Глава 5. Дорога

Красный.

Андрей притормозил, с неудовольствием слушая, как сзади в багажном отсеке с глухим звоном перекатилась плохо закрепленная канистра с водой.

— Слушай, напарник, — Гонзо, сидящий на приборной доске, оторвал взгляд от маятником качающихся «дворников» и взглянул на Андрея, — а ты узлы вообще вязать умеешь?

В ответ крыс оскалил маленькие точеные зубки. Видимо, это должно означать усмешку. Ладно. Значит, придется останавливаться и крепить жбан. Не слушать же это бряцание всю дорогу до Болотного?

— Зеленый, — сказал Гонзо, вложив в голос все крысиное презрение. Андрей очнулся и, не отвечая на несущиеся сзади сигналы, тронулся. Багровый джип снова влился в волну движущихся по Красному проспекту автомобилей, двигаясь на север, от реки. Вот они и в пути. Андрей тяжело вздохнул и покосился на крысу. Испытательное задание. Как Жданов!

Сегодня с утра Мельников старательно не отвечал на звонки. Гад. Дальнейших распоряжений по поводу задания не поступало — ты теперь сам себе и царь и холоп, так что действуй как знаешь.

Правда, вчера в очередном забеге между отделом электроники и арсеналом его таки догнал один телефонный звонок. От Риммы Ивановны, что-то про уточнение психопрофиля или мотивационной решетки, но Андрей что-то пробормотал на бегу и, сославшись на важность, продолжил беготню по этажам. А беготня была.

В кабинете, усадив Гонзо за компьютер скачивать с полицейской сетки всю информацию, касающуюся Воротова или любых следов его деловых отношений, сам Андрей, словно молодой сайгак, скакал между всевозможными отделами, готовясь к предстоящей командировке. Если так вообще можно назвать эту поездку в давно забытые Богом земли, на один, от силы два дня.

Отдел вооружения, электроника, гараж, продовольственные склады, походное снаряжение (плюс краткий курс выживания в природных условиях, в течение получаса зачитанный огромадным усатым егерем с сигарой в зубах), снова арсенал. Потом оформление по повышению, регистрация награды, подпишите здесь, чиркните там… Как Гонзо удалось-таки разбудить Андрея сегодня в девять, понять было нелегко.

Однако вид полностью экипированного джипа во дворе значительно поднял настроение. А стакан хорошего чая и ментоловая сигарета только закрепили его. И вот теперь они едут на север, стараясь выбраться из пульсирующих на проспекте пробок. Если бы не нужно было сегодня заезжать на работу для регистрации отбытия, они гораздо легче выбрались бы от андреевского дома, что на площади Калинина.

Теперь час по городу, часа четыре-пять, если считать состояние дорог, до Болотного, потом еще с часок на запад, и они вступят в личные, хоть и незаконные владения господина Воротова. Что делать дальше, Андрей еще не решил.

Нырнув направо, Андрей выехал на улицу Мичурина. Тут движение в основном было воздушное, так что он прибавил газу, с привычной опаской поглядывая на проносящиеся между высотными зданиями флаеры. В молчании (лишь радио, включенное Гонзо, тихонечко бормотало про очередной взрыв на заводе Химконцентратов) они доехали до улицы Писарева. Свернули направо и по ней добрались до отворота на Сухой Лог, к одному из крупнейших в городе торговых центров.

Гонзо, что странно, молчал, изредка с фырканьем почесываясь.

— Расскажи мне, что вчера накопал. — Андрей притормозил, пропуская длинный состав многоэтажного автобуса, и выключил радио. Гонзо заинтересованно обернулся и сел, пожевывая кончик хвоста.

— Так… ну, в целом ничего принципиально нового, чего бы не вошло на твой диск с заданием… — Он смешно повел носом, отчего усы растопырились в разные стороны. — Только вот, например, предположение. Два года назад, в пятидесятом, Воротов довольно плотно общался с неким господином Мамукашвили, гостем снежной Сибири из солнечной Грузии. Вообще делом этого джигита занималось ФСБ, а Воротову тогда удалось легко отъехать от заварухи и остаться в принципе чистым. Так вот, по непроверенным, но легко предполагаемым сведениям, Воротов «потерял» со складов «СибМета» для дорогого друга Мамукашвили пару-другую тонн… кажется, нихрома. Это при том, что, как известно каждому парню из ФСБ, в упомянутый период господин Мамукашвили плотно занимался оружием. И, что также можно предположить, со своей стороны потерял пару ящиков огнестрельного товара где-нибудь в районе дачи Воротова. — Гонзо выжидающе замолчал и, наклонив головенку набок, уставился на Андрея.

— Успокоил…

— Предупрежден — значит, спасен! — изрек зверь, звонко щелкнув хвостом по панели управления. — Но предупреждаю, информация непроверенная…

Впереди из серой пелены мелкого дождя выступили огни и заграждения аварийных служб. Установленные за ночь знаки указывали объезд, и Андрей свернул на Народную, присоединяясь к длинной металлической змее машин. Прохожие, прячась от мороси под зонтами и дождевыми плащами всевозможных расцветок, спешили по тротуарам, опасливо косясь в сторону завывающих за Сухим Логом сирен. Может, стоило взять флаер? Так они ведь горючку жрут, как не скажу кто… Еще не хватало грохнуться на пузо, скажем, на полпути до цели.

— Удалось построить еще какие-либо гипотезы? Может быть, Воротов торговал армейским ураном и меня ожидает бомба? — с легким оттенком насмешки поинтересовался Андрей. Гонзо выплюнул хвост. — Или ты нашел на него компромат?

— Ну, скажем так — в силу своих нечеловеческих способностей, пардон, если кого задело, я попытался составить психологический портрет этого человека. Воротов Илья Игнатьевич, замкнутый, не особенно склонный к общению человек — по старым психологическим шкалам, исчезнувшим с появлением нейропсихологии, это называлось «интроверт». Замкнут, угрюм, трудоголик, резко и напористо идет к реализации собственных планов. Изучение биографии объекта наталкивает меня на мысль, что тот скорее всего склонен к внезапным вспышкам гнева и, возможно, насилия. — Крыс встал на все четыре лапы и с видом Холмса принялся расхаживать по панели. — Скорее всего Илья Игнатьевич получил в детстве психологическую травму. Скорее всего это связано с матерью или с занятиями онанизмом, которые он начал довольно рано. Одно из немногих слабых мест в характере Воротова — его страсть к красивым девушкам. Ради них он готов на все. Сказать честно, они могли бы послать на это дело и представителя женского пола, глядишь, шансов было бы больше…

Андрей вцепился в руль, по пустому тротуару, нагло и мимо правил, обгоняя зазевавшуюся «тойоту».

— Вот это да! Вот это портрет! Дрочила, работяга и садист, питающий слабость к женщинам. Я могу поинтересоваться, откуда ты это все взял?! — Что-то в рассказе Гонзо неожиданно заставило Андрея разозлиться. Однако казалось, зверь не заметил изменения в тоне напарника. Или виду не подал.

— Видишь ли, — он вдруг замер и задумчиво посмотрел в окно, — моя склонность к синтезу подчас необъяснимых элементов мозаики вряд ли станет понятной при объяснении. Подчас разрозненные кусочки складываются в причудливые узоры, нужно лишь угадать как. Огромную роль также играют личный опыт и знания. Ну, может, насчет психотравмы я и загнул, но практика показывает, что они есть у каждого, называй — не ошибешься. И чаще всего именно связанные с матерью. А про девушек и страсть к работе, так это все из личного дела. Ведь не каждый готов в неполные двадцать лет заработать первый миллион только для того, чтобы жениться на фотомодели?

Андрей косо взглянул на безмятежного с виду Гонзо. Кажется, ясно… В очередной раз Костин неохотно признал, что дело в нем самом. Привык к общению с Кругловым, который, может, парень и неплохой, но, кроме пива и рыбалки, интересов не имеющий. А уж чтобы так заливать… А тут послали Бог с Назаровым крысу-самоучку. Всезнайка с чувством юмора. Да и сам молодец, мог бы досье внимательнее изучить, да не с похмелюги, а на ясную голову, старательно. Ну ладно, крыса, посмотрим еще, кто в доме хозяин… Стараясь говорить спокойнее, смотреть на дорогу и не выдать улыбку, он спросил:

— Слушай, а как ты отключаешься? — словно невзначай.

Гонзо стремительно развернулся и сел, вопросительно взглянув на напарника. Вся его поза говорила о крайней заинтересованности.

— Ты чего, разозлился? Я слышу раздражение в твоем голосе, — невинно поинтересовался он.

— И все-таки? — Машина свернула на Учительскую.

— Аналоговые организмы моего класса отключаются через сутки после сброса информации о гибели напарника в сеть полиции. Ты чего так взъелся? Завидуешь?

Андрей резко затормозил, выворачивая к обочине.

— Просто треплешься много. И сдается мне, все-таки не по делу. Несешь пургу про психотравмы. Неверю я тебе, Гонзо. Тебя вполне серьезно спросили, что ты нашел полезного, а ты тут мне…

— В наше время любая информация может стать оружием, пользоваться уметь нужно. И вообще, аналоговые организмы моего класса не врут напарникам, — отчеканил Гонзо. Однако в его голосе слышалась обида. Андрей несколько секунд смотрел на крысу, сейчас казавшуюся такой беззащитной, а затем открыл дверцу и выскользнул под дождь. — Вот увидишь его, сам проверишь, — бросил ему вслед напарник и, пока Андрей сзади громыхал жестянками, крепя канистру, сосредоточенно разглядывал свои когти.

Андрей захлопнул заднюю дверь и вернулся в машину, стряхивая с волос воду.

— Ладно, проехали. — Он снова вырулил на дорогу. — И все-таки чего-нибудь посущественнее у тебя нет?

— Нет, если все вышеупомянутое для тебя пустой звук, — резюмировал Гонзо и снова уставился в окно.

Они проехали старую трамвайную развязку и устремились к выезду из города. Дождь постепенно стихал. А через пять минут воткнулись в небольшую пробку, собравшуюся перед контролирующим выезд блокпостом.

Многоуровневые милицейские вышки, как для наземного транспорта, так и для флаеров, строго возвышались над протекающей внизу лентой машин, строго наблюдая за потоком. Дальнобойные грузовики, легкие машинки приезжих из области, машины фермеров, правительственные и военные автомобили, спешащие на расположенные за городом базы или с них, и просто неведомо как попавшие сюда горожане — вроде Андрея, которым было необходимо проникнуть в мегаполис или покинуть его.

Настроив радио на не особо популярную в народе волну, передающую старый рок и блюзы, Андрей лениво оперся на руль, изредка поглядывая на дорогу. Бархатный голос Элвиса наполнил салон. Гонзо прислушался к гитарным аккордам, почесал ухо, отвернулся и ничего не сказал.

Андрей никогда не винил государство. Ну, почти никогда, И даже многочисленные милицейские кордоны, обыски и контрольные мероприятия, подчас и способные взбесить рядового гражданина, всегда были оправданы в его системе понимания мира. После Шестой Чеченской кампании и начала войн в Саудовской Аравии, Эмиратах и Израиле против католической Европы политика всех крупных городов России и мира свелась к строжайшему контролю собственных границ и всего, что происходит внутри. Это в конечном счете и привело к превращению городов в автономные крепости благополучия и относительной цивилизации середины двадцать первого века. Мир, лежащий за чертой любого города, стал миром потусторонним, и данное определение в понимании горожанина было далеко не метафоричным. Учитывая, что Новосибирск еще полсотни лет назад претендовал на звание мегаполиса, судьба категорического отделения от окружающего мира не обошла и его. Если бы это еще помогало…

Солдаты поста городской, охраны тщательно проверяли каждую из пересекающих грань машин, постепенно подпуская джип Андрея все ближе и ближе. Городские ворота приближались, накрывая автомобиль массивной тенью. Костин проводил взглядом отпущенную сержантом старомодную «камри», стремительно унесшуюся на север, и опустил окно.

— Сержант Баилов. — Немолодой уже для сержанта милиционер в серой осенней форме усталым жестом взял под козырек, другую руку с автомата не убирая. — Ваши документы, пожалуйста, из машины не выходим.

Андрей приглушил радио и протянул сержанту заранее приготовленные идентификационные карточки, внимательно изучая пулеметные гнезда на вышках и автоматчиков за спиной Баилова. После 2048 года, когда многочисленные банды томского атамана Гахина едва не ворвались в северные пригороды, этот пост, перемещенный за сожженные и порушенные бандитами районы города, укрепили до уровня полноценной боевой точки. В сороковые Тайгинская Вольница, помнил Андрей, гуляла вовсю.

Листающий карты сержант наконец дошел до личного значка и немедленно вытянулся в струну, уже более резво вскидывая руку к фуражке. Андрей небрежно кивнул, внезапно обратив внимание, что сидящий на панели Гонзо замер, до невероятности став похож на пластмассовую игрушку.

— В Томск направляетесь? — предупредительно наклонился к окну Баилов (или как его там), возвращая Андрею документы.

— Ну, не совсем. — Он спрятал значок.

— Дорога там просто… Совсем, говорят, одичала. Вы бы лучше воздухом… Можете не пройти местами, я думаю…

— Воздух туда не ходит. — Андрей натянуто улыбнулся сержанту. — Я могу ехать?

Тот развел руками — обижаешь, полицейский, — и отошел в сторону, давая отмашку черно-белым жезлом. Андрей кивнул и вырулил на пустынную четырехколейную дорогу. Обогнавшая его на посту «камри» давно исчезла из виду. Еще мгновение — и город остался за спиной, окруженный облаком смога и выхлопами заводов. Остался за спиной… Как дверь захлопнули.

Другой мир, другая цивилизация, иная раса. Трасса М53, практически прямое полотно бетона, уводящее на север. Пройдет полчаса, и все выходящие из Новосибирска машины начнут сворачивать, кому направо, кому на запад, а идущий навстречу жидкий поток фермерских и военных машин и вовсе прекратится — останется лишь пустая дорога, ведущая в никуда.

Андрей подумал, что, попади он на Луну, так пейзажи местных колоний показались бы ему более живописными и привлекательными, нежели то, что он мог сейчас наблюдать за окном своего джипа.

Навстречу пролетел, совершенно не сбавляя скорости на ухабах, дальнобойный грузовик. Дорога снова была пуста. Андрей снизил скорость и через силу заставил себя присмотреться к расстилающейся снаружи картине.

Иной мир, иная цивилизация все еще живущих на этих землях людей, чьи дети смеются над стариками, не желающими покидать кое-как обжитых отравленных деревень. А затем дети открывают глаза и внезапно осознают, что пришла собственная старость, и вот уже никуда не уйти с мест родных, и пришел черед смеяться их детям. Мир, где шесть пальцев на ноге уже давно не является дикостью или отклонением, где едят все, что бегает на четырех ногах, а подчас даже и на двух. Мир, где забыли запах пороха и вот уже лет тридцать, как здесь царят цепь, нож и арбалет, дуга которого сварена из автомобильной рессоры местным кузнецом за три банки тушенки из просроченного армейского пайка.

Свалка. По обе стороны дороги, пока еще вполне проходимой и ровной, тянулась свалка. В мышлении горожанина весь этот мир был лишь огромной выгребной ямой, а приходившие из города самосвалы просто находили не засыпанный участок и вываливали прямо с обочины. Хлам, мусор и отходы городской цивилизации. Пластмасса, стекло, ненужное железо. Пластиковые бутылки, ящики, старые игрушки, испорченная бытовая техника, которую бывший хозяин поленился сдать в утилизатор. Хлам и мусор, под которым в желтой и неживой траве снова виднелся хлам и мусор, но более старый, привезенный сюда еще лет десять назад.

Послышался гул, и джип едва ощутимо качнуло. В следующее мгновение прямо над крышей, очень низко, прошли два грузовых флаера. Пронеслись вперед на пару сотен метров и свернули вправо, в негустую рощу корявых, словно искусственных деревьев, стараясь держаться заросшей и заброшенной проселочной дороги, кое-как виднеющейся внизу.

Андрей глубоко вздохнул и покосился на Гонзо, столбиком застывшего у лобового стекла.

Свалка закончилась. Вернее, она стала не столь заметна, примелькалась. Поля и рощи, раскинувшиеся к северу от Новосибирска, были так или иначе покрыты мусором. Весь этот загородный мир был свалкой, это точно… И деревни, заброшенные, покинутые и разграбленные, недостроенные заводы, железнодорожные платформы и даже люди, ютящиеся и выживающие в этих местах, — все это было давно никому не нужным, годящимся только на слом мусором.

Машина проскочила первый десяток километров, и дорога резко изменилась, скрывшись от глаз города. Словно женщина, пришедшая из театра и смывающая косметику, она вдруг сбросила маску и внезапно окончательно потеряла свой приличный вид. Швырнула под колеса джипа проплешины, поросшие травой, ухабы и разломы бетона, осыпанные края и остовы разобранных машин прямо посреди полос. Притворяться больше не было нужды — разбитая и давным-давно не ремонтированная дорога, по-прежнему уходящая в никуда, вела Андрея на север.

Разломанные и поваленные указатели. Часть из них упала, но часть стойко, как солдаты разбитой гвардии, возвышалась то справа, то слева от асфальтового полотна, демонстрируя поблекшие названия давно умерших деревень. Андрей еще немного сбросил скорость, старательно объезжая препятствия. Дорога в тех местах, где ею все-таки пользовались фермеры и водители грузовиков, превратилась в одноколейку.

Остовы машин гнили по обочинам, словно скелеты давно вымерших чудовищ. Сожженные и разобранные. Словно путевые столбы, здесь, вот там и там. Еще и еще.

Деревни и поселки. Когда-то здесь жили люди. Небольшие деревушки, теснящиеся друг к другу так, что невозможно точно сказать, где граница меж двумя поселениями, — сейчас пустые и мертвые. Заросшие улицы, обожженные пальцы балок, торчащие в грязное небо. Преданные забвению огороды, где мутировавшие овощи захватили власть и правят по сей день, разрастаясь бурным цветом. Выбитые стекла, сорванные с петель двери.

Разграбленные магазинчики и ларьки, сожженные забегаловки и кафе, взорванные бензоколонки. Порушенные школы, в которых уже некого учить, поваленные столбы линий электропередач. Оборванные и чудом еще не растащенные провода, словно петли шибениц, раскачиваются под порывами ледяного ядовитого ветра. Кладбища, заброшенные и давно забытые, забетонированные холмы братских могил — память о заводских авариях и эпидемиях, словно доты. Бетонные кресты. Те, кто доживал здесь последние дни, не сильно утруждали себя похоронами собратьев и родных. Они просто свалены в канавы вон за тем лесом. И вон за тем тоже.

Средняя крыса тут весит килограммов сорок. Человек — столько же.

Дорога продолжала капризничать, в некоторых местах и вовсе превращаясь в проселочную — покрытую толстым слоем размытой дождями грязи. Джип рычал и перепрыгивал ухабы.

По стопам Жданова, значит? Андрей еще крепче вцепился в руль. Да будь она проклята, такая поездка. Они что, вертолетом туда группу отправить не могли?! Человек-гора, могучий командир Назаров уже не казался хорошим человеком и мудрым руководителем. Мудаком он казался, как и любой начальник на этом свете. Черт, надо успокоиться… Андрей сосредоточился и задышал ровно, с большими интервалами. Работа не всегда бывает чистой. А если этот хрен — Воротов — умудрился забраться в такие гребеня, то и ему, Костину, это по силам будет. Да, точно надо было летающее транспортное средство просить. Хотя, учитывая, сколь велик выбор на складах Управления (крыса, настоящая крыса?), нужно сказать спасибо, что не мопед дали.

Гонзо осторожно покосился на напарника, но ничего не сказал. Машина шла не больше тридцати километров в час. Практически не начавшись, поездка обещала быть интересной. Очень.

Небо посветлело, и внезапно оказалось, что оно тут вообще не такое, как в городе, более густое и светлое, что ли… Похожее на свежее замешенный цемент. Через рваные облака кое-как проглядывало солнце.

Андрей постарался стряхнуть тоскливое оцепенение, навеянное пейзажами, и протянул руку к приемнику. Салон вновь наполнился гитарными перезвонами. Косящая под латиносов группа довольно пристойно вытягивала медленный, до обалдения мелодичный блюз:

Серое небо, практически продираемое верхушками низеньких, сгорбленных деревьев, казалось, давит на крышу машины, проминая жесть. В городе по-другому — там есть дома, они держат купол, не дают ему тебя расплющить. Там всегда можно спрятаться под мощный бетонный козырек, засесть в квартире и отключить прозрачность окна. А тут все рядом. И это страшно.

Ветер усиливался, поигрывая разбросанными по равнинам рощицами, словно побегами трав. Дорога бежала через поля, вдали и справа, и слева виднелись небольшие поселки. Поля эти были дикими, заросшими, изредка иссеченными заброшенными проселочными дорогами. Дорожные знаки, покореженные указатели «Томск, Кемер…», ободранные и полинявшие даже под таким блеклым солнцем. И ни души, ни автомобиля.

В зеркальце заднего вида Андрей видел, как догоняющие его от Новосибирска вездеходы и флаеры сворачивают с трассы, направляясь в одному Богу известно где находящиеся места. Туда, где суровые фермеры, подобно первым американским поселенцам, ведут борьбу со вновь одичавшей природой, пытаясь выдавить из умирающей земли последние крохи, позволяющие прокормить семью.

Гитары умело вытягивали из души все, что ты желал в ней спрятать. Начал накрапывать мелкий дождик. Андрей снова включил «дворники».

— Ну и что скажешь… — как можно непринужденнее поинтересовался он у руля. Стоящий посреди огромного поля бетонный остов недостроенного колхозного элеватора с немым укором провожал идущий по трассе багровый джип. Стая крупных черных птиц с шумом сорвалась с придорожных деревьев и скрылась за лесом. Слева потянулась автомобильная свалка, сотни старых ржавых каркасов. Ограждение — порванная и втоптанная в грязь колючая проволока, давно кануло в Лету.

Гонзо едва заметно подернул хвостом.

— Признаться честно, — сказал он, — даже у меня от такого зрелища мурашки по коже.

— Ты умеешь успокаивать. — Андрей ухмыльнулся и достал из куртки сигареты.

— Никогда не был за городом, — созналась крыса, — один раз, и то на вертолете, а так…

— А ведь тут еще живут, — Костин вернул на место автомобильный прикуриватель и глубоко затянулся, — и немало народу, надо сказать…

— Угу, — Гонзо развернулся и перебрался поближе, прямо за руль, — только можно ли этот народ людьми назвать?

— Ну, — Андрей ловко объехал сожженный бензовоз, — что за расизм? Люди есть люди. Приспособились, не дали умереть нескольким поселкам, живут… Научились обходиться без света и огнестрельного оружия, живут охотой и тем, что дает земля. Взять тех же фермеров, к примеру.

— Они не живут, — Гонзо опять взял менторский тон, — а медленно умирают. Поколение за поколением порождая мутантов и уродов от инцестных связей, они превратили твои возрожденные поселки в самые настоящие лепрозории. А фермеры, так это вообще одни сплошные убытки. Из ста процентов ввозимых в Новосибирск продуктов только тридцать четыре проходят тесты на контроль чистоты и качества. Скоро и они вымрут…

— Когда живешь, — Андрей покатал ментол на языке и медленно выпустил дым из ноздрей, — в городе, совершенно не задумываешься обо всем этом. Это все город. Он меняет сознание…

Дорога быстро, словно стесняясь, пробежала через мертвый поселок, перепрыгнула заросшую железнодорожную линию, обогнула выгоревшую заправку с парой обугленных магазинчиков под боком и нырнула в лес. По обе стороны ее потянулись ряды редких кривых берез. Голые ветки, словно заломленные в отчаянии руки, нависали над машиной. Но было заметно — тут еще ездили, пусть не часто: поваленный столб был заботливо оттянут на обочину, а сама дорога стала ровнее. Андрей прибавил газу.

— Нет, не город, — крыс сел на задние лапы, повернувшись мордочкой к Андрею, — это сделала система. Система городов, система мировоззрения, система жизни страны. В конце двадцатого века мы гнались за прогрессом. Нам, русским, — Андрей приподнял бровь: ого, заявочки, — хотелось быть похожими на тех, кто жил на Западе. Города росли, все остальное не имело значения. Ты этого не застал — все, что лежало за городской чертой, было вынуждено или прокармливать себя самостоятельно, либо умирать, спиваясь самогоном на картофеле. А земли было много, вот и подумали: а чего бы не использовать ее по назначению? За зеленые деньги. Закопай ты пару тонн отходов где-нибудь между Мошковом и Витаминкой, и кто про это узнает? Только правнуки.

Гонзо возмущенно повел усами.

— И тогда система потеряла баланс. Отдельные точки ее росли — все остальное загнивало. Потом были смуты. Народ, тот что подрос и в психотравматическом детстве всего этого хватанул, стал уходить в вольницы, добывать пропитание чем может. Чаще силой. Потом были аварии. И даже катастрофы. Выброс, другой. Утечка. Армия была направлена для устранения последствий и подавления недовольств. В других странах это называется гражданской войной. Потом был голод. Взгляни в окно. Знаешь, чего тут много летом, кроме взращенной тобой самим картошки и свеклы?

Андрей послушно повернул голову. Поля, мертвая трава. Следы пожаров. Нет, он не знал.

— Правильно, — неожиданно сказал Гонзо, — именно грибов. А то, что народ начал травиться чуть больше обычного, а дети рождаться чуть более странными, это вроде ничего страшного. Это, наверное, от водки.

Андрей осторожно покосился на напарника сквозь облако ментолового дыма. Несколько неожиданно было слышать подобные размышления, сдобренные изрядной порцией горечи, досады и, пожалуй, даже обиды, от киборга. Тем более от крысы.

— Витаминка-три! — продолжал Гонзо, нервно перебирая коготками по пластику приборной доски. — Ты думаешь, придет в голову хоть одному нормальному селянину так называть свое поселение?! Бред. Так называются объекты. Военные. Чаще всего, как показывает практика, стратегической важности. А для живущих здесь людей это всего лишь поселок. А дачные участки? Порочная практика совка. На генетическом уровне зашитые твоим предкам привычки откупать себе халупку на краю города и в поте лица выращивать там корявенькую свеклу и подсолнухи! А ведь процентов сорок всех этих вот брошенных деревень — это именно поселки дачного типа…

Гонзо умолк, сосредоточенно разглядывая левую лапу. Его уши довольно-таки смешно поникли, но Андрей сдержал улыбку. Лучше и точнее он и сам бы не сказал!

— Вам закладывают эмоциональные центры?

— А то! — не без гордости вскинул морду Гонзо. — Кто еще будет болеть за человечество, как не аналоговые организмы?! Сами люди, что ли?

Андрей приоткрыл окно и щелчком выбросил окурок. В кабину ворвался едкий, неприятный запах. Так пахнет старый, несколько лет назад сгоревший деревянный дом. Андрей поморщился и включил вентилятор.

Слева от дороги началось кладбище. Старые, забытые людьми и, казалось, Богом могилы были покрыты травой и густо посыпаны опавшей грязно-желтой листвой. Холмики, скамейки и оградки покосились и поржавели. Памятники в большинстве своем были повалены либо разграблены — то тут, то там на груди гранитных и мраморных изваяний светлыми пятнами выделялись рубцы ободранных пластин. Медь и латунь. На этом сделали деньги.

Огромные кладбищенские вороны крупными стаями облепили немногочисленные деревья. Их хриплый гвалт был слышен даже через закрытые окна.

Кладбище кончилось, за рощей открылась деревня — вполне жилая, с дымками, вьющимися над крышами, с ревом тракторных моторов и лаем собак. Андрей хмыкнул, разглядывая дозорные вышки и колючую проволоку, ограждающую деревню от окружающего мира. Дорога, ведущая к поселку, была ухожена и накатана. Сразу за деревенскими воротами стоял старый, обшитый железными листами и переделанный под броневик автобус.

На небольшой; едва заметной за крышами домов церквушке зазвенел колокол.

— Тут все же живут. — Андрей заметно оживился. Люди — настоящие, живые и упорные, цепляющиеся за свои дома крепко и решительно, здесь, в этой бесплодной земле отчего-то произвели на городского полицейского эффект стакана воды в пустыне. Вид жилых домов успокаивал. Чувство одиночества, а это было именно оно, накатывающее с самого отъезда из города, посрамленное и побежденное, отступило.

Гонзо внимательно вглядывался в удаляющуюся деревню, запоминая, возможно, фотографируя. Дорога пошла вниз, начались холмы, покрытые коротенькой, еще не увядшей травкой и редкими группками невысоких деревьев. Тускло блеснуло справа мутное зеркало пруда, заброшенная железнодорожная станция за ним, разгромленные вагоны сброшенной с рельсов электрички.

— Ага, — сказал Гонзо, глядя за спину Андрея, — тут и правда еще живут.

В зеркале заднего вида показались два тяжелых мотоцикла на воздушных подушках. Легко перепрыгивая ухабы и ямы, они с глухим ревом и шипением пронеслись мимо джипа, обогнав машину с двух сторон. Таким машинам бездорожье не помеха.

Андрей слегка притормозил, пропуская мотоциклы, и разглядел водителей — лохматых байкеров, в авиационных куртках на меху, кожаных шлемах и огромных, подкованных не хуже конского копыта ботинках. Тяжелые приземистые машины, с огромной натяжкой напоминающие изящные классические «харлеи» двадцатого века, поднялись на лежащий впереди холм и скрылись из виду.

— Каждый из них, — сказал Гонзо, все еще глядя вслед ушедшим мотоциклам, — такой же грабитель и мародер ночью или при подходящем случае, какой днем честный фермер или простой деревенский парень.

— Ну, — Андрей побарабанил пальцами по рулю, — ты про фермеров зря так… Это вообще люди, как мне кажется, заслуживающие уважения.

Вот сейчас показалось или крыса фыркнула? Гонзо как ни в чем не бывало поднял на Андрея честные бусинки глаз и комично развел лапами.

Капли перестали сыпаться с неба, ветер немного стих. Дорога поднялась на холм, обогнула овраг, заваленный мусором, поднялась еще на один и вывела машину Андрея к небольшому поселению, примостившемуся слева от дороги у самой ее обочины.

Пара домиков, небольшая генераторная будка, железнодорожный вагон, переделанный под кафе; будка туалета и бензоколонка. Над всем этим довольно уютным местом, приваренная к огромным (определенно, спертым с обочин) столбам, громоздилась широкая жестяная вывеска, полинявшая и обшелушенная. «Не проскочи!» — кричала она, хотя по такой дороге проскочить данное заведение можно было разве что на самолете. На залитой бетоном стоянке справа от построек стояли длинный крытый грузовик с серым кузовом без надписей, видавший виды пикап и пара недавно обогнавших его в пути мотоциклов.

— Полагаю, ты не станешь возражать против моей идеи. — Андрей свернул с дороги, паркуясь рядом с железными скакунами. — Не знаю, как ты, а мне ноги размять не помешает. Смотри, Гонзо, тут есть даже свои оплоты цивилизации!

Крыс ничего не ответил, а джип мягко въехал на бетонную площадку, останавливаясь рядом с синим мотоциклом.

И эта машина, и вторая — черная, при ближайшем рассмотрении оказались щедро покрыты толстым слоем засохшей грязи. Выключив мотор, Андрей старательно не смотрел на напарника.

— Я также полагаю, тебе лучше остаться охранять машину. — Гонзо молча посмотрел на него, и Андрей готов был поклясться, что крыса презрительно сощурила глаза. — Я не долго… — И он быстро выскользнул из машины под пронизывающий ветер.