Глава 10

Вот, блин, последний из могикан выискался, зло подумал Валентин. Спокойный и печальный голос Талиона мог высечь слезу из камня. Валентину больше всего захотелось тут же, немедленно вызвать сюда взвод спецназа. Вот уж кто в совершенстве справился бы с ситуацией — всех зафиксировал бы, и на допрос под внушением. По крайней мере, Талион точно бы жив остался — в подвалах Управления умереть не позволят! Но сделать это никак невозможно — токен-ринг не работает, да и если бы работал, как я объясню, что к чему?! Меня же первого на допрос утащат, усмехнулся Валентин.

Вот ведь влип — даже прямое начальство ни хрена в ситуации не понимает, а я туда же, собираюсь отговорить драться самих злобных пангийских тальменов! Действительно, куда как легче их просто убить. Ищи, Бранбо, ищи!

Максим аккуратно отодвинул свое полукресло и встал:

— Пойдем, — просто сказал он. — Раз все решено, настало время действовать.

Он прав, подумал Валентин. Ничего они больше не придумают. Пусть Бранбо ищет, пусть Хаям оговаривает. А я… Валентин почувствовал, что упустил кое-что важное, кое-что, относящееся именно к нему. Монета? Да что толку ею в тальменов кидать? Ладно, само вспомнится, решил Валентин, прекратив копаться в памяти.

— Пойдем, — сказал он, вставая. — А куда?

— В операторскую, — Максим был краток. — Нам нужно найти Георга и Детмара.

Интересно, как это он собирается их искать, подумал Валентин. Талион и Мануэль уже выходили из зала. В дверях Талион оглянулся, словно приглашая Валентина поторопиться.

Да, когда доходило до дела, слуги Великого Черного действовали вполне в духе своего Хозяина.

Операторской оказался тот самый зал, где Валентин получасом ранее терзал визомон. Максим в одно мгновение оказался в своем кресле и наполнил хрустальный шар бледным сиянием. Затем он повернулся к Валентину:

— Подойди сюда, Фалер.

Валентин шагнул вперед, недоумевая.

Максим не глядя толкнул левой рукой каменную стену, и та раздвинулась, открывая небольшую комнату. Почти всю ее занимали огромные каменные качели с выдавленным в верхней части желобом. Максим ухватился за гладкий, по руке, выступ и потянул ближнюю половинку качелей вниз; те наклонились, и с дальней половины с легким гулом к самым ногам Максима скатился большой каменный шар. Валентин присмотрелся внимательней: нет, не показалось! В ноздреватой серой массе шара там и тут алели прожилки, блестящие, словно только что выпущенная кровь.

Талион, неслышно подойдя сзади, положил Валентину руку на плечо.

— Нужна твоя кровь, Фалер, — спокойно сказал он. — Камень должен узнать тебя, как всех нас.

Валентин вздрогнул. Кровь? Камень?

Потом в памяти медленно всплыли лекции по черной магии. Камень крови! Вот что это такое! Полулегендарный, реже алмазов встречающийся минерал, способный передать сигналы каждому, чья кровь пропитывает его поры!

Валентин улыбнулся и обнажил левую руку до локтя. Не дожидаясь, пока взявшийся за кинжал Мануэль предложит свою помощь, он инвертировал формулу закрытия ран и выплеснул из запястья красную струйку. Упав на камень, кровь закипела, посветлела и застыла еще одной прожилкой.

— Теперь вы настроены, Фалер, — произнес Мануэль, словно инструктор на плаце. — Один удар — внимание, резкая боль — опасность, одно царапанье — нет, два царапанья — да. Максим будет слышать и видеть все, что мы делаем, но сможет помочь только этими сигналами.

Максим положил руку на камень и царапнул его ногтем. Валентин почувствовал, как ноготь царапает его запястье. Понятно. Варварские, однако, методы!

Максим, не говоря ни слова, извлек из-под стола длинную, похожую на стилет иглу и всадил ее в камень. Валентин чуть не завопил от боли. Ни хрена себе!

— Это был знак опасности, — пояснил Мануэль.

— Я как-то и сам догадался, — буркнул Валентин. — Ну хорошо, со связью понятно, а как же мы доберемся до Избранных? Пешком?

В глубине души он знал, что пешком ходить не придется. Талион уверенно говорил и о попытках отговорить Избранных, и о сдаче Мануэля в плен в самом Ампере — за тысячу километров отсюда. Но как именно передвигались слуги Великого Черного — пока оставалось загадкой.

Максим убрал стилет и погрузился в работу с визомоном; у Валентина аж в глазах зарябило от стремительно сменяющихся картинок. Настройка на визомон никуда не делась, он видел почти то же, что и Максим — но Максим умудрялся как-то ориентироваться в этом калейдоскопе! И как же он это делает, заинтересовался Валентин. Ну-ка, ну-ка…

— Огненный дракон, — торжественно произнес Талион.

При чем тут огненный дракон, не сразу сообразил Валентин. Он разглядел, что Максим просматривает картинки Панги квадратно-гнездовым методом, постепенно увеличивая разрешение. Каким-то чудом — а может, с помощью шестого чувства, доступного только подлинному оператору огромных размеров визомона, — Максиму удавалось стремительно перескакивать на тысячи километров, не ошибаясь ни разу. И еще — Максим с полувзгляда определял, есть ли в высветившемся квадрате Избранные или нет. Проклятье, этот замок стоит того, чтобы драться со всеми тальменами Побережья! Валентин потянулся было в ментал, чтобы поймать это шестое чувство — и тут смысл сказанного Талионом наконец дошел до него.

Огненный дракон?!

— Какой еще огненный дракон? — спросил Валентин с удивлением. — Разве такие еще бывают?

Даже обычный дракон был бы здесь чудом — в центре Фарингии, за тысячи километров от родных гнездовий, лишенный необходимых для жизни радиоактивных изотопов. Но огненный?! Они же вымерли тысячу лет назад?

— Увидишь, — пообещал Талион. — Это один из трех ныне живущих огненных драконов. Когда-то Великий Черный спас их семью от вымирания, и ему было позволено взять в услужение родившегося недоумком детеныша. Учитель не смог вдохнуть душу в его помраченное сознание, но сделал из него верного слугу и даровал ему счастье быть нужным. Увидев дело рук его, дракон-отец разрешил дракону-сыну носить имя. — Его зовут Селингари, что значит — Пламя, рожденное Теплом.

Потрясающе полезная информация, оценил Валентин. Ему все еще было не по себе. Интересно, что еще может найтись в Замке? Шкатулка Пандоры? Очки Истины? Оба тома Небесного Канона?

— Я обнаружил их, — доложил Максим.

— Мы успеем? — спросил Мануэль.

— Они подходят к Ганнедской Пустоши. Пешком.

— Успеем, — кивнул Мануэль. — Прощай, Максим. До встречи на Земле.

У Валентина перехватило дыхание. В этот миг он неожиданно вспомнил, что значит здесь, на Панге, слово землянин.

Только что произнесенная Мануэлем фраза означала примерно то же, что земное «Встретимся на небесах». Среди пришельцев многие верили, что после смерти на Панге они снова попадут на Землю, в тот самый миг, из которого были перенесены в этот колдовской мир. Парадоксы времени, благодаря которым люди из более поздних веков попадали в более ранние моменты истории Панги, только усиливали эту веру. Валентин и сам был не прочь надеяться на что-то подобное, но проверять гипотезу пока не спешил.

Вот значит как? Или они всегда так прощаются?

— Прощай, Мануэль, — ответил Максим. — Покажи им, на что способен землянин.

Валентин вдруг почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. С чего, собственно? Ведь пустяковое же дело, уговаривал он себя — но нет, в носу засвербило, и он потер лоб, зашмыгал носом. Ребята-то всерьез настроены, сказал он себе. У них все по-настоящему — и смерть, и победа.

К черту, решил Валентин, никуда Мануэль не полетит. Не пущу. Хватит с нас одного обреченного эльфа.

Обреченный эльф между тем повернулся налево, к пустому месту около стены, откуда словно специально была убрана вся мебель. Стена начала медленно подниматься, и в зал хлынул поток красного света, точно с той стороны пылал огромный камин.

Валентин увидел живое, пляшущее на голых камнях пламя. В центре оно сгущалось до почти непрозрачного комка света, по краям едва теплилась темно-красными языками. В его движении было что-то от щенка, радующегося появлению хозяина.

— Впусти нас, Селингари! — произнес Талион, не давая Валентину опомниться. И тут же пошел вперед, прямо в пламя, а следом так же спокойно двинулись Мануэль и Хаям. Валентин почти силой заставил себя переставить ногу.

Пламя как бы раскололось пополам, открыв темный проход. Талион, Мануэль и Хаям вошли в него и исчезли во мраке. Валентин, всеми силами пытаясь сохранить невозмутимость, поспешил за ними.

Едва он пересек невидимую снаружи границу, как мрак исчез. Все четверо, они стояли на белесой твердой поверхности, а вокруг них клубилось слабое свечение, нисколько не скрывавшее окружающие их стены. По-видимому, дракон уже начал двигаться; стены стремительно неслись вниз, как если бы дракон был лифтом и взлетал по вертикальной шахте. Через какое-то мгновение дракон вырвался на свежий воздух, Валентин увидел оранжевые от солнца верхушки гор, снежно-белые туманы в долинах, бездонное синее небо и раскрыл рот от восторга.

Спустя мгновение он осознал скорость, с которой летел дракон. Замок остался уже далеко позади; горы съежились и ушли вниз; на горизонте появилась синяя полоска моря.

— Невероятно, — пробормотал Валентин против воли. И этот дракон теперь тоже мой, сказал циничный внутренний голос. Да за него я тальменам зубами глотку перегрызу! Правда, зубы пока коротковаты…

— Нравится? — усмехнулся Хаям. — Да, у Великого Черного есть чем поразить будущих слуг. Одна прогулка на огненном драконе — и я уже не смог уйти отсюда. Это замечательное существо; он обладает способностью управлять направлением испускаемого света, и он же способен сворачивать свой огонь в плотное вещество вроде этого, — Хаям легонько топнул ногой. — Скорость Селингари превосходит все, что можно себе представить — за исключением только Перемещения. На нем можно гнаться за Избранным, и Избранный устанет первым!

— Чем же он питается, при такой-то работе?! — поразился Валентин. — Его, наверное, не прокормишь?

Сейчас в нем точно говорил рачительный Хозяин Замка.

— Как и все драконы, — пожал плечами Хаям. — Какие-то минералы. В скале Замка их сколько угодно. Собственно, это он и проел большинство наших помещений…

— Итак, Хаям, — прервал его Талион, — сейчас твой выход. Избранные подходят к Ганнедской пустоши. Мы опустимся в роще, откуда будем следить за происходящим. Тебе же следует подойти к ним, узнать их и так или иначе рассказать о грозящей катастрофе.

— Сам знаю, — буркнул Хаям. — Я им такое расскажу, что они зарыдают. Кстати, эти двое на дороге — это они и есть?

Талион кивнул. Валентин проследил направление его взгляда — внизу, по змеившейся к морю дороге, действительно двигались две маленькие фигурки. Солнце, золотившее верхушки деревьев, еще не коснулось дороги своими лучами; разглядеть лица Валентин не сумел. Ну, эльфы на то и эльфы, подумал он. Глаз как у орла.

— Тогда мне пора, — забеспокоился Хаям. — Чем тебе эта вот роща не нравится?

— Далеко, — пояснил Мануэль. — Они будут рассматривать Пустошь; наилучшая роща — вон та.

Он указал пальцем в ту же сторону, куда тотчас повернул дракон. Через несколько мгновений Валентин ступил на мокрую от росы траву на прелестной уютной поляне.

Прошло всего несколько минут с того момента, когда они покинули Замок. Валентин все никак не мог поверить, что такое возможно. Блин, как мне это нравится! Это вам не со Стеллой козлом скакать!

— Ну, я пошел, — заявил Хаям, взваливая на плечи невесть откуда извлеченную котомку. Валентин вновь поразился тому, насколько слуги Великого Черного предусмотрительны и аккуратны. Полная противоположность раздолбаям из Управления. Впрочем, откуда мне знать, за что Черный убил тех самых двух-трех слуг?

— Постарайся не доводить дело до ссоры, — напутствовал Мануэль Хаяма. — У нас очень мало шансов тебя спасти.

— Да где уж вам… — бросил Хаям через плечо и скрылся в зарослях.

Валентин огляделся, отыскивая взглядом дракона. Сделать это удалось только со второй попытки — Валентин заметил похожий на луч прожектора столб света, уходящий вертикально в небо. Дракон направил все свое свечение вверх, и стал совершенно невидим — свет проходил через него, как сквозь воздух. Чудо, просто чудо, сказал себе Валентин, интересно, сколько же там еще в Замке таких чудес?!

— Пойдемте, друзья, — пригласил Талион, — займем место, с которого мы сможем увидеть все происходящее.

А как же насчет услышать, задумался Валентин. Эльф шел сквозь перелесок совершенно бесшумно, не задевая ветвей, похоже, даже не касаясь травы. Мануэль двигался следом, почти так же легко и незаметно. Валентин припомнил уроки выживания в лесу и двинулся за ними, тщательно выверяя каждый шаг. И все-таки из них троих шороху от него было больше всех.

Талион успел взобраться на разлапистое дерево, стоявшее у самой опушки, и теперь сидел в удобной развилке. Листва перед ним расступилась, открывая вид на широкое поле, начинавшееся сразу за деревом.

Вэобравшись следом за Мануэлем, Валентин расположился неподалеку, устроился поудобнее и сразу начал жалеть, что на Панге не принято пользоваться биноклями. Метрах в пятидесяти от рощи проходила дорога, и по другую ее сторону лежала та самая Ганнедская пустошь. За прошедшие со дня Побоища годы она ничуть не изменилась. Все так же колыхались на ветру высохшие, посеревшие чертополохи; все так же правильными шестиугольниками уходила к горизонту потрескавшаяся от жара земля. И по-прежнему тут и там безмолвно лежали не подвластные тлению мертвые тела — тысячи и тысячи повстанцев, уничтоженные одним ударом талисмана. Серый Воитель оставил грозное предупреждение всем желающим выступить против его власти; и надо сказать, что предупреждение возымело действие. Ганнедский бунт стал последним бунтом в Фарингии.

Два человека остановились у обочины дороги, разглядывая пустошь. Э, подумал Валентин, да тут же рукой подать! Он покосился на Талиона — а, к черту, тот все равно знает, что я землянин, и, может быть, еще много чего знает! Послушаем-ка, о чем они там молчат!

Валентин обхватил ветку понадежнее, скрестив руки на груди, и пустил в ход свой талисман. Сознание Георга было ему знакомо еще по Гельвеции, разумеется, именно в его ментальный фон Валентин и попал. Вообще говоря, Обруч не предназначался для синхронного наблюдения за кем бы то ни было. Однако Валентин еще несколько лет назад сообразил, что нет никакой разницы между ментальным следом недельной давности и в эту же самую секунду испускаемым ментальным фоном. Дотягиваться до работающего сознания было даже легче, чем разыскивать его след среди разнообразных помех. Разумеется, об этом свойстве талисмана Валентин широко не распространялся — даже в Управлении мало кому нравилось чтение мыслей.

И вот сейчас он стал Георгом — точно тем же самым, который стоял, уперев руки в бока, и разглядывал рекламную картинку справедливой власти Серого Воителя. Валентин аж содрогнулся от отвращения — все то же, что и раньше, в Гельвеции, но куда сильнее! Георг ощущал брезгливое раздражение и гнев; при этом он был полон непререкаемой уверенности в своем праве раздавить любого, ставшего ему поперек дороги, и сейчас жалел только об одном — что нельзя сразу рвануть в Ампер и расчленить Серого на восемь симметричных частей, предварительно скормив ему оба Браслета. Но Детмар тоже придумал неплохо — не просто убить, а опозорить, опустить перед столь дорогой этой мрази толпой верноподданных. Жаль, что праздник Единения начнется только через четыре часа. А Детмар и рад — вон как впился глазами в пустошь, да еще схватившись за Жезл…

— С меня достаточно, — резко бросил Георг, поворачиваясь к Пустоши спиной. — Я хочу выпить и закусить.

Детмар пожал плечами. Не отрываясь от своего странного занятия — он водил хрустальным жезлом, как миноискателем, справа налево и обратно, — он качнул головой в сторону:

— Ну так выпей и закуси.

Прямо на дороге возникло пятно тумана. Когда оно рассеялось, Валентин — то есть Георг, сейчас Валентин смотрел его глазами и, что было особенно противно, чувствовал его ощущениями, — обнаружил расстеленный на мостовой толстый синий ковер, обложенный по периметру подушками, и золотой поднос в его центре. На подносе располагалась глубокая тарелка с камширом — гамбаррским кушаньем из жирной свинины и распаренной пшеницы — и фарфоровый кувшин, по-видимому, с вином. Хорошо быть тальменом, подумал Валентин, хорошо быть тальменом, подумал Георг.

То есть Избранным, исправился он мгновением позже.

Валентин оцепенел. Он на самом деле подумал — тальменом — или мне показалось?! Да уж наверное, раз поправился… но ведь он не знает этого слова! Зато я знаю.

Валентин даже не заметил, когда отключил талисман. Сердце его отчаянно колотилось. Еще миг, и он бы меня заметил!

Валентин уже видел себя превращенным в сверкающее облако раскаленных газов. Так обычно тальмены обращались с досадными помехами вроде магов, подслушивающих мысли. Вряд ли Георг стал бы разбираться, каким именно образом слова Валентина оказались у него в голове. Маг — и все.

Как же теперь подслушивать-то, забеспокоился Валентин. Вот ведь, десять лет с талисманом работаю, а до сих пор не знал, что его надо в рид-онли включать. Кстати, а как это сделать?

Валентин углубился в тонкие переговоры со своим талисманом. Далеко впереди, на той стороне дороги, Георг уселся на подушки и принялся горстями лопать камшир, запивая его из большой прозрачной чашки.

Валентин между тем поменял что-то в талисмане — чертова техника, ни ручек, ни клавиатур, ни приборной доски! все на ощущениях, все полунамеками! — и стал себя уговаривать, что сделал именно то, что нужно. Ну, посмотрю еще немного; он же ничего не заметил! Не буду ничего думать, просто смотреть — и все. Обруч включился словно сам по себе.

Георг пил вкуснейшее легкое пиво, отлично заливавшее тающие во рту жирные пшеничные хлопья. Детмар по-прежнему водил взад-вперед своим Жезлом — Валентин сообразил, что это и есть его Ландорский Жезл, могучий талисман, превосходящий по мощи даже Эльсанскую Иглу Георга. Георг наслаждался пищей и пивом, в голове его образовалась приятная легкость, перед глазами замелькали воспоминания об одном кабаке в Гамбарре. Тамошние служанки носили удивительные юбки, не только переливавшиеся всеми цветами радуги, но и периодически менявшие длину — от вполне пристойных, на ладонь выше колена до чисто символического пояска на бедрах. Георг причмокнул, откинулся на подушки и захотел женщину.

Валентин отключил на минутку обруч и пробормотал вслух все, что он думает о Георге. И этого тупого козла называют Великолепным? Впрочем, дороги-то он выстроил на славу. Держу пари, они простоят не одну тысячу лет. Интересно, о чем он думал во время строительства? О караванах с пивом или о притоке заморских шлюх-негритянок?

Высказавшись, Валентин снова включил Обруч. И вовремя: к тальменам уже приближался Хаям.

Он выглядел так, будто шел пешком от самого Запретного Королевства. Устало переставлял ноги, глядел в землю перед собой и, казалось, совершенно не замечал, что прется прямо на роскошный ковер величайших из Избранных.

Лишь в двух шагах от повернувшегося к нему Детмара Хаям наконец очнулся. Глаза его стрельнули в сторону кувшина с пивом, он облизнулся и скорчил жалобную физиономию.

— Выпьешь с нами, путник? — грубо спросил Георг, тыча пальцем в свободные подушки. Перед ним собралось облачко тумана и сгинуло, оставив на ковре пустую прозрачную чашку.

Хаям отпрянул было от столь очевидной демонстрации магии, но, облизнувшись вторично, пересилил себя и осторожно присел на краешек ковра. Кувшин взлетел в воздух и наполнил его чашку. Хаям с поклоном взял ее в руки. Георг жестом приказал ему подождать.

— Ну а теперь, — усмехнулся он, — сыграем в игру. Ты произнесешь тост, а я решу, стоит ли убивать тебя за то, что ты скажешь!

Он захохотал, положив руку на свой собственный талисман — ребристый стержень сантиметров тридцать в длину, в диаметре как раз чтобы обхватить ладонью, — Эльсанскую Иглу. Конечно, он не собирался убивать незнакомца, ну разве что тот с перепугу произнесет здравицу Серому Воителю. Тогда придется убить; а в любом другом случае — позабавимся!

Валентин с трудом сдержался, чтобы никак не выказать своих эмоций. Дальше, дальше!

Хаям изменился в лице, но, как заметил Валентин, уже не от страха, а от гнева. Еще бы, так обращаться со смиренным путником-сказителем!

— В старину предки теперешних ландорцев, — начал он свою речь, подняв чашу на уровень глаз, — задавали пиры, продолжавшиеся до тех пор, пока каждый из гостей не закончит говоришь тосты. Легенды гласят, что многие, многие великие короли прошлого рождались, старились и умирали, а бесконечный пир продолжался в их пиршественном зале. В ту пору люди были сильнее и знали куда больше нашего, ибо они были ближе к Предвечным.

Георг аж приподнялся на локте. Несомненно, он не ожидал, что встреченный им бродяга окажется сказителем, да еще такого класса. Мысли об убийстве и даже о женщинах вылетели у него из головы; он ждал паузы, чтобы задать вертевшиеся на языке вопросы. Кто ты? Что ты знаешь о Предвечных? Да знаешь ли ты, кто перед тобой?

— Мой тост будет короче, и я верю, что солнце не успеет зайти, — обнадежил его Хаям. — Когда я проходил по этой благословенной стране в позапрошлый раз, возделанные поля тянулись по обеим сторонам дороги, и я не мог пройти десятка лиг, чтобы меня не узнали и пригласили выпить и закусить добрые караванщики. Когда я шел этой же дорогой в прошлый раз, меня встречали всадники в серой форме и обыскивали столько раз, сколько требовалось, чтобы все мое имущество перекочевало к ним. Имя Хаяма Сказителя говорило им не больше, чем мои мольбы и просьбы вызывали у них жалости.

Георг, уже собравшийся было перебить сказителя, передумал. Имя Хаям было ему знакомо. Как всякий сказитель, он отрабатывал угощение, явно надеясь перехватить еще и пару медных монет.

Пусть говорит, решил Георг, все равно Детмара с места не сдвинешь.

— Я был счастлив покинуть Фарингию живым, — продолжал Хаям, — и поклялся в душе никогда не забредать больше в эти края. Но люди Шертора и Гамбары, южные погонщики драконов и пираты Великого моря — все они требовали рассказов о новых временах, наставших в Серой Стране. И тогда я зашил за подкладку семь золотых и двадцать две серебренные монеты и снова отправился сюда, к живущим в тумане. Я шел открыто, каясь в своих прегрешениях против Первого Воина, и сам отдавал то немногое, что имел; и вот я в третий раз прохожу мимо Ганнеда, неся с собой рассказы крестьян и ремесленников, видения магов и откровения пророков. А потому я пью за то, чтобы сказание, которое я сложил о тьме над Ландором, дошло до ушей Георга Великолепного!

С этими словами Хаям чуть приподнял чашку и опрокинул ее в свою привычную к таким операциям глотку.

Георг, услышав последнюю фразу, покосился на Детмара. Тот флегматично продолжал свое немудреное занятие, однако было заметно, что голова его повернута так, чтобы слышать каждое слово. Георг усмехнулся — ну до чего хитер этот Детмар! Прямо как с женщинами — виду не подаст, а хочет поболе моего!

— Ты выиграл первую партию, — сказал Георг, и кувшин снова наполнил хаямову чашку. — Хочешь сыграть еще?

Хаям выразительно посмотрел на миску с камширом. Георг усмехнулся и ткнул в миску кривым указательным пальцем; от миски отделилась ее полупрозрачная копия, поплыла к Хаяму, наливаясь весом, и ткнулось в ковер уже полностью готовая к употреблению. Хаям зачерпнул камшир, с наслаждением жевнул несколько раз и причмокнул:

— Пища, достойная Избранных! — произнес он, закатывая глаза.

Георг пренебрежительно махнул рукой. Очевидно, сам он так не считал.

— На этот раз, — подмигнул он Хаяму, — приз будет меньше. Ты расскажешь какую-нибудь свежую фарингскую новость, а я решу, стоит ли она того, чтобы выслушать все твои россказни!

Хаям заметно приободрился. Так приятно, когда тебя больше не собираются убивать. Георг же устроился на подушках поудобнее и приготовился слушать. Он нисколько не сомневался в душе, что Хаям выиграет и вторую партию.

— Вчера рано утром, под Шан-Каттрасом, в маленьком селении Фламмет, когда сумерки отступали в глубину леса, — начал Хаям напевно, и Валентин глазами Георга вдруг увидел — смутно, отрывочно, точно вспоминая давно прошедшие события — поляну позади «Рыжего Феникса»; услышал шелест листвы и скрип отворяемой двери. Хаям начал показывать — и Георг смотрел, смотрел с удовольствием, нисколько не возмущаясь применяемой магии.

Валентин вместе с Георгом с удовольствием досмотрел короткометражку до конца. История Роберто Аррано, великого истребителя зомби, застигнутого врасплох со спущенными штанами, выглядела в исполнении Хаяма куда занимательнее, чем на самом деле. Зомби весело отступили в лес, неся с собой связанного по рукам и ногам Роберто, и первый луч восходящего солнца упал на верхушку пирамидального тополя, одиноко стоявшего посреди опустевшей поляны.

— Говорят, — снова услышал Валентин голос самого Хаяма, — что зомби теперь вернут себе былое влияние, и Серому Воителю снова придется мириться с ночной властью. Вот последняя из новостей, услышанная мною в Фарингии, — заключил Хаям и одним махом влил в себя все отпущенное ему пиво.

Георг цокнул языком. Ему понравилось, раньше он только понаслышке знал о сказителях, насылающих видения. К тому же, как внезапно почувствовал Валентин, Георг попал сюда из далекого прошлого, века из шестнадцатого, и, конечно, не видал в земной жизни ни видеомагнитофона, ни даже прибытия поезда.

— Что скажешь? — обратился он к Детмару, почесывая промежность. — Послушаем еще?

— Послушаем, — согласился Детмар, не оборачиваясь. По интонации Георг — а вместе с ним и Валентин — догадался, что у его ученого друга что-то не ладится. Еще бы, сколько лет прошло. От Браслетов поди и следа-то не осталось.

Валентин наконец уловил, чем же таким занимается Детмар. С помощью Ландорского Жезла тот пытался восстановить способ, которым Серый Воитель превратил в нетленные трупы небольшую повстанческую армию. Получалось плохо; по-видимому, сказывался недостаток практики в исследованиях такого рода.

— Ты выиграл и вторую партию! — объявил Георг. Хаям поклонился и заглянул в пустую чашку. Кувшин послушно взмыл в воздух. — Ты можешь рассказать нам свою фарингскую историю, а наградой на этот раз будет сущий пустяк, — Георг недобро усмехнулся. — Если история мне понравится, я исполню любое твое желание!

— Любое?! — переспросил Хаям, едва не выронив чашку.

— Любое, — подтвердил Георг, с наслаждением глядя на изумленное лицо Хаяма. Георгу нравилось быть Избранным, особенно — инкогнито. Ради таких моментов стоило жить! Еще раз Георг похвалил себя за мудрое решение — отказаться от официальной власти ради тайного могущества. Какая бездна удовольствий впереди, и самое забавное из них — сегодняшний День Единения!

Рука Хаяма, державшая чашку, слегка дрогнула, и он поспешно сделал несколько глотков. По-видимому, обещание Георга он принял за чистую монету.

Валентин на миг выключил Обруч. Черт, Хаям ему поверил! Не дай бог, еще пожелает, чтобы тальмены отказались от своих планов. Георг-то имел в виду совсем другое — золото, вино, женщины; как самое крутое — имение на берегу Великого Моря. Обычные мирские забавы. Ему не было никакого дела до всепланетных катастроф.

Валентин прикинул расстояние. Пожалуй, дотянусь; ну и что толку? Георг, конечно, только еще пуще разозлится, шарахнет по площадям — и вечная слава героям. Нет уж, пусть Хаям сам выкручивается.

— Осенний праздник урожая выдался в том году дождливым и нерадостным, — начал Хаям свою историю, и почти тут же наведенная им картинка развернулась перед Валентином. Нависшие над городом тучи, мрачные, покрытые черными потеками городские стены. Маленький отряд всадников в серых плащах подъезжает к воротам, разбрызгивая грязь. По узким улочкам, опрокидывая повозки и разбрасывая в стороны прохожих, отряд устремляется напрямую к дворцу. Конный патруль стражи преграждает ему путь — и тут из руки первого всадника вырывается ослепительный луч. Мечутся лошади, разбегаются зеваки, разрубленные тела стражей падают в грязь.

Хаям рассказывал не торопясь, подробно, эпизод за эпизодом, всю историю воцарения и правления Габриэля Серого Воителя. Слушавший его переносился с места на место, от события к событию; вместе с непокорившимися благородными фарами стоял он у Последней Стены, вместе с ликующими горожанами приветствовал Серого в очередном без боя сдавшемся городе. Вот с разношерстным Народным Войском осаждает он замок непокорного герцога Бонга, вот очищает города и веси от скверны, командуя отрядами Воителей, вешая предателей и расстреливая врагов из арбалетов.

До самого горизонта простирается поле, в котором с трудом узнается нынешняя пустошь. Ярко светит солнце; желтые и голубые цветы качаются на переднем плане. За ними, сколько хватает взгляд — толпа вооруженных крестьян, огромная армия мятежника Баграта. Маленький отряд Воителей выскакивает из-за холма и останавливается перед явно превосходящий силой. Обреченность и готовность умереть на лицах; яростные вопли крестьян. Внезапно небо прорезает огненная полоса и падает меж двух воинств. Великий Воитель стряхивает пламя и гневно смотрит на восставших. В него летят стрелы — и втыкаются в землю у его ног; он поднимает обе руки, словно потрясая кандалами. В воздухе над его головой сгущается розовое облачко тумана и медленно наползает на восставших. От передних их рядов к задним бежит неслышная волна: люди замирают, покрываясь белесым налетом, и медленно оседают на землю. Минуту спустя все поле покрыто белым, и мертвенная тишина стоит вокруг.

А он сильнее, чем кажется, подумал Георг по этому поводу. Уже тогда он умел больше, чем Детмар — сейчас. Хорошо, что нас двое, иначе пришлось бы его просто убить.

А Хаям между тем продолжал свой рассказ. Валентин, видевший все это раз, наверное, в шестнадцатый — оперативная история, как же, обязательный семинар, — заинтересовался тем, как же все это делается. Говорил Хаям, по сравнению с напевными первыми фразами, совсем немного; но при этом он так живо представлял себе происходящее, что говорить ничего и не требовалось. Так бывает во сне, когда внезапно осознаешь, что сновидение сопровождает некий голос, называющий предметы, и те возникают, повинуясь ему. Хаям служил этим голосом, и все слушавшие его видели один и тот же сон.

«Или я, или зомби!» — говорит Серый своим приближенным, и те склоняют головы в знак повиновения. Оранжевое солнце встает над живописным маленьким городком; отсюда, с высокого холма, на котором раскинулось кладбище, он виден как на ладони. Огромный костер пылает у подножия холма; вереница разверстых могил, люди в наглухо застегнутых одеждах, словно чумные врачи средневековья. Отряд Воителей следит за тем, чтобы ни одна могила не была пропущена; глухой ропот и растущая гора полусгнивших тел. Поле зрения расширяется, вокруг быстро темнеет, с высокого Деттерского хребта видны тысячи костров.

Правильно, одобрил Георг, зомби нужны тела; сожгите мертвецов, и зомби исчезнут. Габриэль Убийца Мертвых! Красиво звучит, черт возьми! На миг Георг вспомнил собственные титулы, и легкая тоска о былом величии сжала его сердце. Плевать; захочется по-настоящему — Ландор возродится, решил он. И заметно расширится.

Георг улыбнулся. Казним Габриэля, и на север! Давно пора посчитать ребра Хеору Бессмертному!

Валентин на миг отключил Обруч. Опять Хеор. Вот уж кто больше всех заинтересован в гибели тальменов. Интересно, не приплачивал ли он Великому Черному? Или — Валентин невесело усмехнулся — пообещал заплатить, а потом убил, с целью экономии? Впрочем, для пангийского мага это было бы уж слишком по-человечески…

Включив Обруч вновь, Валентин ощутил непонятное беспокойство. Георг весь подобрался, благодушие напрочь покинуло его. Перед глазами плыли улицы Ампера; прекрасный ясный день, люди в праздничных одеждах, флаги, серые с красным косым крестом.

На центральной площади толпа, на просторном балконе Храма — Серый Воитель и его немногочисленная свита. Да это же День Единения — все верно, половина толпы — Воители, половина — кандидаты в оные. Вот Серый по широкой лестнице сходит с балкона, чтобы обняться с верными соратниками — его образ начинают множится, ведь он должен обняться с каждым из собравших тысяч и тысяч воинов.

И тут толпа раздается в стороны, как прорезаемая плугом земля. Два человека с непокрытыми головами неспешным шагом, но очень, очень быстро, буквально скользя над землей, приближаются к Серому. Но этого еще не было, думает Георг в панике, это же только еще будет! Серый перестает множиться, его тени сливаются в одну грозную фигуру, возвышающуюся над пришельцами. Над площадью раскатисто проносятся грозные слова, а потом над всеми троими вспыхивает сияние. Георг и Детмар корчатся в лучах света, испускаемого Серым из обеих рук, а тот потихоньку уменьшается в размерах и становится полупрозрачным, призрачным, истлевшим.

А затем — боль пронзает даже Валентина, лишь только подглядывающего за Георгом — удар в каждую клетку тела, в каждый нерв, и чернота, и непонятно, где верх, а где низ, и кто я такой. Из темного облака, окутавшего землю, глаз наблюдателя поднимается вверх, видя повсюду одно и то же: вздыбившуюся землю, языки пламени, рвущиеся к небесам, тучи пара, поднявшиеся там, где воды океана хлынули в открывшиеся провалы. Все выше и выше, пока на горизонте не появляется Поднебесная — и лишь только там выворачивающаяся в судорогах земля кажется спокойной.

Валентин отключил Обруч. Его трясло. Несомненно, это лучший эпос Хаяма, подумал он. Болевой удар — это надо было придумать, во снах такого не почуешь. Он даже такое может! И общий эмоциональный фон, полная безнадега. Ну, если это не подействует…

Валентин увидел, как вскочил на ноги Георг и как Хаям в страхе отползает от него, не решаясь даже подняться.

— Что ты позволяешь себе, ничтожный червь! — заорал Георг так, что было слышно безо всякого Обруча. Валентин, матернувшись, врубился обратно. — Тебе позволили рассказать историю, а ты посмел проникнуть в наши мысли? Твоя смерть не будет теперь легкой, подлый маг!

Валентин несколько успокоился. Георг, хоть и был разгневан, сохранял в глубине души некоторое любопытство. Откуда проклятый маг взял все эти картинки? Мы с Детмаром ничего подобного не планировали!

Пытки пытками, а мгновенная смерть Хаяму пока не угрожала.

— Пророчества… Пророчества… — бормотал Хаям, скорчившись и закрывая лицо руками. — Я не знал, что это вы, о Великолепный…

— Пророчества?! — Детмар наконец соизволил присоединиться к разговору. — Чьи же это пророчества?

Он бросил на Георга быстрый взгляд, сжав губы и покачав головой. Ведь именно так мы и собирались поступить, прочитал Георг его талисманное послание, но совсем не так собирались закончить! Если бы этот сказитель читал наши мысли, конец был бы совсем другим! Все равно надо убить, подумал Георг, маг все-таки, положено; и опять щемящее чувство заставило его поморщиться: как просто было бы все десять лет назад. Подземная тюрьма, палачи; к вечеру маг уже рассказал бы свою подлинную историю. А сейчас даже допросить толком некогда.

— Нинель Алиссинской, господин, — пролепетал Хаям, — она очень популярна в Лигии, и говорят, что все ее пророчества сбываются. Я позволил себе…

Георг положил руку на талисман. Вроде не врет; напуган, но ни одно слово не светится желтым.

Валентин опять отключил Обруч. Кретин! У него могучий талисман, а он использует его как… как молоток, что ли! Бездарь средневековый! Цветовое кодирование эмоционального фона — это ж самый примитивный аналог полиграфа, его можно даже с помощью визомона сделать, только настроить как следует. Да только не работает оно толком — напряжение ловит, но поди узнай, отчего чувак напрягся — то ли врет, то ли боится, то ли до ветру хочет… Ежели Георг по желтому фону ложь определяет, это ж сколько народу он зазря перебил! Одно слово, тальмен.

Хаям между тем поднялся наконец на ноги и стоял, понурив голову. Валентин подключился.

— Сама-то история тебе понравилась? — почти кричал Детмар.

— Ну и что? — Георг пожал плечами. Ох уж этот Детмар, вечно вмешивается не в свое дело.

— Ты обещал, — напомнил Детмар. — И он не шпион!

— Он куда хуже! — взревел Георг. — Не хватало, чтобы он рассказывал это по всему Побережью! Что мы вдвоем не смогли одолеть Серого! — Он с ненавистью посмотрел на Хаяма; тот весь сжался в предчувствии удара.

— Он только передал пророчество, — гнул свое Детмар. — Сдержи свое слово, расскажи ему, что будет на самом деле, и ты получишь вместо трупа еще одного сторонника!

Георг поморщился. Имел я этих сторонников! Однако ссориться с Детмаром ему не хотелось. Все-таки Жезлом Детмар владеет лучше, чем я — Иглой; и с Серым сегодня драться… Внезапно его осенило.

— Я обещал исполнить любое твое желание, — рявкнул он на Хаяма. — Так вот: жить хочешь?!

Хаяма хватило только на то, чтобы молча кивнуть.

— Твое желание исполнено! — взревел Георг и захохотал. — Я не убью тебя! А теперь слушай мое пророчество, и попробуй только еще раз закончить свою историю по-другому! — Он выхватил Иглу и устремил в небо алый луч. Хаям побелел от страха. Этот луч мог разрубить пополам целый город. — Сегодня на празднике Единения Серый будет скован по рукам и ногам, раздет, привязан к столбу, и каждый из Воителей, желающий остаться в живых, должен будет надругаться над ним! Этот праздник запомнят в Фарингии надолго!

Хаям опустил голову еще ниже. Видимо, он наконец понял, что это такое — разговаривать с тальменами.

— Ты закончил, Детмар? — раздраженно спросил Георг, больше не глядя на уничтоженного сказителя.

— Потом разберемся, — махнул рукой Детмар.

— Сам разберешься, — уточнил Георг. — Говорят, в Ампере есть бордельчик, где шлюхи подобраны по цвету кожи — от молочно-белого до иссиня-черного, и притом все с одинаковой фигурой, так что мне будет чем заняться… Ладно, — прервал он свои мечтания. — Полетели.

Детмар кивнул, опуская руки на Жезл. Поднявшееся облако пыли заставило Хаяма закрыть лицо руками, а потом Валентин понял, что снова стал самим собой. Тальмены перенеслись; контакт с Обруча с Георгом оборвался.

Хаям поднял голову, покосился в сторону рощи и громко чихнул.