Глава 13
Слабый пол сильнее сильного в силу слабости сильного пола к слабому.
Нинон де Ланкло
Ученый скрылся за дверью, должно быть, на ходу обдумывая невиданный им доселе парадокс изменения линий на руке. Я готов был биться об заклад, что добродушный хиромант и в мыслях не имел числить за мной коварный подвох. Еще бы, я ведь так быстро вспомнил его, а стало быть, попросту не мог быть самозванцем! Знай мэтр Аббатиас о Варфоломеевской ночи, он и вовсе бы отринул прочь сомнения. Надо быть сумасшедшим, чтобы выдавать себя за короля Наварры, разыскиваемого во всех концах Франции. Но, похоже, в лесной глуши новости о беспорядках в столице и по сей день были неведомы. Так что чудо, которому он только что был свидетелем, непременно должно было иметь естественное научное объяснение. В раздумьях о природе столь загадочного феномена он и покинул замок.
Итак, я остался один. Наконец-то нашелся человек, способный если не помочь мне в розысках самого себя, то уж, во всяком случае, внятно посоветовать, кто бы это мог сделать. Жан Сибелликус. Странное дело, услышав это имя, я почти автоматически выпалил: «Доктор Фауст!» Теперь оставалось вспомнить, кто это такой. В голове моей крутились какие-то черти, лаборатории алхимиков и почему-то металлическая труба с хитрыми приспособлениями и ручками, при помощи которой солдат в странного вида форме поджигал устрашающего вида бронированное чудовище с огромным хоботом-пушкой. Но если об этом знал я, наверняка мог знать и Лис.
– Генрих Наваррский вызывает шевалье д’Орбиньяка.
– Здрасте! Слезай, приехали! Напольон саморощенный! Капитан, шо это тебя там проняло?
– Лис! Скажи, пожалуйста, кто такой доктор Фауст?
– Фауст? Литературный персонаж из пяти букв. Автор – Гете.
– Нет, – с сомнением проговорил я. – Не получается.
– Что, не Гете?
– Я не о том. Местный алхимик, астролог, хиромант и тому подобное, мэтр Аббатиас утверждает, что память мне может вернуть Жан Сибелликус.
– Ну? И шо теперь?
– Так вот, по-моему, Сибелликус – это тот самый Фауст и есть.
– Как скажешь, – согласился Рейнар. – Ты умный, тебе виднее. Если хочешь, могу уточнить, что по этому поводу имеется в загашниках на Базе.
– Да уж, сделай милость.
– Кстати, к вопросу о милости. Ты там подсуетился, шоб твои лесные братья во мне дырок не наковыряли?
– Я послал записку. Надеюсь, де Батц ее получит.
– Я тоже очень на это надеюсь. Ладно, отбой связи. Как только шо накопаю – тотчас дербяну. Будь здоров, не кашляй.
Я вновь остался в одиночестве, обдумывая сложившуюся ситуацию. Мне живо представлялось то, что могло вскоре произойти на лесной дороге. Наверняка Мано попытается перехватить эскорт судебных приставов, едущих в Аврез по мою душу. На въезде ли, на выезде – бог весть! Сколько солдат будет в эскорте – тоже неизвестно. Успех засады весьма гадателен. Я постарался отогнать мысль, живописующую кровавую схватку в лесу и гибель в ней моих друзей. Как ни крути – отсюда надо выбираться. Не ровен час, вернется дю Гуа с трофейной гробовой доской. Тогда уж придется изыскивать на ней тайные знаки, оставленные тамплиерами посредством несгибаемых буров жуков-древоточцев и плести очередные несусветные байки о картах тайных ходов и пещерах с сокровищами, таящихся в горных кручах.
Я невольно улыбнулся, возвращаясь к нашей ночной беседе. Кстати, что там Беранже говорил по поводу смерти Карла IX? Комнатный дворянин, викарий архиепископа… В момент разговора я подсознательно воспринял его слова как дежурную дворцовую сплетню. А если нет?! Если все действительно было так, как говорил Луи?! Ниточка от истинного убийцы тянется высоко наверх к иерархам матери нашей – Римской Католической Церкви? Тьфу ты, Сакр Дье, я же гугенот! Впрочем, нет. Это Генрих гугенот, а я, вероятно, все-таки католик. Если предположить, что «авторами» смерти Карла действительно являются отцы Церкви, выходит достаточно занятная штука.
Карл IX ненадежен. Он проявляет явные симпатии к гугенотам, в восторге от Колиньи, намерен вот-вот развязать войну с Испанией, поддерживает мятежников герцога Орлеанского, – стало быть, его необходимо убрать. Ему должен наследовать герцог Анжуйский, куда более ревностный католик, чем старший брат. Но Генрих должен вот-вот отправиться королем в Речь Посполитую, и тогда трон достанется Франсуа Алансонскому, который отнюдь не стоек в вопросах веры. Теперь, после смерти Карла, ситуация в корне изменилась. Франсуа отправится в Польшу, Генрих сядет на французский на престол. Но если предсказания Руджиери верны, процарствует недолго. А дальше на горизонте маячит фигура герцога Гиза, стоящего во главе Священной Лиги. Если Церковь поддержит его, как некогда поддержала заговорщика и цареубийцу Пипина Короткого, отнявшего трон у доброго короля Дагоберта, во Франции легко может произойти смена династий. Но если это так… Все сходится на том, что у меня есть о чем поговорить не только с дю Гуа и Генрихом Валуа, но и с мадам Екатериной. Как говорится, в такую эту игру можно играть вдвоем!
Эта мысль придала мне новых сил. Я начал расхаживать по зале, вымеряя шагами ее длину и обдумывая, как можно добраться до викария Парижского архиепископа, которого зачем-то собираются отослать к престолу римского понтифика. Уж не знаю, за наградой ли? Или же, наоборот, по пути в Рим у достойного прелата внезапно случится острое расстройство желудка, в результате которого его ждет радостная встреча с безвременно почившим племянником. И все-таки представляется маловероятным, чтобы убийство короля было делом жалкой кучки дворян и священников, не связанных с кем-то из венценосной семейки. Нет побудительного мотива. Впрочем? А если…
Ну да, конечно! Как я раньше об этом не подумал! Римский престол сам вполне мог пойти на такое. Екатерина замышляла бойню в ночь святого Варфоломея, чтобы разделаться одним махом и с гугенотами, и с лигистами. Гиз, в свою очередь, хотел уничтожить обе ветви королевского дома Капетингов, а Святая Церковь кротко и смиренно желала победы Священной Лиги, надеясь не только сокрушить ненавистную ересь, но и вернуть Церкви огромные земельные угодья, отнятые у нее еще при Франциске I. А уж как далеко могли зайти церковники в своей обжигающей любви к ближнему, Европа помнила очень явственно. И силы у слуг Божьих теперь имелись немалые. Люди, о делах которых было известно куда более, чем о них самих. Воинство Иисуса – иезуиты.
– Але, Капитан! Ты там уже ждешь? Мы мчимся, полыхая желанием. Какие у вас новости?
– Аббатиас еще не возвращался, – вздохнул я. – Должно быть, не все плантации Лацетии Компинус обнес.
– Тоже мне – юный натуралист! – раздраженно выругался Лис. – Ладно, я тут на всяк случай попросил стражу меня связать. Мол, они меня силой везут. Если что, надеюсь, прокатит. Но я, собственно говоря, по другому поводу. Ты справку по Фаусту-Сибелликусу заказывал? Внимай и наслаждайся. Даю выжимку из того, что мне накидала База. Фауст Иоганн Георг, известный также как Жан Сибелликус. Год рождения затертый. Место рождения – городок Книттлиген, из местных горожан. Мать – немка. Отец – юрист. В 1509 году защищает степень магистра философии Гейдельбергского университета. Первым на курсе. К тому времени уже имеет степень бакалавра теологии. Позже, поработав некоторое время учителем в Крейценахе, изучает естественную магию в университете Кракова. Везде аттестуется как весьма способный и знающий ученик, однако повсеместно ссорится с преподавателями и ректорами. Причины различные. Даю все гамузом, можешь расставить в алфавитном порядке: распущенность, непочтительность, непризнание авторитетов, богохульство, распутство… Или «распутство» я уже говорил?
– Ты говорил «распущенность».
– Ну да бог с ним! В общем, в высшей мере подающий надежды ученый-некромант. После Кракова он скромно именует себя «философом философов», а по совместительству круто навороченным магом. И видимо, от безденежья начинает шоу-тур по германским княжествам, приводя в неистовство отдельно зрителей, отдельно инквизиторов. Особо эффектная выходка этих гастролей: полет на бочке с вином в Ауэрбахе. Там ее местные пролы из погреба выкатить не могли. Так наш магистр философии оседлал ее и умчался в туманные дали, сиречь в ближайший кабак, где с тамошними школярами бочку и приговорили. Далее такой вот еще случай: на какой-то ярмарке Фауст продает конеторговцу несколько вязанок сена, с понтом это породистые жеребцы. Почти как мы тогда при Калке, помнишь?
– Увы, нет.
– Чертовски жаль. Ладно, я продолжаю. Возле ближайшей реки кони опять превратились в вязанки. Торговец примчался обратно на ярмарку, отыскал мошенника и стал требовать деньги назад, на что Фауст сообщил, что денег уже нет, а на угрозы купца растерзать его пожал плечами, оторвал себе ногу и протянул ее опешившему простофиле. Тот немедленно поставил рекорд скорости для двуногих скакунов, до сих пор никем не превзойденный.
Дальше было много всякого по мелочи. В Италии он предсказал гибель флотилий, вышедших из Севильи в Венесуэлу. В Венеции летал по воздуху, правда, неудачно – упал и сломал ногу. Одно время был довольно близок с Мартином Лютером, но потом они разругались. Считается, что Сибелликус продал душу дьяволу и тот следовал за ним в образе большого черного пса.
И вот тут мы подходим к самому пикантному моменту в напряженной трудовой биографии многоуважаемого доктора околовсяческих наук. Изгнанный последовательно из Ингольштадта, Нюрнберга, Эрфурта и Виттенберга, он решил не длить более течение дней своих и дал дуба, к немалому облегчению местных властей.
– Он что же, умер? – с замиранием сердца спросил я, чувствуя, как внутри меня все обрывается и лучик надежды, замаячивший было на горизонте, меркнет во тьме. – Но ведь Аббатиас…
– Погоди, не перебивай. Кстати, об изгнаниях. Особо повеселили меня жители Ингольштадта. Прежде чем вытурить мага из города, они взяли с него расписку, что тот не станет мстить данному, все еще населенному, пункту. Интересно, куда они с этой филейной грамотой намеревались податься за справедливостью, ежели б вдруг чернокнижнику пришла в голову идея колдонуть их всех вместе с ратушей, бургомистром и городскими стенами к чертовой бабушке?!
– Шевалье! То есть Лис! К черту Ингольштадт! Он жив или мертв?! – перебил его я. – Отвечай немедленно!
– Мда… Бей тебя по голове, не бей, никакой пользы – один убыток! Как был занудой, так и остался. Вынь да положь ему результат. А красота изложения? А жар души, на котором можно будет жарить картошку, когда ее наконец завезут в Европу?!
– Лис!!!
– Утри слезу, Капитан. Рассказываю о смерти. Слабонервных просьба удалиться, сильнонервных – пристегнуться! Смерть магистра произошла в тихую безлунную ночь с 1562-го на 1565 год, при большом скоплении народа.
– То есть как это? – изумился я. – С 1562-го на 1565-й?!
– Элементарно. Однажды вечером, утомленный мотузяной своей жизнью, доктор Фауст прибыл на постоялый двор под Вюртцбургом; в гостиницу в деревне Бресгау, во владении Штауфен; в трактир, неподалеку от Вюртемберга в Пратау и в еще один трактир, что в получасе езды от Виттенберга, в имении Камлах. Вид у него был – краше в гроб кладут, так что к утру он весьма похорошел, ибо как раз уже был готов к вышеуказанной укладке. Ума не приложу, как он умудрился свисать со всех коек одновременно, со свернутой шеей, и испускать при этом последний вздох в монастыре Маульбронн, что неподалеку от, как говорится, малой родины покойного. Как я уже сказал, произошло это трагическое событие в вышеуказанные годы данного столетия. Без суеты мужик кони двигал. С чисто немецкой основательностью.
– Да уж, – печально резюмировал я. – Последний фокус магистра удался на славу.
– Именно так, Капитан, – неизвестно чему радуясь, согласился д’Орбиньяк. – И, памятуя о графе Калиостро, умудрившемся когда-то выехать из всех петербургских застав одновременно, я думаю: быть-таки не может, чтобы он подох. Если поставить себе задачу банально дать дуба, то к чему тогда весь этот цирк? Хотя это само по себе удивительно, поскольку ежели в 1509-м подследственный сдает экзамены на степень магистра, значит, к этому времени ему уже лет двадцать пять – тридцать. А сейчас дедуле, стало быть, под стольник. Такой себе реликт эпохи Колумба, не путать с колумбарием. У него, поди, от своей памяти воспоминаний не осталось. Куда уж о твоей заботиться!
– Лис! Других предложений на эту тему у тебя пока нет? Значит, надо искать его. – Я попытался закрыть прения.
– Как скажешь, Капитан. Ты у нас монарх, тебе виднее. А то еще можно к бабкам-шептухам сходить. Потомственная гадюка Мальвина сделает волосы заказчика голубыми, вне зависимости от его собственной сексуальной ориентации, – внезапно завопил мой друг истошным голосом на канале связи. – Опять же, зачем останавливаться на Аббатиасе? Надо искать Епископуса, Кардиналиса и, я не побоюсь этого слова, Папуаса Римского. Пусть все они выскажутся: будет ли жить пациент, и если да, то зачем? – авторитетно заявил Серж-Рейнар.
– Чем, собственно говоря, не угодил Фауст?
– Хай ему грець! Мне – шо соловью. Фауст, Мефистофель… Хоть доктор Айболит. Но, во-первых: у меня есть сильное сомнение в наличии его присутствия среди живых. И хотя мы с тобой, можно сказать, топтались по крыше преисподней, мешая чертям отдыхать после ночной смены, но спускаться ниже у меня почему-то нет никакого желания. И во-вторых… – Лис немного замялся. – Все равно в дороге делать нечего. Как тут не покалякать с умным человеком?
Я собрался было возмутиться такому низкому коварству друга, но тут его дорожная скука, а заодно и моя тоска заключения были нарушены самым неожиданным, вернее, самым ожидаемым образом.
– Спасите! Спасите! На помощь!!! – Прелестная Конфьянс де Пейрак мчалась по лесной дороге навстречу кортежу, отчаянно размахивая руками и взывая к милосердию судейских крючков. – Я благородная дама! Спасите, господа! Нас с камеристкой захватили разбойники Мано де Батца! Вон он. Вон! Хватайте его!
Огромные черные глаза девушки были распахнуты, иссиня-черные волосы развевались, алое платье приспустилось с плечика, позволяя верховым вдосталь наглядеться на нежный изгиб от плеча к груди. Должно быть, в этот миг все всадники кортежа на секунду пожалели, что не входят в шайку моего лейтенанта.
Наконец Лис оторвал взор от приоткрытых прелестей Конфьянс и с немалой досадой перевел его туда, куда указывала беглянка. Камеристка благородной дамы, разбитная Жозефина, едва прикрытая обрывками платья, валялась в истоптанной траве с юбкой, задранной на голову, и горланила таким дурным голосом, будто суетившийся рядом Мано только что лишил хозяйку «Шишки» невесть откуда взявшейся девственности.
– Карабатц-Брабатц, – завывающим голосом промолвил Лис, глядя, как бравый гасконец, на ходу придерживая штаны, улепетывает в лес, без дороги проламываясь через подлесок. – Хорошо бежит. Чувствуется богатый боевой опыт. Кстати, Капитан. Девонька, как я понимаю, та самая, что вы из Сен-Поля поперли. А то тогда чьи ягодицы?
– Шевалье! – возмутился я. – Потрудитесь подбирать выражения! Эти люди рискуют ради нас жизнью. Женщина, о которой вы столь непочтительно отозвались, не имеет титула, но это поправимо. Зато Господь сверх всякой меры наградил ее верностью, умом и добротой.
– Вальдар, – примирительно начал д’Орбиньяк. – Ну что ты взъелся? Хорошие ягодицы! Просто отличные. Лично я бы поменял на них все головы моего конвоя плюс Паучиху целиком. О, орлы! – Адъютант по особо тяжким продемонстрировал мне полтора десятка стражников, рискнувших пуститься вдогон Мано по кустам и буеракам. – Безумные птицы! Как полетели, как полетели! Сколько там у тебя бойцов?
– Вероятно, не менее пяти десятков, – прикидывая в уме возможные потери личного состава во время смуты в Понтуазе, ответил я. – Де Труавиль знает свое дело. У него пистольеры разбрестись не могли.
– Вот и славно. Тогда можно устроиться поудобнее и ждать антракта. Капитан, если бы ты только знал, как я люблю мнить себя стратегом, видя бой со стороны! Это что-то!
Стражи порядка, выделенные парижским прево для конвоирования высокопоставленного пленника, повинуясь приказу старшего из судебных приставов, скрылись в лесу. Сами же почтенные клерки Дворца правосудия, связанный Лис и пятеро всадников, оставленных в резерве, дожидались их возвращения, стоя на дороге и созерцая все еще всхлипывающую девушку.
– Не плачьте, сударыня! – любезным тоном обратился к Конфьянс один из камердинеров Фемиды. – Все уже позади. Разбойника обязательно схватят.
– Вы так думаете, мсье? – утирая рукой заплаканные глаза, проговорила Конфьянс своим певучим голоском.
– Уверен, мадемуазель!
– А я – нет. – Падчерица адмирала Колиньи кинула быстрый взгляд на приближающуюся Жози, уже поправившую, насколько это было возможно, остатки своего платья и даже набросившую на плечи серый дорожный плащ из английской шерсти.
– Но почему? – удивился старший пристав.
– В лесу ваших людей ожидает засада, – печально вздохнула прелестница. – Они обречены.
– Откуда вы знаете, сударыня? – насторожился судейский крючок.
– Я слышала план разбойников, мсье. Вначале они намеревались отсечь охрану, и, как сами видите, это им удалось. Потом. – Прекрасная дама проникновенно взглянула в глаза собеседника. – Потом, сказал Мано, вас можно будет брать голыми руками.
– Голыми руками? – гневно хмурясь, переспросил пристав.
– Не совсем! – вклинилась в разговор Жози, и из-под темного плаща блеснула чудными брешийскими стволами пара пистолей. – Не делайте глупостей, судари мои! – прикрикнула она на стражников, собравшихся было опустить пики. – Ибо клянусь ночным колпаком маршала Таванна, кормившим меня последние годы, если вдруг я промахнусь, они не промажут!
Увлеченный разворачивающимся на дороге спектаклем Лис, да и все остальные его спутники позабыли глядеть по сторонам. А зря! Кусты по обе стороны тракта зашевелились, и из них в полном молчании выступили две дюжины пистольеров, не спускающих пристальных взглядов со своих гарцующих в седлах мишеней.
– Господа! – тоном суровым, будто всю жизнь лишь тем и занималась, что водила в бой полки, скомандовала Жозефина. – Тихо, без паники и суеты, бросайте на землю оружие. Все оружие! По одному! И, прошу вас, не заставляйте меня убивать!
– Благодарю вас, мсье, – с нежной улыбкой обращаясь к своему давешнему собеседнику, произнесла Конфьянс. – За то, что вы не пожелали проливать кровь этих несчастных. Господь не забудет вашу доброту.
– Вот это бабцы! – восхитился Лис. – Вот это выход из-за печки! Капитан, я в восхищении! Когда мне развяжут руки, я лично организую конную овацию и воспевание их в эпических балладах.
– Только ты уж поосторожнее, – усмехнулся я. – Кажется, Мано весьма ревнив.
– А шо я, шо я?! – возмутился Рейнар. – Я ж только так, побелить-покрасить. А если шо, так я ж шо ж! К тому же. – В тоне моего верного соратника появилась по-лисьи коварная нотка. – Как гласит мудрая французская пословица: «Глаза и руки друга еще не делают мужа рогоносцем!» Вот он, глас народа, который, как утверждают ведущие ученые, глас Божий!
– Боюсь, друг мой, что у этой пословицы нет перевода на гасконское наречье.
– Увы! Есть еще языковые барьеры на светлом пути высокой, но чистой любви, – опять затараторил д’Орбиньяк.
Из лесу послышалось конское ржание и окрик Мано, спешившего оповестить соратников о благополучном завершении операции.
– О! А вот и де Батц, – радостно заметил я. – Как раз можешь поведать ему о руках друга и языковых барьерах.
– Думаешь, стоит? – усомнился Лис. – К чему грузить героя несовершенством мира? Ему и без того забот хватает.
Между тем гнедой скакун вынес лейтенанта Гасконских Пистольеров на усеянную брошенным оружием дорогу, и он, с видом знатока оценив представшую взору картину, довольно подкрутил ус.
– Господа приставы, – налюбовавшись плодами добровольного разоружения, весомо произнес де Батц. – Я прошу вас сохранять спокойствие. Вы пленены не разбойниками, а отрядом личной гвардии короля Наваррского. Ваша жизнь целиком зависит от вас. Вы продолжите дорогу в Аврез, лишь только мы поменяем эскорт. – Мано сделал знак пистольерам увести пленных стражников в лес. – Будьте послушны и не заставляйте сожалеть о том, что вам оставлена жизнь, – и дела отнимут у нас совсем немного времени. Обещаю, что в этом случае вам будет возвращена свобода. А вы сможете вернуть ее людям прево. Они здесь неподалеку. Привязаны к деревьям. Так что хорошо бы управиться с исполнением приказа Паучихи еще до вечера. Иначе местные волки сдохнут от обжорства. Так что поспешим, господа!
– То-то красным шапочкам вкупе с тремя поросятами будет раздолье! – не замедлил прокомментировать услышанное Лис.
Между тем гасконцы, все еще находившиеся в лесной чаще, закончив увязывание пленников, начали строиться на дороге. По моим подсчетам, их было чуть меньше шестидесяти бойцов. Почтительный де Труавиль подвел лошадей к все еще стоящим на дороге дамам и помог им взобраться в седло.
– Все здесь? – окидывая взглядом отряд, крикнул де Батц. – Дьявольщина! Куда подевался брат Адриэн?
– Господин лейтенант, – отозвался один из пистольеров. – Его преподобие задержался в лесу. На всякий случай он остался отпустить грехи несчастных сих. Если вдруг приставы не успеют…
– Уши Вельзевула! – сплюнул лейтенант. – Ступай поторопи его. Скажи, если он перестанет сейчас причащать и соборовать этих убогих, у них еще будет шанс нагрешить не на одну исповедь. Пошевеливайся. Мы выступаем.
Солнце едва только начало катиться под уклон, удлиняя тени на опушке леса, когда отряд, сопровождающий судебных приставов, подъехал к воротам замка Аврез ла Форе. Вороненые каски стражи тускло поблескивали под милосердными сентябрьскими лучами. Коричневые плащи судейской братии с черными бархатными воротниками, наградившие слуг закона презрительным прозвищем «черношеих», хлопали по ветру, и сигнальный горн требовательно взывал к обитателям лесной цитадели, приказывая открыть ворота.
Управляющий поместьем любимца короля, хмурый бретонец средних лет невзрачной наружности, должно быть, сам когда-то начинавший карьеру на писарской лавке в одной из судейских контор, обреченно покачал головой и отправился к надвратной башне вести безнадежные переговоры с блюстителями параграфов и толкователями статей. Оказаться мятежником, да еще и вот так вот, ни за что ни про что, явно не входило в его ближайшие планы. Дальнейшую мизансцену я наблюдал глазами Лиса, по-прежнему находившегося в непосредственной близости от приставов, правда, теперь уже с развязанными руками.
– Приказ королевы! – возвестил один из заложников зычным, хорошо поставленным голосом. – По достоверным сведениям, имеющимся у королевского суда и прокурора великого города Парижа, в замке Аврез ла Форе скрывается цареубийца, грабитель и бунтовщик, принц Анри де Бурбон, король Наварры, со своими подручными. Повелеваем вам выдать вышеупомянутого преступника и людей его со всем имеющимся при них имуществом. В противном случае все пребывающие в замке подданные короля Франции, вне зависимости от титула и звания, будут объявлены мятежниками и понесут наказание, как мятежники, – торжественно завершил клерк, на совесть исполняющий отведенную ему роль.
Глаза Рейнара позволяли мне видеть то, что нельзя было рассмотреть от ворот, – стволы пистолей в руках де Труавиля и еще одного из моих гвардейцев, направленные между лопаток приставов. Единственное лишнее слово оказалось бы для них последним.
– Знаете ли вы, чей это замок? – Управляющий сделал безнадежную попытку нагнать страху на и без того напуганных собратьев по перу и чернильнице. – Он принадлежит его милости Луи де Беранже, сьеру дю Гуа, любимцу нашего короля! Осознаете ли вы это?!
– Неверно, – немедленно парировал старший из приставов, уловивший в словах управляющего несоответствие букве закона и, по укоренившейся привычке, тотчас же включившийся в предложенную игру. – Замок Аврез ла Форе с 1543 года от рождества Христова принадлежит французской короне, согласно купчей от 8 апреля означенного года, подписанной покойным королем Франциском I и графом Жаком III де Ла Марш. По уложению о королевских владениях, составленных еще при Людовике Святом, распоряжаться землями домена, как то: продавать, закладывать, дарить, награждать, сдавать в аренду, дробить на более мелкие владения, выделять в аппанаж Детям Франции и все прочее – может лишь коронованный государь, и никак иначе. Я спрашиваю вас в последний раз, намерены ли вы открыть ворота или…
– Да! – обреченно выдохнул управляющий. – Но вы поплатитесь за это!
– Я следую закону, сударь, – оскорбился пристав, разворачивая пергамент, скрепленный печатью с королевскими лилиями и безантами Медичи. – И выполняю приказ. Не трудитесь угрожать мне!
Спустя несколько минут ворота были распахнуты и мятежники выведены из «укрытия» во двор.
– Ну шо, Капитан? – Спешившийся Лис, еле сдерживая улыбку, склонился передо мной в церемонном поклоне. – Можно отправляться? Не забыли ли мы здесь чего-нибудь чужого?
– Золото, захваченное в замке Сен-Поль у де Бушажа, – хмыкнул я.
– Ясно. Понял, – резко выпрямился д’Орбиньяк, выискивая взглядом управляющего «моего друга» Беранже. – А-а, вот ты где! Иди-иди сюда! Ты шо, каналья, со следствием в прятки решил поиграть?! – прошипел Рейнар, для верности схватив несчастного за грудки. – Вещдоки скрываешь?! Под трибунал пойдешь! На галерах сгною! Где золото?! Золото где, я тебя спрашиваю?! А ну-ка, – он кивнул пистольерам, – взять его!
– Не надо, господа, что вы! Я и в мыслях не имел! Я все покажу! – лепетал насмерть перепуганный слуга. – Добровольно.
Уж и не знаю, как там сокровища тамплиеров, но то, что в результате посещения Лисом замка Аврез сьер дю Гуа рисковал недосчитаться множества собственных драгоценностей, было ясно как божий день.
– Скорее, скорее! – командовал де Труавиль. – Не забывайте, господа приставы. Вас ждут!