Глава шестая
– Следующий! – Это касалось меня.
Орал смуглый пацан с погонами рядового, но не стриженный наголо, значит не нашего призыва, уже стреляный. Видом он похож был на воробья. Ну и ростом, соответственно. Я, уже приодетый в новые сатиновые трусы и новую майку, сделал шаг к столу.
– Размер? – гаркнул солдат.
– Ну, я вообще 48-й ношу, рост 6-й, – начал было я.
– Как отвечаешь? – с угрозой в голосе проревел служивый. – Ты на гражданке хоть лопухом прикрывайся.
Потом он пошел вглубь каптерки и долго копался там. Удивительно, как можно было подобрать такую несуразную своими размерами амуницию. Шинель была примерно в два раза шире меня и с пластиковыми пуговицами. Это подразумевало последующее перешивание на металлические. В свободное от занятий время. То есть после отбоя. Пилотка почему-то очень длинная. И хэбэ не такое, как у всех, а быстро приходящее в негодность, цвета серой глины, импрегнированное. Чем я так полюбился этому солдату?
Уже позже я узнал, что призыва он нашего, но ему неизвестно почему разрешили не брить репу. И кроме того, он мастер спорта по боксу и выпускник физкультурного института. Всегда старался получить командование взводом на физподготовке. И всегда пытался меня унизить. Однажды он не выдержал и с воплями «я сейчас замочу тебя, сука» кинулся на меня. Так вышло, что не допрыгнул, поскользнулся, сильно разбил себе колено. Несмотря на то, что я его и не коснулся толком, больше не приставал. О чем это я? Стойте, что происходит? Я уже служил в армии! И этого Ахметова я уже видел. Это было так давно! Неужели опять через все это дерьмо прокарабкиваться? Да и возраст у меня уже совсем не призывной. Значит так надо. Только смешно себя осознавать опять пацаном.
– Взвод! Атаковать водонапорную башню по полю! В лоб! – Капитан из-за свежевырытого окопа яростно подгонял залегший в снегу взвод. Я не выдержал и, не по-уставному закричал, оглядываясь на капитана:
– Все здесь ляжем! Поле простреливается же! Нам же головы не поднять!
– Под трибунал пойдешь, ефрейтор! Если живой останешься, – громко прошипел капитан. – Вперед! За родину!
Все начали вяло подниматься, чем вызвали захлебывающуюся в восторге очередь шестиствольного пулемета. Говорят, один мотор у него на киловатт. Шестеро упали в снег уже беспомощные. Ну и хрен с вами, командирами! Пойду под трибунал! Мертвый никуда уже не пойдет.
– Капитан, не дури! На хрен тебе наша смерть? – Я уже не задумывался о субординации.
Капитан вытащил пистолет и заорал, бледнея лицом еще сильнее:
– Я тебя, трус, без трибунала сейчас!
Я встал и пошел к окопу. Почему-то пулемет оставался спокоен. Конечно, в спину ему стрелять неинтересно. Или им. Спрыгнул в промороженную траншею.
– Товарищ капитан! – обратился я по уставу, – разрешите обратиться!
– Не разрешаю! Вперед, кровью смоешь трусость! Или здесь ляжешь, предатель!
– Да дурак ты, капитан, дураком был, дураком и умрешь. Только всех ребят положить тебе не удастся.
Ударом приклада в лоб я надолго лишил капитана желания спорить и посылать на пулеметы солдат. Так, наверное, всегда бывает, когда часть, вечно бывшая местом отсидки проштрафившихся детей армейских шишек, вдруг попадает в котел.
Убедившись, что капитан пребывает в блаженном небытии, я прополз до левой оконечности окопа, потом неприметно пробрался в начинающийся прямо у среза окопа кустарник. Кустарник переходил в ельник, огибающий и поле, и треклятую башню.
Все оказалось просто, до пошлости простым. Две растяжки на входе в башню и одна дальше, на лестнице. И автоматическая пулеметная установка. Наводится по ИК прицелу и с отбором целей по доплер-эффекту. Эффект Доплера заключается в изменении частоты колебаний… Короче – стреляла это хреновина в того, кто к ней приближался. Такие на Земле должны появиться лет через двадцать. А вот гляди. Тут, в этой богом забытой Словении уже есть. Главное, эта хреновина легко обезвреживается. Помахав своему взводу из башни и заорав – «Все намана!», я ушел.
Нет, это мой сон! Этого уже у меня не отнимешь. Бред это армейский. Правда, не стал я тогда с капитаном спорить. Все хреново кончилось. Или нет? Не помню уже. Давно это было. Так мы и договорились с капитаном, когда я из этой башни приполз. А ребят не вернуть. На хрена нам та Третья балканская была нужна?
Звонок в дверь застал меня за кофеварительным колдовством. Это оказался Дуганов. Странно, но ему я обрадовался. Он оказался знатоком кофе и даже смог оценить старую итальянскую мокку. Потом мы стали рассказывать анекдоты, обсуждать машины и всякое тому подобное. Я не спешил перейти к официальной части разговора. Слишком уж пугала меня записка, выпавшая из моего сна.
– А вы знаете, ведь вашего приятеля Гришу опять чуть не пришили.
– Когда? – с нотками деланного безразличия осведомился я.
– Так в ту же ночь, как вы выписались, – думая о чем-то своем, произнес Дуганов. – И вот что интересно. Ни Гриша, ни его кореш, ни оставшийся в живых охранник не смогли описать того, кто устроил там шорох. Что-то невнятное бормочут.
– А что, кто-то погиб?
– Одного охранника визитер пришиб. Второго свой – по дури. А вот Гришу кто-то напугал. Сильно.
– Ну, в этот раз я точно ничем не могу помочь. Домой со швами еле приполз тогда.
– Да что вы, вы тут ни при чем. Вот только Министерство санитарии требует полной разработки вас с целью дискредитации. Это я вам по дружбе говорю. Если им удастся с нашей помощью хоть хулиганство вам навесить… Они хотят вам статью с конфискацией пришить.
– Им что, квартира моя нужна?
– Да нет, квартиру не отнимешь. Тут соцзащита сработает. А вот все остальное… Включая интеллектуальную собственность. Что вы им задолжали? – грустно спросил следователь.
– А, догадываюсь. Патенты им глаза колют. Можно подумать, они их смогут использовать.
– Ну, в общем, «жучки» у вас еще не стоят, так что про разговор этот – никто. И, пожалуйста, переходите улицу на красный свет!
– На красный?
– Ой, что я! – смутился Дуганов, – конечно, на зеленый!
Уже прощаясь в дверях, Дуганов спросил невзначай:
– А вы в прошлом году отдыхали? Почему сейчас дома?
– Я в Новом Свете был. А в этом… Если честно, денег нет, да и плохо там стало.
– Новый Свет? Хорошее место.
На том и попрощались. И чего ему дался мой отпуск?
Весь остальной день прошел в каком-то липком состоянии. Я не мог отделаться от мысли, что звонить по номеру, указанному в записке, нельзя, но постоянно порывался это сделать. В итоге любопытство победило.
Длинные гудки, наверное, никого дома нет. Уже порываясь повесить трубку, услыхал в ней агрессивное:
– Але?
Делать нечего. Взялся за гуж – вылетит, не поймаешь.
– Добрый день, а можно поговорить с Максимом?
– А, господин Бартези! Куда же вы исчезли? Мне хоть и говорил Бланк, ну вы помните, это он вас рекомендовал, что вы уехали далеко, но не так же далеко! Сима, бедная, извелась совсем. Ой, вы знаете, она замуж выходит. Молодой человек из очень порядочной семьи, свадьба будет скоро. А вы, наверное, из-за денег беспокоитесь? Так это ж вы совсем напрасно, мы вам все заплатим. Бланк же говорил, чтобы я не беспокоилась, а отдала, как вы сами скажете, а вы уехали и ничего не сказали. А вы знаете, Максим стал совсем другим человеком! Он даже перестал грубить учителям. Он, конечно, мальчик умный, просто учителя его не могут оценить по-настоящему, но ведь выпускной класс – это ж уже следующий! А чего вы все молчите и ничего не рассказываете о себе? Ой, вы будете удивляться, я так много слыхала о вас от Бланка, особенно про то, что вы переговорщиком при ООНе уехали. А вы, правда, там служите? Это так опасно, эти переговоры. Вы же сами себе представить не можете, что эти арабы могут вытворить назавтра. Ой, да что я болтаю и болтаю? Максима же нет!
– Как нет? – вставил я свою пол-копейку.
– Ну что вы подумали, в самом деле! Дома его нет! Он теперь все время в этом ужасном интернет-кафе болтается. Вы знаете, мне кажется, это не место для порядочного мальчика. Там может собираться всякая шваль! Туда, говорят, даже курящие девицы приходят. Они окончательно мне мальчика испортят! Вы не могли бы с ним поговорить про это? Раз уж вы приехали домой.
– Извините, я на самом деле тут проездом, дела, дела. Переговоры опять же, – соврал я. – Вы не знаете, где можно Бланка сейчас найти? Я пока ездил, все связи потерял.
– То есть как, где? Он же с вами работает! Вы же в одной с ним организации!
Приходилось выкручиваться из идиотского положения.
– Понимаете, я тут в спецпоездке. И не имею права общаться по официальным каналам. Бланк просил меня привезти ему одну вещь. Из Фуджейры. Вот надо передать, а на службу – ни ногой. Вы не подскажете его телефон? – Господи, что за бред я несу?
– Ой, ну вы знаете, я даже и не знаю. Он мне давал свой домашний и просил никому не давать. Я боюсь сделать ему неприятность. Вы же сами понимаете, где вы работаете.
Дура трепливая. Если бы я хоть на минутку представлял, о каком-таком Бланке, организации и переговорах идет речь!
– Ну что вы, что вы! Какие могут быть проблемы между своими людьми! Мне Бланк тоже дал свой номер. Но вы понимаете, я не мог в эту поездку взять свою записную книжку! Это не разрешается строжайше! Я и не пытался. Мы договаривались, что я с ним встречусь. Поверьте.
– Ой, ну конечно, я вам верю! Да записывайте ради бога!
Я записал номер, и после, встряв во вновь обострившийся словесный понос тети Лили, попрощался и повесил трубку.
– Алло! Господин Бланк?
– С кем имею честь?
– Вас Стамин беспокоит.
– Кто? По-моему, вы ошиблись номером.
– Вы еще меня представили как Бартези. Тете Лиле.
– Я не знаю, кто вы. Какая еще тетя Лиля?
Отбой в трубке подвел черту. Потом номер был всегда занят.
Я схожу с ума! Я с этими бланками-шманками, с этими гришами забыл выпить свои таблетки сегодня. Вот и сижу, не могу до туалета дойти – чихаю. Не помогает даже только что проглоченное лекарство, надо ждать «релаксирующего эффекта после выпить таблетка в рот головы до следующий час. Ходить под врача, когда сидишь на оперных машинах или три выпивка». Интересно, китайцы что ли инструкцию к таблеткам переводили? Ладно, выпью две, быстрее поможет. Интересно «три выпивка» – это три чего? У меня есть три бутылки пива и одна бордо. Наверное, можно выпить бордо и перелить пиво в одну кружку.
Глава седьмая
В этом лесу живет колдун. Он, правда, так не думает. Говорит – он просто дед. А задание не сложное. Найти деда. Провести через лес. На опушке оставить. Там подберут. Проще простого. Пугала графа в приказе:
«Обеспечение операции – свободный выбор технических средств. Открытый доступ к складам технической части».
Это не каждому так везет.
Говорят, что склад не имеет ограничений по объему. Никто еще не дошел до его конца. Самая богатая фантазия агента обычно была удовлетворена на первых двухстах пятидесяти метрах склада. А на самом деле – ничего особенного. Стеллажи, высотой метров десять, около каждого стремянка, одним концом закрепленная за штангу на предпоследней полке стеллажа, другим – поставленная на колесики. И ездит вдоль каждой секции своя лестница. Никогда не выбирал снарягу по каталогу, самому надо смотреть. Тем более что Цезарь Иванович, кладовщик, и так все объяснит. Он все помнит. И разбирается.
Стеллажи холодного оружия. Экскалибуру тут делать нечего. Правда, все это напоминает мадридский универмаг с декоративными железяками. Ага! Вот есть кое-что. Универсальный нож, сбалансирован для метания. Сталь, после пробы ею стеллажа, показала себя неплохо. «У нас все хорошее…» – пробурчал Цезарь. Да уж не сомневаюсь. Вот и второе – складная приспособь – все, от пилы до зубочистки. Причем на выбор – и Lesermann и Victorinox. Подумал, и отдал предпочтение Старому Свету. Главное, есть плоскогубцы с кусачками.
Теперь к одежде. Кевларовые броники отмел сразу, не говоря уже о титановых и т. п. Мне по лесу ходить, деда вести, а не в черти-кого играть. Да и не поможет это в лесу. Штаны с карманами и штормовку – с удовольствием. Палаточку-серебрянку, универсальную аптечку-автомат, ПНВ волоконный – просто себе как очки обычные, потом понесло, GPS – не удержался, «Абалак-2500», репеллент от комаров. Ну, не люблю их. Потом каких-то концентратов на два дня. Не собираюсь я лопать эту бурду. Тем более в лесу. Хватит. Уже вес есть.
Оружие. Прошел спокойным шагом залы с бронетехникой. Остановился у громады «Королевского тигра». Цезарь не захотел принимать моего юмора по поводу Политехнического музея и, на полном серьезе, пошел заводить машину. Он, видать, любил его, этого благородного сына дурной фамилии. Даже стал убеждать меня, что раз на улице лето, то никаких проблем с резиной в катках не будет и машина доставит меня враз куда надо. Я решил сослаться на патриотизм и попросить «Тридцать четверку», но потом передумал. Юмор у Цезаря специфический. Не стал я заостряться ни на Т-260, ни на винтокрылой бронетехнике и попросил свернуть к стрелковому. Цезарь еще было порассуждал о том, что только совсем ленивый не берет у него безоткатки, а вот на днях, очень грамотный человек интересовался «Большой Бертой». Я пропускал мимо ушей это бурчание фаната. А вот мелко расфасованной взрывчаткой с радиодетонаторами – запасся. Пошатавшись вдоль роскоши стрелковых стеллажей, взял обычный, хранящий название его предшественника, сработанного несколько веков назад, «Смит-Вессон». Не уверен, что смогу обе руки занять стрельбой. Дело такое. Ну, напоследок взял коммуникатор – то, во что вылился «Блютус». Все в ухе.
Лес начинался сразу за территорией базы. Вульгарно – дыркой в заборе. Беспечные древесные лягушки, затаившись на мокрых от росы кустах, бесцеремонно рассматривали меня. Им кто-то сказал, что я их не трону. Вот и знаменитая дырка.
Я был здесь раньше. Правда, не помню когда. Прямо отсюда начинается пробитая через лес дорога – желтая песчаная полоса в обрамлении сосен. Почти всюду обочины ощетинились корнями деревьев. Дорога была прорублена до самого моря, а мне надо было направо по тоненькой тропинке, незаметно уводящей в глубину леса. Коварно таящей в себе растяжку на первых же шагах. Не шевелясь на всякий случай, осматриваю и эту тропинку, и эту растяжку. Совершенно очевидно, что одной растяжкой тут не обошлись. И видно, что именно приводит в действие это нехитрое устройство. Вот перешагну я растяжку и тотчас наступлю на припрятанные под тропинкой силки, которые в момент спутают мне ноги. А навстречу полетит чудовищное полено, подвешенное высоко в деревьях на манер качелей. И конец бревна – отнюдь не тупой.
Легкий, в несколько граммов заряд, запущенный мною с уважительного для бревна расстояния и позиции, завел эту адскую секвенцию. Сначала, после почти неприметного хлопка пластида, вверх взлетает лесной мусор, поднятый затаившимися силками. А вслед за этим, неукротимо, как паровоз, в метре над землей тихо пролетает таран. И, покачавшись несколько раз роковым маятником, затихает.
Ну что, начало положено. Сейчас – не торопиться. И правильно. Через мгновение, словно дождавшись, чтобы полено перестало качаться, затарабанили очереди. Пара малокалиберных автоматических пушек. Они стали приводить в окончательный хаос ловушку и пейзаж вокруг нее. Хорошо, что не меня заодно. Судя по всему, пушки были простые и заранее настроенные на мишень. Вот погремели и затихли. Зато теперь они хорошо видны с моей позиции. Пробраться к ним с безопасной стороны – дело нехитрое. И заклинить затворы просто щепками – еще проще. И, что самое удивительное, подходы к ним были никак не защищены. Да, видать, это только начало.
Неприятный лес. Не слышно птиц, не нравится им тут. А кому понравится, когда паутина на тропинке приводит в действие фугасы, установленные друг напротив друга. И не простые. Почти в полметра диаметром блины, размалеванные под сосновую кору. Внутри состав хорошо известен. На манер часовой скрученная спираль – многие метры стальной полосы, заранее подрезанной на кусочки. За ней взрывчатка. Вот пнешь носком эту паутинку – и коридор метров на сто длиной и на двадцать шириной превратится в напичканный мелкими осколками огненный ад. Только не ставит паук такой странной паутины и на таких длинных растяжках. Эти растяжки и есть отличительная черта «Огненной арахны». Как называют такую ловушку. Это и спасает. Переждав, пока развеется дым от сработавших фугасов, двигаюсь дальше. Только вот что-то совершенно неприметное беспокоит меня. Не могу понять что. Как-то с этой тропинкой не так.
Ладно, потом разберемся, тем более, вон какой хмырь торчит из-за пня. С виду – мирное звено водосточной трубы. Только впечатление жести создает мельчайшая сетка датчиков, такой себе «кругом смотрящий» глаз. Уже увидел меня, но пока не шевелится. Что будет дальше, я хорошо себе представляю. Начнет плевать вверх аккуратными шариками. Диаметром с эту трубу. Невысоко так, не выше моего роста. Подбросит, а сфера эта зависнет на тоненькой реактивной струе, и начнет раскручиваться до совершенно бешеной скорости. И выбросит потом во все стороны тысячи стальных игл. Сначала лечь заставит, если выживу. Потом будут эти шары все ближе и ближе ко мне подлетать. Вообще такая штучка была придумана для того, чтобы живыми брать в плен. Полежит бедолага, пока за ним не придут, или станет подушечкой для иголок. Из-за этого трубу и зовут – «Бешеная швея». Только вряд ли за мной кто-то придет. Лес этот нашпиговали давно, и воевать уже некому. Последняя стадия гражданской войны прошла с применением биологического оружия. Хватило всем. А вирусы мутировали до безопасных штаммов. А кто и куда ставил ловушки в лесу – уже не выяснишь. Один колдун выжил.
Если «Швеи» не бояться, то справиться с ней легко. Надо подойти к ней, прячась за деревьями. Она вообще для открытых пространств делалась. И в лесу ее только дилетант мог воткнуть. Хотя, если неопытный партизан на тропинке заляжет, то там и останется. Или там и возьмут.
И только тут до меня дошло, что беспокоило все это время. Тропинка не заросшая! По ней-то все время кто-то ходит.
Ну зачем звонить по ночам! Дурацкий телефон, так интересно было.
– Да!
– Добрый вечер, Стамин, – голос Дуганова.
Черт, я же заснул в восемь вечера! Сейчас десять…
– А, здравствуйте.
– Вы не возражаете, если я завтра утречком к вам заскочу? Тут новые обстоятельства.
– Да, конечно, всегда рад.
Все произнесено с закрытыми глазами. Чтобы сон не выветрился. Спать… Спать…
* * *
Свет струился вдоль прошлогодней хвои, густо проросшей травой. Первые мысли – какая трава в хвое? Потом потихоньку понимаю – полянка. Хвою снесло с деревьев, эту полянку обрамляющих. Почему же эта хвоя прямо перед носом? А где ей быть? Уже вечность я лежу, уткнувшись носом и в эту траву, и в эту хвою. А что бы вы делали, когда на вас наведена вульгарная снайперская винтовка с электронным прицелом? В просторечии называемая «Освальд». Если вы можете отвалить от линии огня примерно за сто пятьдесят миллисекунд, у вас, конечно, не будет проблем. Сто – на срабатывание системы выстрела, пятьдесят – на полет пули. Правда и то, и другое – вилами по воде писано. Про пятьдесят миллисекунд полета пули можно только предположить из среднестатистических данных. Да и сто на срабатывание – это тоже из общих соображений. Надо же так влипнуть.
Пискнул сигнал антирадара, засек электронный прицел этой винтовки. А что делать? Поздно думать. Залег, с отпадом назад, первое дело. И сижу, думаю. Вернее не сижу, а лежу. Носом в хвою. Задача крайне простая. Если эта хрень реагирует на любое движение, то тут, пожалуй, можно сказать, что выбор есть. Умереть на этом самом месте естественной смертью, но не двигаясь. Второй вариант – двинуться. Туловищем. И тут уж эта винтовка порезвится. Зато быстро. Но при этом есть один важный момент. Намерения примитивного чипа в системе привода винтовки никоим образом не совпадают с моими. Ну, вот такой я капризный. Поэтому лежу и думаю. Первый вывод – на движение хвои оно не реагирует. Я проверил, дуя носом на иголки.
Что за дурацкий лес! Неужели тут никто не живет! Хотя, с такой начинкой, все, что больше хвойной иглы, тут не выживет, конечно. Если оно движется. Так, если за два часа никакой зубр не пришел, чтобы пасть смертью храбрых, спасая меня, будем выковыриваться сами. Левая рука у меня под животом. Надо сказать, затекла до изумления и нечувствительности. Начнем ее разминать. Сжать-разжать кулак, ага, мурашки побежали, и ничего стрелятельного не произошло от моих экзерсисов. Теперь, уже рукой, которую чувствую, возьмем эту веточку, которую брюхом прижал. Ага, она даже шевелится. А винтовка молчит. Тогда попробуем подбросить этой веточкой вон ту палочку… Резкий шлепок, и от палочки не осталось ничего. Норовистой винтовке не понравилось. Значит, делаем вывод. Эта хренотень приведена в боевое положение моим медвежьим шагом через лес. Теперь она нервничает по поводу любого движения. Конечно, может быть, она успокоится через денек. Но вот я, шелохнувшись, успокоюсь раньше.
Скосив глаза, до неузнаваемости, пытаюсь проследить след от пули – на хвое четкая полоска. Как будто двоечник кляксу языком слизнул. Нет, вру! Это Буратино был. Тоже, правда, не отличник. Зато деревянный и не лез в такое дерьмо, как я. Надо теперь репер засечь. Тихонько, как не знаю что – откуда, тяну веточку под животом на другую сторону моего бездвижного корпуса. Получилось. Теперь палочку слева подыскал и дернул. Чвак! Винтовка, всегда готовая, как пионерка Клава, со своей дурой-пулей, тут как тут! И полосочку за собой оставила. Анализируем. Если я правильно оцениваю угол между следами двух выстрелов, винтовка по одиннадцати часам от меня. Расстояние, как определил радар, пятьдесят шесть метров. Для «Смит-Вессона» – дело не очень сложное, если целиться. Но стрелять-то из-под брюха. А брюхо мое, и подставлять его не хочется. Пробуем новый трюк. Сразу предупреждаю, если не получится, к ужину не ждите. Веточкой подкидываем новую палочку и, не раздумывая – переворот на спину. Ага! Винтовка не очень расторопная. Держать может одну цель и время между выстрелами не очень маленькое. Перевернуться успел. Теперь уже много не напридумываешь, движения скрыть нельзя, руки сверху. Только, судя по азимуту, левая рука в тени моего туловища. Тихо-тихо, так тихо, как будто ловлю редкую бабочку ладошкой. Вот он – револьвер уже у меня в руке. Не увидела, зараза.
Ветка, подсеченная выстрелом, начинает медленно, слишком медленно, падать на землю. Но тупое оружие реагирует на самый большой движущийся объект и начинает расстреливать его на лету. Этого мне достаточно, чтобы, опять же используя только движение назад, встать в боевую стойку на колено, выложить пять выстрелов в эту винтовку. Вернее в ее сенсор, легко обнаруживаемый, когда примерно знаешь, где он. Все. Теперь отсидеться минут пять. Вроде все нормально, и спокоен, а вот все время хочется петь песню – «как из клетки горлица, душенька-душа…». Нет никаких сил отвязаться от этого идиотизма.
Вон, умники – поставили медвежий капкан на тропе и листвой присыпали. Лет десять назад. А может и тел. Оно все так и выглядит, как металлолом под гнилыми листьями. Однако я уже ученый. Простым дрыном тычу в капкан, вызывая его озлобленный хлопок… Чем хорош огнемет в системах автоматического огня – он никогда не включается моментально. Сначала надо зажечь фитилек. А так повелось, что фитильки зажигают пьезозапалы. А они всегда клацают. Так мило, прямо зажигалка «Крикет». Этих мгновений хватает на дикое обратное сальто и олений скачок в сторону от того места, которое уже занялось в плевке пылающего бензина. Хорошая приманка – медвежий капкан.
– Ну, чего ты там шумишь? – негромкий насмешливый голос, вывел меня из состояния грогги.
На тропинке, так ревностно охраняемой капканом с огнеметом, стоял человек. Он держал в руке колокольчик, который звонил как бешеный.
Глава восьмая
Не было никакого леса. Был белый потолок, на котором играли радужные пятна от стекол соседнего дома. Было утро. И кто-то в это утро звонил в колокольчик. Нет, какой, к свиньям, колокольчик? Это мой дверной звонок и звонит он, как ему и положено. Громко шлепая босыми ногами по полу, чтобы стоящий за дверью и звонящий так рано и так нагло, понял, что я без фрака и спал только что, а он уже тут звонит, я подошел к двери.
– Кто там? – как можно более сонным голосом произнес я.
– Это я, Дуганов! – радостно сообщили за дверью.
Дуганов? Так мы на десять договорились… Стены на часах показывали одиннадцать. Нет, тут что-то не так. А! Наоборот! Часы на стене показывают! Интересно, из чего они варят таблетки от аллергии? При правильном маркетинге экстази рядом не валялось.
Извинившись, я пропустил Дуганова в комнату. Как и ожидалось, никакого колокольчика у него в руках не было. Поговорили о погоде, о видах на урожай и на цены на евро. Очень кисло. Предложил кофе, на что Дуганов согласился с радостью. Пока я варил кофе, сыщик уныло смотрел во двор. Я не выдержал, благо уже совсем проснулся:
– Не тяните, говорите. Это я Гришиных отморозков побил?
– Да что вы! Я бы вас с конвоем уже в Лукьяновку засадил, если бы это вы. Тут сложнее. Скажите, вы точно в июле прошлого года в Новом Свете были?
– Шоп я сдох! – убедительно сказал я. А что я еще мог сказать?
– Понимаете, есть одна неловкость во всем. Мы за Гришей уже давно ведем негласное наблюдение. Везде, где он бывает регулярно, установили камеры. Так вот. Точно в июле прошлого года, когда вы были в отпуске, кто-то, очень похожий на вас, мелькает на записи возле синагоги, которую Гриша посещает еженедельно.
– Но я, ей-богу, был в Крыму тогда! – сказал я правду.
– Да, я прекрасно знаю, где вы были. Мы проверили. Именно в тот день вы ходили в Грот Шаляпина, и наши люди даже нашли корешок квитанции, которую вы оплатили за вход в заповедник. Я не понимаю, почему вы на той записи?
Ну, что я мог сказать в свое оправдание? Я и сам в бреду живу. А еще и объяснять этот бред.
– Вы знаете, у меня нет никакого рационального объяснения не только происхождения этой вашей видеозаписи, но и еще очень многого. Но вот какие-то обрывочные мысли – есть. Единственная зацепка тут – это некий господин Бланк. Я знаю только его номер телефона. Который вечно занят. Помогите мне найти этого человека, я с ним поговорю, и многое может проясниться.
– Может, мы сами с ним поговорим? Скажите только о чем! Мы все прекрасно выясним, и вам не придется беспокоиться, – с жаром предложил следователь.
– Я ни на мгновение не сомневаюсь, что вы сможете, – улыбаясь, сказал я. – Но, поверьте, я сам не знаю, о чем с ним говорить. Только предчувствия.
– Я не знаю почему, но я вам верю. У вас есть Интернет? – Дуганов явно симпатизировал мне не на словах.
Интернет случайно нашелся. Дуганов энергично набил адрес какого-то невыразительного сайта и, попросив меня отвернуться, ввел пароль.
– Понимаете, это служебный логин, и я не имею права его разглашать, – оправдываясь, разъяснил он.
Потом, под мою диктовку, он ввел номер телефона и фамилию.
– Ха! Адрес вам надо. Нету такого номера телефона, – с нотками иронии произнес Дуганов. – Обманули вас, Стамин. Более того! Такого сочетания цифр нет ни в одном номере телефона на планете! Уж вы поверьте нашим базам данных!
– Но ведь я говорил по этому номеру! Он меня соединил! Правда, теперь все время занято.
– Когда вы звонили?
– Давно! Дайте подумать… – Я действительно не очень ориентировался во времени. – Сегодня какое? Ага. Ну, вчера вечером.
– А откуда у вас этот номер? – В голосе у Дуганова появились профессиональные следовательские нотки.
– От тети Лили, – сказал я глупость…
Дуганов, взяв Лилин телефон, пообещал разобраться.
День прошел в тупом ничегонеделании. Все вокруг казалось призрачным и нереальным. Как во сне. Какое-то зудение по телевизору про высокие трудовые достижения олигархов в борьбе за это. Вечный футбол клубов третьей лиги за выход в четвертьфинал и тому подобное. Ночь, мое пристанище, пришла быстро.
Человек стоял на горе и сердито глядел на меня.
– Ты чего шумишь, лес жжешь? Занятия другого себе не нашел? – сердито, но не зло, вопросил он. Не дожидаясь ответа, подобрал ветку с земли и пошел тушить. От огнеметного плевка занялась трава на поляне. Минут через двадцать удалось совместными усилиями справиться с мелким лесным пожаром. Благо, дождь был ночью.
Перепачканные копотью мы сидели на трухлявом бревне. Я даже и не стал спрашивать. Это тот самый колдун, которого мне надо было вывести из леса. Несмотря на отшельничество, не было в его облике ничего такого туристическо-монашеского, что присуще добровольным отшельникам. Аккуратно подстриженная борода, вытертые, но чистые джинсы. Правда, после пожаротушения в пятнах угля. И спокойный взгляд.
– Нечего тут сидеть, пошли ко мне, отдышишься, – предложил колдун. – Меня Аким зовут, а ты кто будешь?
– Меня зовут Майер. Я за тобой пришел. Ждут тебя.
– Ничего, ждали, еще подождут. Пойдем ко мне.
Аким, не дожидаясь ответа, зашагал по тропинке. И вправду, колдун. Я по ней полз только что на брюхе, отбиваясь от всякой мерзости. А он взял и зашагал в обратную сторону беспечно. И судя по всему, со знанием дела. Я, встопорщив шерсть на спине от ужаса, последовал за ним. Колдун петлял по тропинкам, ни на секунду не останавливаясь, чтобы осмотреться. Теперь ясно, кто тут их топчет. Домик его стоял на живописной полянке, не закрытый забором. Всей охраны – собака, дремлющая на крыльце.
– Ну, заходи, Майер, кофе выпьем, – пригласил в дом Аким.
Внутри дом выглядел потрясающе. Связки трав, развешенных под потолком, стопки старинных книг вокруг стола, обитая одеялом широкая горизонтальная доска возле русской печи. И сверкающий стеклянный шар на кованой подставке, украшающий эту обитую доску. Заметив мое изумление, Аким спросил:
– Что, нравится шар? Он у нас уже четыре поколения. Без него – никак!
– Помогает сосредоточиваться? Или будущее видите? – спросил я.
Аким вдруг громко захохотал. Он даже присел на красивый дубовый стул, изнемогая от смеха.
– Ну, не думал, что ты тоже в колдунов веришь! Да утюг это! В печи грею и катаю по ткани! Удобно!
– Да как не верить? И послали меня за колдуном, и видел я, как ты по тропе шел! Тут рационального объяснения точно не будет.
– Ну, на новом месте всегда трудно рациональное найти. Все в диковинку. А искать надо всегда самое простое решение. Надо знать куда ходить.
– Куда ходить? Легко сказать… Я там же ходил только что.
– Не где, а куда! Лес-то набивали гадостью для войны. Вот и ловит он на каждой тропе гостей. Только ждет он их в каждом месте со своей стороны. А ходить надо в нужном направлении, все хорошо и будет. Анизотропия тут. Запомни, Майер. Ищи простые решения, – повторил Аким.
Дуганов позвонил вечером. Он был явно озадачен, если судить по голосу. Как он и обещал, его ведомство навалилось на тетю Лилю. Вернее, засело вокруг ее дома и стало наблюдать. За день к Лиле приходило несколько человек. Впрочем, все они не вызвали никакого подозрения после негласной проверки. А вот один… Не смогли они выяснить ни кто он, ни как и что. Да еще и потеряли его в процессе слежки. Учитывая полную законопослушность Лили, ее решили пока не беспокоить.
Все это изложил следователь прямо с порога. Чувствовалось в его рассказе что-то от азарта гончей, взявшей след. А мне было страшно.
Глава девятая
…и рискованный прыжок выбросил меня прямо на плоский камень, зловеще нависающий над бухтой. Камень был сер и покрыт мелкой крошкой. Мои ступни, как обмотки у папуаса, защищали графитовые моноволоконные сандалии. Опасения, которые мучили меня перед прыжком, прошли. Подошвы полностью поглотили удар прыжка и позволили сохранить равновесие.
А внизу, в воде проходило жизнелюбивое действо – снимали кино. По больной прихоти или похоти режиссера, финальное объяснение героя и его возлюбленной проходило на мелководье. Прямо в осенней холодной морской воде. Камеры, софиты и прочая хитрая техника были расположены на самой кромке суши. Толстые кабели связывали аппаратуру со здоровенной армейской машиной – генератором. С моего места – скалы, нависшей над водой, было забавно наблюдать за всей этой кутерьмой. Вообще ноябрь – не лучшее время для пляжных сцен, даже если они снимаются на юге. Стоя на возвышенности, режиссер прильнул к мегафону и что-то вещал главным героям, расположившимся в метрах тридцати от берега. Мелко тут было всегда.
Внезапно все затихли. Волна встала поперек моря. Именно поперек – практически перпендикулярно пляжу. И именно встала – спиной неведомого морского чудовища. Неподвижная, пугающая своей скрытой мощью. С ее гребня ветер срывал ошметки пены. Несмотря на ее ужасающие размеры, свет пробивался сквозь толщу воды и придавал всему иррациональный вид. Продемонстрировав свою мощь, волна обрушилась вниз и хлынула навстречу замершим людям. Не дожидаясь развязки, я ринулся в ледяную воду. Я видел, как троих сцепившихся руками человек несет ко мне. Сейчас и меня, вместе с ними, рванет за собой этот жуткий вал воды. И рванул бы, если бы моя правая рука не вцепилась в шершавую оконечность подводной скалы. Она была похожа на ладонь великана, пришедшего мне на помощь. Хватка была настолько сильна, что, когда те трое налетели и намертво впились в мою одежду кто чем, оторвать меня от скалы не удалось.
– Вы и только вы отобрали у меня все! – орала в полной истерике главная актриса. Ее вытащили на берег и даже не пытались приводить в чувство. Она сама, кого хочешь. Несмотря на свою недостижимую звездность и многомиллионные гонорары, выглядела она не очень. В отсутствие макияжа и компьютерной обработки ее туловище было унизительно бесформенно и выглядело весьма непривлекательно. Живот нависал над бедрами белой складкой. А кто сказал, что модные актрисы выглядят иначе?
– Ваша сраная демократия уничтожила мой мир! Вы даже очереди убили! Я раньше стояла в очередях и с людьми общалась. А теперь с вами, козлами! Вы только про водку и думаете, – билась в судорогах протагонистка.
Судя по индифферентности обслуги, в истерике не было ничего нового. Режиссер, обняв меня за плечи, повел в сторону:
– Я просто не могу высказать, как вы много для нас сделали! – убедительно говорил он. – Мне неудобно, но я хочу вас отблагодарить.
Он, порывшись в карманах, достал купюру. Пятьдесят рублей. Потом, поняв неправильно мою реакцию, порылся еще. Следующей была купюра в тысячу пятьсот рублей. Она была сложена вчетверо и явно перенесла стирку вместе с карманом, ее хранившим. Режиссер, извиняясь, начал ее разворачивать. Она трескалась и распадалась…
Я не выдержал и пошел к врачу. Мне его порекомендовали друзья. Парень был и в самом деле внимательный и серьезный. Он грустно выслушал мои сны. Почти все. И грустно повертел в руках очки.
– Так что вы хотите от меня? – спросил доктор. Вернее, он, конечно, врач, но так уж принято – звать их докторами всегда.
– Я не от вас хочу. Я хочу от себя. Я хочу перестать видеть эти сны. Хочу понять – где граница между реальностью и сном. И еще. Я хочу выспаться, – уже совсем тоскливо заключил я.
– Ничего странного в ваших снах я не вижу. Просто проекция дневных переживаний при гипертрофированной самооценке. Плюс, очевидно, накладывается отсутствие самореализации в повседневной жизни. У всех так. Или почти так, – сообщил врач.
В общем – сухой остаток. Таблетки от чиха не пить. Пить валериану. Не читать на ночь. И еще пить таблетки. Те, что он прописал. И главное – побольше физических нагрузок. При этом он на меня посмотрел очень внимательно. Ну ладно, займусь. Буду бегать кросс. Тем более, что Дуганов сегодня опять пришел. Он принес фото таинственного визитера тети Лили.
Дуганов долго выспрашивал, знакомо ли мне это лицо, где я с ним встречался, и тому подобное. На все мои отрицательные ответы следователь согласно кивал головой. Потом мы пили пиво и говорили о политике. А ведь доктор мне говорил – никакой гадости на ночь. Нет, не вышло. Ну ничего! Аллергия идет на убыль, таблетки от нее не пью и все будет хорошо! И еще одно радует. Дуганов забыл у меня фото таинственного человека.
* * *
Утром, впервые за много дней пришедшим не из сновидения, а из обычного сумбурного и незапоминающегося сна, я позвонил Лиле.
– Алё! Слушаю! – как всегда закричали в трубку.
– Здравствуйте, Лиля, это Бартези.
– Ой, здравствуйте, я прямо даже жду вашего звонка! Вы вот говорили, что Бланк ждет от вас звонка, а он-таки нет! Он приходил и говорил мне – откуда я дала вам его телефон и зачем. Ну, так я все и рассказала, и он, по-моему, недоволен! И я даже не знаю, что думать! А вы что, поругались с ним или как?
– Не беспокойтесь, Лиля, все в порядке. Просто оказалось, что мой телефон прослушивался и Бланк боялся, что это не я звоню. Вы же знаете, какая у нас работа. – Врать так врать. – Я вот хочу вас об одном одолжении попросить. И после этого забудем о всяких деньгах. Позвоните Бланку, скажите, что я хочу с ним встретиться. Например, у «Самсона». Сейчас.
– Ой, ну вы меня просто насилуете! Так же не можно давить на старую женщину. Вот я сейчас все брошу и буду ему звонить, – стала упираться тетка. – А что, я вам потом больше не должна буду?
– Да считайте, что уже все забыли про деньги. Какие могут быть счеты между своими? – успокоил я.
Лету пришел конец. С середины августа заморосил дождь. Причем без всякой надежды на лучшее. В прочерченной капюшонами фонарей вечерней мгле еще отсвечивали зеленым листья. Но ждать уже было нечего. Не потеплеет после этого до оптимистического июня или до зноя строгого июля. Уже ничего не будет. До самого апреля теперь месить. Сначала опавшие листья, смоченные августовскими дождями. Потом уже сплошной осенний субстрат, не вычищенный ленивыми дворниками. Зимой, если повезет, чуть припорошит снегом. Но не надолго. Потом опять сырость, морось, холод. Давно стали легендами ослепительно белые сугробы зим моего детства, санки, лыжи, коньки. Уже никто не помнит, что значит доиграться в снежки так, чтобы «в руки зашпоры зашли». Уже никто не строит снежных крепостей. Наверное, я старею, если вспоминаю это. Только в этот вечер пасти некоего Брика у фонтана «Самсон» приходится мне. Не люблю Подол. Что-то в нем оскорбительно провинциальное. Как будто волна серости налетела на Андреевский спуск и не смогла прорваться в верхний город. И тут осела и стала резвиться.
Никто, естественно, в назначенное время не пришел. Да я и не ждал особенно. Выдержав положенные для приличия полчаса, медленным шагом пошел в сторону порта, вдоль набережной. Минут через десять удалось выделить из случайных прохожих одного. Он, со скучающим видом, тщательно осматривал сгрудившиеся вдоль набережной речные лайнеры. И вид у него был нарочито скучающий, и изучал он корабли слишком тщательно. Ну, что же, от нечего делать будем прорабатывать именно эту линию. Я энергично зашагал в сторону Владимирского спуска.
Хвост не отставал, впрочем, наверняка уверенный в своей незаметности. Мимо Купеческого, снова полного скрипок, мимо припаркованных вокруг отеля автомобилей чудовищных цен, вперед, к метро. Тут уже пришлось импровизировать. Расчет был прост. Человек, следящий за мной, будет держать дистанцию. А на подходе к метро я прибавил в скорости, убедившись в сохранности хвоста. Спуск в метро, долгий и унылый, почти бег по коридорам и перронам. Опять подъем на эскалаторе, через другой выход из метро. Чувствую, что метрах в десяти за мной на ступеньках мой ведомый. А теперь – внимание! Последние метры эскалатора бегом, на выход, но так, чтобы клиент заметил, куда я иду. И сразу после выхода из метро – рывок в обратную сторону. На вход. Видя, как мечется на улице тот, который уже больше часа за мной следовал, спокойно из входа перехожу к выходу. Побегав туда-сюда несколько минут, человек уныло побрел от метро. Тут уже я за ним послежу.
Человек шел по улице. Потом вдруг нырнул в щель в заборе, огораживающем заброшенную стройку. Давно, когда еще не было этого забора, через закоулки можно было шустро свергнуться с Липок прямо к Музейному переулку. Потом огородили и прохода не стало. Но вот мне показалось, что человек пойдет именно по тому пути, который знаком уже немногим. Ох, не люблю я заброшенные стройки. Особенно вечером в морось. Но делать нечего, прильнув ухом к забору, я выждал когда шаги стихнут, и нырнул в темноту. Я не ходил этой дорогой лет десять, с тех пор, как огородили, но ориентировался хорошо. Вот за той кучей кирпича, направо, держась рукой за приваренную к арматуре трубу, вниз по еле угадывающимся ступенькам. Урбанистический альпинизм. Главное – пока слышны шаги моего подследственного и, как мне кажется, не слышно моих. Да и преимущество у меня. Сразу, в нескольких метрах от начала, полуразрушенный спуск освещается окнами окружающих его домов. А я – в темноте призрачной стройки.
Вот уже видно, как Брик (а кто же еще?) вышел на последний круг серпантина, отделяющий его от Музейного переулка. Надо перетерпеть и не высовываться на свет, пока он не выйдет на улицу. Вот он во дворе здания – на последнем рубеже между странной тропинкой-лестницей и городом. Так!!! Бегом, чтобы, пока он будет проходить подворотню, проскочить весь спуск. Ага, он далеко не ушел. Идет по переулку. Остановился возле витрины магазинчика очень модной одежды, вошел внутрь. Подождем. Что ему там надо? Уж не костюм от Трусарди покупать? Через полчаса моему терпению пришел конец. При близком изучении с улицы магазин выглядел обычно. Пара скучающих приказчиков, пара тряпок на вешалках. И никого кроме. Тем более, никаких бриков. Ушел, гад!!!
Тренькание дверного колокольчика оторвало приказчиков от разглядывания каталога сотовых телефонов. Они были заметно удивлены посетителю.
– Здравствуйте, могу вам чем-то помочь? – спросил один из них. При этом он вышел навстречу, явно желая вытеснить меня наружу. Что же, вполне типичное поведение.
– Мне нужен носовой платок, в подарок, – не стесняясь, соврал я.
– Да, конечно, у нас есть, что вам предложить. Вот бельгийский батист, только что получили. – Приказчик достал коробку из-под прилавка. В коробке лежала дюжина китайских платков. Впрочем, неплохого качества.
– Почем? – Мне надо было как-то продолжать игру.
– Тысяча долларов за коробку, – с вежливой улыбкой произнес приказчик. – Вполне подходит для подарка.
– А один платок? – поинтересовался я.
– У нас нет цен на один платок. Мы можем вам продать один, но цена будет той же. – Совершенно очевидно, что он так же стремился мне продать этот платок, как я его купить.
– Извините, а рубашку можно?
– Конечно, две тысячи долларов, – с готовностью ответил приказчик.
Рассматривать рубашку, явно синтетическую и местного пошива, мне не хотелось.
– Скажите, а костюм можно померить? Вот тот – черный? – Меня мало интересовал костюм. Меня интересовало единственное укромное место в магазине – примерочная.
– Пятнадцать тысяч. Но вашего размера нет. Можем заказать, но нужно внести залог. Две стоимости костюма, – с готовностью ответили мне.
Я откланялся, сославшись на то, что подарок куплю завтра, потому что нет мелочи с собой, и ушел. Все, что мне надо было, я рассмотрел. У магазинчика не было никакого второго выхода, никаких подсобных помещений и уйти из него было нельзя. Если не воспользоваться примерочной кабинкой. Только она могла помочь Брику уйти от моего преследования. Как же он меня учуял?
* * *
Это был обычный космопорт, каких тысячи. Я прибыл обычным рейсом, формальности были действительно формальными. Штамп в паспорт, и я могу выйти наружу. Единственное – странное замечание офицера:
– Вы поспешите, в темноте гулять не рекомендовано.
Ну и ладно, согласно описанию тут недалеко, а пока только одиннадцать утра по-местному времени. Дорога к базе проходила по живописной местности. Сначала вдоль ухоженных полей с помидорами. Потом постепенно сворачивала в сторону узенькой речки и превращалась в закрытую сверху кронами деревьев галерею. День был солнечный (правда, звезда здесь – не Солнце) и обещал оставаться таковым. База контроля представляла собой некое подобие крепости или, скорее, бункера. Построена она была первой экспедицией в расчете на агрессивность туземцев, однако, если верить докладным, так и не понадобилась. Как средство обороны. У входа меня уже поджидал Найденов – мой старый знакомый. Работали мы в разных ведомствах и не виделись уйму лет. Он был назначен руководителем поселенческой колонии. Его неподвластные контролю патлы ничуть не поредели и был он, как всегда, бородат и длинноволос.
– Ну вот, никогда не думал, что буду принимать тебя как инспектора! – тиская меня в объятиях, заявил он. – Теперь и не выпьешь с тобой толком. Скажут, что подкуп. С целью изменения доклада.
– А мы никому не скажем ничего! – Перспектива быть принятым совсем официально меня не радовала.
Найденов сначала показал мне мое жилье. Выяснив, что я полон сил, предложил сделать первый обход. За десять лет со времени первого поселения здесь все приобрело обустроенный вид. По соглашению с правительством Харайи, так звали эту планету, нам был выделен участок в несколько сотен гектаров, где и построили земную колонию. Цели колонии – сугубо научные. Только что-то в отчетах с базы стало беспокоить земные службы. Вот и послали меня с инспекторской проверкой. Вот и водят меня, как свадебного генерала, по закоулкам и опытным огородам. Тоска…
Потом, набродившись по базе, мы пошли обедать. После была встреча с сотрудниками и обещание полного доступа ко всем документам и прочие формальности. Пора идти в свое новое жилище, отдыхать и собираться с мыслями. Но вдруг негромкая сирена разорвала привычный ход вещей. На нее никто не среагировал.
– Что за шум? – поинтересовался я.
Найденов объяснил, что это сигнал, предупреждающий о том, что через пятнадцать минут все входы на базу будут закрыты и загерметизированы. Сказано было совсем обыденным тоном, и я даже не отреагировал вначале.
– Подожди! Зачем герметизировать? Ведь тут ни заразы, ни жуков-комаров, ничего нет. Что за предосторожности? – удивился я.
– Вечером опасно. Приезжают местные, – объяснил Найденов.
– И что местные? На танцах девок наших кадрят? – вспомнил я наши, еще студенческие, приключения.
– Да нет, они нами питаются. Надо предохраняться, – обыденно сообщил Найденов. Так просто, как будто каннибализм распространен больше, чем курение. Спокойны тон этого заявления пугал.
– А если кто-то остался снаружи?
– Именно так мы и узнали, что они едят нас. – Тон оставался совсем спокойным.
Дальше я наверное поступил совсем нелогично. Я пошел в свой номер и забрал вещи. Подойдя к выходному шлюзу набрал код. Тот с шипением пропустил меня наружу. И тотчас захлопнулся за мной. По команде изнутри.
Тихий светлый вечер. До аккуратного леса далеко. И совсем пусто вокруг. Ан нет. За жестяными баками, недалеко от шлюза, раздавалось негромкое всхлипывание. Там сидела девочка лет пяти. Она прижимала к себе котенка и плакала.
– Ты чего сидишь? Почему снаружи осталась?
– Кузя убежал, а я за ним, – с трудом, не прекращая плакать, объяснила она.
– Пойдем, я тебя отведу.
Она впилась мокрой ладошкой в мою руку и не выпуская притихшего котенка потопала за мной. Никакие наборы кодов на шлюзе, никакое битье кулаками и крышкой бака в шлюз не произвели ответных действий.
– Не откроют, – тихо сказала девочка. – Сашка так остался весной. Не открыли.
От манипуляции с дверями меня отвлек гул мотора. Недалеко от базы остановился грузовик с кузовом, крытым тентом. Откинулся борт и оттуда стали выскакивать люди в темных комбинезонах. С оружием.
– Это местные, – тихо, безысходно прошептала девочка. – Все…
Глава десятая
Дурак этот доктор. Хоть и врач. Помощи от его лечения на два дня. База эта дурацкая… Ну хоть не психованные актриски…
Днем пришел Дуганов. Сказал, что просто так. Рассказывал о том, как поймали русановского маньяка. Как его потом отпустили и опять поймали. Как его молнией садануло при конвое. Я и так про это слыхал, но из первых уст рассказ звучал захватывающе. Потом Дуганов вдруг перескочил:
– Ну что, от тебя тоже ушел этот Брик?
Так мне дураку и надо. Можно было догадаться, что за мной или за Лилей следят неустанно. Густо покраснев, я ответил:
– Да уж. Ушел. В магазин.
– От нас тоже ушел. И магазинчик этот интересный. Цены там такие, что будто сокровища продают. А даже простой сигнализации нет. Хоть бери отвертку и отмыкай ночью дверь. Никто не услышит и никто не приедет. Причем ведь знают, что раз не заключили договор с охранной конторой, так пусть там хоть все вытащат, никто не приедет и не поможет.
Потом мы смотрели телик и непоздно вечером, откланявшись, Дуганов ушел.
Отверткой, говорите, можно открыть? Это интересно!
Путь к вчерашнему магазину, несмотря на сумерки и морось, прошел спокойно и быстро. Вечер воскресения – на улицах в этой части города никого. А вот и дверь магазина. Вот она, отвертка. Хрупнув, дверь выскочила на меня вместе с отогнутой щеколдой. Да, не врал Дуганов. Ничего не взвыло и не засверкало. Тихонько прокрался я через маленький торговый зал. Вот она, примерочная. Не отдергивая занавеску, прошел внутрь. Темно, ничего не видно. Пытаюсь сориентироваться внутри, приложившись ладонями к холодному стеклу зеркала.
Когда идешь вниз по ступенькам, то иногда, очень редко, можешь ступить мимо следующей ступеньки, через одну. Сердце в таком случае замирает, и кажется на мгновение, что летишь через небытие. Так и тут. Я шагнул мимо ступеньки. И оказался в светлом вестибюле. Слева на подоконнике сидели двое и курили. Один из них помахал мне рукой:
– О! Привет! Сто лет тебя не видели! Опять вызвали? Ну, ни пуха!
На всякий случай я улыбнулся неким подобием естественной улыбки и пошел в противоположную сторону. Длинный коридор. Двери с номерами. Ничего особенного. С одной стороны, конечно, ничего, но вот все, что этому предшествовало, превращало мое движение по коридору в последнюю прогулку к эшафоту. Одна из дверей открылась перед самым носом. Листая какую-то папку, вышла женщина. Я знал ее. Наверное. Она, почувствовав мой взгляд, подняла глаза.
– Фарбер! Чудовище! Ты всегда появляешься как с неба! – В ее возгласе чувствовалась скрытая радость. И, как мне показалось, скрытая боль. – Ты давно здесь? Что теперь тебе Ларин навесил? Хоть вечер свободный будет?
Я уже был готов соврать что-то, но не успел. Она вдруг побледнела от испуга.
– Это ты?
– Извините, – я был уверен, что ЕЙ я могу доверять, – я не знаю, кто я. Кто такой Фарбер?
– Иди за мной, – тихо проговорила женщина.
Пройдя несколько метров по коридору, она распахнула дверь и кивком приказала мне войти. Это был обычный кабинет. За столом сидел обычный человек. И его реакция была обычной реакцией испуганного человека:
– Фарбер? – удивленно спросил он.
– У него блок не снят, – сказала женщина.
– Да что тут происходит?? – Мужчина с размаху ударил кулаком по какой-то кнопке на столе. Взвыла сирена. По коридору загремело. В кабинет ворвались несколько человек с оружиеподобными устройствами. И очень испуганные.
– У нас прорыв пассажа! – заорал на них кабинетный мужчина, – что тут у нас происходит?!
Пока я наблюдал эту суету, один из вошедших резко выкинул в мою сторону руку с баллончиком, скорее всего, спрея. Он-то ее выкинул резко, но для меня это происходило, как мордобой под водой. Медленно-медленно его рука стала приближаться к моему лицу. Вот она уже распрямилась и указательный палец начал прижимать кнопочку. Вот уже из сопла вырвалось облачко капель и степенно отправилось мне прямо в глаза. Когда до него осталось несколько сантиметров, я пригнулся, поднырнул под эту руку и вывернул ее в сторону от себя. К лицам других. И резкий женский крик «Не надо!» развернул меня в другую сторону, откуда твердая дубинка летела резко и неотвратимо в мой затылок. Я успел увернуться, однако удара не миновал и дубинка чиркнула по макушке. Больно, не страшно. Второй удар попал в цель. Боли уже не было совсем. Только все вернулось в свои временные масштабы.
Я тихо оседал спиной по стенке, придерживаемый за руку женщиной. Она оказалась неожиданно сильной и не позволила моему обмякшему телу упасть на пол. Несмотря на то, что глаза мои были открыты и я вполне осознавал все, что происходит вокруг, тело мое было совершенно бесчувственно и видел я только то, что происходило прямо напротив меня.
– Куда ты лезешь, Вера? Он же не помнит ни хрена! – Глава кабинета ругал женщину. – Неужели ты не понимаешь, что значит его приход?
Он подошел ко мне, помахал рукой перед глазами.
– Крепко его, – констатировал начальник. – В полной отключке.
Поклацав по стоявшему на столе селектору, вызвал какого-то Игнатова. Игнатов, если, конечно, это был он, хлопнул дверью через мгновение.
– Что стряслось? – услыхал я голос вне поля моего зрения.
– Что стряслось? Этого еще никто не знает. И неизвестно, узнаем ли. Вот у него не сняты блоки, а он в реальности. Что делать будем?
– Как что? Это же сам Фарбер. Не усыплять же, как щенка после чумки? – Игнатов даже засопел. – У него не сняты блоки или не снялись?
– Никто их не снимал! Он должен был сидеть в своем Мухосранске и болеть за местный клуб. Он в слипинг-моде!
– Ну, тогда надо разблокировать.
– Накладывать новый блок на не снятый старый? Вы помните, что было с Меркатором? Ведь вы именно так заняли свое кресло. Вне очереди, после безвременно ушедшего. Или вы хотите, чтобы он понимал все?! Пожалуйста, я могу вам устроить!
Создавалось впечатление, что Игнатов не очень любил начальника.
– Немедленно его ко мне в кабинет! Осторожней, у него вся башка разбита!
Я понял сразу, о чем говорил Игнатов. Легкое сотрясение головы привело к тому, что глаза залило красным. Кровь текла по лбу, по глазам, по щекам. Последнее, что я запомнил – женщина пыталась прижать сложенный вчетверо носовой платок к моей голове. Он пах сандалом и бергамотом. От этого прикосновения стало удивительно спокойно.
– Фарбер, считай до десяти, – громкий голос вырывал меня из темноты.
– Десять миллионов девятьсот девяносто девять, десять миллионов девятьсот девяносто восемь, – начал я.
– До десяти, я же сказал. – Голос был требователен.
– Ну вот и считаю до десяти в обратном направлении. Ты же не сказал, откуда считать. Только докуда.
– Поздравляю вас, господа, блок снят нормально, подмена прошла успешно. Шутки Фарбера нам всем осточертели, но приятны.
Я был дома. Это я уже понимал. Я почти вспомнил, кто я. Но еще я помнил и как я сюда пришел. Кем я был еще. Что-то мне подсказывало, что мое я, Стамина – лучше пока не афишировать.
– Добро пожаловать! Работа ждет тебя, Фарбер, – радостно, пожалуй, излишне радостно, заявил Карански. Карански – шеф службы. Он и был хозяином главного кабинета.
– Спасибо, только почему у меня так башка болит? Раньше вроде не бывало такого? – Мне было интересно, как он объяснит швы на голове и тугую повязку. А я их чувствовал хорошо.
– Вышло так, не всегда же удачно? – расплывчато заявил Карански. – Ты иди к себе, Вера проводит. Отдохни, завтра поговорим о деле.
Понятно. За ночь придумает и легенду, и дело. Без особых приключений, вслед за Верой я прошел через этажи, коридоры, галереи к жилым отсекам. Вот и моя квартира. Вот моя, такая знакомая, библиотека. Прижизненный Грибоедов, Киплинг со свастиками на шмуцтитулах. Потому, что Индия. Вера смешивала джин и тоник, а я, так и не сев, рассматривал фото на стене. Я с кубком Гран-при межвременных гонок. Фото Хельги в торжественном украшении. Последнее прижизненное. Ей тут семнадцать. Аким. В смокинге, белозубая улыбка на загорелом лице. Надпись «Сам ты колдун, Фарбер! Твой Аким». Он так и не вернулся из Первой экспедиции. Единственное фото Жанны Д’Арк. В возрасте девяти лет. Наполеон перед Ватерлоо. У него совсем не было иммунитета от гриппа. А меня тогда трясло на редкость душевно. Сколько этого в моей жизни. Великих людей. Великой боли. И самое ужасное, понимаю, что впервые я помню себя и как Фарбера, и как Стамина. Фарбер. Агент Службы дальней разведки, асс разрешения ключевых проблем. Всегда работающий в одиночку. Специалист по психологии вооруженных конфликтов. Аналитик в области соционики. Восемнадцать языков. Это без гипноподсадки. Всякие немыслимые боевые искусства, стрельбы и пальбы как хобби. Пушечное мясо. Затычка к каждой кровоточащей бочке. Выполнивший около двухсот операций. Многие – успешные. Вот и мундир в стеклянной витрине. Фарбер, который только сейчас понял, что большую часть времени он провел в другой жизни. В жизни Стамина. И еще что-то мучающее. Нечто, не поддающееся воспоминаниям. Как будто из кино вырезали ключевые сцены и превратили его в головоломку. И оставили мне сегодня только невероятную тоску.
Вера уже несколько минут стояла у меня за спиной, держа два стакана с коктейлями.
– Как любишь – швепс с «Бифитером». Голова не болит? – Вера грустно смотрела на меня.
– А почему так невесело?
– Да нет, тебе показалось. Я так рада всегда тебя видеть. Тем более, последнее время тебя все реже и реже вызывают.
Я знал Веру уйму лет. Она работала в аппарате Разведки, была всегда в курсе всех дел. Почему-то всегда грустила, когда я возвращался в Службу для нового дела. Посидев немного, Вера стала собираться к себе. Я вдруг остановил ее у самой двери. Остановил просто, чтобы посмотреть в глаза. Она спокойно смотрела на меня, очевидно ожидая услышать, что же я хочу от нее. Сказала: «Мне надо уходить». И ушла.
Я должен отоспаться. Снов сегодня уже не будет. Их уже никогда не будет. Как много «никогда» за сегодня.
Черт!!! Я не выключил свет. ТАМ!!!