Книга: День Святого Никогда
Назад: 2
Дальше: 4

3

С Патриком он столкнулся нос к носу уже на улице, едва выйдя за ворота, и это было… это было как холодный душ; или нет, скорее, как если бы ему плеснули в лицо водой из ведра — окатили с ног до головы ледяной, кристально чистой родниковой водой, смыв то липкое, удушливое, гнусное ощущение собственного малодушия, приведшее его в состояние исступления.
«Куда я иду?» — спросил он себя и не нашел ответа. В ушах слегка шумело.
— Здравствуйте, Феликс, — сказал Патрик.
Его голос с трудом пробился сквозь гул прибоя. «Как в раковине, — подумал Феликс. — Я однажды привез Агнешке большую и красивую раковину из розового перламутра. И мы вместе слушали море. Агнешка никогда не видела моря».
— Феликс?
Феликс сглотнул. Морской прибой отступил куда-то далеко-далеко, но не пропал совсем, превратившись в ровный монотонный шум на самом пределе восприятия. Феликс попробовал улыбнуться и кивнуть. Улыбка вышла натужной.
— Феликс? Вам нехорошо?
«Мне? Мне хорошо. Это-то и плохо, что мне хорошо. Мне, старику, чья жизнь уже позади. Мне — хорошо…»
— Нет, Патрик. Все в порядке. Я просто задумался. — От слов саднило горло. Язык ворочался с трудом.
— Вы плохо выглядите, — озабоченно сказал Патрик.
— Правда? Это пройдет. Я не выспался. Вот и…
— Вы очень бледный.
— Это пройдет, — настойчиво повторил Феликс, разглядывая Патрика.
Последний раз они виделись на похоронах Абнера. Голова юноши тогда была еще забинтована, и Феликс запомнил, как дергалось его правое веко при каждом ударе лома о мерзлую землю. Сейчас бинтов уже не было, и Феликсу был виден тонкий белый шрам, пересекающий лоб и правую бровь Патрика. Правый глаз так и остался кривым: внешний уголок века был опущен, словно Патрик все время щурился, и Феликс, осматривая стоящего перед ним полузнакомого парня, то и дело возвращался к этому увечью, не забывая отмечать краешком сознания, что за минувшее время Патрик заметно похудел — черты лица его заострились, и щеки казались впалыми, но это не было признаками болезненного недоедания, напротив, Патрик выглядел возмужавшим и даже окрепшим — худым и жилистым, как молодой леопард. Такое впечатление только усиливалось тем, что присущая ему от природы кошачья гибкость движений теперь обрела некую завершенность в виде расслабленной осанки опытного и ко всему готового бойца и холодного, равнодушно-внимательного взгляда, который из-за вечно прищуренного века казался еще и оценивающим.
Патрик выглядел опасным.
— Это чепуха, — сказал он, прикоснувшись к окривевшему глазу. — Вижу я нормально, а шрам меня не беспокоит. Женщинам даже нравится. Что-то вроде визитной карточки, — улыбнулся он вдруг так светло и открыто, что Феликсу на мгновение показалось, что перед ним снова стоит тот жизнерадостный русоволосый ирландский мальчик, который больше всего на свете любил подшучивать над дядей и двоюродным братом. Впечатление длилось всего секунду и рассеялось без следа.
— Я рад тебя видеть, — сказал Феликс и потрепал Патрика по плечу. — Я очень рад тебя видеть, — повторил он.
— Как Агнешка?
— Как всегда, — сказал Феликс. — Не будем об этом, хорошо?
— Хорошо, — понимающе кивнул Патрик, и они вместе двинулись вниз по улице.
— Постой, — вдруг сообразил Феликс. — А ты как здесь очутился? Ты меня искал? Что-то случилось?
— Да, я вас искал, и нет, ничего не случилось. Точнее, случилось, но давно. Феликс, я хочу, чтобы встретились с одним человеком. Не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста. Просто поедемте со мной, хорошо? Это не отнимет у вас много времени. Я мог бы сам рассказать, но лучше, если вы услышите все от очевидца. Вы сейчас не очень заняты?
— Совсем не занят, — недоуменно сказал Феликс. — Патрик, что это за игра в шпионов?
— Это не игра. Вы скоро все сами поймете. Быстрее, вон омнибус!
Омнибус пришлось догонять. Было что-то около девяти утра — час пик в самом разгаре: в это время сотни лавочников, достаточно зажиточных, чтобы обитать в Верхнем Городе, и слишком прижимистых, чтобы ездить в пролетках, забивали муниципальные транспорт под завязку, и переполненные омнибусы, доставляющие добропорядочных бюргеров к месту работы на другом берегу реки, даже и не думали останавливаться, чтобы подобрать еще парочку пассажиров. Патрик легко, почти не касаясь земли, догнал неповоротливый омнибус, вскочил на подножку, распихав озлобленно пыхтящих пассажиров, ухватился за ременную петлю и свесился наружу, протянув руку Феликсу. Феликс, с колотящимся сердцем и сладкой, полузабытой мышечной болью в икрах, на бегу протянул руку Патрику и был буквально вдернут в омнибус, мимолетно пожалев, что пробежка оказалась такой короткой. Бег — быстрый, летящий, самозабвенный, с ветром в лицо и острой болью в боку — вот что ему было надо! Бежать куда глаза глядят — вот чего он хотел все это время…
— Куда прешь, дедуля?! — гавкнул краснорожий детина в военной униформе. — Не видишь, что места нету? — выразил он мнение всех прочих потных, злых и утрамбованных до свирепости пассажиров, за что моментально схлопотал две увесистые оплеухи от Патрика.
— Рот закрой, вояка! — негромко, но внушительно сказал Патрик, после чего он и Феликс смогли почти беспрепятственно пробраться к винтовой лестнице и подняться на крышу омнибуса, где было посвободнее и даже были пустые сидячие места (проезд на втором, открытом этаже омнибуса стоил в два раза дороже). Расплатившись с кондуктором, они заняли сиденья у левого бортика, об который снаружи похлопывал криво подвешенный рекламный щит. Что он призывал покупать, Феликсу видно не было…
— Лихо ты его, — сказал он Патрику тоном, в котором при желании можно было различить нотки как одобрения, так и осуждения.
— А по-другому нельзя, — пожал плечами Патрик. — Уж поверьте моему опыту. С этим быдлом надо обращаться как… как с быдлом. Иначе — затопчут.
— Может, ты и прав, — рассеянно сказал Феликс и украдкой сунул руку за пазуху, поправив пришитую к подкладке петлю, в которой была закреплена дубинка из шкуры носорога. Если бы не лихость Патрика, краснорожему солдафону досталось бы на порядок сильнее. — Погоди, а какому опыту? Ты же мне так и не сказал, где работаешь!
— Я не работаю… — поправил Патрик. — Я служу. Знаете, как собачки служат? Вот и я служу. Сторожевым псом. Охраняю одного фабриканта. Личный телохранитель, слыхали про такую должность? Платят недурно, работа не пыльная, и опыта в обращении с быдлом набрался уже по самое не хочу.
— На кой ляд фабриканту телохранитель?
— Для престижу. Лестно иметь несостоявшегося героя в роли личного холуя. Его я на работу провожаю, сынишку из гимназии забираю, дочуркину невинность оберегаю, ухажеров ее отпугиваю. Ну и супругу его… гм… грех хозяину рога не наставить, верно? — с циничной ухмылкой сказал Патрик.
Феликс поперхнулся.
— Ну и ну! — сказал он. — Хорошо хоть супругу, а не дочурку!
— Да она соплюха еще…
— Это у вас что, семейное? От дяди передалось? Бабники, как на подбор! — ляпнул, не подумав, Феликс.
Патрик замолчал и стал глядеть, как проплывают за бортом омнибуса огромные кусты сирени в пышных садах Старого Квартала. Запах стоял одуряющий. Высокие каштаны, еще недавно увенчанные белыми пирамидальными свечками, сейчас щедро осыпали тротуары зелеными шипастыми шариками. Кое-где, обманутые погожими и чрезмерно солнечными даже для мая деньками, робко начинали цвести акации. Утреннее, слегка заспанное солнце играючи одолевало ночную свежесть, и уже к полудню зной в Столице сможет потягаться с летним; и если бы не отсутствие галдящей детворы на улицах и тополиного пуха в воздухе, лето можно было бы считать окончательно вступившим в свои права. «За тополями дело не станет, — подумал Феликс, — а вот дети… Говорят, закрыли уже половину гимназий. Какой-то кошмар. Бесконечный кошмарный сон, и я никак не могу проснуться!»
— Знаете, а ведь он мне никакой не дядя, — неожиданно сказал Патрик, мазнув по Феликсу своим оценивающим, с прищуром, взглядом.
— Да?
— Да. Он меня в Дублине подобрал. Я у него кошелек срезал, а он меня обедом накормил. И спросил, не нужен ли мне дядя и брат. Я еще подумал, что он… ну, знаете… а оказалось, что он герой. Я тогда в третий раз попался. Отведи он меня в префектуру — отрубили бы руку. Он для меня… он даже больше, чем отец. Он для меня все. А я его даже папой ни разу не назвал.
Феликс взял его за руку и крепко стиснул.
— Мы его вытащим, Патрик. Мы его обязательно вытащим.
— Да. Обязательно, — по слогам повторил Патрик.
Феликс отпустил его и спросил:
— Так куда мы все-таки едем?
— К Готлибу.
— Не рановато?
— В самый раз. Она будет ждать нас там.
— Она? «Один человек», да? Патрик, ну что за игры! — не выдержал Феликс. — Ты можешь сказать, кто такая она и почему я должен ее слушать?
— Помните Марту?
— Э-э-э… — напрягся Феликс. — Совершенно не помню, — признался он после короткого раздумья.
— Горничная Бальтазара. Новенькая. Вы ее видели в День Героя. Вы тогда к нам приходили, помните?
— Такая… с оборочками?
— Она самая, — кивнул Патрик. — Она теперь официантка у Готлиба.
— Нормальный этап жизненного пути, — улыбнулся Феликс. — Все горничные Бальтазара рано или поздно становились официантками у Готлиба. Потому-то Бальтазар терпеть не мог этот кабак…
— Я недавно ее там встретил. И она мне кое-что рассказала. Я хочу, чтобы вы услышали это от нее. Потерпите еще немножко, Феликс.
— Ладно, уговорил. Давно я Готлиба не видел…
Омнибус выехал на набережную и резво покатил вдоль реки. Навстречу ему проносились легкие ландо и фиакры заступающих на работу извозчиков. От пестрой, в мелкой ряби солнечных бликов реки пованивало гнилью. Омнибус приближался к Цепному мосту, и в посадке головы Патрика внезапно появилась вполне объяснимая скованность, как будто у юноши свело спазмом мускулы шеи. Чтобы отвлечь собеседника от болезненных воспоминаний, Феликс попытался обратить его внимание на ставший притчей во языцех долгострой на том берегу реки:
— Как по-твоему, что же они все-таки строят?
Над этим вопросом горожане ломали голову начиная с конца февраля. О нем судачили в каждом доме, выдвигая гипотезы и строя предположения одно невероятнее другого: огромный котлован, вырытый на пустыре, образовавшемся после пожара, сгубившего четыре квартала Нижнего Города, тем временем успел смениться не менее огромным и массивным фундаментом, на котором принялись стремительно нарастать стены. К концу мая загадочное строение уже обзавелось скелетом крыши. По форме здание не напоминало ничего из виденного Феликсом ранее, а видел Феликс немало; да и саму форму разглядеть было проблематично из-за деревянной опалубки, колючим наростом облепившей нововозведенные стены. Размеры же строения наводили на мысли об амбаре для скота, увеличенном в раз эдак в десять.
— Хтон его знает, — хмуро ответил Патрик, взглянув на щетинистый силуэт стройки, где уже копошились на лесах рабочие.
— В три смены работают, — поделился наблюдением Феликс. — Шустро, ничего не скажешь. За пару месяцев такую махину отгрохать… Йозеф как-то попытался разузнать в архивах ратуши, кто все это оплачивает.
— Ну и? — заинтересовался Патрик.
— "Частный подрядчик, пожелавший сохранить инкогнито". Но согнать сюда каменщиков со всей Метрополии — удовольствие не из дешевых… Какой-то нувориш развлекается, не иначе.
Выехав на Цепной мост, омнибус сбросил скорость, пропуская вперед усиленный конный патруль, укомплектованный одним констеблем и двумя уланами. За патрулем, мелко семеня скованными ногами, бежали трое арестантов в ошейниках, пристегнутых к седлам уланов. Внешности арестанты были самой что ни на есть уголовной.
— Парадокс, — сказал Патрик. — Чем больше их ловят, тем больше их появляется. Как тараканы. Откуда они только повылазили?
— Ты ремонт когда-нибудь делал? — риторически спросил Феликс.
В результате сложных и не вполне понятных самому Феликсу ассоциативных цепочек у него родился вопрос, который следовало задавать с максимальной осторожностью, так как он (вопрос) в корне расходился с первоначальным намерением Феликса не будить дурных воспоминаний.
— Патрик, — сказал он. — Я знаю, что это тяжело для тебя, но… Ты не мог бы повторить свой рассказ о той… секте, в которую влез Себастьян?
Патрик с безразличным видом пожал плечами.
— Да нечего мне рассказывать. Я пытался навести справки, выяснить хоть что-нибудь… Если это действительно была секта, то ее больше нет. Впрочем, если хотите, я могу рассказать то, что знаю…
С таким явлением, как студенческие братства, или, как их еще называли, корпорации, Патрик и Себастьян впервые столкнулись еще в Мадридском университете. Созданные по образцу масонских лож клубы, именуемые обычно аббревиатурами из греческих букв, на первый взгляд служили только для развлечения скучающих студиозусов, хотя на самом деле преследовали и более отдаленные цели. Становясь членом престижного братства, студент был обязан: участвовать в массовых попойках, временами переходящих в оргии; заниматься мелким и крупным хулиганством для укрепления славы своей корпорации; устраивать разнообразные подлости конкурирующим братствам; носить на клубном пиджаке витиеватую анаграмму; участвовать в напыщенно-таинственных ритуалах и обрядах; распевать гимн и заниматься прочими глупостями — и все это в обмен на призрачную надежду много лет спустя, заняв подобающее место в обществе, узнать во влиятельном начальнике, чье место в обществе было гораздо ближе к солнцу, своего бывшего собрата и напомнить ему о принесенной в молодости клятве всегда помогать корпорантам. Другими словами, играя в тайные общества, студенты занимались весьма дальновидным установлением деловых связей, которые, как известно, стоят намного дороже денег. Само собой разумеется, и Патрик, и Себастьян, еще в детстве определившиеся с выбором профессии, к подобным игрищам своих сокурсников отнеслись со снисходительной усмешкой.
Тем удивительнее был тот факт, что когда нечто подобное студенческому братству (впервые на памяти Феликса) появилось в стенах Школы, Себастьян оказался одним из первых и самых активных его членов. Патрик всего однажды, да и то по настоянию кузена, побывал на заседании «кружка молодых героев», после чего, едва не вывихнув от зевоты челюсть, зарекся переступать порог подобных дискуссионных клубов. Себастьян же проводил там дни и ночи, и так увлекся спорами о природе Зла, что даже стал пропускать лекции в Школе, принудив Патрика изворачиваться и врать что-то о болезнях. Все попытки Патрика отговорить Себастьяна от посещения этой «секты» (как сначала в шутку, а потом всерьез называл Патрик постоянно растущие сборища студентов, вовлекших в себя уже не только первокурсников, но и две трети всех студентов Школы) ни к чему не привели, а обратиться за помощью к Бальтазару или хотя бы Феликсу юноше помешала студенческая солидарность и твердое убеждение, что товарищей закладывать нехорошо.
Слушая спокойный и даже меланхоличный рассказ Патрика о том, как под носом у преподавателей в стенах Школы и студенческого общежития действовала организация, цели которой, как и лидеры, до сих пор оставались неизвестными, Феликс не мог не проклинать себя за слепоту. Но все его угрызения совести не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывал Патрик…
— Я не знаю, за каким дьяволом они вышли тогда на улицы, — говорил Патрик. — Не знаю, какой Хтон дернул их вмешаться в эту бучу. Не знаю, почему уланы, вместо того чтобы укрощать взбесившееся быдло, вместе с этим быдлом ополчились на студентов. Я не знаю, действительно ли Себастьян и другие хотели остановить бунт или только выполняли чей-то приказ. Я не знаю, чей это мог быть приказ и какой подонок все это придумал. Я знаю только две вещи. Первая — не останься я тогда на факультатив Огюстена, вернись я в общагу на час, на полчаса раньше — и все могло быть по-другому. Совсем по-другому.
— А вторая? — спросил Феликс.
— А вторая… Если я найду того подонка — а я обязательно его найду! — я…
— Что — ты?
— Я убью его, — очень спокойно сказал Патрик.
Назад: 2
Дальше: 4