Глава 20

Я ушел перед самым рассветом, начисто лишив противников союза Маргариты Валуа и Генриха Бурбона возможности объявить брак фиктивным. В глубине души маленький червячок раскаяния пытался выгрызть себе нору, заявляя, что я коварно воспользовался внешним сходством и минутной слабостью страстной женщины. Но ведь в конечном итоге ее объятия предназначались не мне, как там меня звали – Вальдару Камдилу, а отважному королю Генриху, вернувшемуся за ненаглядной женой в осажденный Лувр и сейчас пришедшему к ней через все опасности в самое логово смертельных врагов. Что, как не любовь прекрасной дамы, – заветный приз для благородного рыцаря?! Но ведь любовь-то не ко мне, черт побери, а к этому лоботрясу Бурбону! Только бы он не утонул, улепетывая из Парижа. А то ведь еще бог весть сколько здесь торчать придется.

С самого утра Ее Величество Маргарита Наваррская пожелала развлечься соколиной охотой. Никто и не подумал препятствовать ей в этом. Мало кому в Шалоне и его окрестностях вообще было дело до беглой королевы. Впрочем, на что еще могла рассчитывать бедная родственница? Пока ее желания не выходили за рамки приличий, она могла позволить себе все, что взбредало в ее очаровательную головку. Единственный, кому бы желания Марго были или могли быть небезразличны, – молодой красавец Гиз, сегодняшней ночью отлученный от ложа Ее Величества. Но, так и не узнав об этом, он безнадежно утонул в планах скорого мятежа. К тому же, благодаря усилиям Рейнара, блеск Золотой Кепки Великого Магистра дурманил его склонный к авантюрам ум, никогда прежде не обольщаемый столь опытным искусителем, как Лис.

В погоню за пернатой дичью Марго сопровождали «любимая фрейлина с телохранителем» да пять-шесть слуг, стремянных, сокольничих и попросту охранников. К чему большой эскорт родственнице герцога Лотарингского в самой близости стен его столицы?! Слуги не удивились, когда за воротами к кавалькаде присоединились еще два «охотника» – Жозефина, посланная с известием к брату Адриэну, и он сам, должно быть, проведший ночь в благочестивых молениях со своим благородным собратом. Слуги не удивились. Удивилась моя «дражайшая супруга».

– Вы, святой отец?! – подъезжая к нашему капеллану, ошарашенно поинтересовалась она. – Вот нежданная встреча! Но о чем я! Рада видеть вас вновь!

Тут уже пришла моя очередь приходить в изумление:

– Как, вы знакомы?!

Марго сделала знак слугам чуть приотстать. В самом деле, довольно странно, когда драбант вдруг начинает беседовать с королевой на короткой ноге.

– А разве вы не знаете? – недоумевающе произнесла прелестная охотница, когда мы стались одни. – Разве не брат Адриэн привел вас сюда?

– Ну-у, в какой-то мере… – неуверенно начал я. – А в чем, собственно говоря, дело?

– Но ведь это же он спас меня в ту злополучную ночь в Лувре!

– Вот как? – Мои брови изогнулись дугами, точно мосты на детском рисунке. – Ваше преподобие, что же вы раньше молчали? – Я повернулся к бенедиктинцу.

– Но вы и не спрашивали, сын мой. А у нас, да будет вам известно, не принято бахвалиться своими деяниями, ибо не зря же сказано: «Пусть левая рука не знает, что делает правая». Сделанное от чистого сердца не нуждается в воздаянии, ибо само деяние и есть награда истинному христианину!

Я обреченно вздохнул. Похоже, меня ожидала очередная проповедь на тему пользы благотворительности и кроткой скромности дающего, да не оскудеет его рука во веки вечные.

– И все же, – прервал я поток красноречия брата Адриэна, грозивший перехлестнуть берега моего терпения, – поведайте, как было дело.

– О чем говорить? Мадам Маргарита преувеличивает мои заслуги, – пожал плечами монах. – В тот вечер один старый знакомый, служивший мессу в дворцовой часовне, пригласил меня к себе посоветоваться по поводу некоторых рукописей, имеющих касательство к истории Франции. И надо же было так случиться, именно в эту ночь парижанам вздумалось поднять злополучный мятеж. Вы не хуже меня, сир, знаете, что происходило дальше. В результате я, мой приятель, еще несколько клириков да десяток монашек-бегинок, укрылись в дворцовой часовне и молили небо вразумить толпу, потерявшую страх Божий, заклиная даровать мир всем французам без изъятия. В час молитвы в церковь, ища защиты, вбежала ваша прекрасная супруга, и мы, конечно же, не могли отказать ей, ибо одна из основных задач истинного храма – давать приют и защиту всякому, кто алчет ее.

– Святой отец, я знаю об этом. Прошу вас, не отклоняйтесь от темы.

– Как вы, право, нетерпеливы! – покачал головой брат Адриэн. – Послушайте совет, сир. Научитесь ждать – это вам еще очень пригодится. Ибо умение ждать – одна из величайших доблестей и добродетелей государя. Однако мне почти нечего рассказывать. Я всего лишь упросил нескольких ваших пистольеров не открывать огонь, пока мы будем пересекать двор. Среди монашек, ухаживавших за королевским цветником, нашлась святая женщина, пожертвовавшая одеянием ради спасения королевы Наваррской. Вот, собственно говоря, и все. Мы перебежали двор, и с той поры я больше не видел вашу очаровательную супругу.

– Так и было, мой милый. Ведь я же не могла и предположить, что ты вернешься за мною, – ласково проворковала Марго. – Мой дорогой, ну что ты нахмурился – погода прекрасная, мы можем прелестно поохотиться до того, как направимся к Реймсу.

– Ваша жена права, сир, – подтвердил благочестивый клирик. – Тем более что по дороге нам надо что-то есть, а останавливаться на постоялых дворах, как вы знаете, небезопасно.

– Всего лишь уговорил не стрелять! – хмыкнул я. – Только-то!

– Они были истинными христианами, сын мой, – не замедлил отозваться монах. – И добрыми католиками.

– Ладно, все хорошо, что хорошо кончается, – пришпоривая коня, кинул я.

Что еще мне оставалось делать?! Рассуждать о превратностях судьбы и о тех запутанных дорожках, по которым ведет всех живущих случай, точно поводырь толпу слепцов?

К полудню у нас уже было что жарить, и линялый исландский сокол, горделиво восседавший на кожаной перчатке сокольничего, на законном основании задирал крючковатый клюв под сафьяновым колпачком, украшенным золотым султанчиком.

Найдя живописную полянку, мы спешились. Слуги развели костер, чтобы запечь обмазанную в глине дичь. И никого из них не заинтересовало, когда, посудачив о чем-то, благостный монах-бенедиктинец, церемонно поддерживая под локоток спутницу, повел роскошную блондинку Жозефину к ближайшим кустам; когда королева Наваррская, капризно потребовав фрейлину следовать за ней, так же скрылась из виду, – мало ли какие там могут быть женские дела! Мое исчезновение и вовсе никого не волновало. Молчаливый драбант, хмуро зыркавший исподлобья на лотарингцев, вообще остался сторожить лошадей, пасшихся неподалеку. До той поры, пока утка, запекаемая в угольях, не была готова, отсутствие беглецов не тревожило свиту. Когда же наконец выяснилось, что и они, и оставленные на мое попечение лошади исчезли – что было делать нашим сопровождающим?! Удовольствоваться оставленным им обедом.

Тем временем мы во всю прыть мчались к Реймсу, вернее, к лесу Ансени, где была назначена встреча с де Батцем, где я надеялся найти приведенные им войска. Оставалось лишь гадать, сколько бойцов все еще находилось в Мезьере после отступления из-под Манса и известий о бойне в Париже, сколько из них согласилось следовать за Мано, воодушевляемые весьма туманной перспективой вероятной награды в случае успеха.

«У кого нет сольдо – нет солдат», – гласила циничная, точно удар стилетом, поговорка итальянских кондотьеров. Сольдо благодаря стараниям Лиса у нас еще были, хотя не так много, как после налета «судебных приставов» на Аврез ла Форе. Но в любом случае имевшейся суммы едва ли могло хватить на месячное жалованье сотни всадников. Для задуманного дела их требовалось много больше, чем сотня. В лесу Ансени же вполне могло не оказаться ни одного. Или десять – двадцать, что не слишком облегчало решение предполагаемой задачи.

Вскоре наш отряд пополнился еще одним, как принято выражаться, клинком. Впрочем, как я уже говорил, клинком-то Лис, а это был именно он, владел далеко не виртуозно. Хотя при случае и ему доводилось откладывать в сторону пистоли и обнажать шпагу. Но то, что наша милая компания много приобрела от его появления, Маргарита Наваррская прочувствовала тотчас, увидев выезжающего наперерез из лесных дебрей «гасконца».

– Батюшки-светы! – всплеснул он руками. – Да никак наша королева-матушка! Сир, одобряю, восхищен! Ради такой фемины действительно стоило волочься в эту глушь, крушить замки, громить встречные армии, топить великие армады!

– Рейнар! – попробовал я строго одернуть напарника.

– А? Шо? То разве была не Великая Армада? Ну, не великая, так не великая! Темно ж было, не разглядел.

– Кто это, Генрих? – Недоумение Маргариты Валуа, казалось, не знало пределов.

– Позволь представить тебе, дорогая, – поспешил ответить я, памятуя, какими звонкими титулами норовит украсить себя Лис, стоит лишь оставить его без присмотра. Впрочем, с присмотром ситуация была немногим лучше. – Это мой адъютант – Рейнар Серж Л’Арсо д’Орбиньяк, шевалье. Попросту мы называем его Лис.

– Да-да, сударыня! Я прошу вас, повлияйте на мужа. В душе я уже давно барон, а ежели принимать во внимание мои несомненные заслуги во славу короны, так я вообще уже год как должен быть императором чего-нибудь.

– Это адъютант?! – Ее Величество с трудом нашла слова для того, чтобы выразить свое недоумение. – Он больше похож на шута.

– Мадам! – ни секунды не медля, парировал ее слова Лис. – Если бы я был шутом, вы бы услышали такое, шо не дай бог мне когда сказать. Я всего лишь адъютант, Ваше Величество, но ведь не зря же говорят: «Каков поп – таков и приход». Простите, отче, к вам этот приход не относится.

– Как ты все это терпишь, Генрих? – не удержалась от резкости Марго. – У него жало вместо языка!

– Быть может, ты права, – пожал плечами я, досадуя на остановку в пути и этот дурацкий обмен колкостями. – Но жало само по себе не опасно. А вот яд, которым полны его укусы, предназначен нашим врагам.

Королева на минуту замолчала, обдумывая мои слова.

– А где же Ларошфуко? – наконец после короткой паузы произнесла она. – В ту ночь в Лувре мне показалось, что именно он назначен тобой на пост личного адъютанта? Ты ведь всегда считал его своим первейшим советником.

– М-м… мы поссорились, – ляпнул я первое, что пришло в голову. – Он не хотел, чтобы я возвращался за тобой, душа моя. Да и вообще, я не желаю о нем слышать!

– Мерзавец! – В глазах Маргариты вспыхнули огни того демонического буйства, которому в той или иной степени были подвержены все последние представители династии Валуа. – Мало того, что этот подлец призывал вас бежать в Ла-Рошель и возглавить там это сборище разбойников-гугенотов, так он еще желал, чтобы разъяренная толпа разорвала меня в клочья?! Негодяй, ублюдок, выскочка!

Маргариту явно прорвало. Грязные ругательства слетали с ее пленительных уст, подобно селевому потоку с Пиренейских вершин. Похоже, мои неосторожные слова попали в болевую точку. Однако, если верить ей же, кроме Ларошфуко в тот вечер со мной были Дюплесси-Морней, д’Обинье и еще уйма иных дворян. Откуда же ей было знать, что именно Ларошфуко настаивал на том, чтобы бежать в Ла-Рошель? Впрочем, кто же лучше самой Марго мог ответить на этот вопрос.

– Дорогая, но откуда ты узнала об этом? – делая наивное лицо, спросил я.

– Гасконский увалень! Жалкий провинциал! Неужели ты никогда не слышал о том, что стены имеют уши? В Лувре нет ни одной комнаты, в которой можно было бы спрятаться от слуховых труб моей матери! Она мне все рассказала! И что у твоего чертова любимца на Сене голландский корабль под испанским флагом, который доставит вас в Ла-Рошель, и что ты настоял на том, чтобы взять с собой эту жалкую потаскуху де Сов…

– Марго, радость моя, я здесь, перед тобой! Что ты такое говоришь? – не замедлил удивиться я.

Дело начинало потихоньку проясняться. Истинный Генрих Наваррский, должно быть, действительно бежал ночью на голландском судне под испанским флагом. Однако в Ла-Рошели, судя по уверениям Лиса, он так и не появился… Где же, интересно, черти носят его все это время?!

– Маргарита, мне не хотелось бы об этом говорить, – стараясь выглядеть как можно более натурально, я тяжело вздохнул, – но мадам Екатерина попросту обманула тебя. То есть да, у Ларошфуко на Сене действительно был знакомый корабельщик. Но Шарлотта де Сов?! Она была его возлюбленной и бежала вместе с ним! С чего ты вдруг взяла…

– Я видела, какие знаки внимания ты оказываешь ей! – взвилась Марго, едва не теряя стремя. – Перед нашей свадьбой!

– Дорогая, я видел, какие знаки внимания ты оказываешь де Гизу. До нашей свадьбы, во время нее и, увы, после. Давай лучше не будем вспоминать об этом. Главное, что теперь мы вместе.

– Ты прав, – успокаиваясь так же внезапно, как прошедшей ночью в своей опочивальне, уже вполне разумно промолвила королева Наваррская. – Мы больше не будем вспоминать те дни.

Должно быть, к вечеру обескураженные, обыскавшиеся егеря герцога Лотарингского пешком добрели до Шалона, понуро неся все еще на плечах свои повинные головы. Маргарита Валуа и ее немногочисленная свита исчезли бесследно, уведя с собою еще шесть прекрасных лошадей. Не знаю уж, что больше должно было расстроить его светлость – исчезновение блудной родственницы или же пропажа благородных животных из герцогской конюшни, но малым утешением ему в этой печали могло послужить письмо, оставленное «моей супругой» своему благодетелю с уведомлением, что в связи со скорой коронацией ее дорогого брата в Реймсе она надеется встретить его там. Ибо его долг, как пэра королевства, участвовать в этом священном обряде, выполняя веками отведенную главе столь прославленного Дома роль.

Карл III, герцог Лотарингский, в отличие от когорты своих троюродных братьев, так называемых младших лотарингцев, к которым принадлежал и Генрих де Гиз, представлял собой яркий образчик крупного феодального сеньора прежних времен. Он иногда вспоминал о верховном сюзерене, живущем в Париже, но, являясь близким родственником королей Франции, предпочитал изъявлять свои верноподданнические чувства, не предпринимая каких-либо активных действий. Он был счастлив со своей милой супругой и безотчетно правил Лотарингией, составляя себе двор менее пышный, чем парижский, однако вполне соответствующий его нехитрым притязаниям. В отличие от младших родственников, не так давно прибывших в Париж без гроша за душой и теперь единым кулаком, с фанатичностью обреченных, расчищающих место под солнцем, он был вполне доволен жизнью и вовсе не горел желанием портить отношения с королями Франции. Впрочем, затевать ссору с набирающими силу Гизами ему тоже было не с руки. Поэтому, куда сегодня склонится чаша весов, приедет ли Карл III Лотарингский на коронацию или нет, было весьма важно для судьбы французской монархии. Официальная, пусть даже только официальная поддержка трона Валуа Лотарингским домом, главой которого являлся Карл III, изрядно повышала его акции. Впрочем, поддержка Бурбонов здесь тоже немало значила. И эту поддержку я надеялся обеспечить не одним лишь присутствием на коронации.

В Ансени мы были незадолго до заката. Подступающая мгла спешила скрыть отсутствие в лесной чаще гугенотской кавалерии, то и дело норовя выдать за притаившегося всадника куст ракиты, за пику – длинный сук, а резкие крики потревоженных птиц – за условные сигналы. Впрочем, я и не ожидал увидеть Мано с отрядом так рано. По моим расчетам, они должны были появиться здесь не раньше завтрашнего вечера. А то и вовсе послезавтра.

Следовало задуматься о ночлеге. Уж как было не вздохнуть печально, вспоминая гостеприимный Шалонский дворец с его уютными апартаментами. Но, увы, задерживаться там дольше становилось далеко не безопасно. При дворе наверняка нашлись бы люди, которые могли встречать Генриха Наваррского в Париже, а может, и ранее того. Да и Лис, благополучно втемяшивший в одурманенные винными парами мозги гизаров несусветную байку о мифических тамплиерах Эльдорадо, не мог вещать о чудесах и диковинах так долго. Ночные миражи прекрасны, но их удел растаять по утру. Встречу же нос к носу с вождем Лиги я намечал на другой день и уж никак не в алькове королевы Наваррской.

Потому сейчас мы торчали, как дураки, в лесу Ансени, и самое время было подумать о ночлеге. Ни меня, ни Лиса мысль провести ночь под открытым небом не пугала. Сентябрь выдался весьма теплым, и несмотря на то что под самое утро становилось довольно холодно и земля выдыхала накопившуюся за день сырость, ночевка у костра была вполне достаточной для нас степенью удобств. Полагаю, и Жозефине не впервой было проводить ночь в полевых условиях. Да и наш капеллан вполне бы нашел в своем бесконечном арсенале поучительных историй что-нибудь подходящее случаю. Но были еще Марго и Конфьянс. Хотя Конфьянс, путешествуя с нами, уже могла и привыкнуть, но…

Точно подслушав мои мысли, наш славный капеллан критически поглядел на солнце, спешащее охладить свой пыл в водах океана, и произнес:

– Сын мой! Быть может, я напрасно тревожу вас и отрываю от высоких дум, но не кажется ли вам, что лес – не самое подходящее место для отдыха вашей очаровательной супруги?

– Вы можете предложить что-нибудь лучшее, отче?

– Возможно, – почтительно склонил голову брат Адриэн. – Здешний кюре – мой старый знакомец по Сорбонне. Его дом не более лье отсюда. Вон, видите? – Он указал рукою вдаль. С холма, на котором мы стояли, еще довольно отчетливо можно было разглядеть высокий шпиль и озаряемый закатным солнцем крест деревенской церкви. – Если мы сейчас направимся туда, то к ночи будем на месте. Только вот, сир, – падре слегка замялся, – надеюсь, вы не будете возражать, если я предварительно зайду предупредить благочестивого брата о нашем приезде. Согласитесь, не каждый вечер он ожидает к ужину столько знатных гостей.

– Конечно, отче! – согласился я, вполне осознавая резонность слов священника. – Что за вопрос!

Брат Адриэн не ошибся. Местный кюре, оповещенный о привалившем ему счастье, казалось, готов был вывернуться наизнанку, чтобы угодить невесть откуда взявшимся гостям. Весь комфорт, возможный в его небогатом жилище, был предоставлен в распоряжение благородных дам и их кавалеров. Правда, он не слишком походил на выпускника Сорбонны, кичащегося своей высокоученостью, а из книг я увидел у него лишь весьма потрепанный «Катехизис», – доброты и христианского милосердия ему было не занимать. Впрочем, вероятно, и в Сорбонне есть свои недоучки, едва-едва способные сдать экзамен на звание бакалавра, да и то не с первого раза. Но ведь и должность деревенского кюре – не слишком завидный бенефиций для выпускника кузницы архиепископов.

На следующий день Мано не появился. Мы с Лисом, не слезая с седел восемь часов кряду, исследовали окрестные леса, овраги, тропы и дороги, ведущие к Реймсу. Где-то здесь королевский кортеж, следующий к святыням Французской Галликанской Церкви, должен был попасть в засаду Гиза. По подсчетам и наблюдениям Лиса, отряд, собираемый молодым Лотарингцем, едва ли превышал шестьсот – семьсот вооруженных дворян и рейтар-наемников. Во всяком случае, провиант и фураж в Монфорлане был запасен именно на это количество людей и лошадей. Каков был королевский эскорт – оставалось лишь гадать. Количество же наших войск являлось загадкой, к сожалению, и для нас самих.

Следующим утром местный мальчонка, должно быть, заранее выставленный кюре для наблюдения за дорогой, сообщил, что с северо-запада через лес движется большой конный отряд. Судя по темным одеждам – гугеноты.

– Успел! – радостно улыбнулся я. – Вот молодец! Лис, седлай коней! Милые дамы, прошу вас не задерживаться. Нам следует поспешить.

– Сын мой! – как обычно церемонно начал брат Адриэн, беря меня под руку и отводя в сторону. – Некоторые богоугодные дела пока что удерживают меня здесь. Полагаю, что вы простите меня, если нынче я не последую за вами.

– Вы желаете покинуть меня? – удивленно спросил я. – После всех тех передряг, которые мы преодолели рука об руку?! Не вы ли намеревались идти рядом, помогая делом и советом, пока дорога не приведет меня к трону? – Я невольно поймал себя на мысли, что привык к велеречивому монаху и мне будет не хватать его вечных притч и многочисленных знакомств во всех концах Франции.

– Сир! – с мягким укором ответствовал брат Адриэн. – Из многих источников ведомо, что ваша стезя приведет вас к короне Франции. Но я не желал бы, чтоб моя завершилась на каком-либо из деревьев этого леса. Согласитесь, глупо закончить жизненный путь, высунув язык и дергая пятками в воздухе. Вы же сами слышали – сюда движется отряд гугенотов. В отличие от Мано, который, хотя и именует себя католиком, не ведает, какому Богу молиться, они знают это наверняка. Вряд ли эти люди обрадуются, увидев монаха-бенедиктинца рядом со своим кумиром. Ступайте, сир, – да хранит вас Господь! Мы встретимся в Реймсе и… Вот еще что: вопреки моему ожиданию, я не отметил в вас особого рвения к чтению псалмов. Всевышний ли вас вразумил, или же это только причуда памяти, – не мне судить. Но сегодня вы поведете в бой лютеран, а стало быть, вам следует казаться первейшим из них.

– И это мне советует католический священник?!

– Это говорит человек, искренне желающий видеть вас королем всех французов и помнящий, что благодать Господня не коснется сеющего рознь меж братьями. Ступайте, сын мой, я заранее отпускаю вам этот грех.

Встреча в лесу Ансени в первую минуту была ознаменована бурными криками радости, воздеванием вверх оружия и нестройным пением псалма. Однако заунывному восхвалению Всевышнего не суждено было завершиться логической точкой. Маргарита Наваррская, сопровождаемая своими «придворными дамами», выехала на поляну, где было построено мое могучее войско – не более двух сотен верховых. Все, что удалось привести с собой Мано.

– Католическая шлюха! – крикнул кто-то из строя. – Смерть Валуа!

– Смерть! Смерть! – вторил первому голосу целый хор иных.

– Вот это подмога! – услышал я за спиной возбужденный голос Лиса. – Чуток таких друзей – и никакого Гиза не надо!

К сожалению, он был прав. Строй всадников все больше превращался в толпу, и это скопище обозленных, увешанных оружием людей, все больше зверея при виде желанной добычи, шаг за шагом начало надвигаться на замерших в ужасе дам, не слушая окриков командиров. В глазах взбесившейся своры гугенотов Марго была едва ли не одной из главных виновниц Парижской бойни в ночь святого Варфоломея. Ведь именно ее, вернее, черт возьми, нашей свадьбой были заманены в Париж многие и многие погибшие в ту ночь. Марго не могла не понимать этого.

Но как же должна была верить мне эта женщина, если, невзирая на смертельную опасность, осмелилась следовать сюда за мной. Уж и не знаю, сколько там грехов отвесил мне святой Петр на своих весах, но обман такого доверия, пожалуй, мог стать худшим из них.

– Молчать! – взревел я, поднимаясь в стременах и обнажая шпагу. – Мано, ко мне! Кто верит в меня – сюда!

– Полундра!!! – разнеслось сбоку от меня. – Волки позорные! А ну, пеньки горелые, чавкальники свои зашнуровали! На немецкие кресты порву, антихристы суконные!

Два выстрела грохнули, придавая воплям моего друга пущую внушительность.

– Блин горелый! – раздалось у меня в голове. – Это ж сколько веток! Нас тут щас развешают шо стиранное белье! Капитан, толкай речь, а то поздно будет!

Мано и еще человек сорок, то ли из веры в короля Наваррского, то ли по привычке повиноваться, покинули ряды бунтующего войска и шагом подъехали ко мне, спеша сомкнуть строй вокруг короля и его «семьи». Немного, едва лишь четвертая часть войска. Но остальные, слава богу, остановились.

– Мано! – скомандовал я. – Ты отвечаешь за жизнь дам головой. Если я погибну, приказываю сопроводить их в Реймс!

– Но, сир! – попытался что-то сказать гасконец.

– Не спорить! – рявкнул я. – Выполнять приказ!

Покончив с этим, я тронул шпорами бока коня, направляя его к хмуро молчащему воинству.

– Негодяи! – процедил я, подъезжая к первой инстинктивно выпрямляющейся шеренге. – Разбойники, именующие себя дворянами! Кто из вас осмелился поднять голос на мою жену?! Я спрашиваю: кто?! Ты?! – Я ткнул в кирасу ближайшего всадника концом шпаги. – Или ты?! Кто-о!!!

Лесное эхо далеко разнесло этот свирепый рев.

– Я, Ваше Величество! – Из глубины строя ко мне выехал молодой дворянин на буланом коне.

– Как звать?

– Гастон де Ла Ротьер, сир.

– Прекрасно. Спешивайся. Как король Наварры, я не могу, не запятнав своей чести, скрестить с тобой клинок. Но здесь, во Франции, я еще и герцог Вандомский, а потому забудем на время, что я король.

Тяжелая перчатка из грубой кожи полетела в лицо де Ла Ротьера.

– Ангард! – крикнул я, спрыгивая с коня. – Вы все наши секунданты.

Шпаги встретились и враждебно зазвенели. Этот звон был последним звуком, услышанным молодым гугенотом. Заставив противника закрыться демисерклем от удара в голову, я, быстро проведя клинок под мышкой противника, коротко ударил его в горло. Де ла Ротьер упал, не охнув.

– Следующий! – развернулся я к строю, поднимая перчатку с земли. – Кто еще считает так же, как этот негодяй?! Я жду, господа, спешивайтесь! Я буду биться с каждым из вас, пока не перебью всех или пока кто-нибудь из вас не убьет меня! Ну же, не заставляйте меня ждать!

Строй безмолвствовал.

– Никто! В таком случае слушайте мою команду, негодяи! Вы все мятежники и по чести должны быть приговорены к смерти. Но, так и быть, я прощаю вас на сегодня. Однако каждый из вас остается приговоренным к смерти, пока своею доблестью не докажет право на жизнь. А этого, – я ткнул шпагой в распростертое тело смутьяна, – отвезите в ближайшую деревню. Пусть местный кюре похоронит его по католическому обряду. Он недостоин был зваться гугенотом.