Джу явился домой под утро – голодный, уставший и злой, как цепная собака. У выпускников «Каменных Пристаней» последнего десятилетия было одно отличие от мастеров старой школы. По причине того, что клеймение и пытки были в государстве законодательно отменены, отличие это довольно высоко ценилось начальством префектур: Джу умел бить так, чтобы после допроса на преступниках не оставалось видимых следов. Из-за этого умения он проторчал в префектуре до первой дневной стражи следующего дня и теперь с трудом держался на ногах. Кроме того, у него было ужасное чувство, словно он запачкан грязью с головы до ног. После допросов у него всегда оставался неприятный осадок, но сегодня происходило что-то особенное. Архат Помогай плюнул ему в лицо, и Джу все-таки разбил ему рожу. И вот, руки по локоть измазаны в чужой крови и чернилах, перед глазами крутятся откалиброванные и отбеленные монетные кружки, а на душе зло и хмуро. Он даже про краденые документы забыл, а когда вспомнил – не испытал от факта близости к истине никакого удовольствия, а одно только тупое раздражение от того, что и с ними тоже надо работать.

По пути он купил печеную земляную тыкву, начиненную утиными плечиками, еще теплую, со сладким запахом, не дотерпел до дома, разломал и съел ее всю по дороге, а корки выкинул в кусты. Таким образом, с голодом ему расправиться удалось, и это немного примирило его с суровой действительностью.

Теперь следовало помыться. Швырнув куда попало измятые за пазухой бумаги, Джу растопил плиту, вылил в котел всю воду, которая была припасена на его части дома и, несмотря на усталость, еще трижды сходил с ведром к колодцу. Ему дали сутки на отдых, он был уверен, что выспится, поэтому скорее упасть и уснуть не торопился.

Однако едва он залез в лохань и намочил волосы, как раздался стук в окно. Ставни Джу перед мытьем закрыл, поэтому не видел, кто там. Но подумал, что, если это опять из префектуры, он не переживет.

Прикрывшись полотенцем, он снял крючок и выглянул за дверь. Перед крылечком стояла соседская дочка. Появление Джу в мокром и полуголом виде ее слегка смутило.

– Чего тебе? – не очень дружелюбно поинтересовался Джу.

– Прости… те пожалуйста, – пробормотала она, с перепугу переходя на «вы», – я хотела попросить помочь… Мама мне велела суп сварить, а я не могу… – она запнулась и переступила с ноги на ногу.

– Кастрюлю найти? – предположил Джу.

– Мне надо курицу убить, а я не могу…

– О боже мой. Курицу убить, – проговорил Джу. От глупости и неуместности просьбы он чуть не уронил на порог полотенце. – Подумать только. А дров наколоть и полы помыть не надо? А в лавку за лекарством дедушке сбегать?.. Мне прямо так пойти? А ничего, если я кусок мыла с собой прихвачу?.. Ну что ты на меня вылупилась? Неужели попросить больше некого?!

Соседка совсем растерялась и жалко пролепетала:

– Но… вы же храбрый…

– Да, и мне больше нечего делать, кроме как с курами воевать, – раздраженно рыкнул Джу и захлопнул дверь у нее перед носом.

«Курицу убить… – бормотал он все время, пока полоскался в лохани. – Это надо же… Вот так применение доблести и боевым наукам…»

Потом, надев чистую рубашку и отжав как следует волосы, он слегка отошел сердцем и подумал, что был излишне груб. Ну не пришла ей мысль обратиться за помощью к братьям. Может, она вину за укушенную руку загладить хотела. Предлагала Джу совершить ради нее подвиг. Бабы – они же странные. Им чего только в голову не придет…

Напялив на босу ногу старые сапоги и накинув кафтан на плечи, Джу спустился в сад и пошел вокруг дома, чтобы посмотреть, как справилась с курицей эта чудачка. Он уже не сердился и был готов снизойти до глупой девочки, предложив к ее услугам собственную храбрость.

Из дверей летней кухни, отнесенной на соседской половине вглубь огорода, раздавался горький дочкин рев и матушкина брань.

– Дурища ты, дурища! – кричала соседкина маменька. – Один раз довелось тебе из дерьма нос высунуть, так ты сама себя обратно топишь! Чего ты глазами ходила хлопала? Ждала, что счастье спустится с неба в корзине? Все прохлопаешь, дура! Кому твое кокетство нужно с твоей-то рожей? Мужика за яйца надо хватать и держать, не пускать! Была бы уже замужем пять раз… А ты все ходишь, зенки свои козьи вылупив, любви ответной ждешь! Кому она нужна, твоя любовь! Плюнул он на тебя, и правильно сделал!..

– Мама, я хотела… я старалась… Но он же не такой, как наши парни… Он благородный, а они все так – словно ничего не чувствуют… Только гневаются громко… Как будто это просто – замуж выйти…

– Ничего ты не умеешь, дура, ничего не можешь сделать вовремя!.. Чему я тебя только учила?..

И вот уже обе ревут и что-то невнятно друг другу бормочут.

Джу, пораженный коварством соседей, словно к земле прирос на некоторое время. Ни о какой курице уже не могло быть и речи. Он осторожно повернул и, между грядок с овощами, вдоль демаркационной линии плетня прокрался на свою, заросшую сорняками половину огорода. Откровение, которое он испытал, повергло его в шок. Вот они, женщины. Он ясно видел интерес в ее глазах. Но не предполагал, что этот интерес касается законного замужества. Охомутать его хотели, и кто!.. Дочь учителя чистописания из народной школы. Бред какой-то, даже в голове не укладывается… Как вовремя, однако, он раскрыл их шашни.

Ну, хватит, решил он. Довольно на сегодня, надо ложиться спать, пока не случилось чего-нибудь еще…

Посвятить всю свою жизнь подслушиванию чужих разговоров государь тоже не мог. Он и так теперь мало что успевал. До секретной комнатки в Ман Мираре он добрался лишь поздно вечером на следующий день после прибытия посольства. Можно даже сказать, ночью. Впрочем, все разговоры, происходившие в Большом Улье в досягаемости микрофонов, хранились в записи.

Император прослушал несколько текущих минут эфира на каждой точке, убедился, что сейчас разговаривают только в одной комнате и о любви, в пяти хранится полное молчание, а седьмой жучок транслирует равномерные звуки, похожие на шаги или удары в стену. Потом он настроил поиск на аналог слова «государь» в тайском языке, и подождал, что о нем скажут.

Скрип кровати, два вздоха. Тишина. Больше разговаривать не о чем. Время разговора – за половину стражи до текущего момента, значит, сейчас уже видят десятый сон. Что ж, с заходом солнца ложиться спать разумнее всего. Недоступная государю роскошь.

Император Аджаннар машинально поиграл с ускоренным и замедленным воспроизведением записи и решил вернуться к седьмому жучку, на котором вроде бы колотили в стену. С первого раза он не очень разобрался в природе этого стука.

Удивление его при первых же прозвучавших оттуда фразах было безмерно. Во-первых, говорили по-таргски. Во-вторых, это был совсем не Большой Улей.

Шорох одежды, звуки торопливых шагов и закрывающейся двери.

Вопросы, которые посетили государя, были кратки и просты: «Кто это? Что это? Где это?» Государь пребывал в изумлении и решил послушать дальше.

Еще несколько звуков различного происхождения и громкости, потом опять глухой стук.

«Ага, – сказал про себя государь. – Жучок находится на обуви или на подоле одежды эргра. Эргр сейчас либо в гостинице при храме, либо в монастыре. Можно отследить координаты, а можно подождать, пока он сам проговорится. Как передатчик попал к нему, совершенно неясно. Вероятно, в Большом Улье собирали по стенам пыль, он где-то упал, зацепился за чью-то одежду, за что-то теплое, живое… Пути Единого неисповедимы. Но письма эргр диктует любопытные».

О недовольстве Имперского совета государь знал, подумывал даже сделать уступку, чтобы успокоились на время. Однако рассылать приглашения на свадьбу все же считал действием преждевременным.

Государь зевнул и потер уставшие за день глаза. На правый опять нужно делать коррекцию зрения, видит он все хуже и хуже. А как до «Крепости» добраться, если на орбите чужие спутники? Как океан перелететь?.. Сколько беспокойства из-за этой секретности. И зачем только он начал игру, мог бы развернуть таю на подлете к Та Билану и не подпускать близко, да так, что они бы в жизни не поняли, кто и что им мешает. Космос большой, планет в нем много, лети куда хочешь. Так нет, из-за того, что у него исследовательский интерес разыгрался, все пристроились жить на одной… Или аварию им на спутнике устроить, чтобы выйти из-под наблюдения? Если нужда подопрет – придется…

«Ненавижу птиц», – думал Джу, тщетно пытаясь так укрыть голову тощей подушкой, чтоб хоть немного приглушить птичье пение. Голосок в старой груше заливался, щелкал и свистел, выводил трели, гаммы, рулады, – в общем, изо всех сил старался помешать Джу выспаться. «Убью, – бормотал Джу. – Поймаю и съем. Посажу в шляпу. Науськаю кошку. Подлая тварь…» Голосок длинно свистнул – с издевательской вопросительной интонацией. Джу швырнул в угол подушку и сел на постели. Судя по песням голоска и по слабой освещенности за неплотно прикрытыми ставнями, недавно началась вечерняя стража.

На Джу навалились воспоминания минувшего дня и ночи: воровство из архива, злые козни соседки, ранение Аглара, допросы. Он пощупал волосы на затылке – кажется, высохли. Ну и чем он будет заниматься всю ночь? А утром ему опять на службу. Птицы – какое-то бедствие городских окраин. По утрам трещат сороки. Вороны и галки с мерзкими выкриками топчутся по крыше и водосточным желобам, словно табун лошадей. Морские чайки весь день визжат на помойках. Вечером и ночью свистит эта сволочь. Почему, когда Джу жил в казарме, он ничего подобного за окнами не слышал?

С тяжким вздохом он вылез из-под солдатского серого одеяла, подшитого потертой простыней, и поплелся умываться. Но обнаружил, что вылил всю воду утром, когда мылся. С добрососедскими отношениями покончено, поэтому никаких пирожков, жрать тоже нечего. С тайной надеждой на чудо, Джу приподнял крышку глиняной хлебницы. Оттуда выбежал большой таракан. Чуда не произошло. Ворованные документы валялись неаккуратной кучкой в комнате под столом – из-за недостатка мебели одновременно обеденным и письменным. С ними надо было что-то решать. Джу сгреб их в охапку, отнес к кровати и расстелил ровным слоем на досках под матрасом. Желание срочно их прочесть в нем перегорело. Наступит время – он посмотрит. Успеет. А пока…

Он пересчитал деньги. До выдачи первого жалования оставалось восемь с половиной ларов и три дня. Восемь монеток Джу положил назад в красную лаковую коробочку, а коробочку спрятал под половицу. Оставшаяся половина лара предназначалась либо на бусы соседке, либо на вход в театр. Но Джу только что приснился гораздо лучший способ их употребления. На Веселом Бережку с таким капиталом не разгуляешься, а вот в Порту можно. Там девки попроще, зато дешевле.

Просочился на территорию Большого Улья Нэль легко. Дин дал ему ключ от калитки. Замки поменять еще не успели. Если сигнализация показала кому-то, что он вернулся, реакции это никакой не вызвало. Нэль черным ходом поднялся на второй этаж и потихоньку прошмыгнул в свою комнату. Попил воды из припасенного со вчерашнего вечера кувшинчика и сел на постель.

Обратно в Большой Улей они с Дином шли пешком. Лошадей слуги вели в поводу, деликатно отстав на десяток шагов. Дин увлеченно и не без гордости рассказывал про город, но Нэль слушал его вполуха. По пути ему пришла в голову мысль: о Лале он вспоминает все реже. С чем это связано? Стал ли он меньше его любить? Рассердился из-за предательства? Забывает понемногу? Променял память о Лале на лестное ему внимание полулюдей?.. А вдруг Лалу тоже плохо без него? Этот вечно невозмутимый вид, верность служебному и общественному долгу, обязанность стоять на ступеньку выше подчиненных Верхних и чужих ему Нижних – то, что никогда не принималось Нэлем всерьез, до глубины души, хотя и сильно влияло на их семейную жизнь, – вдруг это все мешало Лалу говорить и делать то, о чем он думал и о чем мечтал? Ведь были же светлые моменты в их супружестве. Какие-то крупицы счастья. Пусть их легко пересчитать по пальцам, но тем дороже и ярче они сейчас казались. Неужели Лал их выбросил из памяти, втоптал в прах забвения?.. Но как же можно забыть то, что было, было, было. Ведь не скажешь, глядя на солнце: «солнца нет»…

Возле Большого Улья Дин велел слугам стоять недалеко от ворот и повел Нэля в обход – тот еще не успел выяснить, где находится калитка. Там, возле старого, в несколько обхватов дерева с серебряно-зелеными узкими листьями Нэль остановился, чтобы честно предупредить Дина.

– Господин Дин, – сказал он. – Я вам сразу понравился, правда?

В коричневых глазах советника мелькнуло удивление от прямоты вопроса и некоторое одобрение, вызванное той же самой причиной.

– Да, – отвечал Дин после секундной паузы.

– И вы хотели бы затащить меня при удобном случае в постель?

– Возможно. – Дин наклонил голову набок и слегка улыбнулся. Подобная наглость, похоже, ему была по нраву.

– В таком случае вам лучше знать правду, – заявил Нэль. – Понравится ли она вам так же, как мой внешний вид – не знаю. Но я не женщина. И не мужчина. Или женщина и мужчина вместе. Я могу стать матерью и могу стать отцом, и весь наш народ таков. Такими мы созданы.

Дин, на которого Нэль внимательно смотрел, словно отстранился, хотя назад не отступил ни на полшага. Изменился только его взгляд.

– Желаете ли вы продолжать наше знакомство в том направлении, в каком его начали? Подумайте об этом серьезно. И я прошу вас – не говорите пока никому. А если скажете – соврите, что сами догадались.

По глазам господина Дина было видно, что тот не ждал такого поворота. Дин готов был к чему угодно, но не к встрече с полноценными людьми. Нэль вздохнул, взял из руки ошарашенного советника ключ от калитки.

– Спасибо вам за обед, – кивнул на прощание Нэль. – Мне очень понравилось. До свидания.

– До свидания, – выговорил Дин, и Нэль улизнул.

Нэль глотнул еще воды прямо из горлышка кувшина. Потом решительно встал и отправился на поиски брата.

Он нашел его в дальнем флигеле, где устанавливали энергостанцию. В лабораторном халате и с лупой на глазу Фай копался паяльной иглой во внутренностях какого-то агрегата, а человек десять помощников суетились вокруг. Нэль некоторое время постоял на входе, но так как Фай его не видел, Нэлю пришлось зайти внутрь.

Фай на мгновение повернулся в его сторону, удивился и немедленно задел за рабочее острие иглы тыльной стороной ладони. Зашипел, чертыхнулся, поднял лупу на лоб. Глядя на Нэля недобро, прицепил иглу на штатив и полез в карман за мазью. Нэль отступил и прижался спиной к белому кожуху генератора. Фай раздраженно спросил:

– Что надо?

– Фай, – насколько мог мягко и кротко проговорил Нэль. – Вы выходили на связь с Бенеруфом?

– Да.

– Как давно?

– Позавчера.

– Лал не спрашивал про меня?

– Спросил, как ты прижился… в планетарных условиях.

– А ты?..

– Я ответил, что ты освоился гораздо лучше нас всех вместе взятых.

– А еще?

– Все. А теперь поди прочь. Я терпеть не могу, когда мне таращатся через плечо. Тут и без тебя это старье ни хрена не работает, спасибо душке Лалу за выделенные из хлама ресурсы.

Нэль кивнул и поспешил убраться. Значило ли, что Лал про него помнит, раз спросил? Можно ли себя утешить, ответив на этот вопрос «да»?.. Неизвестно.

По правде говоря, господин Дин остолбенел. Только многолетняя придворная выучка во что бы то ни стало сохранять безучастное выражение лица удержала его от оскорбительного и невежливого поведения. «Надо же, пакость какая», – перво-наперво подумал он. Потом, когда Натаниэль Лаллем скрылся за железной крепкой дверцей, Дину стало неловко за себя. За то, что человечек этот, по всему заметно – легкомысленный и развратный, так просто уловил его на свою молодость и красоту.

Нет, господину Дину вовсе не нужна репутация распутника. Тем более распутника, не разбирающего, с кем спит. Он вообще не представлял себе, как люди могут быть двуполыми и, соответственно, что делать с таким в постели. Когда сидели за столом и он подливал переводчику вино, Дин по достоинству оценил все, что было выставлено напоказ: оленьи глаза с поволокой, розовые губки бантиком, легкие завитки золотистых волос, мягкие очертания шеи и плеч, нежная гладкая кожа, округлые коленки, маленькие дразнящие грудки под обтягивающей их одеждой… Все словно само просится, чтобы прикоснулись, приласкали. Слюнки бы потекли у кого угодно. И вот, оказалось, что все это великолепие принадлежит неизвестно кому. Существу. Не он, не она. Оно. Если, конечно, Натаниэль Лаллем не врет. Но как обидно. Ведь дело было почти в кармане. Кажется, повали он Натаниэля Лаллема на подушки в том же Синем павильоне, тот бы и не пискнул ничего против. Господин Нэль начал бесстыдно предлагать себя еще в порту, иначе с чего бы Дин с ним связался?

Слегка оправившись от первоначального потрясения, советник прислонился спиной к старому серебристому тополю и тихо засмеялся. На ум ему пришла другая, очень забавная мысль. Если он правильно понял намерения господина Фай Ли, тот хочет предложить императору кого-то из своих соотечественников в жены. Вот это будет шутка. Всем известно, что таргский государь – ханжа. Он и женщин не очень жалует, что уж там говорить о мальчиках или – вот ужас! – о двуснастцах. Про эдакое при нем даже заикнуться никто никогда не посмел бы. Держать сорок наложниц для того, чтобы заходить к бедным женщинам раз в год попить чаю, и получить в собственную спальню эдакий подарок – великое Небо, для этого стоит потрудиться. «Я буду не я, – пообещал себе Дин, – если их не сосватаю. Просто ради удовольствия посмотреть следующим утром на государево лицо…»

Пока Джу попал из Портовых Тупиков на свою Колодезную, стало совсем поздно. В Порту веселье продолжалось день и ночь, там было полно огней, а в полудеревенском северном Приречье все, кто искал себе в этот вечер приключений, давно нашли их и успокоились. Улицы здесь не освещались, луна тлела узеньким серпом над золочеными крышами Царского Города. Крупные яркие звезды рассыпались совсем по-летнему, хотя, если в первый месяц лета после двадцати дней тепла вдруг выпадет снег, в Столице этому никто не удивится.

Джу шел, тихонько насвистывая мелодию из комической пьески «Скрипучие башмаки». Время он провел на славу. Денег хватило сразу на двух маленьких шлюшек, ужин и еще остался медяк на коробочку чая, которую Джу нес домой в рукаве. Дурацкие мысли, что он потратил трехдневный заработок на пустое дело, в то время как может настать момент, когда этих пол-лара ему не хватит на что-то жизненно важное и необходимое, Джу старался прогнать. «Нельзя всю жизнь быть нищим, – твердил он себе, – в конце концов, я стану когда-нибудь зваться „кир Джуджелар“. Считать медяки оскорбительно для такого имени…»

Подозрительный звук заставил его остановиться, когда до дома оставалось шагов тридцать. Джу мгновенно подобрался, скользнул к забору палисадника, в тень от густых кустов сирени и жасмина, и оставшееся расстояние прокрался, не издав ни единого шороха. Кто-то возился на крыльце с его стороны дома. Сопел и бренчал чем-то вроде набора ключей или отмычек. Грабить у Джу было что: коробочка с восемью ларами, а еще две отцовские сабли – легкая саврская в дорогих ножнах, с узким клинком и малым изгибом, какими щеголяет при дворе высокорожденная молодежь, и вторая – тяжелая таргская, иззубренная и древняя, то ли фамильное оружие, которое не перешло по какой-то причине к Волку, то ли военный трофей – историю ее Джу очень хотел бы узнать, но было не у кого. Мысль о том, что в архиве хватились дела № 213, он отбросил, потому что в таком случае к нему бы не пришли в одиночку. А пыхтящий и бренчащий человек на крыльце был один.

Когда Джу приблизился к калитке в свой садик, он расслышал парочку сказанных вполголоса в адрес трута и огнива слов, выпрямился и хотел уже спокойно войти, когда Шан, тщетно пытавшийся зажечь свечной фонарик, констатировал:

– Подкрасться тебе не удалось, Джуджелар. Во-первых, ты распугал всех трещоток в траве. А во-вторых, я тебя ждал.

Джу закрыл за собой калитку на щеколду.

– Здравствуйте, господин Шан, я очень рад, что вы зашли в гости. Но почему так поздно?

Шан поднялся с крыльца и спрятал огниво за пояс. Кажется, он даже был почти трезв. Трагическим голосом господин Шан сказал:

– Так ты не знаешь, что с Агларом случилась большое несчастье?

– Какое? – всерьез обеспокоился Джу. Он сразу подумал про давешнее ранение. Вдруг серьезно?..

– К нему приехала мама и две сводные сестры. Они взялись его лечить. Знаешь, что это такое, когда к Аглару приезжает мама? Это потоп, пожар, нашествие иноплеменных… Единовременно. В общем, я счел за меньшее зло для себя бежать, бросив друга в окружении неприятельских войск. Джу, можно я у тебя переночую?

Джу поджал губы.

– Можно, – сказал он. – Только у меня нет ни лишнего матраса, ни одеяла. И кровать всего одна.

Он отпер дверь и на ощупь снял с полки лампу, чтобы зажечь. Шан уже проник внутрь. Когда засветился слабый огонек, гость окинул взглядом обшарпанные голые стены и рассохшийся пол.

– Да, небогато ты живешь, – кивнул он. – Может, как-нибудь разделим – один на матрасе, другой на кровати?

Под матрасом у Джу лежало ворованное дело.

– Воды у меня тоже нет, – сказал он. – Не откажите в любезности, сходите к соседям на колодец. А я пока посмотрю, что тут можно разделить. – И он вручил Шану ведро.

Когда Шан, опешивший от такого практичного гостеприимства, беспрекословно принес воду, бумаги были упакованы в старое голенище, засунуты в дырку за плитой, дырка заткнута веником, а сам Джу ворошил в кухонном сундуке тряпье. У него был в запасе зимний плащ из казенного обмундирования и кое-какая одежда, которую, свернув, вполне можно было использовать вместо подушки.

– У них там были какие-то грядки… – смущенно поведал Шан, устанавливая ведро с водой рядом с умывальником. – Короче, я их заметил только по пути обратно. Темно…

Джу представил, что произойдет завтра поутру, когда учительское семейство обнаружит, что их грядки именно «были», и с трудом удержал вздох.

– А что у Аглара с рукой? – спросил он, делая из одежды сверток и вручая его Шану.

Шан пошел в комнату устраиваться на ночлег и отвечал оттуда:

– Да чуть вся кровь не вытекла. Еле остановили.

– На службу он завтра идет?

– Что ты, какая служба. Он синий, как пятидневный труп. Мамаша его в оборот взяла надолго. Она трактирщица из Матолоша, попробуй ее переупрямь. Ее сам префект боится. Да и незачем это Аглару…

Джу ложиться спать не торопился. Зачерпнул воды в чайник, сел перед плитой на корточки и стал засовывать в топку дрова.

– А с кем же теперь я буду работать? – спросил он.

Шан уже улегся на полу, забрав себе матрас.

– Может, со мной. А может быть, сам. Ты хорошо начал. Это твоя идея была – идти на суконные склады?

– Моя, – признался Джу. – Но совершенно случайная.

– Ну уж не скромничай. У префекта на тебя большие надежды. С твоими рекомендациями можно было сразу на оперативную работу, без стажерства. И офицерское звание авансом…

– С какими рекомендациями? Откуда вам все про меня известно, господин Шан?

– С такими. Кто там за тебя поручился, тебе самому лучше знать. Но у префекта глаза были на лбу. У Аглара тоже…

Голос Шана ослаб и звучал совершенно сонно. Из комнаты вскоре послышался умиротворенный храп.

Джу сел на пол перед плитой и призадумался. Он зря надеялся, что Иль его освободит. Он все равно оставался прицеплен к сыщику на поводок, как собачка. Просто поводок сейчас отпустили на всю длину. Можно ли с этим что-то сделать? И нужно ли? Спроста Шан ему сейчас болтает или имел в виду предупредить, что и он послан присматривать за Джу? Что вообще означает эта настойчивая и непрошеная опека? Не стоит ли приравнять такую заботу к слежке?.. Аглар, если вдуматься, тоже вел себя странновато. Смотрел ревниво и подозрительно. И вообще…

Джу оборвал золоченую бумажку с коробочки чая, скомкал и бросил в огонь. Она ярко вспыхнула и рассыпалась пеплом. Если бы все, что не нравится и угнетает, можно было так же легко и просто сжечь. А ему что остается? Смириться? Ждать? Или попробовать бежать из-под надзора? Хотя бы и к Волку…