Артем Калашников скривился, как от зубной боли.

– Сам просил, – веско произнес Лапин. – Думал, легко будет?

– При чем тут легко, – махнул рукой Калашников. – Непонятно, вот в чем проблема! Что это такое – доброе дело? Нищему копеечку бросить, или подчиненным премию выплатить? Что конкретно делать-то?

– Совесть подскажет, – ответил Лапин. – А если что не так сделаешь, на то исповедь. Поправлю!

– Ну, разве что так, – пробормотал Калашников. – Значит, каждый день по три добрых дела, а перед сном – исповедь?

– Точно так, – подтвердил Лапин.

– И как долго? – поинтересовался Калашников.

– До полного искупления, – ответил Лапин. – Скажу, когда хватит.

– Ох, грехи мои тяжкие, – пробормотал Калашников. – Эдак и привыкнуть недолго, добрые-то дела делать…

– Привыкай, – кивнул Лапин и вытащил из-под стола запотевший лафитничек с водкой. – Посошок?

Калашников отрицательно качнул головой:

– Только не сейчас. Мне через два часа Хранилище Вечности открывать.

– Что ж тянул до последнего? – с укоризной сказал Лапин. – Ну, ступай тогда с миром. И не греши больше, понял?

Калашников усмехнулся странному сочетанию слов, медленно поднялся из-за стола. Махнул рукой – над дощатым полом вспыхнуло голубое сияние телепорта. Кивнул Лапину на прощание и шагнул домой, в свои даже не президентские – пророческие! – аппартаменты на далекой и все еще загадочной планете.

Как обычно, кабинет буквально утопал в свете двух вытянувшихся навстречу друг другу маленьких солнц. Свет после земного показался чересчур белым, но Калашников знал, что это ощущение быстро пройдет. Ставшим уже привычным движением он поправил серебристый костюм-комбинезон, скрестил руки на груди и подошел поближе к панорамному окну, чтобы в очередной раз попытаться рассмотреть подвластную Звездному Пророку планету.

Аппартаменты Пророка располагались на самом верхнем этаже Звездного – а какого же еще? – дворца, выстроенного в самом центре геометрически правильного пятиугольного континента. Впервые увидев это величественное и вместе с тем удивительно ненастоящее сооружение, Калашников не смог удержаться от смеха. Административный континент планеты роботов живо напомнил ему печально знаменитый Знак качества СССР, а устремившийся на восемнадцать километров ввысь дворец – допотопную химическую ракету, словно сошедшую с детских рисунков гагаринской эпохи. Прямые как солнечные лучи, безупречно гладкие дороги разбивали континент на тысячи правильных многоугольников, каждый из которых играл свою собственную роль в отлаженном как часы хозяйственном механизме предельно автоматизированной планеты. Поначалу Калашникова поразило количество парков, бассейнов и каналов, разбросанных посреди разноцветных, похожих на огромные ангары зданий; однако, побродив несколько часов по окрестностям собственного дворца, он заметил, что роботы системы УРТ не меньше чем люди любят валяться на траве и нежиться после купания на солнце. Техника двадцать третьего века превратила этих некогда бездушных созданий в странных существ, казавшихся Калашникову гибридами уэллсовских морлоков и элоев; трудно было поверить, что вон та симпатичная девушка, сверкающая на сдвоенном солнце своей зеркальной кожей, может в одно мгновение пробежать больше километра, уничтожив по дороге любое количество биологических солдат. Калашникову приходилось постоянно напоминать себе, что его окружают существа, лишенные всяческих человеческих слабостей, обладающих поистине фантастическими способностями и вместе с тем безгранично, фантастически добрые по отношению к любому эрэсу из плоти и крови.

Конечно, за исключением тех, кого им будет приказано уничтожить.

Калашников осознал, что незаметно для себя включил максимальное увеличение и смотрит теперь на роботессу УРТ-238761, разлегшуюся на солнышке в уединенном месте километрах в четырех от дворца. Да, с такой оптикой и с такой высоты здесь было на что посмотреть; Калашников качнул головой, вернул зрение в норму и отошел от окна. Интересно, какое доброе дело можно сделать для такой вот вечно молодой и вечно прекрасной роботессы? Цветы подарить, что ли?

Калашников почесал в затылке. Цветы? А дарят ли роботы друг другу цветы?

Ну-ка, мысленно приказал Калашников своре своих поисковиков. Развертку по ассоциациям «цветы-роботы»!

А заодно, добавил Калашников, поддавшись минутному порыву, и по ассоциациям «роботы-овцы».

Как обычно, поисковики справились с работой мгновенно. Секунду спустя Калашников уже знал, что цветов роботы друг другу не дарят, равно как и овец, однако выращивают и тех, и других на соответствующем континенте, после чего с немалой прибылью экспортируют на слаборазвитые планеты. Расширив запрос, Калашников узнал также, что роботы способны порой на сильные чувства вроде любви и привязанности, однако только в тех случаях, когда эти чувства направлены на разумных существ биологического происхождения. Друг для друга роботы существовали просто как разные тела одного и того же сознания – специфическое ощущение, которое Калашников и сам попробовал несколько дней назад, наслушавшись рассказов Макарова о существовании «Рифея» в нескольких экземплярах.

Ну что ж, улыбнулся Калашников. Кажется, я начинаю понимать роботов. Да и цветы можно 238761-ой спокойно дарить – судя по базовой психологической модели, ей это будет приятно.

Ладно, что там у нас дальше?

Калашников подошел к письменному столу, назло всем современным технологиям заваленному исчерканными карандашом бумагами. Вот, на самом верху:

«План на 23/2/52627.

Лапин, епитимья собраться с мыслями звякнуть спонкам, пора уж церемония, чтоб ее совещание по джихаду

3-4 часа – резевр на спонков финансы и технологии

Миноуи, что новенького»

Хороший план, подумал Калашников. Не соскучишься. Значит, будем собираться с мыслями.

Калашников уселся на стул, вооружился остро отточенным карандашом и положил перед собой еще один лист бумаги. Секунду помедлил, а потом написал заголовок: «Джихад. План по сбыту».

Ну вот, подумал Калашников. Главное сделано. Осталось только конкретизировать, что такое джихад, из чего он делается, а также зачем он может понадобиться потенциальному покупателю. Дело привычное, в пять минут все разрисую, как раз перед совещанием. Сейчас пора о другом подумать – как со спонками быть?! Ведь в рейтинге «тихого омута» они на втором месте, и если с ними просто так объединиться, Спрут скорее всего на спонков и нападет. А оно нам надо?

Калашников повертел карандаш между пальцами и покачал головой. Чужая цивилизация – потемки; поди отличи нападение Спрута от внутренних проблем! Нет уж, пусть лучше Спрут на нас нападает. На мою проверенную Технотронную Церковь, которую я знаю как свои пять пальцев.

Письменный стол перед Калашниковым издал мелодичный звон; столешница вспыхнула малиновым светом. Ого, подумал Калашников. Экстренный вызов! Никак уже Спрут?

– Калашников на связи, – сказал он вслух, положив на стол правую ладонь. – Что случилось?

– Это девятнадцать семьдесят шесть, – представился вызвавший Калашникова робот. – Я… Я не знаю.