— …Извини меня. Напрасно я тебя обозвал.

— Ничего-о…

— Так ты, брат, зла на меня не дежишь?

— Не-ет…

Виктор присмотрелся к двойнику. Тот был какой-то вялый, ко всему безразличный, странно тянул слова, сидел, сгорбившись и… о! глаза!

— Ты что это, наркоту потребляешь? А?

— Да-а…

Виктор присвистнул.

На Терре-2 с наркоманами обходились круто: за единичный факт хранения любого наркотика из спецреестра полагалось два года каторги, за хранение — три, а за производство и распространение — четыре. Если деятель попадался во второй раз, ему грозило лишение гражданства и принудительная высылка за пределы планетоида. Без особых шансов на возвращение. Принимали «выселенцев» исключительно на территории Женевской федерации: ничего не поделаешь, по статусу патрона подмандатной территории — обязаны принимать… Им живо находили «общественные работы» в самом грязном, вонючем и безнадежном месте. Никакой профилактики терранцы не признавали. Свербит — держись, не выходит — отчаливай. Впрочем, терранский закон считался в русском мире относительно милосердным. Конечно, это не Русская Венера, где травкой баловались чуть ли не с младенческого возраста, а невинные героиновые радости приравнивалось к мелкому хулиганству. Но и не Русская Европа. Там в конце любой наркостатьи уголовного кодекса стояло словосочетание «смертная казнь». И тоже — никакой профилактики… Русский мир вообще славился как почва для экстремалий: здесь самое чудовищное рабство на терранских рудниках, здесь самая пьянящая свобода в общинах анархистов, здесь железный порядок на Европе и здесь же гениально-сумасшедшие идеи по поводу переустройства Внеземелья, рожденные в Имперском институте стратегических исследований… Как будто народу, медленно растекавшемуся по космосу, свыше установлено было жалование за внутренний непокой.

Впрочем, тут иные порядки.

— Витя-а… Ты, наверное, хочешь спроси-ить, зачем я-а… Нам поло-ожено-о…

— Какого рожна вам в дури понадобилось?

— О-ой… Ну-удный… Надое-эда-а… Созна-ание расширя-аем…

— Водкой здоровее.

— Ва-арварство како-ое…

— Ты как, в уме, брат, можешь разговаривать или?

— Или-и… Да-ай табле-эточку приму-у…

— У вас тут что, таблетками от дури спасаются?

— В одном компле-экте… Синто-онарко-отик «Тусана-ада сатэлара-а» и… что?.. и… нейтрализа-атор… А-а! Все равно-о поко-ою не да-ашь вре-эдина…

Двойник пошарил рукой на столе, нашел таблетку и проглотил ее.

— Ну-у… жди-и…

— Чего?

— Того-о… Пять мину-ут отхожу потихо-онечку… а потом рывко-ом… рраз! — и в поря-адке…

Как видно, у нейтрализатора был побочный эффект: «близнец» ни с того ни с сего меленько захихикал. Раскачивался и хихикал, как сумасшедший. Точнее, как полный идиот.

— Смотри-ишь?

— Смотрю.

— А я тебя-я тут чуть не э…

— Э? Отдохни, не дребезжи. Придешь в мозги — все скажешь по-человечески.

— Не-эт… Все. Не скажу-у…

И опять испустил квакающую трель.

— Э! Да-а. Э! Я не как ты-ы… Я не как вы-ы… Я не как… ва-аш… Я не такой…

— Да ты наш. Наш, конечно. А как же иначе. Только вот какой-то… малохольный.

— Да-а… Не крепкий… не дубо-овый… Как… как… я как гриб… с сопля-ами…

Двойник перестал хихикать и заныл, как ребенок за несколько мгновений до штормового эпического плача.

— Ви-итя! Порушь ту-ут все…

— А сами?

— Ника-ак…

Покатились слезы. «Крепкая штука этот нейтрализатор. Эко пробирает! Интересно, а насекомых им травить можно?» Плачущий «близнец» показался Сомову более вменяемым, чем смеющийся. Виктор обратился к двойнику со словами, которые давно хотел высказать:

— Друг! Дима! Да ты о чем мечтаешь? Есть два способа жить. Один — сидеть на скамейке и смотреть, как другие катаются на карусели. Другой — заплатить за входной билет и позабавиться самому. И дело не в том, что дорого. Просто за так тебе не выдадут страховочный ремень… И, конечно, есть шанс вылететь и разбить репу о железный заборчик или даже переломать ноги-руки. Что лучше? Да для кого как… Но нет способа кататься даром и с полной страховкой. Это тебе не аттракцион для маленьких детишек.

— Не понима-аю… Мы… ничего не мо-ожем… и все тут…

«Напрасно, значит, я старался» — с сожалением подумал Сомов.

Слезы — в три ручья…

Вдруг Дмитрия скрутила судорога. Он рухнул на пол, перекатился, выгнулся по-звериному, сделал несколько жутковатых, совершенно нечеловеческих движений. Затих.

Виктор:

— Ты… что это? Помощь нужна?

Собеседник ответил ему совершенно спокойным голосом:

— Я же говорил, Витя: подожди. Отходить от синтетических наркотиков через нейтрализатор — довольно болезненная процедура. Зато быстро.

— Да-а…

— О чем я тут болтал?

— У него… у нейтрализатора еще один побочный эффект — амнезия?

— А-а… какой был первым?

— Хохот, слезы…

— Слезы? — двойник сделался краснее красного. — Не знал…

— Так — амнезия?

— Частично… — с явной неохотой признался Дмитрий. — О чем я… все-таки…

— Порядок ты просил ваш тутошний порушить.

У «близнеца» разом застыли все лицевые мышцы. Как если бы поверхность пруда в ветреный день чудесным образом превратилась в стекло.

— Я?!

— Моя бабуля-покойница. Говорил, мол, сами не можете. И я тебе верю, черт. Может оно и на самом деле невозможно. По крайней мере, с твоих слов я не вижу — как. Запустили. Обратно не воротишь… Но одного понять не могу, хоть убей.

— Чего, Витя?

— Ну, допустим, силой вы решить ничего не можете. Но почему тогда не сбежать? Лабиринт — рядом. Вот он, можно сказать, под боком. И были у вас, ты говорил, попытки во Внеземелье освоиться, значит, знания кое-какие имеются. Да и протоколонизация…

— Я этого факта не признал.

— Ну да. И после семерки восьмерка не идет, и для диалога собеседник не нужен, и девок журавли брюхатят. Ладно. Не о том сейчас речь. Неужто никто удрать не пытался?

Дмитрий опустил глаза. По лицу было видно, о чем он думает. Есть факты, само существование которых не надо бы признавать. Да к чему это приведет? Очередной подкоп под основы общества? Но зачем? Иной раз можно натурально свихнуться, стоит лишь даровать некоторым вещам жилую кубатуру на территории собственного мозга… Гораздо естественнее и проще допустить в качестве факта их небытие; более того, их принципиальную невозможность; найдутся доказательства и на уровне простого здравого смысла, и на уровне научного анализа… если чему-то не следует быть, его и нет, ведь правда? И дело здесь не в чьем-то желании, ни в чьем-то злом умысле. Мы все — цивилизованные люди…

— Что? Есть что-то? А?

— Не сказал бы. Имеется совершенно призрачный намек… и мои субъективные предположения. Не более того, Витя. Скорее нет, чем да… К этому не стоит относиться серьезно.

— Да не тяни ты резину. Давай.

И он привычно сдался двойнику. Память, обижаясь и сопротивляясь, вернула то, чему быть не следует…