Стремительный карьерный взлет Йозефа, случившийся в начале весны, привел к тому, что большинство его так называемых друзей (тех самых, перечисленных в записной книжке под заголовком «Нужные люди») поспешили и самого Йозефа занести в аналогичные блокнотики. Так что не было ничего странного в том, что когда Йозеф только лишь заикнулся о найме адвоката, каждый из его, Йозефа, знакомцев, имеющих хоть какое-нибудь отношение к юриспруденции, поспешил предложить ему свои услуги. Перед Йозефом и Феликсом на целых два дня встала проблема выбора лучшего из самых именитых и самых дорогих адвокатов Столицы, готовых расшибиться в лепешку, чтобы угодить чиновнику третьего разряда при главной канцелярии магистрата.

Опираясь в основном на рекомендации бывших клиентов, мнения газетных судебных обозревателей и скупые похвалы неизменно проигрывавших один процесс за другим прокуроров, Йозеф и Феликс остановили свой выбор на мэтре Теодоре. Феликсу в нем импонировало отсутствие фамилии, наглядно доказывающее, что — пускай и давно, еще в юности, но все же! — сей матерый законник имел за душой и что-то иное, помимо стремления всю жизнь истолковывать параграфы и статьи закона; ну, а Йозефа с ходу подкупила репутация мэтра как беспроигрышного адвоката, склонного высмеивать своих беспомощных оппонентов. Правда, услуги господина Теодора и стоимость имели адекватную, но до оплаты дело не дошло. «Вы с ума сошли! — воскликнул доктор права, почетный юрисконсульт, мэтр адвокатуры и повелитель присяжных, когда Йозеф обратился к нему за помощью. — Какие деньги?! Вы же мой друг!» После такого патетичного заявления мэтр взялся за работу, что называется, не глядя. «Вы с ума сошли! — воскликнул он два дня спустя, ознакомившись с материалами дела и отойдя после гипертонического криза. — Какая защита?! Это же Мясник!»

Последнее восклицание устранило как проблему оплаты работы мэтра, так и проблему выбора другого адвоката. В кулуарах Дворца Правосудия на Йозефа даже стали показывать пальцем — мол, это тот ненормальный, который ищет адвоката для Мясника… Да-да, того самого! — шептались между собой клерки, захлопывая двери юридических контор перед носом чиновника третьего разряда при главной канцелярии магистрата.

Забрезживший было огонек надежды начал угасать, но тут неожиданно для всех, и не в последнюю очередь для самих себя, за дело Бальтазара решили взяться Бергеры. Три поколения семейства, а вернее даже — юридического клана Бергеров съели не одну сотню собак на делах из области гражданского права, но что заставило их влезть в эту кашу, они и сами толком не могли объяснить. Кончилось тем, что Бергеры, почти месяц проморочив Йозефу голову, отказались от дела ввиду его полной бесперспективности и порекомендовали обратиться к общественному защитнику. Того звали Гульд, и он был перманентно болен. Йозеф нанес ему всего один визит и, будучи неприятно удивлен манерой господина Гульда общаться с клиентами через прислугу и не покидать спальни ни при каких обстоятельствах, в одностороннем порядке расторг всякую договоренность об услугах общественного защитника.

И вот теперь, по истечении пятого месяца процесса над Бальтазаром, у испанца появился новый адвокат, отрекомендованный Йозефом как в меру жадный, в меру амбициозный, в меру осторожный, в меру умный и абсолютно беспринципный (проще говоря, идеальный) юрист.

— Это и есть адвокат? — с сомнением уточнил Патрик, выбираясь из кэба, остановившегося на площади Героев.

— Этот? — усмехнулся Феликс, глядя на пучеглазого и низколобого субъекта рядом с ожидающим у ворот ратуши Йозефом. — Вряд ли. Поверенный, скорее всего. Уважающий себя адвокат всегда держит дистанцию между собой и клиентом при помощи поверенных.

Патрик только вздохнул и покачал головой.

— Папа! — возмутился Йозеф так громко, что переполошил стаю голубей, мирно обедавших хлебными крошками неподалеку. Жирных сизарей щедро прикармливали многочисленные семейные пары, совершавшие вечерний променад по площади Героев. — Ты опоздал на пятнадцать минут!

— Извини.

— Добрый вечер, Йозеф, — вежливо поздоровался Патрик, но Йозеф не удостоил его ответом.

— Папа, это господин Шульц, — чуть задыхаясь от волнения, проговорил он. — Поверенный нашего нового адвоката. Он только что вернулся из Дворца Правосудия!

— Неужели?

— Да-да! И принес очень важные новости! Герр Шульц, будьте любезны…

— А вам не кажется, что здесь не место для подобных бесед? — высокомерно осведомился господин поверенный. — Может быть, продолжим в более уединенной обстановке? Хочу напомнить, что мои сведения строго конфиденциальны и…

— Конечно-конечно, — засуетился Йозеф, озираясь по сторонам. — Может быть, в Метрополитен-музее? Не думаю, что в этот час там будет много посетителей…

— Музей так музей, — кивнул герр Шульц, хотя у Феликса осталось подозрение, что поверенный имел в виду что-то вроде кафе или закусочной, где можно было бы и поужинать за счет клиента. «И вообще, — подумал Феликс, — если судить по внешности этого поверенного, его хозяин взялся защищать Бальтазара не из жадности или честолюбия, а исключительно из нежелания загреметь в долговую тюрьму».

Вчетвером они покинули площадь и очутились в просторных и почти безлюдных музейных залах. После духоты весеннего вечера и почти летнего зноя, исходящего от нагретой за день и теперь отдающей накопленное тепло брусчатки площади, музей казался оазисом свежести и прохлады. Очень пыльным оазисом, надо заметить… Выбрав местечко подальше от дремлющего у дверей зала смотрителя, Шульц остановился под самым крылом драконьего скелета и оценивающе посмотрел на Патрика.

— Это?..

— Племянник вашего подзащитного, — представил юношу Феликс.

— Очень хорошо. Тогда, с вашего разрешения…

— Да-да, будьте добры, — поторопил его Йозеф, опасливо поглядывая на висящего над их головами дракона. Стальные тросики, удерживающие массивные на вид (но пустотелые, чего ни Йозеф, ни Шульц знать не могли) кости звероящера, доверия не внушали, и Йозеф, похоже, всерьез побаивался, как бы драгоценная реликвия не рухнула им на головы. Шульц, очевидно, побаивался того же, потому что начал тараторить с безумной скоростью, вводя Феликса и Патрика в курс последних известий из жизни Дворца Правосудия.

Оказывается, аудиенцию у прокурора для Сигизмунда выхлопотал «какой-то французский пройдоха, кажется, Огюст или как там его», а итогом этой аудиенции стали не только рассуждения Сигизмунда о насквозь прогнившей сущности бюрократии, но и весьма решительные действия со стороны этой самой бюрократии в лице господина прокурора. Выпроводив Сигизмунда за дверь, прокурор тотчас же составил петицию в Канцлерский суд, посоветовав дело героя Бальтазара передать на рассмотрение лично господину канцлеру. Свой совет прокурор обосновал беспрецедентностью, особой важностью и широкой общественной оглаской, присущими вышеуказанному делу. Петиция будет отправлена с курьером в главную канцелярию магистрата завтра же утром, а до тех пор дело формально остается в ведении прокуратуры, но благодаря тому, что секретарь господина прокурора за скромное вознаграждение сообщил о намерениях своего хозяина хозяину герра Шульца, у ответчиков по делу героя Бальтазара впервые за весь процесс появился шанс опередить противную сторону.

— Ни черта не понимаю! — сказал Феликс. — Какой еще, к Хтону, Канцлерский суд?

Герр Шульц недовольно замолчал, а Йозеф торопливо объяснил, что канцлер Палаты Представителей, согласно недавно принятому (или, точнее, восстановленному после двухвекового небытия) закону, имеет право вершить суд в тех особо оговоренных случаях, когда прокуратура слагает с себя свои полномочия в силу причин, схожих с теми, что перечислил господин прокурор. Самое интересное, что канцлер в своих судебных решениях не связан никакими законами и прецедентами, и должен руководствоваться только соображениями справедливости — как дословно процитировал Йозеф. За время, минувшее со дня восстановления этого воистину средневекового закона, прокуратура успела спихнуть в канцелярию магистрата уже около полусотни щекотливых дел, и ни одно из них еще не было рассмотрено, поделился служебной тайной чиновник третьего разряда.

— А кто такой этот канцлер? — спросил Феликс, до этого момента и не подозревавший о существовании такой должности при Палате Представителей.

Йозеф объяснил, что в задачу господина канцлера входит урегулирование взаимоотношений между магистратом и Палатой Представителей, а также…

— Нет, я спрашиваю — кто он такой? Имя у него есть?

— Конечно, — опешил Йозеф. — Господин Нестор! Мой начальник и твой ученик, ну помнишь?

Феликс помнил. Причем помнил так хорошо, что дальнейшую беседу Йозефа с адвокатским поверенным слушал краем уха, прокручивая в голове все, что ему было известно о Несторе. Герр Шульц тем временем предложил вернуться во Дворец Правосудия и составить там ходатайство о помиловании, которое следовало передать в канцелярию ратуши одновременно с петицией прокурора, что, несомненно, оказало бы должное впечатление на господина канцлера… Возвращаться во Дворец Феликс не собирался.

— Вы поезжайте, — сказал он, — а я что-то устал. Неважно себя чувствую. Патрик проводит меня домой.

После недолгих раздумий о сущности сыновнего долга Йозеф решил, что выполнить отцовскую волю все же лучше, чем проявлять чрезмерную заботливость, и вместе с поверенным быстро покинул Метрополитен-музей, оставив Феликса и Патрика наедине с костяным драконом.

— Ну, — сказал Феликс, — кажется, это оно.

— Оно самое, — угрюмо сказал Патрик.

— Тогда пойдем…

Разузнать в ратуше адрес Нестора было делом десяти минут…

В коляске, под скрип и дребезжание изношенных рессор взбиравшейся по крутым улицам Верхнего Города в направлении престижных окраин, застроенных помпезными особняками нуворишей, Феликс сказал Патрику:

— Когда все кончится, тебе надо будет уехать из Столицы. Я напишу тебе рекомендательные письма, а ты отправляйся в…

— Нет.

— Патрик! Не спорь со мной, пожалуйста!

— Нет, Феликс. Я сделаю все, что вы скажете. Но я никуда не поеду. Без вас и Бальтазара — никуда. Даже не предлагайте, — упрямо сказал Патрик.

— Патрик, так надо. Понимаешь? Надо!

— А вы бы на моем месте уехали?

Феликс подумал.

— Извини, — сказал он.

Остаток пути они проделали в молчании.

К тому времени, когда кучер крутанул жалобно взвизгнувшую ручку тормоза и, позевывая, возвестил о прибытии к месту назначения, уже начало смеркаться. Солнечный диск, остывая, налился свежей, еще горячей кровью, окрасил перистые хлопья облаков и туго натянутую небесную ткань в алые, как кумачи мятежников, цвета, и медленно, но верно покатился к изломанной, в острых шипах заводских труб и бугристых силуэтах домов, линии горизонта на западе; на востоке же, над ухоженными лужайками и нетронутыми рощами вековых вязов, небо успело сменить свою пронзительную голубизну на бездонную синеву, которая в свою очередь уступила место ровной фиолетовой глади, усеянной, будто веснушками, робко помигивающими звездами, среди которых был криво подвешен блеклый и словно бы выцветший серпик луны.

Коляска остановилась у высоких чугунных ворот, украшенных вензелем с буквой Д. «Странно, ведь по идее должно быть Н», — удивился Феликс, но потом рассудил, что ворота скорее всего достались господину канцлеру от предыдущего хозяина особняка. В пользу такой догадки говорил и сам особняк: массивное двухэтажной здание, отделенное от ворот гравиевой дорожкой, просторным двором с фонтаном и традиционным садовым лабиринтом чуть в стороне, скорее всего было построено в прошлом веке, и в отличие от новостроев, не стремилось услаждать взор хозяев и возбуждать зависть гостей пышностью декора, предпочитая сдержанный классический стиль. А вот что у ворот действительно появилось недавно (если судить по свежести краски), так это полосатая будка, в которой дремал широкоплечий бугай в сером мундире и фуражке без козырька. Патрик растолкал его, и они принялись шептаться о чем-то своем, сугубо профессиональном, пока Феликс ожидал у ворот.

— Никого пускать не велено, но сейчас придет комендант стражи, с ним и поговорим, — доложил Патрик точку зрения своего собеседника.

Комендант стражи пришел не один, а с собакой. Поджарый, очень мускулистый доберман с лоснящейся черной шерстью в рыжих подпалинах, мощными лапами и злыми глазами при виде незваных гостей сразу встал в стойку и утробно заворчал. От этого негромкого звука Феликсу захотелось сбросить пиджак и намотать его на левую руку, а правой достать стилет и… Мысль о стилете наполнила душу холодной решимостью. Холодной, как сталь.

— Добрый вечер, Феликс, — сказал комендант стражи, и Феликс узнал его: это был Лукаш.

— Здравствуйте, Лукаш. Мы к господину Нестору. Он дома?

— Не совсем, — ответил Лукаш. — Он играет в поло на лужайке за домом. Кажется, с новым префектом жандармерии. Проводить вас туда или вы обождете его в доме?

— Наверно, лучше пройти внутрь, — сказал Феликс. — Мы вас не очень стесним?

— Ну что вы! Пойдемте, я вас провожу. И когда будете возвращаться, обязательно позовите провожатых! — По краям гравиевой дорожки стояли металлические корзины с углем, и навстречу Лукашу и его спутникам двигались двое прислужников с факелами. — Скоро стемнеет, а после темноты хозяин приказал спускать леопардов с цепи. Они обычно не приближаются к огню, но…

— Леопардов? — удивился Феликс.

— Господин Нестор очень любит животных…

Гравий похрустывал под ногами, а Феликс смотрел на облитые серым мундиром покатые плечи Лукаша и думал, что если что-то вдруг пойдет не так, то поднять руку на коменданта стражи он просто не сможет. «Будем надеяться, что все обойдется», — подумал он и скрестил пальцы.

Дверь особняка отворил чопорный и вышколенный дворецкий. Он проводил их через обширный и носящий следы свежего ремонта холл в выдержанную в зеленых тонах гостиную и попросил обождать.

Спустя четверть часа в гостиную размашистым шагом влетел Нестор — все такой же худой, белобрысый и одетый в клетчатый костюм для верховой езды: пиджак, бриджи и кепи.

— Феликс! — широко улыбнулся он. — Какая честь! Умоляю, дайте мне еще десять минут, чтобы я мог принять душ и переодеться, а после — я ваш без остатка!

— Всего десять минут, — сказал Феликс, когда нескладная клетчатая фигура умчалась так же стремительно, как и появилась. — Успокойся, Патрик. Это всего десять минут.

Привычное возбуждение охватило его, и он добавил:

— Никуда он уже не денется!