Глава 18

Я невольно сглотнул комок в горле. Представившаяся моему взору картина явно была рассчитана на людей с крепкими нервами.

– Мадам! – кланяясь, чтобы скрыть невольное смущение, начал я. – Я был бы весьма обязан, когда бы ваше величество вернуло голову на отведенное ей Господом место.

– И не подумаю! – немедленно заявила Анна Болейн, демонстративно поворачивая лежащее под одеялом тело спиной к единственному зрителю. – Если вы немедленно не дадите клятву вырвать мою дочь из лап коварного самозванца, я здесь еще и не такое устрою! Вы еще не знаете, на что я способна в гневе!

– Благодарю покорно! – Мне очень живо представилось, как по спальне, точно стая назойливых мух, носятся части августейшего тела и руки, перебирая тонкими пальцами, с недвусмысленно хищным выражением пятерни, выискивают жертву для немедленного удушения. – Не стоит так волноваться!

– Я и не думаю волноваться! – скривила губы голова опальной повелительницы страстей Генриха VIII. – Надежные духи мне сообщили, что вы весьма ловки по части побегов. Только за прошлый год, по самым скромным подсчетам, у вас или же с вашим участием было совершено семь удачных побегов. Могу перечислить: Лувр, замок Сен-Поль, Париж… – бойко начала она.

– Не надо, – покачал головой я. – Слава богу, с памятью у меня все хорошо.

– Вот и прекрасно! – Губы виновницы религиозной свары Британии сложились в победительную улыбку. – Итак, либо вы спасаете мою Бетси, либо каждую ночь, начиная с нынешней, я буду являться вам, куда бы вы ни направились. Для этого я готова покинуть даже Тауэр. Подумайте, принц! Я допускаю, конечно, что вы столь хладнокровны и, быть может, даже столь невежливы, что позволите себе спать в моем присутствии. Но какая же дама пожелает разделить с вами ложе, когда увидит, что оно все залито кровью и покрыто разлагающимися останками?!

– Мадам, что плохого я вам сделал?! – патетически воскликнул я.

– Это еще не все! – глумливо обнадежила первая маркиза Дорсет. – Я пользуюсь успехом в мире духов. У меня куча поклонников. Вы света белого невзвидите, если посмеете отказать!

Я невольно почувствовал, что в какой-то степени готов оправдать скорого на расправу Генриха VIII. Если и при жизни его возлюбленная королева была столь же напориста и безапелляционна, то ей не надо было слишком усердствовать, чтобы отравить существование любострастного монарха.

– Это шантаж, мадам? – сурово хмурясь, осведомился я.

– Называйте, как хотите! Конечно, вы никогда не были матерью и не можете понять мои материнские чувства! Но, клянусь священными ключами Небесных врат, если вы посмеете обмануть мои надежды, я придумаю что-нибудь такое!!! – Она не нашлась, что сказать для пущего устрашения, однако, желая продемонстрировать серьезность намерений, легко подняла тело вместе с покрывавшим его одеялом к потолку и с адским хохотом закружила надо мной в дикой пляске.

– А нельзя ли все вернуть, как было? – взмолился я. – В конце концов, я еще не дал вам отрицательного ответа.

– Я подслушивала! – возвращая на кровать выкидывающее коленца тело, вдруг заявила Анна Болейн. – Этот мерзкий, отвратительный, наглый, сбрендивший с ума старикашка Филадельф Эгмот тонко оплетал вас своей липкой паутиной! Этот демон коварства и пророк лжи, как никто другой, умеет притворяться другом. Но горе тому, кто простодушно доверится словам хитрейшего из смертных!

Я молчал, не мешая гневным речам ее величества вольно разливаться под сводами моего сурового жилища. Как утверждал лорд Эгмот, основная его вина, навечно отделившая бывшего королевского друга от мира, состояла в том, что именно он присоветовал полному любовного томления Генриху Тюдору, каким образом уложить в постель гордую девицу Анну, не желавшую довольствоваться ролью королевской наложницы. То, что из всего этого вышло, красовалось сейчас передо мной. По всей видимости, у несчастной королевы имелись веские основания с неприязнью относиться к благодушному дядюшке Филадельфу.

– Мадам, должен заметить, подслушивать дурно, – выслушав монолог возмущенного призрака, заявил я. – Это вас не красит.

– Мне можно! – отмахнулась казненная государыня. – Во-первых, я женщина и, стало быть, любопытна от природы. Во-вторых – королева и обязана знать все, что происходит в моих владениях. И в-третьих, дело напрямую касается моей несчастной дочери!

– И все же, сударыня, венценосной особе не подобает…

Я невольно замер с открытым ртом, начисто забыв, какой именно сентенцией намеревался закончить фразу. Словечко «венценосный», точно верная отмычка в связке домушника, без труда отворила замок, до той поры казавшийся неподвластным для взлома.

– Мадам! – перебивая самого себя, вновь заговорил я. – Вы были рядом, когда мы беседовали с графом Эгмотом?

– Так же близко, как сейчас от вас! – гордо заявила леди Анна.

– Прекрасно! – удовлетворенно прищелкнул я. – И таким же образом вы можете попасть в любое помещение в Тауэре?

– Конечно же! – пожало плечами лишенное головы тело.

– Даже в королевскую сокровищницу?

– С того скорбного часа, как меня отделили от тела, – со слезой в голосе проговорила голова маркизы Дорсет, – не было дня, чтобы я не спускалась в подземелье, дабы вновь увидеть ту восхитительную корону, которой я некогда венчалась как полноправная королева Англии.

– Трогательная привязанность! – хмыкнул я. – Но меня интересует другое. Вы знаете, где хранится корона, именуемая венцом Гвендалайн?

– Конечно! – с легкой тенью удивления в голосе ответила предрассветная гостья.

– Вот и славно, – кивнул я. – У меня есть план, как вернуть трон вашей дочери. Надо продумать кое-какие детали, однако в целом все должно получиться. Но обещайте мне две вещи.

– Если это не будет противоречить моей чести! – Покойная королева попыталась вздернуть подбородок, чего, впрочем, ей делать не следовало. Голова пошатнулась и, с трудом удержавшись, чтобы не упасть на пол, вернулась в прежнее положение.

– Ни в малейшей степени! – заверил я. – Более того, если то, что я задумал, нам удастся, ваш подвиг, несомненно, послужит неувядаемой славе любящей и верной Анны Болейн.

– Что ж, если так… Я готова! – горделиво изрек призрак.

– Вот и отлично! Тогда первое: сударыня, я не смею вам приказывать и уж подавно мешать вашим передвижениям по Тауэру, но все же прошу вас, не следует появляться в этой комнате, а тем паче в моей постели, без предупреждения. Ну, покашляйте, что ли, прежде чем объявиться!

– Хорошо. Я буду громыхать мебелью перед тем, как обрести зримый облик.

– И второе… хотя об этом я скажу вам нынче вечером. Сейчас же открою лишь, что если у вас большие связи в мире духов, то вскоре они понадобятся в полной мере. – Я замолчал, отмечая живейший интерес на мертвенно-бледном лице убиенной королевы. – А сейчас, мадам, – я через силу поклонился, желая выглядеть галантным кавалером, – позвольте мне остаться одному. Для серьезного предприятия, которое мы задумали, всем участникам понадобится свежая голова. – Мой взгляд невольно остановился на своеобразном украшении, все еще лежащем на табурете. – Простите, сударыня, я не хотел вас обидеть!

– Да-а-а-а! – протянул, исчезая, призрак, и, точно дожидаясь этого, за окном темницы бравурно протрубил зарю первый утренний петух.

Привидение исчезло как ни в чем не бывало, и мое ложе волшебным образом оказалось аккуратно застеленным, точь-в-точь в том виде, каким оно было оставлено прошлым утром. Не имея сил обдумывать дивный парадокс, я рухнул на кровать не раздеваясь, едва успев скинуть надоевшую за день обувь.

Однако поспать всласть мне было не суждено. На канале связи бойко зазвучал непринужденный голос Лиса, уже вполне оправившегося от ночных потрясений:

– Капитан, а какого рожна ты дрыхнешь? Ты шо, отдыхать сюда приехал? Кто, блин, отечество спасать будет?! Твое, между прочим!

– Сережа, что тебе надо? – едва ворочая пудовыми мыслями, страдальчески выдавил я.

– Прынц, ты че? Перебрал вчера на радостях? Это мне шо надо?! Это шо тебе надо! Мано так расстроился, шо ему вчера не дали никого порубить, шо со страшной силой рвется содержательно пообщаться с гарнизоном Тауэра. Заклятый друг нашего дорогого Мишеля Дюнуара тоже интересуется, для какой такой великой цели мы его из потаенной крысятни вытащили. Поведай мне, будь таким добреньким, график текущих принудительных работ и непринужденных празднеств.

– Лис! – вздохнул я. – Ты выбрал не самое лучшее время для расспросов.

– Ага! – не замедлил съязвить напарник. – То есть я должен держать Мано за пятку и ездить ему по ушам, шо его любимый Бурбончик еще дрыхнет, а следовательно, ни о какой свободе не помышляет. Так, кроме тебя, где-то в тех же застенках еще и святой отец томится! Кстати, ты уже выяснил, какая нелегкая понесла его одаривать Рейли шедеврами портретной живописи?

– Пока нет, – начал оправдываться я. – Вчера вечером надеялся увидеть святого отца на ужине у лорда-протектора, но тщетно. Сегодня постараюсь его отыскать. А вот насчет портрета кое-какие мысли есть.

– Ну-ка, ну-ка! – подбодрил меня Рейнар. – Поведай, не скупись, шо там еще хитросплелось под тонзурой благочестивого ревнителя христианских добродетелей?

– Он что же, действительно сын? – удивленно проговорил Сергей.

– Ну, чей-то сын, это бесспорно. Но вряд ли Габсбурга, – развеял я сомнения друга. – Хотя чем черт не шутит! Внешнее сходство, несомненно, есть. И «рейли» с испанского можно переводить как «королевский». Брат Адриен человек, как известно, наблюдательный. В прошлом году он встречался с Рейли во время коронации Анжуйца, а прежде, очевидно, имел возможность воочию наблюдать короля Испании. Так что это сходство не укрылось от его глаз. А вот дальше начинается самое странное.

– Тебе, – поправил Лис. – Я им и за так не надобен.

– Не придирайся к словам, – отмахнулся я. – Подозреваю, что моя особа у них тоже отнюдь не на первом месте значится. Так, скамья запасных! А стало быть, ревностных католиков и иезуитов интересует в первую очередь безбожник Рейли. Причем именно как благоволением господним найденное чадо короля Испании. Хочется верить, что при встрече эскадронный капеллан наваррских пистольеров прольет свет на столь пристальное внимание воинства Иисуса ко вчерашнему пирату. Пока же неясно даже, против кого нацелена интрига. Кто в прицеле – Англия или Испания?

– А может, и еще кто… – вздохнул напарник, похоже, окончательно запутавшийся в коварных замыслах отцов иезуитов. – Короче, смысл политинформации сводится к следующему: дело ясное, шо дело темное. В общем, Капитан, проницание в глубь злодейских козней – это твоя работа. А мы так – побелить, покрасить… Шо братве-то говорить? Сам ведь знаешь – безделье развращает армию!

– Значит, так, – начал я, – подземных ходов в Тауэре мы не знаем. Веревочная лестница, подпиленные решетки и прочие традиционные средства в данном случае тоже не годятся. Окна Елизаветы выходят во внутренний двор, так что, выбравшись из, условно говоря, темницы, она не слишком улучшит свое положение. Стало быть, нам остается самый тяжелый и самый рискованный способ – вывести Елизавету Тюдор, как у вас говорят, под шумок через ворота. Есть, правда, небольшая загвоздка: караул в покоях Дианы-Виргинии. Но тут я за сегодняшний день что-нибудь придумаю. В любом случае шумок внутри Тауэра беру на себя, а по ту сторону крепостных стен это уже твоя задача.

Лис в ответ хмыкнул, отключил связь и отправился держать совет с шевалье де Батцем и своим недавним тюремщиком по поводу того, как лучше поставить с ног на голову весь полуторатысячный мегаполис. Причем не вообще, а в строго заданном направлении.

Здесь я мог не волноваться: Лис был великим мастером устройства всевозможных шоу и массового запудривания мозгов неподготовленной публике. Чего стоило только срежиссированное им братание армии Пугачева и Вашингтона у стен Питтсбурга или же лотерея памяти блаженного Дезодорана, проведенная с целью изъятия денег у населения одного из городов Священной Римской империи! Однако сейчас на все приготовления был день, от силы два. Идея Рейли использовать высокопоставленного пленника для переговоров с Францией поневоле заставляла торопиться. В отличие от иезуитов, срок от возникновения мысли до ее претворения в жизнь у лорда-протектора был весьма невелик.

Обдумав со всей возможной тщательностью сложившуюся обстановку, я повторно вызвал Рейнара и обрисовал ему «направления поиска». Выслушав, что от него требуется, шевалье д’Орбиньяк протянул: «Да-а-а!» – затем рассказал анекдот, заканчивающийся фразой: «Таки теперь нехай это будут его проблемы!» – и отправился готовить акцию, которая должна была надолго запомниться жителям Лондона.

Пользуясь аристократическими привилегиями и репутацией капризного вельможи, я попытался вздремнуть еще часок-другой, но тщетно. Стоило мне лишь начать проникновение в сюжетные перипетии первого сна, как за дверью, отделявшей спальню от приемных покоев, раздалось звяканье шпор, тяжелая поступь и бряцанье шпаги. Не решаясь войти в опочивальню принца до его пробуждения, некто старательно выхаживал из конца в конец соседней комнаты, чеканя шаг и звеня амуницией, точно шаман, отгоняющий злых духов. Где уж тут выспаться в таких условиях!

Утешаясь мыслью, что с нынешнего утра британская монархия передо мной в неоплатном долгу, я волевым усилием заставил себя открыть глаза и сесть. Минут пять, тупо глядя на колокольчик для вызова прислуги, я соображал, пытаясь вспомнить принцип его действия. Затем, к несказанной радости, найдя в себе, должно быть, завалявшиеся после бессонной ночи силы, дотянулся до антикварной вещицы и обреченно затряс ею: блям-блям-блям. За дверью только этого и ждали. Статный капрал-испанец, уроженец Пиренеев, в прошлом слуга в господском доме рода Гевара де ла Серна, сменивший на посту начальника моей стражи надежного, но туповатого голландца, влетел в покои, опережая расторопных лакеев.

– Хорошо ли почивалось, монсеньор? – склоняясь в поклоне, проворковал галантный страж, не то стремясь засвидетельствовать мне почтение, не то глумясь над пленником.

Я плотно сжал губы и промычал нечто невразумительное, игнорируя его вопрос. Но похоже, он и не дожидался ответа. Пока замершие в недоумении лакеи в задумчивости соображали, что им надлежит делать, если клиент, которого они должны одеть, со вчерашнего дня еще не раздевался, он, не разгибая склоненной в поклоне спины, продолжил любезно:

– Не мое дело вам советовать, монсеньор, но, может быть, вашему высочеству будет угодно посетить нынче обедню в здешней церкви Святого Иоанна?

От подобной беспардонности я даже окончательно проснулся.

– Да как ты смел такое мне предложить, негодяй! – с трудом подбирая слова, выдавил я. – Да еще здесь, в Англии! Ты что же, не ведаешь, скотина, что я гугенот?!

– Как же! – пропуская мимо ушей вельможное хамство, едва усмехнулся мой тюремщик. – Мне это прекрасно ведомо. Однако же ходит слух, что в свое время посещение католической церкви Святого Бенедикта в квартале Сорбонны весьма способствовало вашим деяниям.

Я покосился на многосведущего испанца, соображая, откуда бы ему знать о столь малозаметных событиях почти годичной давности.

Впрочем, зачем гадать! Единственным, кто мог поведать моему собеседнику о деталях парижской эпопеи, несомненно, был брат Адриен, весьма ловко решивший использовать услужливого сына Пиренеев в качестве почтового голубя.

Я молча кивнул, давая понять подслеповатому аргусу, что не премину воспользоваться его советом.

Дивная все-таки штука религия! По меткому замечанию лорда Эгмота, это не что иное, как облаченная в слово, точно в камень, обыденная норма вчерашнего дня. Что общего между религией и верой в Господа? Весьма немногое. Примерно в той же степени, что и эти два понятия, близки между собой гранитный монумент и герой, послуживший для него прообразом.

Памятник может быть сколь угодно прекрасен, но души в нем нет и не будет все едино. Так точно глупец, торящий себе путь к Господу ровными камнями отшлифованных слов канонических молитв, положит всю жизнь на строительство прекрасной дороги в Никуда, в то время как душа его будет безмолвствовать в угоду тем, кто продает каменья и указывает направление Пути.

Когда бы Всевышнему нужны были молитвы, как сказывал некий анархист, он бы создал не человека, а магнитофон. Но вера каждого глубоко лична, можно сказать, интимна. Чтобы сметь прислушиваться к собственной душе, имеющей единственное предназначение – обеспечивать связь с Творцом, необходима смелость. Необходима вера в себя, не просто как в существо, с трудом преодолевающее отмеренный срок от рождения до могилы, но как в наиболее совершенное создание Господа, облаченное высокой миссией – созидать жизнь в этом, быть может, и не лучшем, но отведенном нам мире людей.

Однако вера суть вещь частная, личная, и если не установить турникет между Богом и человеком, то как же тем, кто поставил себя над людьми, держать в повиновении эту вечно мечущуюся тварь Господню?! Одной силой оружия здесь не обойтись. На силу всегда иная сыщется. А вот со Вседержителем не поспоришь! У него набор козырных тузов неограничен. Но каков соблазн объявить себя возвышенным перед ликом Господним и на этом основании повелевать в миру именем Его. Из каких бурьянов произрастает их право решать, лучше не спрашивать, ибо тут к услугам Господних переводчиков всегда найдется голос булата и золота.

Правда, и здесь в семье не без красавца! Сыскался, к примеру, в благородном католическом болоте искренний служитель Господа Томас Лютер. Он никак не мог понять, каким образом безобразия, творимые в лоне родной Первоапостольской Церкви, совместимы с благочестивым служением? Да и то сказать – времена были веселые! Папы с антипапами друг дружку разве только саблями не рубили, да и на престол римский восходили, как Иоанн XXIII – пират Балтасар Косса, так Александр VI Борджия – виртуоз интриги и признанный авторитет среди отравителей. Взвыл Лютер от ужаса и, содрогаясь от собственной дерзости, наваял свои знаменитые тезисы, легшие в основу протестантизма. Тоже, надо сказать, не абы какой подарок человечеству, но все же созидательный порыв борьбы с засильем мерзости в официальной церкви. Возможность лично прочитать, что ж там святоши с амвона на латыни долдонят, – уже не мало!

Но спрашивается, как же предстоятелям Церкви Христовой не ополчиться на столь опасного смутьяна?! Ведь начинается-то все с малого! Сначала Библию всяк без присмотра прочитает, затем возмыслит себя вправе толковать Учение! А дальше, и подумать страшно, вопросы разные задавать начнет: «Откуда все взялось да так ли это было? Да все ли верно в речах, которые ученики учеников Христовых под запись говорили? Не вкралось ли лишнее словцо, а может, и того хуже, что важное вписать забыли?» А сомнения и поиск собственного пути при любой религии вещь недопустимая.

Как же тут не возмутиться?! Как не стукнуть железным кулаком об стол?! Конечно, лучше бить не по столешнице, которой, собственно, что Иисус, что Магомет – один узор, а по мерзкой роже коварного изменника. А если нельзя кулаком, то можно легонько пальчиком, но чтоб с тем же эффектом. И такой железный кулак возник! Он и должен был возникнуть, поскольку, когда находится с кем драться, всегда находится кому. Господь в предвечной мудрости своей сотворил человека всеядным хищником. Сколько ни жуй силос под радостные вопли вегетарианцев, положения дел это не меняет.

Воинство Иисуса, замысленное строптивым идальго Игнасио Лойолой в тюремных застенках, вполне подошло для столь возвышенной цели, как удушение пакостной ереси. И тут уж для достижения цели все средства хороши. Как следствие: были бы средства, а цель всегда найдется!

К чему кривить душой! Мне был приятен преподобный брат Адриен, благочестие которого было глубоко и подвижно, как шарик ртути. И столь же опасно, как он. Я не тешил себя пустыми надеждами, что горькая участь друзей подвигла, без сомнения, отважного монаха пересечь Ла-Манш и пробраться в Тауэр. Я прекрасно помнил, что иезуиты, кстати, в отличие от протестантов, предполагающие у человека свободу воли, одаривают ею неразумное чадо Божье лишь за тем, чтобы оно могло принести сей скромный дар, сию посильную лепту к Господнему Престолу. Вернее, к тем, кто уполномочен распоряжаться этой самой свободой.

Одним из таких распорядителей, в свою очередь, слепо и свято подчиненным уставу и генералу ордена, был наш добрый приятель. Я явственно отдавал себе отчет в том, что планы его преподобия могут интересовать нас ровно настолько, насколько они совпадали с нашими собственными. Однако в любом случае это было достаточным поводом, чтобы принцу-гугеноту, пребывающему в англиканской стране, посетить опальную католическую обедню.

Я уже готов был отправиться в храм Святого Иоанна, по милости Рейли возобновившего свою работу для удовлетворения религиозного пыла испанских соратников лорда-протектора, когда сам он, мрачно глядя исподлобья на переполошенную неожиданным визитом челядь, явился «поболтать» с боевым товарищем.

– Вы плохо выглядите, принц! – смерив меня жестким взглядом, рявкнул Уолтер.

– Признаться, вы тоже, – не опускаясь до оправданий, тотчас заявил я.

– Это еще пустяки! – обнадежил Рейли. – Это я уже изрубил всю мебель в доме констебля! – Он положил руку на эфес шпаги, точно примериваясь, не обратить ли в щепы пару-тройку кресел и в моих покоях.

– Уолтер, у вас что-то случилось?! – невольно поправляя собственный клинок, участливо спросил я.

– Да, дьяволовы копыта, случилось! Поутру у меня был в гостях земляк, сэр Френсис Дрейк. Может быть, вам доводилось слышать это имя?

– Доводилось, – склонил голову я.

– Признаться, я надеялся, что он и его родственники Хокинс и Баскервиль, как старые приятели, помогут отразить испанцев, которые, судя по уверениям посла Филиппа II и Уолсингама, непременно обрушатся на Британию.

– Но они отказались?

– Отчего же! – На губах лорда-протектора зазмеилась глумливая ухмылка. – Дрейк охотно дал согласие. Правда, он поставил условие: ежели мы одержим победу, то Англия, как законная добыча, делится меж нами на равные части. Вот так-то, сир!

– И что вы?

– Вы будете удивлены, но я ему отказал! Тогда этот доблестный рыцарь заявил, что выводит в море все корабли, принадлежащие их чертовому корню, и все благородное девонширское семейство королевских приватиров еще сильно подумает, не поступить ли на службу к испанскому королю. Вы знаете, мессир, в последние дни мне порой кажется, что, кроме меня, эта страна никому не нужна. Парламент торгуется из-за каждого пенни, словно портовый меняла. Храбрые защитники готовы отдать отечество испанцам, точно охочие до монет дружки продажную девку!

– Вы преувеличиваете, милорд, – попытался я успокоить взбешенного правителя Англии.

– Быть может, – кивнул Рейли. – Но я пришел не за тем, чтобы жаловаться. Сир, мне во что бы то ни стало нужен союз с Францией! И запомните: если Англия падет, вашей стране тоже не устоять! Подумайте об этом сегодня. А завтра корабль переправит вас и Адмиральскую свору в Кале.