Глава 8
Молнии Аюта
1
Мокрый и холодный удар в лицо. Соленая вода в ноздрях, во рту, на языке, на губах. Что-то щекотливое и тоже весьма холодное струилось по животу, по груди, по ребрам. Он, определенно, тонул.
Закашлявшись, Эгин вскинулся на койке.
– Извините, милостивый гиазир, дело совершенно неотложное!
Он был мокр с головы до… нет, не до пят. До пупа. Он все еще находился в каюте Арда окс Лайна, а каюта все еще находилась на «Зерцале Огня», а «Зерцало Огня», судя по всему, все еще скользило по водной глади моря Фахо и тонуть пока что не собиралось.
Оконце было распахнуто. В каюту врывался свежий морской ветер вкупе с отблесками утреннего солнца.
Перед ним стоял матрос – тот самый, который вчера днем бегал сообщить «инспекции Свода» о его, Эгина, приходе.
В руках матроса был внушительных размеров кувшин. Порожний, разумеется.
– Какого Шилола? – пробурчал Эгин.
– Погоня, милостивый гиазир. Гиазир Иланаф послал за вами. А вы спали таким мертвецким, извините, сном, что… – Матрос смог только улыбнуться и продемонстрировать кувшин, у горла которого дрожали несколько капель морской воды.
– Прощаю, – великодушно махнул рукой Эгин, широте взглядов которого события последних суток пошли на пользу во всех смыслах. – Подожди меня за дверью, я оденусь, и пойдем.
2
Палуба «Зерцала Огня» напоминала строительную площадку приграничного форта.
Корабль преображался.
Вдоль обоих бортов матросы устанавливали широкие полноростные щиты, обитые медью. Быстро убирали паруса. Нижние полотнища на обеих мачтах были уже опущены на палубу вместе с реями. Теперь матросы сворачивали паруса, словно гобелены, готовясь упрятать их в кожаные чехлы, смоченные водой.
«Всё, что может гореть, не должно гореть» – таково было самое короткое и самое полезное наставление Морского Устава. Поэтому палубу щедро сдабривали морской водой из исполинских двухведерных бадей, подаваемых двумя носовыми подъемниками.
Но самое интересное творилось на корме «Зерцала Огня», представлявшей собой одну огромную, задиристо приподнятую надстройку.
Еще во время своего первого посещения «Зерцала Огня» Эгин приметил там какие-то угловатые сооружения, смотревшиеся инородно и противоестественно. И вот теперь с этими сооружениями происходило нечто необычное – они раскрывались, словно кубические бутоны небывалых цветов.
К тому моменту, когда Эгин, следуя за своим проводником, поднялся на корму, «бутоны» уже раскрылись полностью.
Вместо них на палубе – по две на каждый борт – отливали превосходной бронзой длинные трубы, установленные горизонтально и снабженные заметными утолщениями у основания. Трубы были полыми – их срезы темнели жерлами размером с человеческую голову.
Эгин видел их первый раз в жизни, но сразу догадался: это пресловутые «молнии Аюта», о которых ходило столько загадочных слухов и о которых почти никто не знал ничего достоверного.
Эгину было известно, что эти трубы с чьей-то легкой руки называются «стволами» (хотя они и не были похожи на стволы деревьев). И еще он знал, что само по себе это оружие не имеет особо выдающейся ценности. Но если при нем находится тот, кто знает нужные Слова и Знаки…
Стволы были установлены на деревянных станках с небольшими колесами, а сами колеса находились в окованных бронзой желобах, проложенных на палубе поперек главной оси корабля. Сейчас прислуга как раз откатывала по ним «молнии Аюта» подальше от бортов.
Из трюмных погребов наверх подавались железные клети с круглыми металлическими шарами и продолговатые шелковые мешочки. В этих мешочках, как вполне справедливо предположил Эгин, находилось огнетворное зелье – что-то наподобие смолотого в порошок «гремучего камня» древних легенд. В жаровнях, где покоились железные запальные прутья с деревянными ручками, поспешно раздували угли.
– Посмотрите на нашего доблестного рах-саванна! Он так залюбовался вашими питомцами, Самеллан, что совершенно не замечает ничего вокруг!
Голос был весел и бесшабашен, как бывает у многих воинов перед жестоким сражением. Голос принадлежал Дотанагеле и доносился откуда-то сверху.
3
На боевой башне «Зерцала Огня», вознесенной над палубой на семь локтей, собрались почти все его вчерашние собеседники. Дотанагела, Знахарь, Иланаф, Самеллан, а также палубный исчислитель, чье имя все время ускользало даже от профессиональной памяти Эгина. Не хватало только Авор, подруги покойного Арда, и Вербелины.
Эгин поднялся к ним – под защиту железного ограждения смотровой площадки. Помимо Перста Севера и рулевого колеса (весьма редкого даже среди просвещенных народов, которые в большинстве все еще пользовались огромными и неудобными кормовыми рулевыми веслами), на боевой башне находилась необычная дальноглядная труба на поворотном станке с кругом.
Круг, к полной неожиданности Эгина, был размечен изображениями фигур для игры в лам. В придачу к трубе на смотровой площадке был установлен весьма изящный полированный столик. Он тоже был размечен фигурами лама. Поверхность столика кое-где обуглилась и во многих местах была беспорядочно исколота, надо полагать, острой иглой внушительных размеров.
– Доброе утро!
– Доброе, очень доброе, рах-саванн! – согласился Самеллан, улыбаясь во все свои тридцать два ослепительно белых зуба.
«С чего это он такой веселый?» – подумал Эгин, невпопад отвечая на приветствия остальных.
– Представляешь, Эгин, – не менее оживленно, чем Самеллан, заговорил Иланаф. – Эти уроды не послушались предупреждения уважаемого пар-арценца. Они все-таки погнались за нами и догнали нас!
– А где они, эти уроды? – спросил Эгин. Насколько он мог заметить, горизонт был совершенно чист. – И какое предупреждение?
– Уходя из пиннаринского порта, мы всадили в борта «Вергрина» и «Сумеречного Призрака» стрелы с краткими посланиями, в которых уважаемый пар-арценц предлагал капитанам этих кораблей отказаться от преследования «Зерцала Огня».
– А уроды, – вмешался сам пар-арценц, – пока еще в двадцати лигах от нас, и увидеть их обычным зрением невозможно. Но я разглядел их еще до рассвета и решил: пусть догоняют.
– Еще бы! – вскричал Самеллан. – Этого Норгвана, змеиную кровь, давно пора утопить в нечистотах. И вот – отличный повод! Правильно, пусть догоняют!
– То есть вы хотите сказать, что «Зерцало Огня» могло бы уйти от погони? – спросил Эгин, против своей воли прищурившись типичным для своего начальника Норо прищуром. Сейчас его устами говорил прежний эрм-саванн Опоры Вещей. Преданный Князю и Истине, трезвомыслящий.
– Да. Потому что «Зерцало Огня» – самый быстрый корабль из всех, которые когда-либо бороздили море Фахо, – твердо отвечал Дотанагела. – Но сейчас «Зерцало» – еще и самый могучий корабль из всех, которые знала история. Поэтому мы примем бой без страха. Вы, рах-саванн, очень плохо представляете себе, какие ублюдки сейчас гонятся за нами. Наверняка десятки офицеров из Опоры Единства, очень похожие на того, который зарубил Гастрога. Наверняка, или почти наверняка, три-четыре аррума из Опоры Писаний, мои заместители. Если их, конечно, по каким-то причинам гнорр не решил придержать в столице. И еще одно: как уже заметил уважаемый Самеллан, «Сумеречный Призрак» находится под началом Норгвана. Ради одной смерти Норгвана стоит отправить «Призрак» туда, где место призракам.
– Та-а-ак… – задумчиво протянул Эгин.
Выходит, заговорщики решили не просто бежать под крыло к харренскому сотинальму или к вольным баронам полуострова Фальм, на что вчера намекнул Иланаф. Они еще и решили на прощание крепко досадить Своду Равновесия.
Последствия этого шага были чересчур легко предсказуемы. Жестокость. Непримиримая взаимная озлобленность. Сиятельный князь и гнорр не остановятся ни перед чем, чтобы найти и убить всех, кто находится сейчас на борту «Зерцала Огня». Если ради этого потребуется влезть в тардерскую башню Оно – влезут. А за харренским сотинальмом тоже дело не станет. И, как уже было сто с лишним лет назад, на рейде Пиннарина появятся огромные флотилии северных галер. А у Степных Ворот – грюты, изголодавшиеся в засушливых степях Асхар-Бергенны и готовые на все…
– Вы понимаете, что это война? – спросил Эгин лишь ради того, чтобы не молчать.
– Да, рах-саванн. Это война, – удовлетворенно кивнул Самеллан, и в его глазах блеснули шалые искорки безумия.
4
Как и предсказывал Дотанагела, они появились через полчаса.
Теперь даже невооруженным взглядом можно было видеть два парусника, которые приближались с юго-запада.
Они спешили. За спинами офицеров «Голубого Лосося» стояли, посмеиваясь, бледнолицые люди Опоры Единства. Их короткие клинки, предназначенные исключительно для ударов в спину, намекали на незавидную долю ослушников.
Офицеры Опоры Единства имели вполне определенные предписания. Они собирались выполнять их в любой ситуации. Даже если небо над ними истечет огненным ливнем, а волны за бортом обратятся стаями бесплотных лебедей. И только Норгван, капитан «Сумеречного Призрака», был предоставлен сам себе. Аррумы Опоры Единства не нуждаются в особом надзоре.
На кораблях преследователей не было «молний Аюта». Только весьма совершенные стрелометы, два «огневержца», превосходные солдаты и, вопреки опасениям Дотанагелы, ни одного аррума Опоры Писаний.
Князь отдал приказ на преследование чересчур поспешно, даже не поставив в известность о своем приказе гнорра Свода Равновесия. На корабли успели загнать лишь несколько офицеров Опоры Единства сверх штатных. Так, для компании.
На боевой башенке «Зерцала Огня» царило напряженное молчание. Говорить было не о чем. Все было и без того ясно. Эгин мысленно проклинал тот день, когда Норо подсунул ему дело Арда. Не было бы его – не было бы и бескрайней морской стихии, пронзительного жаркого неба над головой, четырех «молний Аюта», полностью снаряженных, готовых к бою, и, главное, не было бы этого щемящего ощущения чудовищной ошибки, которое всегда возникает перед лицом неизбежного и непоправимого.
«Вергрин» и «Сумеречный Призрак» находились приблизительно в двух лигах от них, когда Самеллан коротко бросил: «Можно начинать».
Исчислитель сверился с записями на желтом пергаменте и со своей дальноглядной трубой, вслед за чем прокричал:
– Левому борту – «шипастый окунь» и пять!
Засуетилась обслуга, два блестящих ствола вздрогнули и неспешно поползли влево. Остановились. И спустя мгновение стали подыматься вверх. Снова остановились.
«Две лиги! – ужаснулся Эгин, на глаз прикидывая расстояние до преследователей. – Неужели это Хуммерово отродье швыряет железные шары на целых две лиги?!»
Самеллан, напевая под нос кабацкую песенку о тринадцати одноглазых девах, извлек две длинных иглы-заколки с яшмовыми головками и воткнул их в стол, размеченный фигурами лама.
Эгин, который смутно догадывался о смысле происходящего, ожидал, что Самеллан воткнет иглы в «шипастого окуня», но этого не произошло. Просто – в самый край стола, вне рисунков.
– Готовиться! – Голос исчислителя едва заметно дрогнул.
Обслуга поднесла к запальным отверстиям раскаленные прутья, снятые с жаровен.
– Прикрой уши ладонями, – шепнул Иланаф Эгину.
Самеллан сказал фразу на неизвестном Эгину языке, в каждом звуке которого сквозила глубинная и неизъяснимая жуть. Вместе с последним словом, слетевшим с его уст, исчислитель прокричал:
– Пали!
Самих «молний» Эгин при свете дня не разглядел. Зато гром был такой, что казалось, по ушам хлопнули осколки сокрушенных небес.
Страшно было подумать, какой удар достался бы его барабанным перепонкам, не закрой он уши ладонями. Внизу снова засуетилась обслуга, перезаряжая откатившиеся по желобам «молнии Аюта».
Прошло несколько мгновений звонкой тишины.
Всю корму «Зерцала Огня» с левого борта заволокло тяжелым густо-серым дымом. Но благодаря своему положению Эгин и его спутники видели, как перед носом одного из кораблей-преследователей взметнулись два скромных фонтана брызг. Весьма и весьма скромных.
«Тоже мне, „молнии“. Так, пукалки какие-то», – разочарованно подумал Эгин. Он надеялся на более внушительное зрелище.
– «Сумеречный призрак» правее, – заметил Дотанагела, который, пренебрежительно выпятив губу, наблюдал за растущими на глазах силуэтами преследователей.
– Сам вижу! – огрызнулся Самеллан, изучая корабли в свою дальноглядную трубу. – Но Норгван мне нужен здесь и живой, а не там и мертвый. Пока что мы занимаемся «Вергрином».
Эгин знал, сколько времени подчас может потребоваться на перезарядку порядочного камнемета, и был несказанно удивлен, увидев обе «молнии» полностью готовыми к стрельбе через неполную минуту.
– «Южный краб» и четыре!
Это вновь кричал исчислитель.
Самеллан тем временем из грубой деревянной шкатулки вытрусил на свой загадочный столик щепоть черного порошка. В точности на рисунок «южного краба».
– Готовься!
Самеллан вновь заговорил на своем изуверском языке, но, кажется, это были уже какие-то другие слова.
– Пали!
Снова удар по ушам. Эгин был уже внутренне готов к нему, и поэтому грохот показался ему несколько более слабым.
Снова – несколько мгновений тишины. И когда тишина, согласно некоему внутреннему чувству Эгина, уже должна была закончиться, Самеллан с маху воткнул обе иглы в щепоть черного порошка на месте «южного краба».
На этот раз они снова не попали точно. Но это было и не очень-то важно.
«О Шилол!» – воскликнул Эгин с ужасом.
Близ правого борта «Вергрина» вспухли два огромных алых шара и быстро опали, оставив после себя быстро рассеивающийся в воздухе ядовито-желтый дым.
Потом донесся рокот.
И только после Эгин разглядел – правый борт «Вергрина» был разворочен на четверть длины корабля от палубы почти до самой воды. Там занималось пламя.
Пристрелка была окончена. Теперь «молнии Аюта» должны были разить без промаха.
«…клянусь… клянусь чем ни попадя быть… беспощадным искоренителем Слов, Знаков, Обращений, и Изменений, направленных как в явный вред, так и во мнимую пользу…»
В голове Эгина бессмысленно бродили слова клятвы Первого Посвящения. Что же она значит, эта клятва, для Свода Равновесия, погрязшего в Изменениях, Обращениях и Знаках, и Словах? Эгин был уверен, что Зрак Истины разлетелся бы в изумрудную пыль от созерцания бронзовых питомиц Самеллана.
5
После пятого залпа «Вергрин» остался без парусов, но все еще продолжал двигаться вперед по инерции.
Теперь были разворочены не только его левый борт, но и палуба и носовая часть, где занимался жестокий пожар.
Воображение Эгина отказывалось рисовать картины смятения и ужаса, которые царили сейчас на «Вергрине». Триста имен Шилола навязли у него на зубах.
Широко раскрытыми глазами Эгин смотрел на обреченный корабль. Так легко… Так просто… Сыпать черный порошок на деревянный столик, нести какую-то околесицу, втыкать иглы и подносить раскаленное железо к дырочкам в бронзовых трубах…
Флаги – и варанский, и «Голубого Лосося» – были сбиты на «Вергрине» вместе с мачтами.
Окутанный плотными клубами дыма, то и дело озаряющийся малиновыми вспышками корабль по Праву Народов являлся сейчас неопознанным пиратским судном. И вдруг по правому борту свесился длинный шест – судя по всему, обломок реи, – на котором трепетал лоскут ткани. Это не был ни зеленый княжеский, ни голубой «лососиный» флаг. Это была неряшливая тряпка черного цвета.
Что есть черный цвет для северных народов Сармонтазары?
Черный цвет для северных народов Сармонтазары есть знак конечной покорности Судьбе, которую мудрецы также именуют Гулкой Пустотой. В войне черный цвет означает преклонение перед несгибаемой мощью Судьбы, которую олицетворяет неприятель.
– Готовься! – в очередной раз прокричал исчислитель.
– Постойте, гиазиры. – Собственный голос показался Эгину голосом надтреснутого колокола.
Самеллан, который собрался было вновь твердить свои заклинания, изумленно вскинул брови:
– В чем дело, рах-саванн?
– Они выбросили черный флаг. Они сдаются на нашу милость, – сказал Эгин твердо.
– Да? Вы полагаете, не пристало стрелять в черный флаг?
Самеллан задал вопрос без малейшей иронии. Напротив, он был настолько серьезен, что Эгину стало не по себе. Что-то было там в прошлом, у этого Самеллана… Что-то, заставившее его ненавидеть человека по имени Норгван и презирать Право Народов.
– Не пристало, гиазир Самеллан, – неожиданно подал голос Дотанагела. – То, что случилось семнадцать лет назад по обоюдной ошибке флота и Свода Равновесия, не следует повторять нам. Нам, вставшим на путь добра.
Самеллан поглядел на Дотанагелу исподлобья. Чувствовалось, что он готов живьем сожрать пар-арценца вместе с его «путем добра». Потом Самеллан перевел взгляд на «Вергрин», который горел в пятистах шагах от «Зерцала Огня». Его лицо просветлилось.
– Полностью согласен с вами, пар-арценц. Но я не вижу черного флага.
Эгин, который, напрягшись как оружейная сталь, готов был без раздумий врезать Самеллану под дых, посмотрел на «Вергрин». Самеллан был прав. Черный флаг куда-то исчез.
Вместо него на все том же обломке реи, но уже поставленном вертикально, более или менее гордо реял княжеский флаг с гербом династии Саггоров.
– Идиоты… – прошипел Иланаф.
– Я могу вернуться к исполнению своих обязанностей? – Самеллан плотоядно улыбнулся.
– Можете, капитан.
Вскоре грянули «молнии Аюта».
Этот залп и стал «ударом милосердия». Обе пробоины пришлись на уровень ватерлинии. В чрево «Вергрина» стремительно хлынула вода.
Никто никогда не узнал, что творилось на «Вергрине» в последние минуты. Никто никогда не узнал, как озверевшие от страха и ненависти к своим соглядатаям офицеры «Голубого Лосося» убивали офицеров Опоры Единства. Как они искали черное полотнище на корабле и, не найдя ничего подходящего, зачернили сажей и кровью убитых обрывок паруса. Как чудом уцелевший рах-саванн Опоры Единства собрал вокруг себя с десяток рядовых абордажных воинов и заморочил им головы всякими небывалыми ужасами из «Книги Урайна». Те отбили черный флаг у офицеров и, хохоча, изрыгая проклятия предателям, вновь подняли стяг своей гордой морской родины. А потом они все погибли.
6
Пока «Зерцало Огня» сокрушало «Вергрин», «Сумеречный Призрак» беспрепятственно описывал широкую дугу, заходя на мятежный корабль с самого безопасного направления – с носа.
«Призрак» отлично просматривался отсюда, с боевой башенки, потому что паруса были полностью убраны и не закрывали обзор.
Оказавшись в двухстах шагах от «Зерцала», «Призрак» дал залп из «огневержца» и стрелометов.
Обе огромных стрелы, с лязгом чиркнув по железным щитам на правом борту, сорвали один из них и, не причинив больше никакого вреда, упали в воду. Но глиняный снаряд «огневержца» угодил точно под основание их боевой башенки и, разбившись, выплеснул прямо под ноги обслуге «молний Аюта» с полведра жидкой огнедышащей массы.
– Шилол на ваше семя! – прошипел Эгин, вздрогнув от неожиданности.
– Что вы все время ругаетесь, рах-саванн?! – гневно проорал в ухо Эгину Дотанагела, пытаясь перекричать вопли обожженных матросов. – Если бы не я, этот проклятый кувшин разбился бы у вас на голове!
В руках у пар-арценца был обнаженный меч.
Когда он успел выхватить его из ножен, для Эгина осталось загадкой. Но видимо, успел вовремя, и меч был вполне согласен с этим. По его узкому и длинному клинку, своим аскетичным исполнением напоминающему о «новой ласарской школе», перебегали голубые нити бесплотного пламени. Невиданное крестообразное яблоко на рукояти вращалось, как крылатое колесо ветряной мельницы. Эгин отметил, что пар-арценц очень зол и, похоже, немного напуган.
Исчислитель прокричал обслуге «молний Аюта» что-то невразумительное.
Ближний к носу ствол с правого борта, который пока что молчал, начал разворачиваться в направлении «Сумеречного Призрака».
Только сейчас Эгин сообразил, что «молнии Аюта» расположены самым выигрышным образом и могут стрелять не только по бортам, но и прямо по курсу корабля.
По палубе стелился жирный черный дым. Воины из абордажной партии, подоспевшие на выручку по приказанию своих офицеров, оттаскивали подальше от огня кожаные и матерчатые картузы с огнетворительным зельем. Появились первые бадьи с водой и песком.
Следующий залп «Сумеречного Призрака» пар-арценц тоже отвел при помощи своих магий. И тоже не самым лучшим образом.
Он сосредоточил все свое внимание на глиняном кувшине «огневержца». Тот, угрожающе прогудев длинным дымящимся хвостом запала у них над головами, упал в море за кормой корабля. Кувшин разбился о волны и затопил их жидким пламенем. Хуммерова смесь горела даже на поверхности воды.
Но восьмилоктевые стрелы пар-арценцу отвести не удалось.
Пробив носовые щиты, они разрушили правый подъемник и убили нескольких человек из абордажной команды. Горящая пакля, которой были обернуты стрелы, уродливыми лохмотьями повисла на вывороченных досках палубы.
«Так ведь они могут расстрелять нас, как мы – „Вергрин“, – подумал Эгин. Впрочем, его опасения оказались совершенно напрасными.
Без всякой возни с пристрелкой и без всяких исчислений – слишком близко подошел «Сумеречный Призрак» к их кораблю, чтобы существовала хоть малейшая необходимость вводить поправки, – «молния Аюта» разразилась громом.
Алый шар вспух прямо среди парусов носовой мачты «Сумеречного Призрака», и тотчас же сероватые полотнища занялись прожорливым пламенем.
Норгван понимал, что «Зерцало Огня» даже из одной «молнии Аюта» разделает подчистую «Призрак» раньше, чем тот успеет сколько-нибудь ощутимо досадить беглецам. У «Призрака» оставалась только одна надежда – абордажный бой.
7
Когда «Призрак» намертво вцепился в «Зерцало Огня» крючьями «кошек» и абордажных мостиков, это было равносильно полной победе беглецов.
Во главе воинов «Зерцала Огня» встал Дотанагела, и его магический меч (по которому плакало, ох как плакало Жерло Серебряной Чистоты!) запел песню смерти в полный голос.
Абордажную партию «Призрака» вообще не пустили на палубу «Зерцала».
Первые воины, достигшие конца абордажных мостиков, были срезаны мечом Дотанагелы с десяти шагов. Эгин содрогнулся, наблюдая, как корчатся в предсмертных судорогах люди, чьи кольчуги, разлетевшись в один миг на тысячи лопнувших колец, подставили свою плоть под трескучую молнию, во много крат удлинившую меч Дотанагелы.
Самеллан, Знахарь, Эгин и прочие тоже не остались в стороне. И только Авор с Вербелиной, следуя строжайшему приказу Дотанагелы, продолжали отсиживаться в каютах.
Дотанагела и Самеллан, вооруженный огромной архаической варанской секирой (родной сестрой тех, что украшали жетоны офицеров Свода Равновесия), вступили на борт «Призрака» первыми.
– Я иду, Норгван! – ревел Самеллан, и шлемы врагов разлетались под его ударами вдребезги, как перезревшие тыквы. – Я иду, змеиная кровь!
Знахарь с легкостью перемахнул на палубу «Призрака» и приземлился на четвереньки так ловко, будто был кошкой. Меч описал полукружие над его головой. Странные были замашки у этого Знахаря, очень странные. А когда в руках Знахаря Эгин заметил длинный каменный нож вместо привычного меча или алебарды, он окончательно уверился в том, что солнечным днем месяца Алидам из Пиннарина бежала банда отпетых магов.
Каменный нож в руках Знахаря был куда опаснее любого обычного меча. Обычные мечи раскалывались надвое при встрече с его непритупимой кромкой. Тяжелый двойной панцирь с треском раскрылся под ударом Знахаря.
Незадачливый офицер Опоры Единства, пытавшийся достать Знахаря алебардой, спустя мгновение остался с бесполезным обрубком древка в руках. Ну а Знахарь, совершив свой очередной кошачий прыжок, подкатился тому под ноги и распорол несчастному пах.
«И это – примитивный с виду каменный нож!» – ужаснулся Эгин.
Палуба под ногами Дотанагелы дымилась. Краем глаза Эгин заметил, что пар-арценц был бос. Воздух над его головой дрожал и переливался, как над раскаленной печью.
«Расплавится наш пар-арценц, ох расплавится», – подумал Эгин, стараясь заглушить священный трепет, которым помимо воли наполнялось все его существо при виде этого небывалого сражения.
Аррумы и пар-арценцы… Кристальная чистота пред лицом Князя и Истины… Князя – возможно. Истины – едва ли. Разве только истина их заключается в том, чтобы, искореняя магию, самим напитываться ею. Так белая промокательная бумага, вбирая чернила, становится черной.
Жерло Серебряной Чистоты… Изумрудный Трепет… Они, эрм-саванны и рах-саванны, со всего Варана и со всего Круга Земель несут таинственные рукописи, разыскивают предметы и людей, причастных к Изменениям. Они сдают все это своим начальникам, а те отправляют скверну в Жерло Серебряной Чистоты…
Да уж, держи сарнод шире! Отправляют! Мусор, только мусор попадает в Жерло. Приворотные перстни, глупые апокрифы по Элиену и Урайну, подметные списки забытых любовных искусств. Да еще мелкие должностные преступники.
При вступлении в ряды офицеров им всем показывали Жерло Серебряной Чистоты в действии. Жар, тяжелый барабанный грохот, своды из красного греоверда – давно, впрочем, закопченного до непроглядной черноты. Внизу, в глубоком колодце – озеро ослепительно белого, клокочущего расплава – не серебра, нет, – а если и серебра, то Хуммерова. Кто и чем питает его неугасимый яростный жар? Об этом ведомо одному гнорру.
«Именем Князя и Истины рах-саванн Опоры Безгласых Тварей, преступивший черту меж должным и непозволительным путем сочетания с двумя девственницами единовременно, приговаривается к испепелению и вечному проклятию».
Ужас в глазах приговоренного. Короткий вопль. Аррумы Опоры Единства, произносящие страшные слова, от которых, кажется, барабанные перепонки вот-вот изойдут кровавым потом. Гнорр, окруженный четырьмя старшими офицерами без знаков отличия. Но лица его не разглядеть, нет…
Эгин был готов на многое, чтобы только увидеть, как исчезает в Жерле Серебряной Чистоты хоть что-нибудь стоящее. Чудесный каменный нож Знахаря или, на худой конец, меч Дотанагелы…
Эгин бездумно вступил в схватку. Его воля к действию была полностью сконцентрирована на кровопролитии, но его мысли были сейчас очень, очень далеко. В Пиннарине, в прошлом. И только когда его тело было резко отброшено назад чьей-то могучей рукой, он наконец-то возвратился в реальность происходящего.
На то самое место, где он только что находился, упала, рассыпая уголья, прогоревшая рея.
– Не владеешь в совершенстве Освобожденным Путем – не пользуйся им вообще! – гаркнул над ухом Дотанагела.
И неожиданно вскрикнул, словно бы ужаленный тарантулом.
Эгин опасливо осмотрелся и понял: в мире что-то изменилось. Что?
8
Норгван, аррум Опоры Единства и капитан «Сумеречного Призрака», был не более чем аррумом и противостоять мощи пар-арценца Опоры Писаний в честном поединке не мог.
Поэтому, как только Дотанагела ступил на палубу его корабля, аррум, как и положено змеинокровной крысе-людоеду, поспешил спрятаться в кормовой надстройке.
Засим Норгван изволил наблюдать за своими обреченными людьми сквозь однопрозрачное оконце из того Измененного стекла, из какого были сотворены двери в туннелях Свода Равновесия.
Наблюдать – и неспешно, с расстановкой подготавливать к схватке боевой бич и «крылатую иглу».
Когда он увидел, что Дотанагела не на шутку увлекся собственным мнимым всемогуществом и колеблющийся столб воздуха над его головой едва заметно потемнел, выдавая слабость пар-арценца, Норгван покинул свое убежище. Даже крыса-людоед не столь глупа, чтобы, сложив лапы, спокойно дожидаться прихода крысоловов в ее нору.
Дотанагела изумленно поглядел на свое плечо. Там, шипя и дымясь, торчала игла с хвостом из разноцветных лоскутков. Эгин, все еще сидевший в глупой позе на палубе среди дымящихся угольев, первым заметил Норгвана.
– Вон он! – крикнул Эгин, указывая в направлении кормовой надстройки.
Там свистал боевой многозвенчатый бич Норгвана, называемый иногда среди старших офицеров «змееживым».
Горло одного из «лососей» с «Зерцала Огня» вмиг было оплетено звенящей сталью. От сильного рывка воин упал на колени, и меч Норгвана положил конец его страданиям. Обрубленная голова была отброшена носком его сандалии прочь, бич освобожден, а сам Норгван, облаченный в позлащенные доспехи во вкусе придворных живописцев, шагнул навстречу Дотанагеле.
Пар-арценц был багров и страшен. Несколько раз он пытался вырвать из плеча «крылатую иглу», но она, распустив в его плоти жестокие крючки, не выходила.
Дотанагела упал на колени. Знахарь был далеко и не видел происходящего. Самеллан, чья секира то и дело взлетала над головами в свалке по противоположному борту, ничем помочь не мог. И Эгин, и Иланаф могли противопоставить змееживому бичу Норгвана лишь свои обычные мечи, придуманные для честных воинов, а не для Хуммеровых наперсников.
Норгван был уже в каких-то двадцати шагах. Он понимал, что не сможет одолеть всех и вся на этом проклятом «Зерцале Огня». Но он знал, что предателю пар-арценцу не жить. Равно как и тем двум молокососам из банды изменников, которые завороженно наблюдают за его приближением.
Но не только Эгин и Иланаф видели Норгвана. Был еще один человек на боевой башенке «Зерцала» с неприятным, словно траченным огненной молью лицом, который понял все.
«Молния Аюта» по правому борту, довернутая на «крапчатого спрута» и ноль, смиренно дожидалась своего часа. С исчислителем не было Самеллана, а без его слов и магических игл ядро «молнии» означало не более чем просто кусок железа. Промахнуться было нельзя.
Впрочем, с сорока шагов промахнуться было почти невозможно. Норгван сделал еще один шаг. Исчислитель набрал в легкие побольше воздуха и…
– Пали!
9
– Где, раздери меня Шилол, семижды семь раз проклятый Норгван?
Вопрос принадлежал Самеллану. Его руки были умыты кровью до самых локтей. А его двусторонняя секира была столь жестоко иззубрена, что походила не то на пилу, не то на срез головки пикантного вергринского сыра.
Все закончилось только что. Пленных не было. Палуба и трюмы «Сумеречного Призрака» были усеяны телами погибших. Среди них были и двадцать семь воинов с «Зерцала Огня».
Над потерявшим сознание Дотанагелой склонился Знахарь.
Эгин, тяжело опершись на древко трофейной алебарды, ошалело таращился на все еще теплые золотистые обломки панциря Норгвана. Чудом зацепившись за фальшборт, безжизненно повис аррумский боевой бич, более не одухотворяемый ничем и никем.
– Где Норгван? – насмешливо переспросил Эгин, подымая взгляд на свирепого истребителя офицеров Опоры Единства. – Вот ваш Норгван, досточтимый гиазир Самеллан.
Эгин поддел носком ближайший искореженный обломок панциря.
Снизу он был облеплен какими-то мерзостными кровавыми сгустками. Но едва ли был в тот день на палубе «Сумеречного Призрака» хоть один человек, способный изобразить что-либо, напоминающее брезгливую гримасу.
Самеллан несколько мгновений молчал. Потом тяжело вздохнул.
– Я хотел взять этого зверя живым, – сказал он упавшим голосом. – Надо же! А я еще никак не мог взять в толк, зачем это стреляли с «Зерцала Огня»!
– Оторву голову исчислителю, – буркнул Самеллан напоследок.
Знахарь поднялся с корточек, сжимая в руке зловеще почерневшую «крылатую иглу», которую он наконец-то смог извлечь из плеча Дотанагелы.
– Если бы не исчислитель, милостивый гиазир Самеллан, – серьезно сказал Знахарь, – пар-арценц был бы сейчас мертв. И вместе с ним было бы мертво все наше дело. Так что потрудитесь смирить свою мстительность. Она вам еще пригодится. А исчислителя я бы рекомендовал представить к нагрудному отличительному знаку. Вот только не понятно к какому. Ясно ведь, что не к варанскому.
