Кровать ходила вниз-вверх, а заодно – из стороны в сторону. Плавать на кораблях Ларафу не доводилось, но он сразу подумал: «Как на корабле».

Следующей мыслью было воспоминание о событии, которое произошло пару мгновений назад: «Что-то толкнуло меня в живот».

Он открыл глаза и на него сразу же накинулась свора впечатлений-шакалов.

Он, Лараф, находится в седле. Кругом расстилается неведомая местность. Впереди верхом едут трое неизвестных людей в жакетах мехом наружу.

Они следуют большим трактом – наезженные колеи, мокрая каменная кладка, близ ближайшего поворота видна большая крытая повозка. Повозка споро катится вперед, за ней трусят три расседланных сменных лошади.

Отсутствие привычки к верховой езде дает о себе знать: болят спина и бедра. Очень хочется есть. Невнятный сумеречный свет стелется по склонам безлесных, каменистых холмов. А на животе, заткнутая за пояс, по-прежнему ощущается подруга в деревянном окладе.

Память в целом просветлилась быстро: Большая Работа, удар лапы белого чудища, пробуждение, оттепель, иноземцы… И ведь точно: люди, едущие впереди, те самые иноземцы, которые приехали за ним в Казенный Посад. Его похитили!

Лараф не мог вспомнить, сколько именно было там человек, но он точно помнил, что больше трех. Еще он помнил, что среди них была одна женщина. Причем эта женщина, о Шилол, была той самой ярой медведицей, которая… Что само по себе невероятно, ведь женщина и медведица – не вполне одно и то же. Однако ее удары и собственные помрачения рассудка забыть было невозможно. Что же все это значит в итоге?

В одном Лараф был теперь уверен окончательно: он попал в какую-то жуткую историю. И Лараф лишь горько рассмеялся бы, если б ему сказали, что он просто находится в процессе исполнения своего самого заветного желания. «Семь Стоп Ледовоокого» не солгали. Желание исполнялось. Честно и последовательно – не так, как в сказках, а так, как и должно быть по правилам Северного Начертания.

Лараф покосился на свои руки, цепенело сжимающие поводья. Руки не связаны, ноги… Ноги вроде бы тоже. Да и лошадь его не привязана к седлу плетущейся впереди кобылы. Таким образом, он свободен.

В этот момент Лараф перестал думать о том, что ждет его, попадись он офицерам Свода вместе с «Семью Стопами Ледовоокого». Сейчас он забыл даже о нескольких невеселых деньках, проведенных в одной из крохотных каморок башни Тлаут, когда его взяли по доносу. Неведомые чужеземцы, казалось Ларафу, хуже, чем любой душегуб Свода.

Если изо всех сил наподдать лошади по бокам, если пробудить в смурном животном пылкий норов грютского скакуна и швырнуть его вперед, то есть шансы покрыть эти несчастные сто саженей очень быстро.

Впереди – повозка, в ней наверняка есть люди.

Он плюхнется прямо к ним, внутрь их крытого уютного домика на колесах и заорет: «Люди! На помощь! Вызовите Свод!»

Не станут же эти проклятущие злыдни в самом деле убивать его средь бела дня вместе с хозяевами повозки?!

Все-таки порядки на главных трактах Варана (а они сейчас находятся явно на большаке) строгие, особенно после трехлетней давности событий в столице. Чуть что – налетает пара десятков дорожных смотрителей на взмыленных конях и учиняет допрос с пристрастием.

Тем более к чужеземцам отношение втройне настороженное. Сбежит он от них, как пить дать сбежит и поделать похитители с ним ровным счетом ничего не смогут.

Задуманное удалось Ларафу с поразительной легкостью.

Его лошадь словно только того и ожидала, когда же ее бросят в галоп. Похитители понеслись вскачь за Ларафом, но шансов на поимку у них, пожалуй что, и не было.

Правда, оказавшись от повозки саженях в двадцати и приближаясь к ней быстрее собственных мыслей, Лараф наконец сообразил, что с его некогда искалеченной и плохо сросшейся ногой ловко перескочить с лошади в повозку ну никак не удастся. Однако в первый момент, успокоил он себя, будет достаточно и того, что он привлечет к себе внимание возницы. А там будет видно.

– Эге-гей! – закричал Лараф что было мочи и осознал, что мочи-то этой у него как раз совсем немного.

Он и в лучшие времена был не очень силен, а сейчас, похоже, вконец ослаб. В морозном, сухом воздухе его крик не разнесся боевым ревом меди, а жалко тренькнул, как лопнувшая струна каниойфаммы.

Пронеслись мимо сменные лошади и полотняный бок повозки – впритирку, на расстоянии вытянутой руки от Ларафа.

В поле бокового зрения Ларафа попало сверхбыстрое изменение, происшедшее с полотном – на ровном, светлом серо-зеленом фоне возникла рваная дыра-звезда, из которой одновременно с этим вырвалась длинная змея толщиной в две руки.

Испугаться Лараф все-таки успел, но это было единственным, на что ему хватило времени.

Сильный рывок упругой удавки, обвившей его торс, выхватил Ларафа из седла. Змея опоясала добычу и повлекла ее куда-то внутрь, бесцеремонно переворачивая вверх ногами.

Лараф с маху ударился коленом о деревянный передок повозки, ободрал шею о железный прут – стойку для полотняного «дома» – и обнаружил, что лежит на продолговатом деревянном предмете лицом вниз. Причем рот его плотно зажат чьей-то ладонью, в затылок уперлось нечто колкое, а над его левым ухом раздается женский полушепот со злым присвистом: «Проснулся, придурок? Это интересно. Еще раз вот так дернешься – и я тебя живьем спущу под ближайший мельничный жернов. Ты понял?»

Колючий предмет врезался Ларафу в затылок. Если б его рот не был зажат – заорал бы благим матом.

«Ты понял, спрашиваю?» – еще один удар.

Лараф, насколько мог, кивнул.

«А теперь заведи руки за спину», – потребовала женщина.