобы завладеть симпатией всех присутствующих.

К тому же начал действовать непреложный закон куртуазии: в любом состязании всегда отдается предпочтение даме, сколь ни были бы достойны и талантливы ее соперники. Последний аккорд заглушили обычные восторженные возгласы.

Король Ричард не выдержал. Во-первых, молодой нахал, которому наваррская принцесса посвятила лэ, поклонился ей с невероятно спесивым видом, истолковывавшимся как проявление благосклонности или же пресыщенности. Во-вторых, Беренгария ответила этому безродному оруженосцу глубоким реверансом, мгновенно замеченным всеми дворянами.

Ричард шагнул вперед, не раздумывая. Повод для ссоры лежал на поверхности, оставалось лишь облачить его в надлежащие для рыцаря одежды. А завтра утром мессир оруженосец будет валяться на земле с пробитым острием копья горлом! Свою королевскую и мужскую честь Ричард был готов отстаивать до последнего.

— Восхитительно! Я так счастлива! Я не слышала эту песню долгие годы!

Ричард едва не наткнулся на вышедшую в середину круга матушку. Элеонора незаметно подошла к слушателям и теперь всем своим видом выражала искреннюю радость. Однако король заметил, как мать бросила на него убийственный взгляд, заставивший Ричарда остановиться на полушаге.

— Беренгария, дочь моя, весьма непростительно, что вы доселе скрывали свой талант! — причитала Элеонора, одновременно перекрывая дорогу сыну к наконец-то заметившему неладное оруженосцу. — Господа, мессиры, дамы, так кому же достанется золотой обруч короля Танкреда, предназначенный победителю?

Бертран де Борн, совсем недавно пребывавший в непреложной уверенности, что кольцо из драгоценного металла, призванное схватывать волосы, достанется именно ему, недовольно наморщил нос, но подыграл королеве-матери. У него и так хватало всевозможных призов, полученных во Франции, Аквитании и прочих странах, где ему доводилось обходить любых соперников. Менестрель быстро забрал из рук присутствовавшего здесь же представителя короля Танкреда (таковым оказался, между прочим, Гильом де Алькамо) поблескивающий глубокой желтизной обруч с единственным синим камешком и, опустившись на правое колено, преподнес его Беренгарии.

— Моей будущей королеве! — масленно улыбнулся фаворит Ричарда. — Вы разбили нас столь же безжалостно и стремительно, как ваш будущий супруг разобьет полчища сарацин.

Беренгария молча забрала украшение и возложила поверх смолянисто-черных, гладко причесанных локонов, укрытых накидкой.

— Я так рада! — повторялась Элеонора. — Беренгария, милая, и вы, мессир Серж… Скоро рассвет, надо обязательно отдохнуть. Ваше высочество, вы останетесь в моих покоях. Король Танкред был невероятно любезен, предоставив нам свои опочивальню и гостиную залу. Господа, как ни жаль, мы вас покидаем. Мессир де Борн, не огорчайтесь, с таким покровителем все прочие награды мира впредь будут вашими.

Сказав напоследок гадость менестрелю, Элеонора Аквитанская ушла. Ричард проводил мать, невесту и нежданного соперника взглядом, в котором тонко смешались презрение и опасение за будущее.

Гунтер, наблюдавший всю сцену от начала до конца, только головой покачал. По его мнению, всем троим — ему самому, рыцарю и попавшему в силки королевского двора Казакову — грозили нешуточные неприятности.

Перед самым рассветом, когда солнце еще оставалось за холмами Калабрии, отделенной от Сицилии проливом шириной чуть поменьше лиги, король Ричард Львиное Сердце оставил свиту в разбитом за вчерашний день лагере — сотни шатров и палаток высадившихся на остров английских и аквитанских крестоносцев встали за северной стеной Мессины — и поехал на берег моря. Разумеется, короля сопровождал неизменный Бертран де Борн.

Их величество спрыгнули с седла и, отпустив коня гулять, отправились на камни, любоваться приливом и восходом светила. Усевшись на торчащем из пенистых волн огромном гладком валуне, король мурлыкал под нос грустную песенку и швырял в воду подобранную гальку. Бертран, видя, что покровитель пребывает в дурном настроении, молчал, изредка пощипывая струны своего любимого инструмента. Менестрелю хотелось спать, однако бросить короля в одиночестве де Борн не решился. Он понимал, что Ричард недаром оставил шумный даже ночью лагерь: повелитель Англии хотел отдохнуть от всех.

— Завтра турнир, — тихо напомнил Бертран затосковавшему Ричарду. — Ты сможешь развлечься. Кстати, я слышал, как Танкред хвалился перед герцогом Бургундским, что выбьет его из седла при первой же атаке. Они едва не поссорились…

— Не завтра, а уже сегодня, — хмуро поправил менестреля король. — Надо бы отдохнуть после такой сумасшедшей ночи. Но не думаю, что получится заснуть.

— Мой король расстраивается из-за Беренгарии? — осторожно уточнил де Борн. — По-моему, ты сам виноват. Невесте нужно уделять больше внимания и почтения. Не удивляюсь, что после твоей… э-э… невежливости наваррка рассердилась.

— Пускай сердится сколько угодно, — поморщился Ричард. — Матушка все равно нас поженит. Как это не ко времени! В Палестине Беренгария станет обузой… В отличие от королевы-матери, которая в молодости управлялась с копьем и училась конному бою — ну, ты помнишь эту историю, еще при Людовике Французском? — наваррка только лишь благородная девица и ничего более. Прясть, вышивать, сплетничать… Я уж не говорю о ее нескромности.

— Побольше внимания, — повторил Бертран. — Женщинам это нравится…

— Я, между прочим, пригласил ее танцевать! — возмущенно повысил голос Ричард. — Кошку подарил! Знаешь, во сколько безантов мне обошлось это мерзкое животное? Что ей еще нужно?

— Иисусе! — не выдержал менестрель. — Да было достаточно объявить на весь зал, что сейчас ты споешь балладу, посвященную невесте! Беренгария пришла бы в неописуемый восторг и простила тебе все!

— Что ж ты раньше не посоветовал? — Король недовольно посмотрел на Бертрана. Тот состроил невинную физиономию. — Или слишком увлекся, потчуя слащавых красавиц романтическими лэ? Купался в волнах дамского восторга?

— Мне можно, я трубадур, — усмехнулся де Борн. — А ты, часом, не грешишь ли ревностью?

— Глупец, — совсем мрачно проворчал Ричард. — Как я только тебя терплю? Ладно, оставим. С Беренгарией еще полбеды, хотя до ее пламенного воздыхателя я еще доберусь… Посмотрим, столь ли он ретив на ристалище, как и в делах амурных! Совсем плохо другое. Я разговаривал с ее величеством королевой.

— Чем же закончилась душевная беседа матушки с возлюбленным детищем? — ядовито поинтересовался менестрель и, быстро расстелив плащ, улегся на живот, подперев кулаками подбородок. — Надо полагать, рассуждали о политике? По-моему, твоя мать ничем более не интересуется. Ну, еще твоей женитьбой, так это тоже политика.

— Лоншана удавили, — сообщил приятелю король. — В Англии. Подлец Годфри постарался.

— Аминь. — Бертран пожал плечами. — И что? Ты же знаешь, я в интрижных тонкостях не разбираюсь. Вот поэзия… Рассказывай.

— Не разбирается он! — яростно прошептал Ричард и запустил камешком в нахальную чайку, подлетевшую слишком близко к берегу. — Кто с родственниками воюет уже десять лет? Сколько раз твои братья отбирали у тебя фамильный замок?

— Дань семейной традиции, — равнодушно ответил трубадур. — Я ведь всегда возвращал замок обратно. Правда, стоит мне уехать, опять является проклятущая родня и история начинается сызнова. Приструнил бы ты их, что ли, своей королевской волей?.. Так мы вроде говорили про Элеонору и твоего карлика.

Господин де Лоншан, которого де Борн видел всего один раз в жизни, произвел на менестреля отталкивающее впечатление. Покойный канцлер росточком едва достигал уровня груди Ричарда, имел огромную лысую голову и кривые ноги. Вдобавок всегда горбился и потому казался выходцем из жутких ирландских легенд о жителях Полых Холмов — настоящий зловредный боуги.

— Годфри явился в Лондон, завоевал доверие моего младшего братца Джона, и тот, тварь такая, поднял баронов и горожан к бунту, — хмуро проговорил Ричард. — Канцлера вздернули. Денег в казне якобы не нашли, чему я совершенно не верю. Лоншан постоянно присылал мне по пятьдесят тысяч фунтов в месяц. Доходили слухи, будто бы воровал еще больше, но я сомневаюсь — Лоншан отъявленный трус и не посмел бы обкрадывать короля. Он ведь был обязан мне всем состоянием и должностью!

— Отъявленные трусы как раз воруют больше всех, — наставительно отозвался Бертран де Борн. — Правильно сомневаешься. Зная хитрюгу Джона, могу сказать, что, наверное, твой брат и присвоил все золото канцлера. На пару с Годфри. Так что же дальше? Придется задержать отплытие в Святую землю?

— Никогда! — рявкнул король. Сидевшие на камнях чайки в ужасе поднялись на крыло. — Я достану деньги где угодно! Дам лены в Англии тамплиерам, пусть подавятся! Продам Шотландию, наконец!

— Кто ее купит, эту Шотландию… — буркнул менестрель и с ледяной вежливостью в голосе попросил: — Перестаньте орать, сир, у меня в голове звенит. Между прочим, ваша драгоценная Шотландия давно продана самим шотландцам. Приснопамятным малышом-канцлером. Забыл? Твой папенька очень бы огорчился — воевал, старался, привел короля скоттов к присяге… А мэтр де Лоншан широким жестом предоставил горским варварам независимость, и всего за двести тысяч фунтов. Если не ошибаюсь, тебе этого хватило на полтора месяца.

— Хоть ты-то мне не указывай, что и как делать! — искренне рассердился Ричард.

— Молчу, молчу. — Де Борн с показным испугом перекатился на бок и умоляющим жестом протянул к Ричарду ладонь. — Не имею права оспаривать решения помазанника Божьего. Могу лишь порекомендовать завоевать Шотландию снова, а потом еще раз подарить им свободу от вассальной клятвы. За сумму, гораздо большую.

Ричард сдвинул брови и вспушил пальцами густую светлую шевелюру:

— А что, неплохая мысль. Вернемся из Палестины…

— Я же шучу! Да и с Палестиной как-то грустно получается. Что, у тебя совсем не осталось золота?

— Несколько тысяч безантов, — уныло проговорил король. — А людей нужно кормить, платить рыцарям, отдавать долги. Скоро заявятся ломбардцы и тамплиеры с заемными письмами и начнут сосать кровь. Я бы облегчил положение при помощи приданого Беренгарии, но на деньги Наварры наложила руку матушка, с ней особо не поспоришь. «Все для Англии, все для государства! Посмотрите на Филиппа-Августа! Будьте благоразумнее, сын мой!» Надоело!! Почему Лоншан мог доставать средства и доставал их всегда, а Годфри не может? Казна пополнится, как только мы возьмем несколько городов в Палестине и отправим добычу в Англию! Если повезет, я надумал после взятия Иерусалима повести армию в Египет — в Александрии, Газе и Каире спрятаны сказочные богатства!..

— Воображаю себе картину после похода в Египет, — сладенько выговорил де Борн. — К пристаням Дувра подходят корабли, доверху груженные кошками, взятыми у александрийского эмира в качестве военной добычи… Только, сир, позволю себе напомнить, что в Англии животных никто не купит. Из-за полнейшей нищеты. Какой Египет, мой король? Очнитесь и протрезвейте! Нам бы с Сицилии отплыть! Ричард, поднимись ото сна и придумай, где взять денег! Понятно, что тамплиеры, ломбардцы, Филипп-Август, Папа или Танкред в качестве кредиторов отпадают. Тебе никто не выделит и фартинга. Если сумеешь разжалобить матушку, может быть, Элеонора и найдет немножко золота. Отправлять послов к императору Фридриху? Он сам в тратах, да теперь Барбароссу и не догонишь — армия германца вышла из Нюрнберга еще летом, значит, сейчас Фридрих марширует через Венфию.

— Византийцы, — вяло предположил король. — Базилевс Андроник богат и вроде бы союзник… Нет, не даст. К тому же деньги нужны срочно. Обратиться к герцогине Бургундской? Что за страшные времена, когда приходится собирать по медяку на святое дело освобождения Гроба Господня!

— Женись на Беренгарии и уговори мать отдать ради похода часть приданого, — хмыкнул менестрель. — Элеонора повозмущается, но, если ты проявишь достаточно терпения и настойчивости, уступит.

— Моя мать еще никогда никому не уступала, — со вздохом напомнил Ричард. — Ни королю Людовику, ни Стефану, ни Генриху… Безусловно, она меня любит, но еще больше любит корону.

— Тогда твои дела безнадежны. — Бертран де Борн, мысленно взвесив все «за» и «против», уяснил, что выхода нет и не предвидится. Деньги кончились, кредиторы, как один, отказывают, а Крестовый поход прекращать нельзя. Тупик. Конечно, часть рыцарей может обеспечить себя самостоятельно, но Ричард не потерпит такого позора. — Послушай, а если переправиться через море на побережье Берберии? К Карфагену, в Тунисский эмират? Взять добычу? У мавров, как говорят, полно сокровищ!

— Думал, — кивнул король. — Ничего не выйдет, за что огромное спасибо Танкреду. Чертов сицилиец все лето изводил берберов и тунисцев набегами, ограбил провинции от Бенгази до Алжира… Представляю, какая теплая встреча ждет нас на африканском берегу! И никаких трофеев.

— Прекрати терзаться, — призвал Ричарда Бертран. — Уверен, Элеонора не оставит тебя в беде. У нее аквитанские вассалы, множество отнюдь не бедных родственников. Королева что-нибудь придумает.

— Нельзя всю жизнь полагаться на мать, — справедливо заметил король и понял, что высказал обвинение в свой собственный адрес. — Бог с ним, поедем в лагерь. Хочу выспаться перед турниром. Обязательно вызову на поединок Танкреда — утверждают, будто он великолепный воин…

Ричард и его фаворит забрались в седла и, пустив коней шагом, поехали в сторону, где горели яркие пятнышки костров.

Сарацины, пусть и были нехристями да язычниками, придумали множество полезных вещей — от дамасского булата, секрет которого охранялся почище чем гарем халифа, до кальянов для курения гашиша. Одно из арабских изобретений украшало шатер Ричарда. На коврах, коими застилался земляной пол, стояла складная кровать из парусины и реек ливанского кедра, которая в походных условиях являлась незаменимой вещью. Король отослал выбежавших встречать его оруженосцев и мессира Бертрана, кивнул страже и, откинув полог, вошел в свой временный дом. Пахло приятно — шатер окуривали благовониями, опять же по сарацинским обычаям. Оставалось лишь сбросить с себя тяжелую парадную одежду и завалиться спать.

— Ваше величество!

— Ну что еще? — Ричард обернулся. В палатку робко заглядывал один из оруженосцев. — Я ведь сказал — отдыхайте!

— Вас очень хотят видеть! Человек ждет с полуночи, говорит, будто у него важное дело.

— Подождет и дальше, — отказал король, но когда ему сообщили, что известие доставлено от Элеоноры, Ричард вздохнул и приказал впустить. Вдруг мать сумела раздобыть денег? Хотя если визитер приехал в лагерь только прошлым вечером… Элеонора на ужине могла бы сама рассказать Ричарду спешные новости.

Появившийся в шатре дворянин королю был незнаком. Высокий, прямо держащийся седой старик с серебристой бородкой от уха до уха. Следит за своей внешностью — волосы и борода весьма тщательно пострижены. Даже в полутьме шатра заметно, что глаза у гостя светлые и очень яркие. Приличный, хотя и небогатый костюм, меч на боку скорее всего выкован в Византии — рукоять больно приметная.

В целом выражение лица нежданного визитера полностью соответствовало довольно редко встречающемуся типу людей, которые всем своим видом словно бы говорили: «А я знаю секрет!»

— Приветствую ваше величество и приношу извинения за столь поздний визит. — Гость опустился на правое колено и мигом поднялся, не дожидаясь ответного кивка короля. — Мое имя — Ангерран де Фуа, я служу королю Иерусалимскому Гвидо…

— Весьма рад, — ответил усталый Ричард, желая как можно быстрее выпроводить назойливого старикана прочь. Если он явился клянчить у английского монарха помощи золотом или людьми для вечного неудачника Ги — вылетит из палатки быстрее, чем камень из пращи!

— Великого короля Англии с нетерпением ожидают в Палестине, — вежливо, но каким-то странным, двусмысленным голосом произнес мессир Ангерран. — Владетелю Иерусалимскому Гвидо де Лузиньяну требуется помощь монархов Европы против…

— Знаю! — перебил Ричард. — Вы не могли бы выражаться яснее, сударь?

— Яснее? — чуть улыбнувшись, переспросил Ангерран. — Извольте. Вчера я беседовал с вашей матерью, мадам Элеонорой Пуату. Мне ведомо, что ваше прибытие в Палестину, сир, может задержаться из-за крайне досадных обстоятельств. У вас нет денег.

— Что вы себе позволяете? — вспылил англичанин. — Вам не кажется, шевалье де Фуа, что говорить подобные слова королю, мягко скажем, опрометчиво?

— Вы сами просили выразиться яснее, я только подчинился, — спокойно ответил Ангерран. — И вы отлично знаете, что я прав. Не сердитесь, ваше величество. Мадам Элеонора говорила о трудностях, обрушившихся на святое воинство Англии. Я могу вам помочь. Советом.

— Советов мне сегодня надавали до конца жизни, — прорычал Ричард. Этотде Фуа начал раздражать короля своим сдержанным, но ясно выражающимся нахальством. — Пойдите прочь. Если угодно, напишите мне письмо с изложением ваших мыслей.

— Я знаю, где найти требующиеся вам деньги, — не обратив на слова разозлившегося Ричарда ни малейшего внимания, твердо заявил Ангерран. — Не нужно будет просить в долг или заботить вашу матушку… Замечу, мадам Пуату все равно не откажет вам самого стертого медяка. Вы возьмете то, что причитается по праву. Это подтвердит любой законник. Почти восемьдесят тысяч безантов лежат перед вами. Остается только протянуть руку и взять.

— То есть? — недоверчиво усмехнулся Ричард. — Где же эта сокровищница?

— Там, — Ангерран де Фуа указал рукой направо" в сторону Мессины. — Разрешите мне присесть, сир? Тогда я разъясню дело во всех подробностях.

Элеонора Пуату немного слукавила. Танкред, будучи хоть и сицилийцем, но все-таки прекрасно воспитанным рыцарем, действительно предоставил английской королеве и ее подопечной свои личные покои на втором этаже мессинского замка, но опочивальня и гостиная составляли лишь небольшую их часть. Элеонору устроили в спальне супруги Танкреда, отбывшего с женой ночевать в другое крыло дворца-укрепления, дамы-камеристки во главе с вечно безмолвной мадам де Борж заняли оборону в предшествующей комнатке, выводящей в прохладный коридор так, чтоб без их ведома никто не сумел бы проникнуть к королеве. Дополнял пейзаж сицилийский караул у дверей.

С Беренгарией вышло немного попроще. Принцессе для вкушения отдыха избрали две небольшие, очень уютные комнатки, принадлежащие вдовствующей королеве Иоанне, тетке Танкреда и старшей сестре Ричарда Львиное Сердце. Обстановка жилища свидетельствовала, что неутешная супруга скончавшегося не столь давно короля Роджера отнюдь не замкнулась в себе, проливая горькие слезы по ушедшему в мир иной мужу, а старалась жить, как все, — удобная мебель, тканые ковры со сценами охоты на стенах, столики с ларцами и, что необычно для женщины, довольно много книг — целых девять! — на самых разных языках, включая арабский. Девять книг — удовольствие крайне дорогое и незаурядное, ибо рукописные трактаты редки, а по той причине, что фолианты представляли собой не духовные сочинения, но светские романы, королева Иоанна владела настоящими раритетами: во многих монастырях, где переписывались книги, запрещалось копировать тексты, не относящиеся к науке, рассуждениям или богословию. Даже «Песнь о Роланде» полагалась предосудительной. Некоторые дворяне, кстати, хвалились роскошными светскими библиотеками, составлявшими от силы двадцать пять томов…

Казаков внес в обиталище принцессы бесценное сокровище — клетку с кошкой, поставил ее в уголок и собрался было ретироваться. Но провожавшая Беренгарию Элеонора его остановила:

— Мессир, если уж взялись охранять покой принцессы, извольте исполнять свой долг. Чужой дом, чужая обстановка, нет внимательных монахинь, которые не впустят незнакомого человека… Я понимаю, что в коридоре и на лестницах стоят сицилийцы, но уж простите меня за неприятные слова в адрес нашего доброго хозяина Танкреда, я не могу довериться этим хитрым рожам!

— Пришлите одну из дам, — сказал господин оруженосец, помедлив. — Беренгарии станет спокойнее, если с ней будет находиться ваша камеристка.

— О, что вы, право! В конце концов, вы вооружены, сильны и можете сберечь сон ее высочества куда лучше, чем слабая женщина. Останьтесь возле двери в комнаты Беренгарии. Я распоряжусь, чтобы стражи не чинили вам препятствий.

«И как это понимать? — молча задал вопрос Казаков. — Сицилийцы будут дрыхнуть, а мне сидеть под дверью на манер барбоса? Что-то вы темните, ваше величество… Но если уж рассуждать над приказами нельзя во все времена — примем к исполнению. И все равно вы, мадам Элеонора, — старая стерва. Надо же так меня подставить на пиру! Если Ричард меня еще хоть раз в жизни увидит — точно оторвет голову!»

— Оставайтесь, — мягко, но непреклонно сказала Элеонора. — Я обычно просыпаюсь, когда звонят первый час . Если принцессе что-нибудь понадобится, она вас позовет.

— Ne vopros, komandir, — по-русски проворчал Сергей, одарив королеву очередным неловким поклоном, больше похожим на жест благовоспитанного японца, разговаривающего с начальством. Главное в таких делах — опыт. И вообще, мало ли что может понадобиться принцессе, уж простите за вольнодумство…

В течение как минимум получаса Беренгария оставалась у себя, а ее незадачливый охранник бродил по коридору замка. Сицилийцы посматривали на него с интересом, но разговор не заводили. Прошел с проверкой десятник королевской гвардии, явно вознамерившийся узнать у неизвестного шевалье, что это он делает возле покоев высочайших особ, однако предупрежденные Элеонорой блюстители быстро растолковали начальству: сие доверенное лицо королевы-матери, паладин наваррской принцессы, бдит и сторожит.

«Доверенное лицо» хотело спать и прогуляться по своим чисто личным делам, но не знало, как на норманно-латинском звучит слово «сортир». Конечно, если совсем припрет, можно выйти на пустующую лестницу, однако джентльмены мы или где? Здесь как-никак королевская резиденция, и подобное действо будет откровенно попахивать, уж простите за каламбур, самым кондовым сюрреализмом.

На сей раз не рыцарь спас принцессу, а вовсе наоборот. Притвор скрипнул, в проеме мелькнуло лицо Беренгарии, и наваррка взмахнула рукой, отчетливо заявив:

— Сударь, пойдите сюда. Мне нужна ваша помощь. Лица сицилийцев приобрели каменную строгость. Они ничего не видели и не слышали.

— Что случилось? — громко прошептал Казаков, когда дверь затворилась и Беренгария опустила легкий засов.

— Скучно, — непринужденно сказала она. — Тоскливо и противно. Давайте поболтаем? Я знаю, вы не очень хорошо говорите на нашем языке, но по крайней мере понимаете и можете ответить. Идемте.

Повторяя непривычный жест Сергея, которому она научилась во время приснопамятной прогулки, Беренгария взяла его под руку, отвела в свой покой, остановившись возле окна с открытыми ставнями. До роскошеств в виде рам и стекол на Сицилии еще не дожили.

— Если вам что-нибудь требуется, это «что-нибудь» спрятано за ширмой, — без особого стеснения сообщила Беренгария. — Не хмурьтесь, я далеко не девочка и у меня есть братья…

Когда оруженосец вернулся, принцесса рассматривала стол, на котором громоздилась библиотека.

— Посмотрите, какие интересные книги нашлись в собрании королевы Иоанны!

Беренгария не без труда придвинула к гостю громадную инкунабулу с застежками и чеканными медными полосами, схватывавшими обложку. — Вы ведь знаете, кто такой Кретьен де Труа?

— Нет, — честно признался Казаков. — И не слышал никогда. Только сегодня на вечере его кто-то поминал.

— Невероятно, — изумилась принцесса. — Впрочем, подобное варварство вам простительно. Герцогства русов слишком отдалены, с вашими землями держат связь только германцы и польский король… Кретьен де Труа — лучший менестрель столетия.

— А кто тогда Бертран де Борн? — ехидно спросил оруженосец, начавший слегка разбираться в расстановке здешних авторитетов.

— Воображала, нахал и амант Ричарда, который думает, что ему все позволено. — Принцесса сделала настолько недвусмысленный жест, что Сергей фыркнул. — Конечно, у него есть способности, но нельзя же сравнивать, к примеру, святого Бернара из Клерво и захолустного аббата из какой-нибудь там Каледонии! Вы понимаете, о чем я? Мессир де Труа первым из трубадуров решился собрать все легенды и истории о короле Артуре — о нем-то вы хоть слышали? — и создать большую книгу. Он записал не меньше сорока преданий, расставил их так, чтобы соблюдался порядок событий, и хотел продолжить, но… Конечно, вы не можете знать всю эту историю… Не удивляйтесь, в ней замешана и Элеонора Аквитанская. Ее дочь от Старого Гарри, мадам Матильда, вышла замуж за саксонского герцога по имени Генрих Лев. Десять лет назад германский император Фридрих обвинил Генриха в измене и изгнал из страны — мне рассказывали только слухи, поэтому я не ручаюсь за точность. Генрих Лев с женой уехали в Аквитанию, на родину Элеоноры и под покровительство ее родственников. Тогда Кретьен де Труа и приблизился ко двору Матильды. Говорят, она была в него влюблена до безумия… Но в прошлом году в замке герцогини случился страшный пожар. Вообразите, шевалье…

— Я не шевалье, я оруженосец, — педантично уточнил Казаков.

— Какая разница! — отмахнулась Беренгария. — Так вот, во время пожара сгорела большая часть рукописей мессира де Труа, а он, спасая бесценные сочинения, погиб под обрушившейся кровлей. Остальные успели выбежать, а Кретьен умер… Сколь несчастная судьба!

— И эта книга, — осторожно проговорил Казаков, — принадлежит ему? Те самые рассказы о короле Артуре?

— Именно, — кивнула принцесса. — С работ мессира де Труа успели снять десяток копий. Знаете, какая моя любимая легенда? О Гвиневере и Ланселоте.

— А-а, помню, — ответил Казаков. Только на что, хотелось бы знать, намекает Беренгария? — Не представляю, как король Артур мог несколько лет подряд терпеть открытую измену жены.

— Да очень просто! — удивилась незнанию оруженосца принцесса. — Я не хочу показаться слишком умной, знаю, женщине не стоит кичиться образованностью… Но в вашей стране, видимо, все по-другому? Как и в Наварре. Отец нанял для меня хороших учителей, образованных монахов, и полагал, что дочери короля следует разбираться в законах. Я сама додумалась, почему Артур смотрел на любовные приключения жены сквозь пальцы. Достаточно почитать своды германского права, по которым жила древняя Британия.

— Расскажите, — попросил оруженосец сэра Мишеля.

— Все законы бритгов и саксов основывались на праве наследования, — увлеченно начала Беренгария. — Теперь вспомним, что и у Артура, и у Ланселота были дети на стороне. Мордред, Галахад… В то же время великий король прожил в браке с Гвиневерой много лет, так и не дождавшись наследника. Какой вывод?

— Либо охладел к жене, либо она была бесплодна, — ответил Казаков, подумав.

— Именно что бесплодна! — горячо воскликнула принцесса. — Любому ребенку причиталась часть наследства. Любому — законнорожденному или нет. Теперь вообразите, как помешанные на имущественных правах бритты воспринимали незаконных детей! Супружеская измена наказывалась смертью, чтобы не вызывать кровавых раздоров из-за спора о наследстве. Артуру пришлось бы делиться своими ленами, деньгами и собственностью с семьей Ланселота, появись у последнего сын от королевы. Но Гвиневера бесплодна, значит, опасности никакой. Так они и жили. Втроем — двое друзей-соперников и одна женщина. Не делайте круглые глаза, мессир Серж, это отнюдь не куртуазная легенда от господина де Труа, а обыкновенный разбор истории с точки зрения законов.

«Девочка далеко пойдет с такими талантами… — подумал Казаков. — Насколько я понимаю, для них всех артурианский цикл — нечто святое и неприкосновенное. Беренгария подошла к чудесной легенде отнюдь не как впечатлительная красотка. Что за прокурорские замашки у человека? И вообще я сомневаюсь в способностях Беренгарии вести себя так, как положено героиням Александра Дюма. Не думаю, что принцесса хоть раз в жизни хлопалась в обморок. Разве что когда ей это было необходимо».

Казаков поймал себя на том, что думает не по-русски, а на норманно-французском, довольно уверенно строя мысленные фразы. Воздействие, так сказать, окружающей среды.

— Вам понравился мой рассказ? — улыбнулась принцесса. — Или вы до сих пор верите, что я похожа на бледную малокровную дурочку наподобие Изабеллы, дочери Филиппа-Августа, и способна только сидеть за вышивкой? Наварра — особенное королевство. На западе — таинственный Лангедок со всеми его мрачными чудесами, на юге и востоке мы граничим с Кордовским халифатом, отчего постоянно живем в ожидании войны. Мне знакомо и мужское седло, и искусство обращения с оружием — отец говорил, что я должна уметь себя защитить. Не верите?

— Почему же?.. — начал Сергей, но Беренгария взяла со столика короткий кинжал и оборвала собеседника:

— Посмотрите, на ковре, украшающем западную стену, вышита лань, повернувшая голову к охотнику. Левый глаз не виден, зато правый…

Нежная, юная, очаровательная и благовоспитанная принцесса без всякого замаха одной ладонью запустила клинок в стену. Тело Беренгарии словно и не пошевелилось, только пальцы мелькнули. Острие ударило точно в коричневатый кружок, изображавший око маленького оленя, пробило толстый гобелен и ненадолго застряло в мягком камне. Затем кинжал со стуком свалился на пол.

— Амазонка, блин… — Это выражение прозвучало на неизвестном принцессе языке. Казаков опомнился и только руками развел: — Вы, ваше высочество, превзошли все мои ожидания. А знакомы мы всего сутки.

— О, не надейтесь! — рассмеялась принцесса. — Не думайте, ради Бога, что я в вас влюбилась. Хватит, имею опыт… Если вам интересно, сударь, то у меня был долгий непорочный роман с моим двоюродным братом, сыном графа Барселонского. Сплошные вздохи под сенью оливковых деревьев и ничего другого. Признаюсь, вздохи и с моей, и с его стороны. Отец разлучил нас — римский престол никогда не дал бы согласия на брак между столь близкими родственниками. И это повредило бы короне, признаться… Я была тогда слишком молода и впечатлительна.

— Сколько же вам лет, ваше вые… Беренгария?

— В следующем месяце — восемнадцать. Почти старая дева, не правда ли? Все мои ровесницы, дочери не столь бедных и провинциальных королей, вышли замуж четыре или пять лет назад. Я досталась Ричарду только потому, что англичанину все равно, кем будет его супруга. К тому же он старше меня на четырнадцать лет. Понимаете?

— Не понимаю. — Казаков откровенно не желал признавать очевидное.

— Если вы, мессир, полагаете, что я девственница, то ошибаетесь, — чересчур уж недвусмысленно заявила Беренгария. — Бог мой, только не краснейте! Я думаю, что вам это не свойственно. Постойте, по-моему, вы смущаетесь вовсе не оттого, что я с вами говорю вызывающе и открыто. И не потому, что вы иностранец, плохо знакомый с обычаями. Почему же? Любой другой мужчина понял бы меня еще тогда, когда велся разговор о Ланселоте и Гвиневере.

— Наверное, я тупой. — Сергей уже не представлял, что делать. Конечно, Беренгария знает, чего она хочет, она красива, умна… Но, черт побери, завести лирическую интрижку с принцессой, предназначенной в жены королю Англии? И не какому-нибудь там Эдуарду Второму, а самому Ричарду Львиное Сердце? Что ей теперь прикажете говорить? Пардон, мадемуазель, но я дал обет хранить верность своей Прекрасной Даме (какой еще «даме»?) и не пошли бы вы подальше со своими претензиями?

— Почему именно я?

— Есть люди, которые мне нравятся, — наклонила голову Беренгария. — Вы слишком необычны, шевалье. Приехали издалека, внешность весьма нетривиальная — надоели белокурые норманны и черноглазые кастильцы.

«Отелло на тебя нет! — рассмеялся про себя мессир оруженосец. — Судя по твоим словам о „необычности“, ты завела бы роман и с сарацином, и с негром».

Беренгария будто в ответ на мысли Казакова весьма серьезно сказала:

— Не подумайте, что я бросаюсь на шею первому встречному, сударь. Все-таки отец дал мне приличное воспитание, и я чту законы Церкви. Но… Вы мне действительно нравитесь. Вы слишком… чужой. Женщины всегда замечают особенных людей. Я не думаю, что в предопределенном и скучном будущем я встречу кого-нибудь, похожего на вас. И еще… Если вы беспокоитесь из-за Ричарда, королева Элеонора найдет способ оградить меня и вас от гнева моего жениха. Слышали поговорку «Королевам не изменяют с королевами, королевам изменяют с горничными»? Ричард не станет долго беситься. Вот заведи я роман с Танкредом… Он, кстати, вызывает во мне похожие чувства — эдакий хищный волчонок…

— Вы очаровательно нескромны, Беренгария, — широко улыбнулся Казаков. — Признаться, вы мне тоже симпатичны. Просто как женщина.

Принцесса Наваррская поднялась со своего стульчика, подошла к оруженосцу и опустилась ему на колени.

— Перестаньте же смущаться, — с легким весельем в голосе сказала она, коснувшись губами левой брови Казакова. — Любовь заповедана Господом. Умоляю, сбросьте эту дурацкую шапку! Насколько же неудобны мужские моды…

А далее пришел ясный рассвет, солнце хитро заглядывало в уютную комнату королевы сицилийской Иоанны, где была разобрана низкая и широкая постель с занавесями, свисавшими с потолка, глухие каменные стены хоронили в себе любые звуки, способные побеспокоить стражу или суровых камеристок английской монархини. Двое людей, столь неожиданно повстречавшихся лишь недавним утром, лежали в объятиях друг друга, вполне довольные собой и окружающим миром.

Наступило второе октября 1189 года по явлению Спасителя. День, принесший Сицилии неожиданное и кровавое бедствие. День, когда вчерашний союзник превратился во врага.