У библиотеки Школы героев — одной из крупнейших библиотек Ойкумены, способной оспорить если не первое, то уж по крайней мере третье или четвертое место в списке самых богатых книжных собраний, включающем в себя как университетские фонды, так и частные коллекции — было всего три отделения, и каждое из них служило предметом для зависти всех архивариусов Метрополии.

В первом отделении, расположенном на первом этаже Школы, книги выдавались на абонемент — как правило, это были учебники и рекомендованная для студентов литература; что выделяло эту вполне обычную практику среди прочих библиотек, так это стопроцентная гарантия возврата выданных книг и полное отсутствие такого явления, как библиотечное воровство — и было бы верхом наивности полагать, будто причиной этого является порядочность господ студентов; скорее, в основе лежал студенческий фольклор, неоднократно обогащенный эпическими сказаниями о том, как Сигизмунд выслеживал и примерно наказывал тех, кто не возвращал книги в срок — и сказания эти, несмотря на свою эпичность, были не так уж далеки от истины…

Второй этаж библиотеки был отведен под читальный зал, и сюда мечтал попасть каждый книголюб Столицы, а иногда и не только Столицы: одержимые библиофилы порой готовы были проехать за тридевять земель только ради того, чтобы ну хоть одним глазком, хоть на полчасика, хоть издалека — но воочию узреть знаменитую коллекцию раритетов библиотеки Школы героев. Да что там саму коллекцию — за возможность полистать каталог коллекции любой историк отдал бы полжизни и правую руку в придачу, но… Сигизмунд никогда не одобрял новомодных теорий о том, что книги, дескать, преступно скрывать от читателя. Уж кто-кто, а Рыцарь Монтесиноса прекрасно знал на своем опыте, что далеко не все, что написано, должно быть прочитано, тем более людьми посторонними и от геройских дел далекими. Поэтому доступ в читальный зал был открыт только для студентов Школы, а запаянные в стекло свитки папируса, натянутые на подрамники листы пергамента и покрытые лаком для большей сохранности глиняные таблички из пресловутой коллекции раритетов выдавались на руки с такими мерами предосторожности и скрежетом зубовным, что в безопасности древних знаний можно было не сомневаться.

Однако и образцовый порядок в абонементе, и редкий по богатству выбора книжный фонд читального зала блекли в глазах завистников и мечтателей, едва только речь заходила о третьем этаже библиотеки. Причиной тому служила неслыханная, небывалая степень секретности, окружавшей содержимое книгохранилища. Ни единая живая душа за стенами Школы — и очень немногие в пределах этих стен — не догадывалась, что именно Сигизмунд прячет с таким усердием от любопытных глаз. Сам Феликс удостоился чести узнать главный секрет библиотеки лет двадцать тому назад, и с тех пор его всегда веселили предположения о том, что на третьем этаже Школы скрываются добытые в замках магов могущественные гримуары, или вынесенные из подземелий свитки дочеловеческих цивилизаций, или даже (что было вовсе не смешно, а возмутительно!) начертанные кровью на человеческой коже списки приговоренных к смерти магов.

На самом деле за скромной дверью с табличкой «Книгохранилище» скрывался хаос. Дикий, первозданный и необузданный. Книжные джунгли, какими были они до прихода человека с каталогом; вавилонский скрипториум после смешения языков; самый жуткий ночной кошмар архивариуса; бессмысленное нагромождение потомков противоестественного союза чернил и бумаги… Проще говоря, в книгохранилище царил бардак. Со дня постройки Школы там безо всякого порядка складировались те книги, с которыми Сигизмунд обещал себе «разобраться попозже, когда дойдут руки», но руки, естественно, не доходили никогда, а книжные завалы росли на глазах, и даже периодические попытки рассовать, пускай и без какой-либо системы, книги по шкафам не приводили ни к чему, так как книг там накопилось значительно больше, чем могли вместить шкафы… Книгохранилище напоминало сильно захламленный чердак, за тем только исключением, что среди массы бумажного хлама можно было ненароком наткнуться на настоящую жемчужину: так, например, пару лет назад Сигизмунд откопал в слегка заплесневелой книжной пирамиде редчайшее (тиражом в один экземпляр) мюнхенское издание «Анналов героических деяний» в сорока томах, и это при том, что обычный серый многотомничек в матерчатых переплетах насчитывал только десять книг, а подарочное, обтянутое сафьяном издание включало в себя еще и пять «дополнительных» томов, что делало общим числом томов пятнадцать… Подобные находки заставляли Сигизмунда снова и снова отправляться на «ловлю жемчуга», как он называл свои экспедиции в книгохранилище, и само собой разумеется, ни о каком упорядочении книжного хаоса речи уже не шло… Стоит ли удивляться, что Сигизмунд, храня профессиональную честь архивариуса и репутацию старого педанта, берег главную тайну книгохранилища как зеницу ока?..

Интерьер книгохранилища чем-то неуловимо напоминал улицы ремесленных кварталов Нижнего Города. Те же узкие и вечно сумрачные каньоны, стиснутые с двух сторон высокими стенами книжных шкафов, где вместо окон зияли прорехи в кое-как состыкованных и разных по высоте корешках; последние разнились между собой не меньше, чем, скажем, фасады домов зажиточного цехового мастера и его соседа, «вечного» подмастерья из числа хронических алкоголиков, или картонные халупы нищих — и нависающий над ними особняк ростовщика… Так и здесь тисненый золотом фолиант стоял рядом с потрепанной брошюркой, а груда изжеванных листов пергамента, кое-как перехваченных бечевкой, была придавлена массивным гроссбухом, обтянутым в воловью кожу. Сходство книжного лабиринта и городских улочек только подчеркивалось тем, что здесь, как и там, можно было в любую минуту забрести в тупик: улицы преграждали канавы, начиненные канализационными трубами, библиотека же страдала из-за книжных завалов в самых неожиданных местах… Единственное, и очень приятное отличие заключалось в полном отсутствии здесь людей.

Проблуждав некоторое время среди переполненных стеллажей и наткнувшись на первую баррикаду из книг, Феликс остановился и прислушался. Библиотечную тишину нарушали лишь тихое попискивание крыс и старческое кряхтение, усиленное гулким эхом. Кряхтение доносилось откуда-то справа, и Феликс двинулся на звук, стараясь ступать по возможности бесшумно. Вскоре перед его взором предстала расшатанная стремянка, на верхней ступеньке которой маячили знакомые Феликсу полосатые гетры.

— Добрый день, Сигизмунд!

Маленький томик in octavo шлепнулся оземь, и сверху раздалось испуганное:

— А?.. Что?.. Где?.. Кто здесь?!

«Сдает старик, — подумал Феликс. — Раньше бы я к нему так не подкрался».

— Это я, Феликс.

— Феликс? — Гетры затопали на одном месте, и вниз спорхнул желтый листок. — Феликс! — обрадовался Сигизмунд, развернувшись таким образом, чтобы видеть собеседника. — Погоди, я сейчас спущусь…

Феликс нагнулся, чтобы подобрать упавший томик и, судя по всему, вырванную страницу из какой-то книги на греческом, а когда он выпрямился, Сигизмунд был уже внизу.

— Вот, — сказал Феликс и протянул ему свои находки.

— Да вы что, сговорились?! — гневно загремел Сигизмунд, и Феликс растерялся. — Сначала Дугал, теперь вот ты… Туристы выискались!.. Куда собрался, позволь спросить? — скрипуче осведомился Сигизмунд, кивая на сумку и футляр в руках Феликса.

— Никуда, — честно сказал Феликс. — Это вам Огюстен передал, — сказал он, скидывая с плеча сумку. — А футляр я… из дома забрал. На память.

— Да? — подозрительно нахмурился Сигизмунд. Он отложил книги на ближайшую полку, открыл сумку и стал придирчиво исследовать маленькие холстяные мешочки, в которые была расфасована посылка Огюстена, давая тем самым Феликсу возможность хорошенько его рассмотреть.

После двух лет, проведенных в подвалах замка Поэнари, Сигизмунд крайне болезненно переносил малейшую сырость — а так как нынешнее лето выдалось весьма влажным, то одет старик был, помимо теплых гетр, в плотные кожаные штаны (от «рабочего» костюма, в котором он обычно щеголял в День Героя), толстую вязаную кофту и целых два шарфа: один опоясывал его талию, оберегая от холода поврежденный позвоночник, а другой обматывал горло, излечивая непременную простуду, которую Сигизмунд ухитрялся подхватывать каждым летом. Вот и сейчас, закончив проверять посылку, он вытащил носовой платок, трубно высморкался и, промокнув заслезившиеся глаза, сказал чуточку хрипловато:

— Ты уж прости, что я на тебя накричал…

«Ничего, мне не привыкать», — подумал Феликс, а вслух сказал:

— Все в порядке? С сумкой?

— Да-да, спасибо… Огюстену передай, что это хорошо, но мало.

— Хорошо, но мало, — повторил Феликс. — Запомнил… А куда Дугал собрался?

— В командировку, — состроил кислую мину Сигизмунд.

— Куда?!

— В Монголию. В пустыню Гоби. Для прояснения слухов о раскопках драконьего логова. Поверить не могу, что он меня на это уболтал…

— То есть, командировочные он получил? — обрадовался Феликс. — Выходит, есть смысл потребовать пенсию?..

— Потребовать-то ты можешь, — хмыкнул Сигизмунд. — Только не у меня, а у Дугала. Если догонишь, конечно…

— Вот оно как… — упавшим голосом протянул Феликс. — Эх, а я рассчитывал…

Сигизмунд развел руками.

— Ничего не попишешь, командировка важнее. Да и денег там было — кот наплакал, все равно бы на всех не хватило… Но ничего, вот скоро выбью грант!..

Это песня Феликсу была знакома.

— Я вот что хотел сказать… — заявил он и набрал воздуха в грудь, собираясь сообщить наконец о пропаже огнестрелов.

— Да?

— У вас старые списки студентов сохранились? — неожиданно брякнул Феликс.

— Вроде да… — оторопел Сигизмунд. — А зачем тебе?

— Да хочу одно имя проверить… Нестор. Учился лет пятнадцать назад.

— Хм… Ну что ж, поищем…

Хаос хаосом, а ориентировался в нем Сигизмунд как рыба в воде. Не прошло и пяти минут, а он уже вернулся к стремянке с пачкой ветхих и пыльных журналов в руках и поманил Феликса за собой. Уверенно шагая по сумрачным каньонам, Сигизмунд добрался до ближайшего окна, возле которого стояли стол, пара стульев и аналой. На аналое покоился раскрытый на середине гроссбух со следами свежих записей.

Сигизмунд, бросив свою ношу на стол, вытащил, протер концом шарфа и угнездил на носу треснувшее пенсне, после чего принялся быстро перелистывать старые журналы, водя пальцем по спискам студентов.

— Нет, — сказал он, закрыв последний журнал. — Не было такого студента.

«Значит, соврал», — удовлетворенно подумал Феликс, но на всякий случай уточнил:

— Это точно?

— Точнее не бывает. А кто такой этот Нестор?

— Хотел бы я знать… Был когда-то помощником бургомистра. Потом — канцлером магистрата. Теперь он главный священник Храма Дракона…

При упоминании Храма Сигизмунд заметно повеселел.

— Да, незаурядная личность, — усмехнулся он и взял со стола ножик для разрезания бумаги. — А с чего ты взял, что он учился в Школе? — спросил он, постукивая ногтем по лезвию из слоновой кости.

— Он мне сам сказал. В прошлый День Героя, на приеме…

— Вот так пускаем в Школу всякую шваль, — огорчился Сигизмунд, — а потом расплачиваемся…

— Вы о чем? — не понял Феликс.

— Да так… О наболевшем. Взять хотя бы меценатов… Раньше от них отбоя не было — удавиться готовы были за приглашение на прием! — а теперь… Некоторые даже здороваться перестали!

— Так он же не меценат, — вступился за Нестора Феликс. — Был чиновник…

— Эти еще хуже, — безапелляционно заявил Сигизмунд.

— …а стал жулик, — закончил мысль Феликс.

— Почему это жулик? — обиделся Сигизмунд. — Он теперь пророк. Попрошу не путать, и жуликов почем зря не оскорблять!

Феликс усмехнулся.

— Ну, пусть будет пророк, — согласился он. — Правда, разница от меня ускользает…

— Разница существенная. Человек всегда думал, как обмануть ближнего своего, но одни предпочитали чистить карманы, а другие — души. Первых называли ворьем, и били во все времена. Вторые же именовались шаманами, жрецами, священниками и пророками. Их тоже иногда били, но редко. В основном их очень уважали, а иногда даже боготворили.

— Что ж, доверяю мнению эксперта, — шутливо поклонился Феликс. — По части мракобесия вы для меня — непревзойденный авторитет…

Еще не окончив фразы, он пожалел, что произнес ее. Он никогда прежде не позволял себе иронизировать по поводу увлечения Сигизмунда, но сейчас словно какой-то бес дернул его за язык. Видимо, несостоявшееся убийство на Рыночной площади напомнило о себе таким странным образом… Однако раньше Феликс не замечал за собой приступов неуместного веселья после пережитого стресса; такое скорее было присуще Огюстену, с которым Феликс делил кров последние два месяца. «Интересно, а истерия заразна?» — сердито подумал Феликс, кляня собственную невоздержанность на язык и опасливо поглядывая на Сигизмунда: не обиделся ли?

Сигизмунд же, уловив сарказм, сперва нахмурился, а потом вдруг просветлел лицом и снял пенсне.

— Послушай… — сказал он мечтательно и посмотрел на Феликса снизу вверх. — А что ты скажешь, если я отрепетирую на тебе одну маленькую лекцию? Как в старые добрые времена, а?

Отложив в сторону футляр с мечом, Феликс осторожно присел на краешек стола и сказал совершенно искренне:

— А знаете… С удовольствием!

— В таком случае… — засуетился Сигизмунд, убирая пенсне, приглаживая волосы и поправляя оба шарфика, — в таком случае — приступим!..

Но прежде чем приступить, он снова вытащил платок и высморкался.

— Кгхм, — откашлялся он и заявил нерешительно: — Должен предупредить, что это еще не лекция как таковая, а всего лишь конспект, набросок…

Феликс скрестил руки на груди и приготовился слушать.