Глава 34.

Париж. Три года спустя. Жаркий июльский день. По раскаленным каменным плитам, которыми выложен двор посольства, босиком пройтись почти невозможно.

Огромная параболическая антенна укрепленная на крыше посольства устремлена в небо под строго заданным углом. Там — высоко-высоко в небе болтается спутник телерадиосвязи, год назад запущенный Базой на орбиту. Для запуска «Норвегов и компания» воспользовались установкой «земля — земля», переделанной под «земля — космос» бравыми умельцами.

Пьяным, дуракам и военным везет; спутник, откликаясь на «свой-чужой», делал стойку и транслировал всякие там сигналы с довольно приличным трафиком.

Раз в месяц в Париж прилетал дирижабль, привозящий последние новости, гостей и предметы первой необходимости. Цеппелин пару суток вставал на якорь, а затем с попутным ветром возвращался домой, груженый разномастным товаром: от медных листов до бочонков коньяку.

Спроектировать самолет было несложно, особенно, имея в наличии чертежи и точные приборы. Самолет — штука достаточно сложная в управлении и, не имея сколько-нибудь опытных пилотов, трудно на что-то рассчитывать. Представив себе в небе над Бобровкой доморощенного Гастелло, Норвегов наложил на проект вето.

Вот тогда и пришла в голову майора Серегина дельная мысль, навеянная прочитанной книгой о «Воздушных мамонтах». Он настолько задурил этой идеей головы старшим офицерам, что вскоре был назначен руководителем проекта.

Пока научились добывать гелий, пока изобрели особо прочную пленку на основе титана для корпуса, пока придумали двигатель, сочетающий в себе легкость и мощь… Прошло около двух лет, пока первый «малютка» нареченный «Бравым майором» добрался до Парижа и покорил французские сердца.

Только— только жители города привыкли к ежемесячным визитам дирижабля, как со стапелей базы сошел его собрат —»Бравый полковник», титановый монстр — младший могучий брат, в два раза превосходящий «Бравого майора» по грузоподъемности.

А на верфи тем временем заложили «Бравого генерала» — чудовище, на фоне которого первенец смотрелся бы крохотным лилипутом. Строительство этого гиганта должно было завершиться через полтора года. По замыслу конструкторов, сей цеппелин должен был стать многофункциональным средством сообщения Базы с Западной Европой.

«Бравый полковник» доставлял в Париж нефть, различные инструменты и приборы, лекарства, примитивную электронику. Неподалеку от Парижа, на реке с романтичным названием Флоара началось строительство небольшой гидроэлектростанции, которая должна была удовлетворить энергонужды города, отнюдь не являвшегося мегаполисом. Кстати, в горах, где находился исток этой реки была найдена урансодержащая руда. Это дало неслабую почву для раздумий подполковнику Булдакову.

Целую ночь он провел, бессмысленно таращась в Атлас офицера — бесценное издание 1980 года. Все было напрасно. Где, согласно Атласа была превосходная, высокоурожайная низменность — там нынче располагались первые отроги Альп. По Атласу, истоки Луары находились на юге Франции, в действительности же, Флоара брала начало на северо-востоке; там же располагалась загадочная страна Оберланд, где согласно преданий стоял замок какого-то Хранителя.

Но послу не было дела до какого-то там «хранителя». С последней оказией «Бравый полковник» доставил оборудование для телестанции и некоторое количество мобильных телефонов, изготовление которых стало на предприятиях базы непонятным пунктиком. Не проходило и года, как в производство запускалась следующая модель, и, соответственно, предыдущая с производства снималась.

Итогом стало то, что половина города забыла римские цифры, перейдя на арабские, а другая половина, естественно, не догадывалась о существовании ни первой системы счисления, ни, тем более, другой.

Булдаков преподнес королю и правящей верхушке индивидуальные средства связи. Недоволен подарком оказался лишь кардинал Дюбуа, которого мобильник отвлекал во время мессы. Тогда подполковник посвятил наместника Ромейского Владыки в тайну режима «Мьют», во время которого Его Преосвященство мог бы хоть и медитировать, не опасаясь за свой душевный покой.

Существенные сдвиги произошли и с наземным транспортом. Были построены две магистрали с невиданным до сих пор бетонным покрытием. Первая связала Париж с ближайшим городом на побережье — Па-де-де, а другая, еще не оконченная, матовой лентой устремилась на юг — к Срединному морю. Для строительства магистралей Король, проявив поистине сталинскую хватку, отрядил около пятнадцати тысяч человек каторжников и прочего отребья, даже выкупив узников у сопредельных королевств. По окончании строительства всем невольникам было обещана свобода, но многие обрели ее навечно, став фундаментом будущей магистрали.

Тем временем в городе Бобра, как теперь именовалась База с прилегающими населенными пунктами, освоили выпуск спецавтомобиля, предназначенного для перевоза груза на большие расстояния. Автомобиль был помесью «Газели» и БТРа. Четырехосная, по форме напоминающая утюг, а по размерам «КАМАЗ», «Бетрель» имела 152-х миллиметровое безоткатное орудие и два танковых пулемета. Она брала до десяти тонн полезного груза и с полными баками преодолевала расстояние в тысячу километров, либо двести местных лиг.

Кроме прочих новшеств, Париж заимел собственную канализацию, правда сработанную из кирпича, зато на совесть. Почти все улицы были покрыты асфальтом, секрет производства которого восхитил Олега Палыча.

— Ишь, ты! — то и дело тряс он головой, — смесь гравия, щебенки и битума. Местным алхимикам ни в жисть не догадаться!

Разбогатевшая после визита татар База не скупилась на отделку своего единственного посольства. Дворец Женуа блистал всеми цветами радуги. Позолоченный шпиль с кроваво-зеленым флагом виден был за много километров. Стены посольства, покрашенные бронзовой краской, были предметом зависти не одного аббатства. Восточный скат крыши представлял собой огромную солнечную батарею, на которую так любили гадить птицы всех пород. Раз в неделю на крышу залезал верхолаз, и под одобрительные крики любопытной толпы проводил генеральную уборку.

Тем временем Людовик было заартачился и принялся протестовать против всех нововведений, ворча, что то, что было хорошо предкам, вполне по кайфу и нынешнему поколению, но Булдаков пригрозил соответствующими санкциями. Испугавшись, что Белая Русь не примет Франко в ЕЭС, провозглашение которого было уже не за горами, король сдался.

Василий храпел так сильно, что в окнах тихонько дребезжали стекла. Он даже не почувствовал, когда Люси (наложница, она же — жена) спихнула его с кровати на пол. Ткнувшись рожей в собственные шлепанцы он продолжал преспокойно посапывать в свое удовольствие. Павлик, его сынишка — карапуз двух с половиной лет удобно устроился на могучей отцовской спине и жевал кусок вяленого мяса.

— Вставай, хомяк! — пихнула Люси носком туфли своего благоверного, — время идти гулять с малышом!

— У, стерва! — проворчал парень переворачиваясь на спину, — дай же ты человеку поспать, наконец!

Дите с воплем слетело на пол. Жена подскочила к нему и ухватив его за волосы завопила:

— Стерва? О-ля-ля! А когда тебе приспичит, то уже и не стерва?

Василий Латыш был выходцем из «черного централа» Города-героя Орши. Батька его был скуп на ласку, доброе слово и простое человеческое обхождение. По выходным, приняв на грудь полфляги самопального вина, он вспоминал о родительском долге и садился изучать сыновний дневник. Поскольку этот документ был исписан во множественных местах и преимущественно красными чернилами, то в итоге старик хватался за ремень, бормоча проклятия в адрес советской власти. Когда Василию исполнилось семнадцать, отец отхватил от сынка первого леща. Затем последовал мощный «топтун» в грудь, в результате которого старик неделю провалялся на больничном, а входная дверь их жилища приобрела тот беззаботно-веселый шарм, коим славятся салуны Дикого Запада.

Нельзя не отметить, что эволюция все же коснулась Василия: более высокий, чем у отца лоб, менее зверское выражение лица, иногда, особенно после стакана «горькой», проблескивающее в глазах сознание…

Люси дернула мужа за волосы. Безрезультатно. К трезвому Латышу намертво прилипла кличка «Тюфяк». Вывести его из себя было невозможно. Однако, выпив грамм семьсот, этот добродушный парень превращался в животное, по своей дикости и непредсказуемости сопоставимое разве что с самцом гориллы. Однажды Люси пережила самое ужасное приключение в своей жизни…

…Случилось это через три месяца после ее появления в жизни Латыша и его комнате. Во-первых, он чрезвычайно озадачил ее тем, что не захотел с ней спать. Девушка терпела месяц, терпела другой, закончился третий… И вот, однажды Вася вернулся домой на бровях после дружеской попойки с приятелями. Посчитав это предзнаменованием, Люси предприняла очередную попытку воздействия на мужское либидо. Опять напрасно! Обиженная до глубины души, она не придумала ничего лучше, чем залепить наглому гаеру пощечину.

Рассвирепевший мужик скрипнул зубами, схватил нахалку за ноги и подвесил на самом высоком крюке под потолком. После чего силы оставили его, и он преспокойно улегся спать.

Можно только гадать, как провела ночь бедняжка Люси, но наутро Вася обнаружил ее, полумертвую от страха и усталости, висящей на четырехметровой высоте. Буквально через секунду брошенный меткой рукою нож перерубил веревку над головой Люси, а еще через мгновение она уже лежала в мужских объятиях и Вася, в голове которого щелкнул до сих пор не задействованный тумблер, постигал искусство Кама-сутры.

В данный момент Василий был трезв, а это означало, что сердиться он попросту не в состоянии, хоть дави его танком. Кстати, «Бравый полковник» доставил сюда и два танка; они вместе с пожарной машиной стояли в боксе, прикрытые чехлами.

Уразумев, что поспать ему не дадут, Васек встал и уныло проследовал в ванную. Затем он надел бронежилет и бросил умоляющий взгляд в сторону кухни.

— Я бы пожрал че… — нерешительно предположил он.

— Позже, — отрезала Люси, — нас ожидает шикарный завтрак у Его Величества. Там уж ты душу отведешь! И чтобы больше двух бокалов этой гадости не пил!

«Этой гадостью» Люси называла, естественно, водку. Париж, несмотря на свой затрапезный вид, не употреблял ничего крепче сухого вина. Вернее, не знал. И, хотя Людовик в свой первый визит некоторое количество сорокаградусной все-таки откушал, после был издан запрет для всех граждан государства на употребление вышеупомянутого напитка. Король смекнул, что здоровье нации необходимо беречь.

Во дворе посольства уже прогуливался Гончаров со своим Максимом, практически ровесником Павлика. Увидев Латыша с сыном, он радостно заулыбался.

— Что, мон шер, и тебя выперли? — толком не проснувшийся Вася угрюмо кивнул.

— Нихрена эти бабы не понимают в караульной службе! Систематическое нарушение устава в виде попрания прав часового на отдых? — Латыш снова кивнул.

— А где твоя принцесса? — спросил он. Максим при слове «принцесса» выдавил из себя нечто вроде «мамачество».

— Прихорашивается. А твоя?

— Тоже. Слушай, Серега, твоя тоже достает тебя?

— А то! На приемах они все принцессы, стервы — только дома. А вообще-то я шучу, моей выпендриваться воспитание не позволяет. Видишь, вот и она.

С крыльца сбежала Диана, одетая в нечто навроде газа. Она быстро подошла к ним, поздоровалась с Латышом и виновато улыбнувшись мужу спросила:

— Надеюсь, я не слишком долго?

— Бля! — слетело с языка Василия, — пардон, Ваше Высочество, Серега, как я тебе завидую! Моей бы и в голову не пришло спросить то же самое! — Гончаров премило улыбнулся и сказал.

— Мон дью, а пришло ли когда-нибудь тебе в голову спросить ее, не против ли она?

— Не против чего? — не понял парень.

— Ну, к примеру, ты знаешь ее любимое блюдо? Или любимый цвет, запах, время года…

— Погоди-погоди! — перебил его Латыш, — что-то я не догоняю, смеешься ты или на полном серьезе… Какое мне, нафиг, дело до ее любимого цвета! Да хоть серо-буро-коричневый!

— Ты хотя бы помнишь цвет ее глаз? А?

— Стервозный цвет! — побурчал Вася, — я может не помню, какого цвета глаза у меня самого! — леди Диана с интересом посмотрела на него. Василий, расстроенный непонятными «наездами» напоминал обиженного ребенка.

В караулке все было проще. Посетуешь на жизнь свою тоскливую мужикам, пожалуешься на очередную выходку жены; услышишь ответ типа «Вася, все бабы — стервы», и на душе сразу легче, вроде, не один ты такой… А здесь совсем другой табак! И не поймешь этого сержанта-герцога.

— Что ты предлагаешь? — с вызовом спросил он, — как мне мою чертовку заставить уважать во мне зверя?

— Дурак ты, братец! — тихо сказал Сергей, ибо Диана отвлеклась на малышей, — ты «Терминатор-2» смотрел? Так вот там Шварцу переключают тумблер в положение «Запись», что бы он, анализируя поступки людей, сам стал бы похожим на человека.

— Это ты к чему ведешь? — насторожился парень, — видишь, не въезжаю я…

На крыльцо вышла остальная компания и, видя это, Гончаров стал закругляться.

— Вася, если ты не доволен своими внутрисемейными отношениями, то подумай: может тебе под силу их изменить. Если не хватает знаний, почитай книги, посмотри вокруг. Проанализируй взаимоотношения других пар, возьми от них лучшее, убери худшее. Экспериментируй, короче! — Сергей подбежал к своему сынишке и взял его на руки. Диана глядела на него с обожанием, даже каким-то преклонением; Латыш зло сплюнул и, углядев в толпе свою жену, потащился к ней.

— Анализируй, экспериментируй, онанируй! — зло бормотал он, — я с тобой, Люська, так наэкспериментирую сегодня ночью, что завтра сидеть не сможешь!

Парижские портные за эти три года научились копировать покрой одежды, которую привезли с собой бобровские первопроходцы; кое-кто из аборигенов уже щеголял в джинсах, а кое-кто и в мини-юбках, хотя кардиналу стоило больших усилий не предать сей бесовский предмет одежды анафеме. Даже Людовик пару раз появлялся на церемонии в черной паре, а уж про Жака и говорить нечего — его кожаные брюки успели войти в поговорку.

— Ну что, двигаем! — предложила супруга посла, Светлана Булдакова.

— Прогуляемся, — согласился Гончаров. Павлик Латыш, сидящий на «запятках», что есть силы пнул ножками по отцовским мослам.

— Иго-го! — заржал Василь и резво пробежал пару метров.

— Еще! — потребовал малыш.

— Павка, — наставительно сказала Светлана, — першероны — это не скаковые лошади. Они должны тянуть лямку.

— Угу! — подтвердила «лошадка».

Сначала они спустились к набережной, где в этот час прогуливалось много добропорядочных парижан. Сиенна была одета в бетон пока только на одном участке, напротив королевского дворца — там правый берег на протяжении около полутора километров был приведен в порядок силами гильдии ассенизаторов. Гильдия поимела на этом приличные деньги, а Людовик приобрел новую головную боль, ибо бюджет Франко и до приезда белоросских послов трещал по швам, теперь же доходы в казну поступать не успевали вовсе. Булдаков из кожи вон лез, пытаясь доказать королю необходимость реформ в его прогнившей экономике.

В конце концов он показал Его Величеству отчет министра финансов за прошедший год. Капиталовложения увеличились в десять раз по сравнению с тем годом, в котором монарх короновался.

— И фигня, что казна пуста, — рубил ладонью воздух подполковник, — деньги — это мертвый груз! Зато теперь мы имеем железную прибыль от самого большого в Европе порта, пошлины за новые дороги, пошлины за коммунальные услуги, услуги телефонной связи! Скоро добавится плата за электроэнергию, фонарное освещение.

— Да, — пробормотал Людовик, — но где все эти деньги, все эти, как вы изволили выразиться, доходы?

— Король, я не Корейко, бабки не жилю! — вскипел Олег Палыч, — для вас же стараюсь, убогие пожиратели лягушек!

— Да не едим мы лягушек! — взорвался Людовик, — с чего вы это взяли?

— Пардон, как Вас там, Высочество…

— «Величество», — устало поправил король.

— Да хоть «превосходительство»! — главное, чтобы вы уяснили: деньги должны крутиться!

Спор в финансовой палате продолжался. Присутствующий при сем Жак вот уже полчаса кимарил в свое удовольствие, изредка просыпаясь и грозя кулаком в неизвестном направлении.

— Ну, вроде бы все вопросы решили! — подполковник с глухим стуком захлопнул папку.

— Уф! — вытер вспотевший лоб монарх.

— Если бы я был шутом, — заметил Жак, — то на этом месте я обязательно испортил бы воздух.

Булдаков поморщился.

— Скоро обед, Ваше Величество.

— Да! — оживился король, — а где же приглашенные?

— Через полчаса будут, — успокоил его посол. Людовик озабоченно посмотрел на часы.

— Полчаса — это много или мало? Никак не привыкну к двум стрелкам на часах. Как вы с тремя разбираетесь и с ума не ходите?

— Километра три легким подбегом одолеть можно, — проинформировал министр и тут же пояснил:

— А это меньше лиги. Правда, ненамного.

— Господи помилуй! — прошептал король.

С росичами здоровались, почтительно кланялись, снимали шляпы. Павлик в ответ махал отцовской кепкой и что-то неразборчиво кричал. Ветер доносил с реки приятную прохладу; слегка пахло тиной.

— Смотри, — вдруг схватила Диана за руку мужа, — по-моему, из Каталонии судно.

— Погоди! — встрепенулся парень, — штандарт королевский! Виват, Бильбао! Виват, Барселона!

— Сестричка приехала! — запрыгала Диана, — я ведь ее уже три года не видела! Пойдемте к ним!

— Вася! — закричала Люси, — пойдем!

Латыш расположился у самой воды и показывал малышу «лягушку» — пускал по воде голыши. Услыхав вопль он посадил Павлика обратно на шею и припустил за остальными, по дороге бормоча считалочку.

— Что ты там бормочешь? — подозрительно спросила Люси.

— То, что слышать ты не хочешь! — буркнул Латыш, — до греха не доводи. Лучше поскорей иди!

Ошеломленная девушка покачала головой и ускорила шаг. А Василий не унимался:

— Я — поэт! Зовусь я — Яков! От меня вам в жопу якорь! — поддразнил его Гончаров, невесть когда успевший оказаться рядом. Не знал я, друг Вася, что у тебя чуткая крестьянская душа!

— Да пошел ты!

— Что, лавры Винни-Пуха спать не дают? Смотри лучше, во-он король басков по трапу спускается! Шикарная чмара рядом с ним — это моя свояченица. Сколько пальцев отдал бы, чтоб ее поиметь?

— Мне мои пальцы еще пригодятся, — помычал Вася, — пусть живет непользованная! Тут со своей не знаешь, как разобраться, а он…

По живому коридору, образованному стоящими в два ряда кирасирами, спускалась королевская чета: король Хосеп IV, бывший вождь одного из племен Каталонии, и королева Луиза — сестра местного монарха.

— Не поняла! — озадаченно произнесла Булдакова, — насколько мне известно, король Людовик и не подозревает об этом сюрпризе… Сергей, будь ласков, набери Олегу — пусть предупредит короля!

Гончаров молча потянулся за мобильником. Диана уже неслась к сестре совершенно забыв о церемониале. Завыли трубы. При звуке их принцесса (теперь уже вернее сказать, герцогиня) перешла на шаг, затем споткнулась и замерла, как вкопанная. Сестра, находящаяся на расстоянии нескольких шагов ее не замечала.

Диана запоздало вспомнила о своем новом имидже. Чертыхнувшись, она вернулась к мужу.

— Чего ты носишься, как угорелая! — шепотом спросил он ее.

— Да, сестру увидела… А затем вспомнила, что она — королева Каталонии. А я не одета для встречи…

— Как ты считаешь, почему они приехали без предварительного уведомления? И что это за мрачный толстяк?

— Это — герцог Густаво де Бертрам — правая рука Великого Инквизитора.

— Ясно! — мрачно отвечал парень, — цель их визита как на ладони. Боже, помоги Людовику! Надели его твердостью и здравомыслием! Аминь, едри его в корень!

— Не к добру они приехали, мне тоже так кажется…

— Кажется? Да я уверен в этом. Где же твой братец? Я пятнадцать минут назад ему звонил…

В ответ на его слова послышалось далекое цоканье копыт. Вскоре на пристань выехала парадная карета короля, запряженная восьмеркой великолепных лошадей. Как бы в насмешку над великолепием этой картины раздалось негромкое тарахтение, и вскоре рядом затормозил мотоцикл.

Жак, а это был он, заглушил мотор и, сняв шлем, повесил его на руль. Затем он достал из кармана расческу, причесал свою гриву и, наконец, бросил взгляд на причал, где пришвартовался фрегат.

— Ля вибрасьен мон моле гош этюн гран синь, твою мать! — с чувством произнес он, — кардинал, вылезайте из коляски!

Брезент откинулся и герцог Дюбуа кряхтя покинул неудобную люльку.

— Что вы тут гран-при устроили, — зашипел он на старого приятеля, — этот сволочной де Бертрам мигом меня титула лишит!

— Мы его самого тогда лишим! — бодро ответил Жак, — евнухом сделаем!

Тем временем король и королева Франко вышли из кареты и направились к высоким гостям. Невесть откуда взявшиеся алебардисты взяли в каре Набережную площадь, и уже насмешливо поглядывали в сторону кирасиров. Людовик, добродушно улыбаясь, протянул руку своему гостю.

Баскский король в нерешительности глянул на герцога. Де Бертрам слегка кивнул. Хосеп IV улыбнулся в ответ и пожал руку «коллеги».

— Прошу прощения, Ваше Величество, что прибыли вот так неожиданно.

— Мы считаем, — с расстановкой произнес владыка Франко, — что у вас для этого действительно были важные причины, и надеемся что чуть позже вы окажете нам честь, посвятив в них.

«Правая рука» Торкемады озадаченно поправил головной убор — роскошную иберийскую шляпу с павлиньими перьями. Вряд ли надменный тон Людовика свидетельствовал о его смирении перед лицом одного из самых могущественных людей современности. Скорее наоборот: Густаво де Бертрам нюхом чувствовал присутствие за спиной короля каких-то могущественных сил. В них и только в них черпал силы Людовик для своей бравады.

Наблюдательный герцог успел увидеть, что в городе за несколько лет, прошедших со времени его последнего визита изменилось многое. Но пока он не заметил ничего такого, за что бы мог уцепиться цепкий взгляд Святой Инквизиции. Что, естественно, не свидетельствовало, что подобного в городе нет вообще.

Радушный король предоставил дорогим гостям место в своей карете, которая по размерам была немного меньше почтового дилижанса девятнадцатого века. Подождав, пока карета скроется с глаз, Жак завел «Урал», кардинал профессионально запрыгнул в коляску, и мотоцикл кратчайшими путями понесся по направлению к королевским апартаментам.

На набережной осталась лишь наша компания. Светлана оценивающе взглянула на спутников и решительно произнесла:

— По-моему, бисер метать не перед кем. Идемте за ними.