Книга: Логово
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

Разбудило его солнце. Первые рассветные лучи пробрались, протиснулись сквозь вековой слой пыли, затянувший крохотное оконце, и Ростовцев сразу проснулся.
Широко раскрыл глаза и тотчас же снова захлопнул веки. Свет раздражал, был неприятен физически. С чего бы? Вроде никогда не замечал за собой такого…
Через несколько секунд он осторожно, прищурившись, осмотрелся. Чужое место… Незнакомое… Опять?! Через мгновение он понял и вспомнил все. Нет, конечно, не все… Но события последних часов всплыли в памяти, за исключением того, что произошло в «Форде»…
Наташа спала, положив голову ему на плечо. Он не стал шевелиться и будить ее – лежал неподвижно, с прикрытыми глазами и пытался упорядочить, разложить по полочкам все, что узнал и вспомнил о себе за минувшие сутки.
Цельная картина никак не желала складываться – даже в виде версии. То один, то другой факт выбивался из логических построений.
Ясно одно – по лесам в беспамятстве и в голом виде он четыре месяца не бродил. Просто не выжил бы. Надо понимать, какие-то люди продержали его где-то все это время по каким-то веским причинам. И что потом? Бросили в лесу, накачав отшибающей память химией? В глухом, безлюдном месте… Не стали связываться с убийством, понадеялись, что погибнет, что не выйдет к жилью? А когда все-таки вышел – попытались похитить снова… Да не попытались, похитили – вполне грамотно и профессионально.
Версия зияет белыми пятнами – кто похитил? с какой целью? – но пока ничему не противоречит. Но дальше начинаются форменные чудеса в решете.
Что произошло в злосчастном «Форде»? Наташа, которую он все-таки спросил об этом, ответила глухим голосом, глядя в сторону: «По-моему, ты их просто убил… Всех…»
Ростовцева не терзали раскаяния по этому поводу – в конце концов, те начали первыми и знали, на что шли. Но…
Свои физические возможности он представлял хорошо. Бог силой не обидел, и в армии кое-чему научили, но спецназовским суперменом он не был. Ни в каких элитных войсках не служивший, Ростовцев мог при нужде накостылять паре-тройке дворовых хулиганов, но перебить голыми руками пятерых вооруженных профессионалов? Да не просто голыми руками – связанными! А ведь судя по захвату, чисто проведенному рядом с многолюдной улицей, дилетантами противники не были…
Инсценировка? Накачали своим крошащим память снадобьем и разыграли перед Наташей схватку? Но зачем?
Сплошные вопросы без ответов.
Потом он вспомнил про рану на руке. Попытался взглянуть на нее еще раз – осторожно, не потревожив Наташу. Но шрам под этим углом виден не был. Увидел Ростовцев другое. На коже плеча росли волосы. Тоненькие, едва заметные.
Он вздрогнул.
В этот момент проснулась Наташа.

 

Человек с капитанскими звездочками на погонах был напуган. И не скрывал этого.
– Все! Заканчивайте! – нервно говорил он. – Не могу больше тянуть. Мельничук с меня голову снимет. Сворачивайтесь и уезжайте. А я свяжусь с РУВД…
Неуверенный тон резко противоречил словам. Голос дрожал и ломался. Мастера капитан боялся явно больше, чем своего непосредственного начальника – подполковника Мельничука.
– Засохни, – бросил Мастер, не считая нужным хотя бы замаскировать презрение. – Сиди на жопе ровно. Когда закончим, тогда и закончим.
Из белого «Форда»-микроавтобуса вылез – скорее, выпал – человек в белом халате. Относительно белом, загаженном бурыми пятнами. Сделал два ковыляющих шага и скрючился в жестокой рвотной судороге. Мастер брезгливо скривил губу.
Капитан, похоже, смирился с не предусмотренной УПК работой людей Мастера на месте происшествия и понуро бормотал под нос о злосчастном своём невезении, о том, что проехали бы эти козлы еще пару километров – и оказались бы на территории области, и не повис бы такой гнусный, портящий всю отчетность «глухарь»… Порой в стенания вплетались жалобы на нищенскую зарплату – и при этих словах он искоса поглядывал на Мастера.
Тот намеки игнорировал. Сорвал длинную травинку, задумчиво ковырял в зубах и наблюдал за толстым шмелем, с жужжанием лезущим в цветок шиповника. Почему-то вспомнилось, что с точки зрения науки шмель не менее загадочное и мифическое существо, чем ликантроп, снежный человек или лохнесское диво. Не положено мохнатому летать-порхать, по всем физическим законам и аэродинамическим расчетам не положено. Однако летает…
Шмель, не ведающий о существовании физики с аэродинамикой, залез в цветок полностью. Мастер протянул руку и изо всех сил сдавил чашечку пальцами. Между лепестками тихонечко хрустнуло, а может, просто показалось. Констатировал удовлетворенно:
– Не положено – так и не хрен тут.
Капитан, продолжавший ныть о безденежной жизни, испуганно смолк. Жить ему оставалось меньше четырех часов.
Когда час спустя Мастер уезжал с места происшествия, в кейсе у него лежали весьма интересные улики. Патроны, изъятые из оружия мертвецов (каждый третий с самодельной разрывной ртутно-серебряной пулей). Видеокассета, запечатлевшая место побоища и, в деталях, характерные раны на трупах – сон и аппетит этот двадцатиминутный фильм мог испортить надолго. И, самое главное, предмет, именуемый официально «иммобилизатором атравматическим ИА-2», а в просторечии «имкой». «Имка» оказалась разорвана пополам, но не это было главным. Иммобилизатор был подвергнут нештатной доработке – армирован внутри серебряной проволокой. Насколько Мастер знал, подобная кустарная модификация использовалась в Логове – и нигде больше.
Спустя еще час содержимое кейса ляжет на стол председателя правления ОАО «Фарм-Трейд инкорпорейтед» г. Савельева, а Мастер, завершив короткий доклад, потребует санкцию на решительные действия. Каковая и будет получена ближе к ночи – после неформального общения г. Савельева с большими людьми (даже для него – большими), предложившими ему год назад принять участие в проекте «W», грозившем перевернуть с ног на голову всю медицину вкупе со всей фармацевтикой.

 

Поликлиника оказалась рядом с вокзалом, метров триста, не больше. Эти триста метров занимала рыночная площадь – ряды лотков и прилавков под навесами, павильончики, алюминиевый ангар, похожий на гигантскую рассеченную вдоль пивную банку – внутри, надо думать, те же лоточки-прилавочки…
Запах шавермы, доносящийся из ближайшего ларька, щекотал ноздри. Ростовцев сглотнул слюну. Хотелось пожрать – именно так, не закусить, не подкрепиться, не заморить червячка хотелось Ростовцеву – конкретно пожрать. Глагол грубоватый, но вполне точно описывающий состояние организма…
Денег не было.
После того, как он экипировался возле расставленных секонд-хендовских раскладушек, перестав напоминать огородное пугало, финансовые активы Наташи. иссякли. Остатков хватило лишь на электричку до Тосно да на два пирожка, чей невзрачный вид вполне соответствовал дешевой цене, а мерзкий вкус – невзрачному виду. Ничего, не отравились.
…Про Снегиря (это было не прозвище, настоящая фамилия) ему напомнила Наташа, когда на коротком утреннем совете они решили, что ни в офисе «Строй-инвеста», ни в своих квартирах им появляться нельзя. По крайней мере вот так сразу, ни в чем не разобравшись. И стоит показаться врачу – и, желательно, своему хорошему знакомому. В самом деле, на прием к участковому терапевту с историей болезни Ростовцева не больно-то отправишься… Наташа сказала:
– Был, был у тебя доктор – приятель, даже пожалуй друг – в области, не то во Мге, не то в Тосно, и на фирму заезжал несколько раз, и ты к нему часто ездил – банька, шашлыки на природе…
Точно, вспомнил Ростовцев: Снегирь! Паша Снегирь, которого никто и никогда не звал по имени, только по фамилии. Впрочем, звучала она как прозвище, причем данное весьма метко – был доктор невысоким, округленьким, а его увенчанный очками торчащий нос определенно вызывал птичьи ассоциации.
Жил Снегирь у черта на куличках, в частном доме на дальней окраине, где Тосно уже прекращало прикидываться городом. Но тащиться туда не пришлось – расписание приема врачей в холле поликлиники информировало, что невропатолог Снегирь П.Г. принимает с восьми до четырнадцати в двадцать девятом кабинете.
– Подожди меня здесь, я быстро, – сказал Ростовцев.
Наташа хотела что-то возразить, но передумала – и осталась в холле.
…Получилось всё действительно быстро, даже слишком. На пятой или шестой фразе Ростовцев замолчал – Снегирь его не слушал. Смотрел в сторону. Сказал невпопад:
– Значит… это ты…
Ростовцев не понял:
– Что —я?
– Тебя… ищут… – сказал Снегирь тусклым голосом. – Точнее… ищут человека… с полностью утраченным волосяным покровом… и с провалами в памяти…
Говорил он медленно. Слова повисали по одному, никак не сцепляясь между собой. Казалось, одновременно доктор о чем-то напряженно раздумывает.
– Кто ищет?
Снегирь не ответил. Заговорил о другом, на этот раз торопливо, хоть и по-прежнему негромко:
– Уходи, не задерживайся. Тут не только меня предупредили… И кепку эту с головы не снимай, ни в коем случае, – он показал на головной убор Ростовцева, тоже секонд-хендов-ского происхождения.
– Но…
– Уходи, сейчас Макаровна вернется (пожилую медсестру Снегирь отправил за чьей-то карточкой в регистратуру, едва увидел приятеля). Через час смена закончится, я… В общем, спроси улицу Ленина, любой покажет – там на углу, у виадука, кафе-стекляшка. Посиди, попей кофе… Я подойду.
– Мы без копейки…
Снегирь не обратил на это «мы» внимания, метнулся к шкафу, выдернул из кармана висевшего там плаща пару купюр, сунул Ростовцеву.
– Иди-иди. И про кепку не забудь! – Он буквально выталкивал друга из кабинета.
…Кто же настолько его запугал? – думал Ростовцев, спускаясь по лестнице. Хотя великой храбростью доктор никогда не отличался, но чтобы так вот… Никакой гарантии, что Снегирь придет в кафе, не было. Однако они с Наташей туда отправились. Потому что больше идти некуда.
Да и пожрать, честно говоря, хотелось.

 

В Красноярске был уже не день, скорее вечер.
И Герман, проведший немало времени, выполняя поручения Эскулапа, решил: пора будить патрона (по совместительству – поднадзорного). Благо кое-какие достижения имелись.
Однако пришлось попотеть, выцарапывая результаты. Местные последователи Гиппократа истории болезней давно умерших людей на компьютерные носители не переносили. Ладно хоть совсем не выбрасывали – вдруг да пригодятся в качестве статистики к чьей-нибудь диссертации. Но на поиски в подвале двухэтажного мрачного особнячка, притаившегося на улице Ады Лебедевой, у Германа ушло несколько часов…
…Вномере Эскулапа не оказалось. Багаж был на месте, за исключением черной сумки, носимой гостем через плечо – с ней он, похоже, не расставался, даже в аэропорту не доверил Герману, укладывающему вещи в багажник, – положил себе на колени.
На столе лежала записка.
Герман!
Я ухожу – хочу навестить одну старую знакомую (старую по стажу знакомства), это здесь, неподалеку. Буду часа через два-три, но если слегка задержусь – не беспокойтесь.
Времени ухода на послании не значилось, вместо подписи – нечитаемая закорючка.
Германа такой поворот событий в восторг не привел, но и преждевременной паники не вызвал. Он спустился в холл, подошел к охраннику – скуловороту с типично качинской физиономией. Тот делал два дела сразу: уныло обозревал пустынные окрестности и лихо лузгал кедровые орешки – пустая скорлупа вылетала изо рта со скоростью гильз, выбрасываемых автоматом «Узи». Герман невольно призавидовал такому мастерству, сам он за два года в полном объеме это искусство так и не освоил (великий патриот Сибири, как ни странно, жил в ней совсем недолго).
На предъявленную фотографию Эскулапа охранник отреагировал нечленораздельными звуками, не прерывая своих занятий. Расшифровка их принесла следующую информацию: этого лысого и бородатого мужика охранник не видел, совершенно точно мимо не проходил в его смену, а заступил любитель орешков два часа назад.
«Значит, скоро объявится», – подумал Герман – и решил не поднимать тревогу. И уж тем более не информировать Генерала о потере подопечного из виду.
Это была ошибка.
Эскулап не объявился ни через два, ни через три часа.
Герман с нарастающей тревогой успокаивал себя: всякое случается при встречах со старыми знакомыми, особенно женского пола, по слухам – Эскулап тот еще ходок…
Через четыре часа перестилавшая постель горничная обнаружила под матрацем полиэтиленовый пакет с чем-то странным. Герман не сразу, но сообразил, чем недавно был этот спутанный комок волос – бородою Эскулапа. Понял, что, пожалуй и сам с трудом опознает лишившееся растительности лицо… И лишь тогда поднял тревогу.
…Герман не знал, что туповатый парень с качинской физиономией, любящий орешки, еще прошлым летом – на всякий случай – был завербован Русланом…

 

Неторопливых посиделок с разговором в кафе не получилось.
Доктор пришел даже раньше назначенного срока. Протопал к стойке, игнорируя Наташу и Ростовцева. Взял сто пятьдесят коньяка и ломтик лимона – это Снегирь-то, в меру пьющий лишь по праздникам!
Ростовцев (сидевший за столом, как и было сказано, в. кепке) только хмыкнул, глядя на конспирирующего доктора. Хмыкнул про себя, беззвучно.
Снегирь взял заказ, уселся за соседним столиком, боком к ним. Прикрывая рот стаканом, произнес фразу – быструю и тихую, но разборчивую. Допил, выкусил из шкурки лимон, вышел.
– Кажется, это называется манией преследования, – сказала Наташа.
– Или преследованием, без мании, – хмуро откликнулся Ростовцев.
Из кафе они вышли, выполняя новые инструкции доктора, спустя пятнадцать минут.
Вторая точка рандеву оказалась в парке, на скамейке, стоявшей в укромном уголке, причем все подходы хорошо просматривались сквозь зелень кустов. Парк – пустырь, кое-как засаженный деревьями – был безлюден. Но Снегирь, подходя к скамейке, озирался, словно неуклюже пытался обнаружить хвост; затем прошел мимо, не заговорив и тщательно обследовал все вокруг – и лишь потом подсел к ним.
Поздоровался с Наташей механически, глядя куда-то сквозь нее. Ответных ее слов, как показалось Ростовцеву, не слышал. Он был похож на другого человека, зачем-то загримированного под Пашу Снегиря, балагура и компанейского парня. Какая уж тут помощь от готового напустить в штаны лекаря, подумал Ростовцев с тоскливым осознанием бесполезности всего сделанного и задуманного. Бесполезности и ненужности.
– Скажи прямо: на чем тебя сломали? – спросил он жестко. – Может, нам сейчас стоит просто уйти?
– На Таське, – сказал Снегирь.
Таська была его пятнадцатилетней дочерью. Единственной, любимой. Растил ее один, так второй раз и не женившись.
Доктор продолжал:
– Сутки не была дома… позвонили… если мол, дернусь… потом вернулась… ничего не делали, совсем ничего… продержали в запертой комнате…
Голос звучал мертво. Ростовцев подумал, что, пожалуй, Снегирь не трус. Пожалуй, наоборот.
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14