3
– С эрхагнорратом тебя, мой сладенький!
Лараф вздрогнул всем телом. Это был знакомый хрипловатый голос. Голос Зверды. «Что-то часто она называет меня „сладеньким“, – с подозрением отметил Лараф. – Не к добру!»
– А… это вы, госпожа Зверда…
– Кстати, учти, ты не должен теперь называть меня «госпожой Звердой» прилюдно. Лучше «баронесса».
Зверда заперла дверь спальни и, подойдя к кровати, села рядом с Ларафом, который по-прежнему лежал под одеялом.
– С каких это пор гнорр спит одетым?
Лицо гнорра залила краска, которая отвечала за смущение Ларафа. Он тут же начал оправдываться.
– Да приходил тут один козел, Йор. Мне хотелось представиться больным… ну, что я приболел после землетрясения… и я, чтобы он не заметил мою одежду, я ведь был уже одет, залез под одеяло.
Зверда скроила недовольную мину.
– Ты думаешь, он не заметил, что ты одет? – спросила она язвительно.
– Не думаю. Я за этим следил…
Зверда вздохнула, как будто случай Ларафа был безнадежным.
– Послушай, тебе не приходило в голову, что Йор, пар-арценц Опоры Единства, может видеть сквозь одеяло?
Лараф призадумался и покраснел еще гуще.
– Тьфу, вовкулацкая погадка, приходило, конечно… Колдуны проклятые!
– Ты полегче. Ведь отныне ты начальник над всеми этими проклятыми колдунами.
– Так вы думаете Йор понял, что я только притворяюсь приболевшим?
– Нет, отчего же… Он, подозреваю, теперь совершенно уверен, что ты приболел. На голову.
Лараф обиженно отвернулся к стене.
Зверда засмеялась громко и открыто. Так громко, что у Ларафа даже возникло опасение, не услышат ли ее смех Эри или Овель…
Как будто прочитав его мысли, Зверда сказала:
– Не бойся. Спальня гнорра устроена так, что ни один звук не вылетает из нее наружу. Он сам так обустроил.
– То-то я вчера звал-звал Эри, а он…
– Об этом я сама только что узнала. Соответственно, никак не могла тебя предупредить. Ладно, хватит дуться. Пора вершить государственные дела. Вставай.
Лараф попробовал поднять голову с подушки, но это простое действие далось ему с превеликим трудом.
– Ты что, правда приболел? – с тревогой спросила она, окидывая его пристальным, ищущим взором.
Пока Лараф соображал, что это с ним и что за внезапная слабость вдруг накатила на него, белая как мел Зверда уже приказывала:
– Немедленно снимай камзол и рубашку.
Лараф стал расшнуровывать завязки камзола. Казалось, глядя на его грудь, она видит что-то, чего не видит Лараф.
– Что вы там видите, госпожа?
– Я сама не знаю, что я вижу. Но я вижу, что с твоей ключицей что-то не в порядке.
«Вросшая тесемка от ночной рубашки! – пронзила мозг Ларафа ужасная догадка. – Но как она увидела ее под камзолом?»
«Точно так же, как и все остальные колдуны на белом свете!» – ответил сам себе Лараф.
Зверда уже стояла над ним и, аккуратно взявшись двумя пальцами за тесемку, тянула ее на себя, шепча какие-то слова.
Лараф скосил глаза вниз и ахнул…
Вокруг тесемки теперь было воспаленное ярко-малиновое пятно. Крохотные темно-серые струпья расходились кругами от того места, где тесемка входила в плоть. И все бы ничего, да только от этого выросшего невесть откуда на его новом, красивом теле злокачественного вулкана исходило едва уловимое, но все-таки видимое глазом малиновое сияние!
На лбу Зверды проступили две озабоченные морщинки. Ее дыхание участилось, зрачки расширились во всю радужку. Зверда словно бы вошла в транс.
Наконец, громко выругавшись, баронесса опустилась на кровать и перевела дух.
– Что это, а? Последствия неправильной трансформации? – предположил Лараф.
– Ишь! Умный стал, – усмехнулась Зверда, глядя на Ларафа с некоторым одобрением. – Неправильная трансформация бывает исключительно у нас, гэвенгов. Равно как и правильная. У людей это называется дефектным изменением.
– И что с ним делают?
– Не бойся.
– От этого не умирают?
– Еще как умирают. Но тебе повезло – рядом с тобой есть я.
– Вы меня вылечите?
– Это нам как раз предстоит понять. А пока заткнись и лежи тихо.
Зверда подошла к столику, который стоял у окна. На нем в маложивописном беспорядке валялись письменные принадлежности. Баронесса взяла один лист бумаги и скомкала его.
Затем она сняла с подоконника серебряную курительницу для благовоний. Бросила в нее скомканный лист, щелкнула огнивом, удостоверяясь в том, что оно работает. Достала трут и – еще один щелчок огнива – с первого же раза заставила его задымиться.
Затем она вынула из поясных ножен тонкий стилет. Зажгла бумагу и прокалила острый кончик стилета над огнем. Тут до Ларафа наконец-то дошло, что все эти приготовления и есть начало лечения. Неужели ему будут прижигать рану?
Вдруг Ларафу, который и в новом теле ужасно боялся боли, стало до жути страшно.
В животе у него забурлило и заныло. Запах жженого мяса, казалось ему, уже повис в воздухе, хотя ничего еще не жгли.
Однако испугаться по-настоящему Лараф не успел – баронесса была быстра.
Не успел он и глазом моргнуть, как Зверда уже сидела прямо у него на животе и целила стилетом в его ключицу. Лараф хотел было оттолкнуть Зверду, ведь теперь он был силен, как гнорр! Но его руки не повиновались ему.
– Я сказала, не рыпайся! – змеей прошипела Зверда, и в тело Ларафа впилось раскаленное жало стилета.
Он орал так, что, казалось, выкричит наружу все внутренности.
Но никто не пришел ему на помощь. Гнорр Лагха Коалара умел сделать так, чтобы из его спальни не вырывалось ни единого звука. Даже если бы это был зычный рык Звезднорожденного или гибельный вой Тайа-Ароан, псицы борзой, кудлатой и матери нашей – великой, ужасной.
