8. 2008 год. Осень. Новый Храм Господень
Дверь выглядела добротной, тяжелой и надежной — стальная основа обшита настоящей кожей, по которой разбегалась россыпь серебряных гвоздиков с шляпками-крестиками. Там, где обычно в дверях ставят глазок, в массивной серебряной накладке с вязью непонятных символов синел зрачок видеокамеры. На взгляд Светланы — если и не настоящее серебро, то очень качественная подделка. Дорогое удовольствие, да и довольно опасно выставлять такое напоказ, но… Что не подходит обычному человеку, вполне подходило Внуку Божьему. Местные воры и грабители обходили его жилище стороной. Похоже, он сумел договориться с ними, и все, кто мог беспокоить Святейшего, — заезжие «гастролеры» и никому не подчиняющаяся шпана.
В любом случае — дело того требовало, и Внук не переживал из-за возможных потерь. Что такое толика серебра по сравнению с десятками отчаявшихся просителей, которые понесут в копилку Нового Храма Господня свои последние сбережения?
Светлана огляделась, стараясь не выдавать своего изумления. После роскоши двери простота прихожей удивляла, казалась нарочитой. Пустая комната, оклеенная синими обоями без рисунка, грубо сколоченный квадратный стол, рядом — два табурета. На одном из них замерла темная фигура послушницы в простом глухом платье и темно-синем платке. Женщина поднялась и подошла к Свете. Осмотрев посетительницу, медленно кивнула и прошептала:
— Ты припозднилась. А теперь поспешай, Владыко ожидает тебя.
Она крепко взяла Свету за локоть и повела ее бесконечным извилистым коридором.
Старый, еще дореволюционной постройки, дом на Чистопрудном бульваре, где соорудил себе логово Внук Божий, собирались сносить год назад. Жильцов расселили по новым районам, а потом особняк совершенно неожиданно внесли в список охраняемых государством архитектурных памятников. О сносе пришлось забыть, дом отреставрировали, выставили на торги. Денег Нового Храма Господня с лихвой хватило, чтобы выкупить три бывшие коммуналки и сделать из них обиталище для патриарха Святого Амнониада.
Света в волнении сглотнула. Темный коридор, аскетичная простота обстановки, шепот послушницы, словно та действительно находится в Храме и не смеет повышать голос…
Производит впечатление. Как отреагировала бы на ее месте обычная просительница? Наверное, испуганно озиралась бы, жалась поближе к провожатой, попыталась заговорить с ней…
Светлана тоже понизила голос:
— Скажите, пожалуйста… как называть его в разговоре?
— Ты не знаешь, к кому пришла?
— Нет… я знаю. Знаю! Внук Божий… Послушница до боли сжала ей руку и прошипела:
— Не называй его так! Владыко не любит этого имени. Зови его Святейший или Отец Амнониад. Или просто Владыко.
Светлана кивнула. Примерно так ей и говорили.
Послушница распахнула перед ней дверь и молча указала рукой — иди, мол. Света оказалась в огромном зале, скупо освещенном десятками толстых свечей. Окна закрывали тяжелые занавеси, высокий потолок выкрашен в черный цвет.
Противоположная стена пряталась во тьме. В центре зала, на невысоком постаменте стояло удобное и роскошное кресло, почти трон. Напротив него — несколько тяжелых стульев с высокими спинками.
Человек в кресле властно указал на один из них. Светлана поклонилась и опустилась на жесткое сидение. Только сейчас она смогла разглядеть Святого Амнониада, которого многие знали под именем Внука Божия, — внушительного роста крепкого мужчину лет пятидесяти с худощавым лицом и аккуратной черной бородкой. Серебристая мантия, прошитая золотом, посверкивала отраженными огоньками свечей, нагрудная панагия переливалась жемчужными отблесками.
Амнониад сверкнул глазами и величаво пророкотал:
— Что привело тебя ко мне, дочь моя?
— Владыко, — залепетала Света, — мой муж болеет… Врачи сказали, что нет надежды! Мне подруга… Мне сказали, что вы можете помочь. Что… что ваши молитвы…
— Муж, значит. Ты беспокоишься о близких своих, дочь моя, это похвально. Я знаю твои горести, сам Господь поведал мне о них.
— Да, Владыко. Мы прожили с мужем недолго, но я так его люблю! Я все сделаю для него!
— Ты права, дочь моя. Муж дан тебе Господом, ты должна любить его. Расскажи подробнее о свое беде, я хочу услышать все из твоих уст.
— Я покупала дорогие лекарства, Святейший! Все, что говорили врачи, я сумела достать! Оплатила мужу лечение в Германии, но и это не помогло. Мы небедная семья, но все наши деньги не смогли помочь моему мужу! Осталась одна надежда…
Светлана заплакала. Закрыв глаза руками, она незаметно наблюдала за Внуком Божьим. Глаза Амнониада при словах «небедная семья» блеснули. Он вытянул руку в сторону гостьи и пророкотал:
— Что есть деньги нашего мира перед милостью Господа?
— Но…
— Думать надо не о болезни мужа, — строго указал Внук Божий, — следует думать о тех провинностях перед Отцом Моим, пороках и греховных мыслях, кои и привели к болезни. Ежели ты искренне принесешь мольбу Отцу Моему, ежели очистишься от скверны своего грешного бытия, то Отец Мой услышит тебя. Услышит и отзовется!
— Но я делала пожертвования в церковь! Очень большие пожертвования, пришлось продать одну из квартир! И я молилась, поверьте Святейший!
— Эти ересиархи… — Святейший нахмурился. Похоже, мысль о том, что деньги Светланы прошли мимо его кармана, пришлась ему не по вкусу. — Надеюсь, ты не отдала им последнюю копейку? Они не смогут помочь тебе, дочь моя. Их церковь лжива, и они не знают Истины. Отец Мой не желает с ними общаться, и потому все их молитвы и ритуалы бесполезны.
— Что же мне делать, Святейший?!
— Отец велик и далек от нашей юдоли скорби. Немногие удостаиваются его внимания — ведь Он один, а нас — слишком, слишком много. Плодимся мы как саранча, забыв о душе, о Царствии Небесном. Слишком много у нас грешных мыслей, и слова молитв вязнут в них, аки в тине прудовой и грязи болотной. Трудно Отцу услышать наши самые искренние молитвы, думы о злобе дневи сего застилают их грязным пологом.
Светлана молча внимала. Святейший тем временем разошелся не на шутку:
— Вот ты, дочь моя, много ли ты молишься? Как часто ты посылаешь Отцу нашему свои чистые помыслы? Или же грешные и недостойные мысли расположились в разуме твоем? Поведай мне, дочь моя, не было ли у тебя грешных мыслей о других мужчинах? Муж твой болен и не может исполнять те обязанности, что пристало, ему. Так не пыталась ли ты найти себе иного мужчину, забыв о законном супруге? Не ради пустого любопытства спрашиваю, а ради очищения от прегрешений твоих.
Девушка покраснела.
— Но… Нет, Святейший, я люблю мужа, никогда не изменяла ему… И… и не думаю о других! Мне бы вернуть ему здоровье, и мы будем счастливы! Чего бы я ни отдала за его здоровье, этого не будет много!
Она вновь заплакала.
Амнониад как бы в сомнении покачал головой.
— Многие обещают, да не многие делают.
— Что… что мне сделать?!
— Внеси малую толику средств на возвышение Храма Господня! Мы построим его на вершине высокого холма, велик будет он и красив своими стенами, выложенными из белого камня. А воздвигнут его чистые руки людей безгрешных на посрамление всех погрязших в пороке! Стань одной из них, способствуй возвышению Господню, и будешь ты прощена Отцом Моим. Здоровье вернется к твоему мужу, и вы вновь заживете счастливо!
— И… это поможет?
— Поможет. Но не грешите больше и приносите Храму положенные дары, не гневите Отца Моего.
Светлана утерла слезы платком и с сомнением прошептала:
— Но я уже жертвовала. Мне в церкви сказали, я и пожертвовала. А муж мой не излечился. Ему даже лучше не стало …
— Тьфу, неверующая! Ты опять вспоминаешь этих ересиархов! Не молись в ложном Храме, нет там Истины. А теперь, узри же Силу Его!
Внук Божий взмахнул рукой. Из правой двери появилась женщина лет сорока в таком же платье с глухим воротом, как и у той послушницы, которая встретила Светлану у дверей.
Амнониад проворчал:
— Поведай историю свою, дочь Моя Марта. Женщина поклонилась и рассказала о своей некогда к больной матери. Куда только ни обращалась Марта, к каким врачам и знахарям ни возила мать, и в какие церкви ни ходила — ничто не помогало. Мать угасала с каждым днем. И когда уже не осталось надежды, Марте повезло — ей рассказали о Новом Храме и Святейшем Амнониаде. Марта принесла положенные дары Господу и вскоре ее мать поправилась. Послушница умолкла.
Святейший пошевелился в кресле и нахмурил брови:
— Истинно ли говоришь, Марта?
Та повернулась к изображению Христа на одной из стен и перекрестилась.
— Истинно, Владыко! Перед лицом Господа не солгу. Внук Божий улыбнулся ей и негромко позвал:
— Анна, дочь Моя, приди сюда.
Из той же двери выскользнула молодая девушка.
— Расскажи и ты, Анна, нам о том, как Он вмешался в твою жизнь.
— Господь спас моего ребенка, о Владыко.
— И это все, что ты скажешь?
— К чему, Владыко, говорить о чуде Господнем? Мой ребенок жив и здоров, и это главное. А моя жизнь… это не так уж важно.
Ненадолго в зале воцарилась тишина, лишь едва слышно потрескивали свечи. Светлана молча разглядывала женщин, которые спокойно стояли перед ней. Ей было жалко Марту и Анну. Они пережили так много! Разочарование неминуемо будет крайне болезненным.
Внук Божий остался доволен произведенным впечатлением и произнес:
— Идите, дочери Мои. Пусть будет с вами благословение Отца Моего.
Святейший по очереди возложил свою правую длань на лоб девушек, что-то прошептал каждой и отпустил их. Затем хлопнул в ладоши. В зале появилась уже знакомая Свете послушница.
— Ефросинья проводит тебя. Иди, дочь Моя, и задумайся о спасении души твоей и твоего мужа. Отец Мой велик и милостив, он простит вас.
Девушка рискнула задать вопрос:
— Владыко, но как же так? Разве не Внук вы Божий? Отчего же зовете Его Отцом?
Амнониад нахмурился:
— Эх, дочь Моя, не можешь ты отвлечься от обыденного и привычного. К чему такие вопросы? Вера твоя некрепка, вот в чем порок твой. Не веруя, нельзя узреть истину.
— Но…
— Отец наш — он Отец всем нам! Даже не верующим в Него, даже не знающим о Нем — им Он тоже Отец! — загремел разгневанный Внук. — Но мне, ростку от семени Его, Он не просто Господь! Он — Отец Мой!
Он ненадолго умолк, успокоился и пророкотал:
— Да! Я далекий правнук Его! Но божественная печать переходит от старшего сына к старшему сыну в нашем роду. Так продолжается уже две тысячи лет, с тех пор, как Истинный сын Его покинул Святую Землю, спасаясь от гонений. Лишь его прямые потомки несут в мир Слово Господне! Я — тридцать девятый. И на меня возложил Он эту святую обязанность, этот тяжкий и святой груз! И потому Он — Отец Мой!
Светлана поклонилась Внуку Божьему. Тот умиротворенно проворчал:
— Иди, да будут помыслы твои чисты. И не забудь рассказать другим о Силе Господней, коя проистекает через Новый Храм.
Света молча поклонилась и покинула зал.
Послушница вновь провела ее по длинному коридору. Примерно на середине пути она распахнула неприметную дверь и кивнула Свете. Они вошли в небольшую комнату. На стене напротив двери висело большое, грубо исполненное распятие. Вдоль стен стояли широкие скамьи из плохо оструганных досок. В углу комнаты высился ящик с широкой прорезью на крышке. В петлях красовался огромный амбарный замок, запечатанный вдобавок сургучной пломбой с изображением распятия.
Ефросинья опустилась на колени перед распятием, неслышно прочла короткую молитву, поднялась, достала откуда-то из складок платья смятую купюру и опустила ее в щель.
— Это жертвенник, — сказала она. — Мы собираем средства на Новый Храм Господень. Когда придет время, построим его на вершине высокого холма… — послушница заученно повторяла слова Внука Божьего. Светлана едва заметно поморщилась.
— …стенами, выложенными из белого камня. Воздвигнут его чистые руки людей безгрешных на посрамление всех, погрязших в пороке! А пока никто не имеет права вскрыть жертвенник, даже сам Святейший. Видишь, печать? Тот, кто прикоснется к ней, никогда не смоет с души сей страшный грех.
Ефросинья многозначительно воздела руку к потолку:
— Жертвенник не полон, а значит, — время еще не пришло. Может, ты сможешь приблизить счастливый миг?! — провозгласила послушница и после небольшой паузы добавила: — Я скоро вернусь.
И Светлана осталась одна.
Вначале девушка тоже опустилась на колени перед Христом, прочла про себя «Отче наш», поднялась, достала из кармана пачку долларовых купюр, перевязанных резинкой, и опустила в ящик. Деньги провалились в щель, глухо стукнули внутри, потом за стеной что-то прошуршало и стихло.
Почти сразу же появилась Ефросинья, молча проводила Светлану к выходу. Распахнула дверь… и в тот же миг в нее ворвались «опричники». Двое проскочили мимо застывшей Ефросиньи, еще один метнулся к послушнице, зажал ей рукой рот и усадил на табурет. Светлана усмехнулась.
— Анафема, милочка! Спокойно. Ты в нашей юрисдикции.
Бойцы рассыпались по коридорам и комнатам, разыскивая охрану Амнониада и самого Внука Божьего. Следом за штурмовой группой в Новый Храм Господень вошли Чернышов, Савва и Даниил. Корняков, получив разрешение, скрылся в одном из коридоров, а Артем с иноком и двумя понятыми направились в сторону главного зала. Светлана показывала дорогу. Позади всех «опричник» вел Ефросинью.
— Анафема! Всем оставаться на своих местах!
— Стоять! Не двигаться! Анафема!
Захват Нового Храма прошел по плану и почти без крови. Большинство людей Амнониада удалось взять без шума, кое-где они пытались оказать сопротивление, которое, впрочем, быстро пресекалось. Лишь в комнате перед личными покоями Внука Божьего «опричникам» пришлось повозиться. Здесь их встретили телохранители Амнониада: звероватого вида бугай, до бровей заросший клочковатый бородой, и щуплый, даже немного тощий, но удивительно верткий китаец, мастерски владеющий боевыми искусствами. Один из «опричников» попал под удар, согнулся от боли в сломанном ребре и осел на пол. Остальные медленно наступали на охрану — повторить ошибку товарища им не хотелось.
Но тут к опричникам подошло подкрепление, да еще и Савва решил не оставаться в стороне. Он метнулся под удар китайца, поймал его руку и взял в болевой захват. Тот шумно сопел, скрипел зубами от боли, пытался вырваться. Он так и не сдался до конца, болевой шок отключил его раньше. Под ноги бородатому зверю метнулся один из «опричников», он потерял равновесие и отшатнулся. Секундная пауза оказалась гибельной: его атаковали сразу с двух сторон, и вскоре громадный охранник лежал, крепко скрученный, с заломленными назад руками. Лежал он молча, злобно скалясь и пытаясь порвать композитные наручники. Верткий мастер кулачного боя, очнувшись, наоборот, ругался почем зря, до тех пор, пока один из опричников не заткнул ему рот кляпом.
Бой закончился.
— Господи, токмо во славу Твою! — перекрестились «опричники».
Старший группы закончил за всех:
— Не по своей воле причинили мы людям боль. Святый Боже, Иисусе Христе, прости грехи наши. Спаси и сохрани!
И добавил:
— Посмотрите, что с братом Родионом?
Чернышов с Даниилом и Светланой сразу же прошли в комнату с ящиком для «пожертвований». Ефросинью усадили на скамью, рядом встали понятые. Два крепких парня из «опричнины» привели Амнониада.
— Поймали. Пытался в окно выскочить, — весело произнес один боец, — знал, небось, что у черного хода мы его ждем.
Внук Божий промолчал. Увидев Светлану, метнул на нее злобный взгляд и прорычал:
— Лжем, значит, перед ликом Господним? Не боишься гнева Божия и геенны огненной! Не только на себя навлекаешь проклятие, но и своего мужа?!
— Вам ли это говорить? — парировала девушка. — Да и не лгала я, а рассказывала историю из своей прошлой жизни. Все так и было. И бессильные врачи, и лгуны-знахари вроде вас…
— Света, не стоит перед ним оправдываться, — положил ей руку на плечо Чернышов.
Та умолкла и сжала губы. Артем огляделся и произнес:
— Что же, начнем. Вам, гражданин Соловейчик, также известный под именами Амнониад, Внук Божий, патриарх Нового Храма, вменяются в вину следующие правонарушения… Мошенничество, незаконное предпринимательство, подделка документов, доведение до самоубийства, незарегистрированная религиозная деятельность, незаконное хранение холодного оружия…
Старший контроллер закончил перечислять статьи, поинтересовался: нет ли у задержанного возражений? Но тот молчал, кривя губы в холодной усмешке.
Чернышов кивнул:
— А сейчас приступим к обыску. Светлана!
— Вот этот ящик, — указала девушка. — Там лежат шестьсот долларов США, помеченных специальным составом.
Чернышов сделал знак, понятым подойти ближе. «Опричники» быстро вскрыли ящик, но… Но денег внутри не оказалось. Света растерялась — прошло всего несколько минут, как она покинула эту комнату и вернулась сюда уже с контроллерами Анафемы. Кто же успел забрать доллары?!
Внук Божий злорадно расхохотался:
— Что, не нашли? А, может, их там и не было? Может, ваша лживая… — он проглотил слово, — …их припрятала для себя?
И тут из-за спины Чернышова появился Даниил. Он взглянул на Амнониада и спокойно возразил:
— Мы найдем эти деньги, а о вашей лжи Господь напомнит на Страшном Суде. Я буду молить Его, чтобы он простил вам эти слова. Господь наш всемилостив, но не испытывайте его терпение.
Чернышов присел рядом с ящиком и внимательно рассмотрел его. В противоположную стену оказалась вмонтирована дверца на незаметных пружинных петлях, а за ней — дыра в стене, похожая на наклонную трубу. «Пожертвования», которые опускали в щель, тут же попадали по этой трубе в соседнюю комнату.
Артем поднялся.
— Так. Ясно. С деньгами все понятно, сейчас мы их найдем.
— Не тратьте зря времени. Не знаю, как вам, а мое мне дорого. Позовите Марту, — усмехнулся Внук Божий. — Может быть, она знает, где ваши деньги?
Чернышов ненадолго задумался, затем согласно кивнул. Один из «опричников» вышел и вскоре привел женщину. При виде Амнониада в наручниках Марта вздрогнула, но промолчала.
Артем обратился к ней:
— Сюда несколько минут назад опустили шестьсот долларов, — он указал рукой в сторону вскрытого ящика. — Где они?
Марта стояла, опустив глаза, и молчала.
Тут вмешался Внук Божий и произнес мягким голосом:
— Марта, дочь моя, не находила ли ты каких денег?
— Как же, были, были… Лежали здесь на лавке, — спокойно ответила женщина. — Забыл, наверное, кто-то, вот я и прибрала. Вернется человек за потерей, а я ему и отдам.
Внук Божий довольно кивнул:
— Хорошо, Марта. Верни этим людям их пропажу. Марта достала из внутреннего кармана тощую пачку банкнот, перехваченную резинкой, и, победно усмехнувшись, протянула из Чернышеву:
— Вот, возьмите. Новому Храму эти деньги не нужны.
* * *
От стекла тянуло холодом.
Даниил устроился за старым, тяжелым, наверное, еще сталинских времен, столом, покрытым исцарапанной кожей. Стул казался таким же древним — скрипящим и кривоногим.
Вот ведь удивительно: при создании Спецгоскомитет получил совершенно новое, набитое современной техникой и офисной мебелью — сплошные гнутые алюминиевые трубки и фигурные пластиковые панели — здание на Елоховском подворье. Но иногда в комнатах вдруг обнаруживались дубовые и сосновые древние монстры, за которыми явно восседали в свое время чуть ли не сотрудники НКВД.
Бывший инок провел ладонью по темному стеклу. Холодно.
Толстый, зеркальный триплекс, способный удержать пулю из «Калашникова», отделял небольшую комнатку от камеры предварительных допросов. Сейчас в ней находились трое: протоиерей Адриан, Светлана — новая, но уже показавшая себя в деле сотрудница, только-только пришедшая в Анафему с юрфака МГУ, и помощница Внука Божьего по имени Анна.
Даниил тут же укорил себя. Как он мог даже мысленно назвать мошенника Соловейчика Внуком Божьим?! Как?! Тому пристало скорее… Тут Даниил даже засомневался. Как можно назвать человека, который присвоил себе Господне имя и творил от этого имени свои мерзости?!
Привычно сотворив молитву о спасении заблудшей души, он почувствовал, что ему совсем не хочется молиться за душу Соловейчика. Такое бывало. Редко, но…
Сначала — Устенко, хозяин «Зеленого луча», потом директорша, Инна Вольдемаровна.
Теперь вот лжепророк и мошенник в одном лице… Неужели, он следующий?
Сердце контроллера затопил ледяная волна. «Достоин ли я, Господи, нести эту тяжкую ношу? — едва ли не со страхом подумал Даниил. — По силам ли мне работать в Анафеме? Дай знак, Господи! На Тебя уповаю, дай мне силы встретиться со Злом и остаться человеком!»
Он тяжело вздохнул, крепко-крепко сжал кулаки. Минуту он был напряжен, как взведенная тетива. Даниил несколько раз повторил про себя «Богородицу», попытался расслабиться. Спокойствие снизошло на него, темная волна ненависти схлынула и исчезла. Теперь прочитать молитву о спасении души Амнониада оказалась намного проще. Инок смиренно наклонил голову, закрыл глаза и замер, прислушиваясь к себе.
— Святый Боже, Царь наш Небесный! Дай мне силы умерить свой гнев! Защити душу от тяжкого греха!
Даниил поднялся и повернул верньер на плоской белой панели, установленной на стене. Из динамиков под потолком зазвучали голоса.
— …вы мне говорили.
— Я… солгала. У меня не было ребенка. Я… — послушница Нового Храма умолкла.
— Мы слушаем, Анна, — мягко сказал протоиерей Адриан.
— Я… сделала аборт. А Святейший сказал, что этот грех я должна замолить… и…
— Замолить ложью?! Вы лгали перед Образом Господа!
— Светлана, успокойся. А вы, Анна, рассказывайте. Что от вас потребовал гражданин Соловейчик?
— Святейший… Вну… гражданин Соловейчик… Он сказал, что я должна спасти много душ, прежде чем Господь простит меня. И я должна была… помогать ему.
— Спасти? Как? Рассказывая лживую историю?
— Ложь во спасение… — прошептала девушка. — Так он…
Даниил медленно, как во сне, выкрутил верньер в другую сторону. Голоса умолкли. Внутри инока билось холодное пламя гнева. Он взял трубку внутреннего телефона, набрал номер. Чернышов откликнулся довольно быстро.
— Да?
— Артем, это я, Даниил. Позволь мне уйти с допроса… послушницы Анны.
— Что такое?
— Я бы хотел послушать, что расскажет… Соловейчик. Чернышов на мгновение задумался.
— Хорошо. Жду. Камера триста сорок.
— Благодарю тебя, Артем.
Старший контроллер неопределенно хмыкнул и повесил трубку.
Даниил бросил последний взгляд в допросную комнату. Анна плакала, размазывая слезы по лицу. Светлана достала платок и отдала ей. Отец Адриан наклонился к задержанной и что-то тихо говорил…
Инок спустился на два уровня ниже, на третий подземный этаж. Пришлось дважды предъявить удостоверение, один раз — даже специальный внутренний пропуск. У входа в камеру охрана из «опричников» снова остановила Даниила, проверила документы. На подобных строгостях настоял Чернышов, после того как одному из задержанных «меценатов» по делу «Зеленого луча» едва не удалось сбежать.
В камере Даниил сразу же увидел почти безмятежного Соловейчика. Если бы не «опричники», замершие за его спиной, можно было предположить, что бывшего патриарха Нового Храма пригласили сюда для дружеской беседы. На стуле напротив вольготно расположился Чернышов. Казалось старший контроллер изучает Соловейчика, как редкое и опасное насекомое. Савва стоял вплотную к задержанному и почти рычал:
— …да мы нашли у тебя целый арсенал!
— Хоть на одном из этих ножей и сабель есть мои отпечатки?
— Хочешь сказать, они не твои?
— Да я их никогда и в глаза-то не видел.
Чернышов мельком глянул в сторону двери и кивком указал Даниилу на стулья у стены. Даниил выбрал из них самый дальний от бывшего патриарха Нового Храма, сел и прислушался к разговору.
— Если вы никогда не видели, откуда тогда знаете, гражданин Соловейчик, что в арсенале были именно ножи и сабли? — спокойно сказал Чернышов.
— Да… ну… — запнулся лжепророк, — когда кто-то говорит о холодном оружии, то сразу как-то вспоминаются ножи и сабли. Или же это преступление — вспоминать чужие разговоры?
Артем хмыкнул и записал ответ в протокол.
— Ничего, думаешь, вывернулся? — усмехнулся Савва. — У тебя и наркоту нашли. Почти полтораста грамм «травы» и восемнадцать доз героина.
— А! Оставьте это для детей, — махнул рукой Соловейчик, — любой адвокат докажет, что я к этим пакетам не прикасался. И знать не знал о них. Да и вообще — вы их наверняка подбросили.
Он увидел, что Чернышов собирается что-то сказать, и поспешно добавил:
— Только не спрашивайте, откуда я знаю о пакетах. Наркотики всегда хранят в пакетах, это часто по телевизору показывают. Проведите экспертизу, сделайте анализ моих волос. Там нет ни крупицы, я никогда не прикасался к наркотикам.
Чернышов покрутил в руках ручку и хмыкнул:
— Вы так хорошо разбираетесь в доказательствах в делах о наркотиках. К чему бы это?
— Ну, как же. Как же… Я же не в небесных чертогах живу, где Отец Мой…
— Молчи!!! Не богохульствуй!
Крик хлестнул по комнате. Савва медленно выпрямился, Чернышов обернулся и даже «опричники» за спиной Внука Божьего вздрогнули и уставились на Даниила. Тот обнаружил, что стоит посреди камеры и дрожит от ярости.
Он ненадолго закрыл глаза.
«Господи, дай мне сил. Господи, молю тебя, наставь меня на пути тяжком».
Ярость мгновенно ушла, но сменилась холодным слепящим пламенем. Даниил двинулся к Амнониаду.
— Ты использовал имя Господа, чтобы обогащаться. Соловейчик отвел взгляд от него и сглотнул. Даниил шагнул еще ближе.
— Ты лгал людям, отнимал у них последнюю надежду.
Чернышов поднялся из-за стола и открыл рот, но ничего не произнес. Еще шаг.
— Ты виновен перед Господом и людьми.
Савва сделал движение, как будто хотел укрыть задержанного от взгляда Даниила. Один из «опричников» наоборот, отодвинулся в сторону. Видимо, вспомнил слухи, которые ходили по Анафеме в последние дни.
Даниил подошел почти к самому столу и вытянул руку в сторону Внука Божьего.
— Господь тебя накажет, не я.
Контроллер резко развернулся, отошел от стола и опустился на стул у стены. До конца допроса Даниил не отводил горящего взгляда от фальшивого патриарха.
«Прости Господи, заблудшую душу… Защити и сохрани от нечистого. Суд Твой справедлив, Господи…»
Допрос скоро закончился, никто не хотел его затягивать после слов Даниила. Конвой увел бывшего патриарха Нового Храма. Инок, не отвечая на вопросы напарников, коротко попрощался и быстро ушел, едва ли не выбежал из здания.
Дома он заставил себя прочесть вечернюю молитву. Потом по дюжине раз — «Отче наш» и «Тропарь», в наказание за небрежение. На еду даже смотреть не хотелось, и вечерять бывший инок не стал.
В сон Даниил провалился как в липкую трясину.
Через пять часов его разбудил звонок Саввы. Бывший десантник пребывал в растерянности. Да и было отчего — ночью, в пустой камере, умер Внук Божий. Его нашли на полу, синим от удушья, со скрюченными пальцами. Тело изломано предсмертной судорогой, да так, что не осталось ни одной целой кости. Анализ записей охранной системы показал, что в камеру к Амнониаду никто не входил. Спешно вызванный патологоанатом заключил, что у умершего по какой-то причине произошел сильнейший паралич мышц, в том числе и сердечных. Об одном умолчал врач — ему еще не приходилось слышать о том, чтобы паралич перемалывал кости и жилы в липкий студень.
Даниил выслушал Савву, помолчал и вдруг неожиданно произнес:
— …Утром же, когда Навал отрезвился, жена его рассказала ему об этом, и замерло в нем сердце его, и стал он, как камень…
— Да, — сказал Корняков. — Я уже нашел это место. Первая книга Царств. Правда, еще и в Третьей есть. Слушай. «После этого заболел сын этой женщины, хозяйки дома, и болезнь его была так сильна, что не осталось в нем дыхания». Не знаю, что больше подходит.
Инок вздрогнул и, не прощаясь, положил трубку. Одна мысль билась у него в голове как пойманный в капкан зверь. Ведь он сказал тогда Внуку Божьему:
«…Господь тебя накажет, не я…»
Господь…
Не я…
Не я!!
Фонограмма № 52754-12.
Сохранившийся фрагмент оперативной записи.
Дата: 26.10.2008. Время: 19.52–20.17
— …что вы хотите этим сказать?
(Приглушенный звук шагов, грохот отодвигаемого кресла, скрип.)
— Просто думаю, что пора подвести итоги. Ваша Анафема работает уже больше трех лет. Есть ли какие-нибудь положительные результаты? Лично я пока никаких изменений не наблюдаю.
— Ну, за такой короткий срок вряд ли можно ожидать глобальных результатов. Да и не три года, как вы сказали, а всего лишь около пяти месяцев. Реальная работа Анафеме началась этим летом, все, что было раньше — обычная подготовка.
— Подготовка сроком в два с половиной года?
— Конечно. Надо было убедить Церковь в том, что создаваемая структура полезна в первую очередь для нее, а потом аккуратно подтолкнуть иерархов к мысли переподчинить Спецгоскомитет себе. Сейчас мы имеем прекрасно отлаженную спецслужбу, полностью финансируемую и управляемую — номинально (короткий смешок) — Русской православной церковью. С ее помощью Анафема полностью укомплектована кадрами. Мы отобрали самых лучших, проверенных людей. В основном — верующих.
— Это так важно? Предлагаете вспомнить монархическое прошлое?
— Дело не в этом. Верующему человеку не нужно управление собственной безопасности. Его заменяет совесть. И борется он не с абстрактным Злом, и не с конкретными преступниками, а с «происками нечистого». В Анафеме даже свой чудотворец появился…
— Да? И что он делает?
— У меня есть копия внутренней докладной куратора одной из групп в Патриархию. В ней описывается, исходя из показаний нескольких надежных свидетелей, как контроллер Даниил Шаталов молитвой обратил преступника в соляной столп.
(Пауза в записи, 11 секунд.)
— Гм… И вы в это верите?
— Не важно верю ли я. Важно, чтоб поверили другие, в первую очередь — будущие клиенты Анафемы. Кстати, в другой докладной того же куратора сказано, что некий дилер, попавший в разработку в группу, упорно отрицал свою вину на всех допросах, но как только увидел Шаталова, моментально выложил всю подноготную. Даже то, о чем его не спрашивали.
— Не знаю, Михаил Денисович, не знаю. По-вашему выходит — все отлично, все замечательно. А у меня вот другие сведения. Я запросил из прокуратуры несколько дел Анафемы. Не церковных — вполне (смешок) мирских: наркотики, детская проституция и так далее. Давайте посмотрим, например, вот это…
(Металлический щелчок, шуршание.)
— Контроллеры Анафемы задержали двух мелких дилеров, через них удалось выйти на оптового поставщика, взять курьера и разрушить свеженький канал поставки. Внешне — тишь да гладь. Но это только внешне. Конечно, задержание проведено вполне профессионально: у вас много бывших десантников и собровцев, силы и опыта им не занимать. Наркоторговцы пытались подкупить контроллеров — в материалах дела есть оперативная видеозапись задержания и первичного допроса — и потерпели неудачу. Крупная сумма денег, оптовая партия товара, ситуация самая выгодная, ведь им ничто не угрожало, да и не могло угрожать… Словом, ваши подопечные отказались. Так что насчет отдела внутренней безопасности вы, возможно, правы. И такой случай — не единственный. А вот дальше… дальше начинаются неприятности.
— Какие?
(Пауза в записи, 11 секунд, звон стекла, бульканье.)
— Дело едва не развалилось в суде. Там были какие-то грубые нарушения УПК при задержании, один из обвиняемых заявил, что к нему применялись меры физического воздействия. Адвокат даже предъявил рентгеновский снимок и заключение медэкспертизы. Челюсть ему сломали, что ли… не помню. Да и не главное. Дело фактически спас следователь, который методично и четко исправил все ошибки ваших контроллеров. Иначе дилеров пришлось бы отпустить, да еще и извиняться,
— Видите ли, Владимир Борисович… это был эксперимент. В рамках всей программы, конечно. По договоренности МВД Анафема получила некоторые новые функции. До середины две тысячи седьмого года контроллеры участвовали в мирских, как вы верно выразились, делах лишь как наблюдатели. Теперь они получили право вести самостоятельные расследования.
— Которые едва не провалили!
— Ну, зачем же так категорично. Такие случаи — единичны… может, еще два-три, не больше. Да и закончилось все, насколько я помню, задержанием крупного поставщика, от МВД даже пришла благодарность. Остальные же дела проведены самым лучшим образом. Ни жалоб, ни направлений на доследование. Наша беда в том, что в Анафеме пока еще мало опытных розыскников, таких, что УПК знают лучше, чем «Отче наш» (смешок). Их приходится ставить командирами групп, и, естественно, они не могут за всем уследить. Младший же состав горит энтузиазмом, истово верует, как я уже говорил, но, к сожалению, плохо подкован в юриспруденции.
— У вас другая беда, Михаил Денисович. Все объясняется гораздо проще — Анафема как спецслужба действует вне правового поля. Никакими законодательными актами не установлены ни границы ее ответственности, ни статус работников. Контроллер — кто он? Инспектор? Следователь? Прокурор? Где предел его юрисдикции? Должен ли он проводить, например, задержание по тем же нормам УПК, что и обычный опер, или как-то иначе? У вас сейчас скорее первое, чем второе, но прав у контроллера значительно больше, чем у его коллеги из районного отделения или даже с Петровки. Но потом задержанных передают Минюсту для следствия и суда, и дело сразу же возвращается обратно в правовое поле. И любой адвокат, если он не полный идиот, моментально ухватится за это противоречие. Я понимаю, намерения были самые благие — помочь МВД, снизить уровень преступности, а заодно и провести эксперимент. Но теперь он уже вышел из-под вашего контроля, и остановить его без большого шума и непонимания в самом Спецгоскомитете вряд ли удастся.
— И что вы предлагаете?
— Надо либо вывести Анафему из подчинения Церкви, целиком укомплектовать ее нормальными оперативными кадрами…
— Это невозможно!
— Значит, у вас должны появится СВОИ, никому, кроме РПЦ не подконтрольные следователи, СВОИ суды и СВОЯ прокуратура.
— Но для этого придется…
— Изменить законодательство. Чего мы, собственно, и хотели с самого начала.
— А не рано?
— Рано. Но в ином случае новые функции Анафемы не принесут ничего хорошего. Ваш Спецгоскомитет из пугала превратится в посмешище. Каждый преступник будет знать его слабые стороны и постарается на следствии и суде вести себя соответственно. А значит, в будущем Анафема станет бесполезной. Не хочу сказать, что вы поторопились с экспериментом, но теперь у нас почти не осталось выбора.
— Я не уверен, что могу решать такие вопросы. Это выше моей компетенции. Простите, Владимир Борисович, но мне нужно посоветоваться, просчитать варианты.
— Что вы! Я не призываю менять все немедленно. Я лишь хочу предупредить, что время поджимает, и скоро мы окажемся в жестком цейтноте. Вам надо успеть.
(Вздох.)
— Безусловно. Я во многом с вами согласен. И не только по той причине, что вы сейчас изложили. Есть и еще одна. Видите ли, у нас не глупцы сидят. Наоборот — умные, опытные профессионалы, умеющие просчитывать ситуацию не хуже целого аналитического отдела. Не все, конечно. Есть честные, но недалекие, есть по-детски наивные — следствие церковного воспитания. Но из руководителей групп кое-кто уже задается вопросом: зачем создали Анафему? Пока только самые умные. Скоро это начнут делать все.
