Глава восьмая

Тихий шорох в соседнем стойле разбудил меня. Конюшня уже была пуста, и сквозь щели покосившейся двери пробивались солнечные лучи. Я поднялся, отряхивая солому, и с наслаждением потянулся. Дверь приоткрылась, и молодая наездница, грациозно впорхнув в помещение, направилась к своим вещам. Увидев, что я уже встал, она приветливо улыбнулась мне и произнесла:

– Доброе утро, господин рыцарь. Завтрак скоро будет готов.

– Доброе утро, Эжени, – поклонился я.

Утро стояло солнечное, и только грязь на дороге напоминала о вчерашнем ненастье. В дальнем конце двора эффектно разминался Сэнди. Черноволосый Люка восхищенно наблюдал за ним. По двору со стороны руин лаборатории разносился недовольный голос почтенного Деметриуса:

– Убирай эту балку! Да не эту, а вот ту! Нет, убирай лучше обе!

Послышался сильный треск, и кусок кровли, еще каким-то чудом державшийся на стене дома, рухнул вниз. Из пролома в стене, чихая и ругаясь, выбрался алхимик, сопровождаемый обнаженным по пояс силачом Жано.

– Ну вот, кто тебя просил трогать эту балку! Теперь уж мы точно не доберемся до подвала, – брюзжал ученый.

– Я, это… того… сейчас уберу, – смущенно оправдывался гигант.

– Ничего нельзя поручить! – Деметриус хлопнул себя по бокам, подняв облако известковой пыли. – Ладно, убирай, только быстро. Винсент, где тебя носит? – переключил он свое благосклонное внимание на директора цирка, как раз в этот момент появившегося из фургона с десятком ножей в руках. Мэттью уставился на оружие и сварливо произнес:

– Зачем тебе столько ножей? Ты что, разбойник с большой дороги?

Бельрун, как обычно, находившийся в отличном настроении, быстро оглядел двор и, увидев Эжени, наблюдавшую за этой сценой из дверей конюшни, подмигнул ей. Девушка согласно улыбнулась. Винсент сделал зверское лицо и, поудобнее перехватив три ножа, метнул их один за другим в дверь, около которой стояла наездница.

– Зачем? Да вот зачем! – Лезвия воткнулись в двух дюймах от головы наездницы, которая лишь безмятежно улыбнулась.

– Не смей обижать бедную девочку! – возмущенно закричал потрясенный алхимик. – Я тебя что, этому учил? Нет, Винсент, я окончательно обдумал твое предложение, – без всякого перехода заявил он. – Я не могу ехать с тобой. Это непристойно. И я был бы благодарен тебе, если бы ты довез меня до моего старинного друга, отца Доминика. Помнишь его?

– Конечно, помню, – немного огорченно ответил Бельрун. – Он, кажется, жил в часовне, что близ Лаши?

– Он и теперь там живет. Он, я думаю, не откажется временно приютить меня, – подходя к своему бывшему ученику, произнес Деметриус. – Да и тебе, кажется, не мешало бы исповедоваться…

Циркач пожал плечами.

– Что ж, как знаете, мэтр. Тогда позавтракаем – и в путь.

В этот момент к нашей группе подошел измазанный пылью и копотью Ролло и с гордостью сообщил:

– Ваша ученость, я крышку погреба-то открыл уже, что дальше делать?

Алхимик оживился и рысью бросился к разрушенному дому.

– Ничего не трогай! Я сам!

Уже через минуту оттуда послышался его крик:

– Эй, Жано, куда ты подевался, бездельник!

Покончив с завтраком, мы погрузили на флагманскую повозку отрытые в ходе спасательных работ коллекции лекарственных растений, книг и уцелевших реактивов великого подвижника; и уже через час, вытолкав из грязи фургоны, добрались до сухой дороги.

– Вот. Вот глядите сюда, юноша, – дернув за рукав камизы, требовательно окликнул меня ученый Деметриус, сидевший внутри нашего экипажа и сортировавший свои ботанические сокровища. – Вы мне кажетесь не лишенным ума, а потому глядите сюда скорее.

«Давненько меня никто не называл юношей, не лишенным ума», – с иронией подумал я. Впрочем, юношей, лишенным ума, меня не называли тоже. Если это обращение было вполне понятно в устах Джона Нейвура, качавшего некогда на коленях малолетнего Камдильчика, то Мэттью Мишо, будучи старше меня лет на двенадцать—пятнадцать, явно преувеличивал нашу разницу в возрасте.

– Внимательно слушайте, что я говорю, и используйте каждое мгновение, дабы открывать для себя новые знания. Держитесь общества людей мудрых и понимающих в жизни, – наставлял меня премудрый Деметриус. – Учитесь, и тогда вы не умрете бродячим циркачом.

При последних словах Бельрун, дотоле невозмутимо правивший повозкой, весело фыркнул.

– Не обращайте внимания на моего шалопая-ученика, – раздраженно блеснув воспаленными глазками из-под кустистых бровей, заметил алхимик.

– Вот! – Он сделал указующий жест в сторону своей зеленой аптеки, живописно разложенной по всей внутренней поверхности фургона. Свежая рубаха, насильственно натянутая заботливым Бельруном на его тщедушный торс, запарусила на ветру. – Такой коллекции вы не увидите больше нигде. Здесь, наверное, есть все, что измыслила природа для того, чтобы вернуть здоровье человеку и тварям, живущим рядом с ним. Вот, например. – Без всякого предупреждения выхватив из кучи холщовых мешочков один, он сунул его прямо мне под нос так, что я едва успел отшатнуться. – Алиссум! Растение весьма редкое и полезное. Не забудьте принять его, когда вас укусит бешеная собака.

Он отбросил в сторону мешочек, теряя к нему всяческий интерес, и схватил пучок корешков с острым запахом, перевязанных ниткой.

– Валериана! – торжественно объявил Деметриус. – Название сего могущественного растения уже само свидетельствует о его назначении, ибо в переводе с благородной латыни означает valere – быть здоровым. Ах да! Вот оно! Винсент, мальчик мой. – Алхимик бесцеремонно ухватил нашего возницу за плечо. – Я уж не знаю, где ты и этот ваш стриженый ученик на четвертой повозке заработали такие ужасные синяки, но у меня есть отличное средство!

Он выхватил пучок подувядшей травы и стал угрожающе размахивать им над головой несчастного Бельруна.

– Это резеда! Однако недаром по-латыни resedo значит «исцелять»! Стоит приложить ее к синяку, как он быстро пройдет. На вот, держи, – укоризненно протянул алхимик лекарство своему ученику, упорно не желавшему присоединиться к нашей научной беседе. – Оно растет у тебя под ногами, а ты даже не знаешь, какую пользу можно извлечь из этого растения.

В течение последующих часов мы узнали много нового: о том, что скабиоза превосходно лечит чесотку; что диковинное растение конский хвост ни в коем случае нельзя добавлять в сено, а уж тем более, упаси Господи, есть его самому, ибо случатся ужасные судороги; что трава святого Иоанна – вещь, безусловно, необычайно полезная для заживления ран, лечения желудочной хвори и еще 97 болезней, но пить ее настой мужчинам надо весьма умеренно… и так далее, и так далее. Словоизлияния ученого мужа прервал звук рога, донесшийся откуда-то из глубины леса.

– Охотится кто-то, – небрежно пояснил Бельрун. Я согласно кивнул.

– Что? А? Вы это о чем? Ах да! – Алхимик более всего сейчас напоминал взъерошенную неясыть, которой во время еды пожелали «приятного аппетита». Полуседые пепельные волосы в беспорядке топорщились, карие глаза удивленно округлились. Видимо, неожиданный звук пустил течение его мыслей по иному руслу, и, отставив в сторону гербарий, он схватил короб с химикатами… Я опасливо покосился на мсье Мишо.

– Скажите, почтеннейший Деметриус, – задал я вопрос, мучивший меня с момента нашего неожиданного знакомства. – Вам никогда не приходила в голову мысль, что ваши изыскания опасны, и причем опасны не только для вас, но и для всего человеческого рода?

– Как вы сказали, юноша? – выходя из состояния самосозерцания, воскликнул алхимик. – Опасны?! Эти слова выдают в вас глупого невежду! Огонь, на котором вам жарят дичь, и вода, в которой вы совершаете омовение, – не менее опасны. Но еще никто не жаловался на то, что на этом свете существуют огонь или вода!

– Но если вы, высокоученый муж, едва не погибли в результате своего опыта, то что можно говорить о простых смертных, чьи знания несоизмеримо малы в сравнении с вашими? – задал я каверзно-витиеватый вопрос.

– А вы не совсем глупы, – обнадежил меня польщенный ученый. – Все дело в том, что я сейчас нахожусь лишь в начале пути; мои исследования огненного зелья во многом несовершенны… Но верьте мне, – алхимик мечтательно закрыл глаза, – придет тот час, когда мое открытие облагодетельствует человечество!

«Да уж», – горько усмехнулся я, неизвестно почему вспоминая вдруг огненный вал, накрывший наш батальон «коммандос» при высадке на Жарль-Жар.

– В ходе своих исследований, юноша, – Деметриус внезапно посерьезнел, – я сделал величайший вывод. Человек есть существо, наполненное творческой энергией, которая во многом предопределяет его жизнь.

Он ненадолго замолчал. Я с некоторым удивлением начал прислушиваться.

– Со времен райского сада в человеке заложена жажда познания нового… Жажда сия неутолима. Человеку постоянно нужно менять что-то вокруг себя, творить новые сущности, создавать новые вещи, искать, ошибаться и находить. Но при всем этом, ежечасно меняя что-то вокруг себя, человек, желая того или нет, меняется сам. И это изменение, в свою очередь, ведет его на путь новых деяний. Я назвал это Законом Единорога.

– Почему именно единорога? – несказанно удивился я, припомнив свою встречу с этими сказочными существами в лесах Германии. Алхимик горделиво выпрямился и, воздев палец, изъеденный реактивами, вверх, важно произнес:

– Я много лет посвятил изучению природы этого зверя!

– Да? И что же?

– По моему глубочайшему убеждению, сие животное существовать не может. Ему нет места среди других.

– Как это существовать не может? – возмутился я. – Да я сам наблюдал единорогов!

– И не вы один! – непонятно чему обрадовался естествоиспытатель. – У меня есть сотни заслуживающих внимания свидетельств об этом удивительном существе.

– Но вы противоречите сами себе, почтенный Деметриус. – Я был окончательно сбит с толку.

Ученый хитро улыбнулся и, наклонив голову набок, произнес:

– Когда вы, скажем, делаете игрушечную лодочку из коры дерева, что у вас получится?

– Лодочка, – хмыкнул я.

– Да! Конечно же! – Мой простой ответ почему-то привел алхимика в неописуемый восторг. – Но не наполнит ли это вашу душу радостью?

– Пожалуй, наполнит… – все еще слабо понимая, к чему ведет высокоученый муж, отозвался я.

– Значит, можно сказать, что, каким-то образом изменяя мир вокруг, вы тем самым изменяете и себя самого? – вкрадчиво осведомился он. Я автоматически кивнул. – Но так же верно и обратное! Изменяясь внутренне, в душе, вы изменяете мир! А поскольку душа есть искра Божьего пламени…

При этих словах я невольно вздрогнул и стал слушать философа с фермы Трезэссар более внимательно.

– …то души, собранные воедино, способны возжечь огонь новой жизни, преобразующий грубую материю в нечто живое. Единорог есть воплощенная человеческая мысль, воплощенное чаяние – тяга к свету, чистоте и надежда на лучшее. Он одновременно пребывает в мире эфирном и материальном. Теперь вы понимаете меня? – возбужденно дергая меня за несчастную камизу, завопил вошедший в раж ученый.

Бельрун обеспокоенно оглянулся.

– Учитель, у вас все в порядке? – с тревогой в голосе спросил он.

Не обращая внимания на этот вопрос, Деметриус продолжал вдохновенно излагать свою теорию. Ему явно надо было выговориться – годы одиночества, проведенные на ферме, давали себя знать.

– Человек в своем творении подобен Богу! И сие есть величайшая тайна алхимической науки. Золото, драгоценности – все это ерунда! – Деметриус сделал широкий пренебрежительный жест, как бы сметая груды золота и драгоценностей со светлого пути всего человечества. – Это незначительные шаги к познанию Величайшего. Ибо только открытие тайны творческой энергии человеческой души есть истинное Великое Деяние. И любая деятельность на сем поприще есть благо.

Алхимик застыл на секунду в античной позе и, неожиданно подавшись вперед, внушительно изрек:

– Как говорит на эту тему великомудрый Аристотель…

Спина Бельруна конвульсивно вздрогнула, он попытался что-то сказать, но было уже поздно…

– Если блаженство есть деятельность, сообразная с добродетелью, то, конечно, сообразная с важнейшей добродетелью, а это присуще лучшей части души. Будь то разум или иное что, естественно правящее по природе нами и ведущее нас и разумеющее прекрасное и божественное – потому ли, что оно само божественной природы или же самое богоподобное, что у нас есть; во всяком случае, деятельность этой части, сообразная с ее добродетелью, и будет составлять совершеннейшее блаженство!..

Последствия этой тирады были воистину неожиданными и лишний раз подтверждали теорию Мэттью Мишо о творческом воздействии человеческой мысли на окружающую действительность. Лошадь, запряженная в нашу повозку, дернулась вперед, и Бельрун, находящийся на грани нервного срыва, изо всех сил натянул вожжи. Несчастное животное, видимо, бывшее сторонницей Гераклита, выразило полнейшее несогласие с такой постановкой вопроса, отчего наш возок тут же устремился в придорожную канаву, на ходу теряя колесо.

– Ну я же просил, никаких разговоров об Аристотеле! – раздраженно воскликнул Винсент Шадри, показываясь из кювета и чем-то неуловимо напоминая в этот момент мельника.

Тучи белой пыли, поднятые повозкой, медленно осели, обнажая все то плачевное положение, в котором оказался наш экипаж.

– Эй, Жано, Люка! – позвал Бельрун, отряхиваясь и укоризненно глядя на меня. Циркачи, видевшие наше крушение, уже спешили на выручку.

– М-да, – удрученно сказал Винсент после нескольких попыток поднять из канавы громадный возок. – Без рычагов не обойтись. Жано, возьми-ка топор да сходи выруби в лесу четыре крепких шеста. А мы пока разгрузим возок.

Мы уже закончили заново складывать рассыпавшийся во время аварии гербарий алхимика, а силача Ролло все еще не было.

– Где его носит? – сердился Бельрун. – Такого за смертью посылать, а не за шестами.

Спустя несколько мгновений до наших ушей донесся громкий треск, и на дорогу впереди нас, хватая воздух ртом, выскочил Жано.

– Там!.. – задыхаясь, завопил он. – Там он! Он там висит!

– Кто висит? Говори толком! – крикнул Бельрун, что есть силы встряхнув бледного как полотно гиганта. Жано, казалось, был напуган не на шутку. Трясущимися губами он пролепетал что-то вроде:

– Он… там, в глубине леса… висит мертвец. Не ходите туда! – закричал он, увидев, что мы с Сэнди устремились в указанном им направлении. – Это нечистое место!

Винсент с размаху отпустил звонкую оплеуху силачу.

– Приди в чувство, неженка! Люка, оставайся здесь, если что – зови. Мы сейчас. Эй, господин рыцарь, куда это вы без меня? – крикнул он и бросился за нами вдогонку.

…Мертвец висел, растянутый веревкой между двух деревьев. Действительно, зрелище было жуткое. Неожиданно выскочив на небольшую полянку, мы застыли, не смея сказать ни слова. Венчик седых волос вокруг тонзуры выдавал в убитом монаха. Убит он был зверски… Голова несчастного свешивалась на грудь, в которой страшной ямой чернела огромная дыра на месте сердца… Бурая запекшаяся кровь покрывала все его обнаженное тело.

– Это брат Доминик! – потрясенно прошептал Бельрун, подходя к мученику и приподымая его голову. – Господи, кто же его так! Святой жизни ведь был человек.

Он вытащил кинжал и начал перерезать веревки под негодующее карканье воронов, переполошенных нашим появлением.

– Похоронить его надо, как подобает. Да кто же осмелился-то? – По щекам Бельруна текли слезы.

Шаконтон, все еще не совсем придя в себя, перекрестился и трясущимися руками начал помогать Винсенту снимать тело священника.

Перед моими глазами отчетливо всплыла картина четырехлетней давности. Убийство агента-отшельника разительно напоминало теперешнюю расправу над беззащитным монахом. Ярость и неотмщенная кровь взывали к действию.

Я начал обходить полянку, внимательно осматривая каждый дюйм. Не пройдя и десяти шагов, я наткнулся еще на один труп. Труп собаки, лежащий под кустом орешника…

На шее у нее красовалась веревка, но, судя по позе, убита она была иначе – кто-то сломал ей позвоночник ударом тяжелой палки.

– Винсент! – крикнул я. – У святого отца была собака?

– Собака? – утирая слезы, удивился он. – Не было. По крайней мере несколько лет назад.

Бельрун подошел ко мне и, увидев мертвое животное, странно насторожился.

– Постой, постой… Мертвая собака, рог… И земля под ногами мертвеца разрыта… Здесь искали мандрагору. Проклятые чернокнижники! Нельзя оставлять подобное деяние безнаказанным! – Винсент начал лихорадочно озираться. – Судя по всему, убили его не так давно… Следы должны были непременно остаться!

Мы возобновили поиски и буквально через несколько ярдов наткнулись на бурые пятна крови, упавшей на траву и листья.

– А вот и они, – зло произнес Бельрун. Сейчас он более всего был похож на волка, почуявшего добычу. От его обычной веселости не осталось и следа.

– Сэнди! – резко крикнул он. – Беги обратно, расскажи Люка, что здесь случилось. Вели ему ждать. Потом бери гоблина и волоки его сюда. Понял? Да, и прихвати мечи господина рыцаря и свой. Возможно, они нам сегодня понадобятся.

Шаконтон просительно поглядел на меня, как бы умоляя разрешить ему участвовать в нашей охоте.

– Действуй! – коротко бросил я. Когда за спиной моего оруженосца сомкнулись ветви подлеска. Бельрун, сидевший на корточках над окровавленным телом отца Доминика, тихо произнес:

– В который раз я слышу о подобных вещах. Люди сошли с ума. Воистину, наступил век Иуды. Может, прав Жано, и всем нам пора готовиться к концу света? И опять эта мандрагора! – Он стукнул кулаком по разрытой земле.

– А почему именно здесь? И почему собака? – спросил я, подходя к Винсенту.

– По поверьям этих поклонников Сатаны, сок мандрагоры дает им возможность видеть воочию своего повелителя. А вырастает это растение, как известно, там, где упало семя повешенного. Чтобы извлечь этот корень из земли, необходимо к стеблю привязать собаку и, описывая около растения круг, идти все время лицом на запад, трубя при этом в рог, покуда собака не вытащит мандрагору.

– Зачем трубить в рог? – пораженный столь странным обрядом, спросил я.

– Говорят, при этом растение издает ужасающие вопли.

– Не думаю, чтобы те, кто расправился с несчастным монахом, особо обращали внимание на чьи-то вопли, – сумрачно отозвался я.

Послышался шум, и на поляну выскочил запыхавшийся Сэнди, волокущий за собой недовольного гоблина.

– Да куда ж ты меня тащишь, дубина стоеросовая! – возмущался он. – Навернуть бы тебя сейчас, да жалко, помрешь ведь.

– Вот, притащил, – отрапортовал серьезный Сэнди, вручая мне меч.

– Кого эти недоумки тут убили? – услышал я возмущенный рык гоблина. – Э-э, да это, похоже, не они… Вот же дурацкая манера убивать друг друга!

– Послушай, Тагур, – подойдя к страшилищу, заговорил Бельрун, сразу забывая легкомысленное «Краки». – Нам нужно найти убийцу этого старика. Ты нам поможешь? Вы говорите, господин рыцарь, он нас понимает? – переспросил Винсент у меня. Я коротко кивнул.

– Ты можешь взять след, Тагур?

Гоблин покрутил уродливой головой, оглядывая поляну, и презрительно хмыкнул:

– След! Да здесь дорога, а не след! Бегите за мной и не отставайте, – обратился Тагур непосредственно ко мне, срываясь с места.

Сказать «не отставайте» было значительно проще, чем сделать. Мы мчались по лесу, стараясь не упустить из виду спину гоблина, с фантастической быстротой и ловкостью лавировавшего между деревьями, и рубины в рукояти моего клинка пылали, предвкушая праведный бой. Наконец лес кончился, и прямо перед нами показалась небольшая часовня, возвышающаяся на холме.

– Тагур, стой! – едва успел я удержать гоблина, устремившегося к часовне. Мы остановились и залегли в густом кустарнике.

Неподалеку от нас раздалось испуганное ржание – стреноженные лошади, пасшиеся неподалеку, видимо, почуяли гоблина.

– Хорошенькое дело, – заметил я. – У какой-то плохонькой часовенки в лесу – сразу три чистокровных ирландских жеребца!

Бельрун, разбирающийся в лошадях не хуже меня, согласно кивнул.

– Ты лучше туда посмотри! – указал он на кавалькаду из четырех всадников, неспешно подъезжающих к часовне. Кони, сбруя и дорогая одежда неоспоримо свидетельствовали о знатности приезжих.

– Кто-нибудь из них тебе известен? – спросил я, вглядываясь в наездников, гарцующих около часовни.

– Ну, троих я никогда в глаза не видел, а вот предводитель их мне известен. Это виконт Адемар Лиможский.

– Вот так дела! Ему-то что здесь нужно? – удивился я.

– То, что и остальным. Если это то, о чем я думаю, то все начнется с наступлением темноты.

– Черная месса?..

– Именно!

– Что ж, – зло пробормотал я, – подождем до вечера. Пусть соберутся.

И они собрались.

…Сквозь узкие стрельчатые окна часовни пробивался слабый свет смоляных факелов. На залитом кровью алтаре лежала совершенно нагая девица, живот и грудь которой были разрисованы магическими знаками. Опрокинутое распятие было растоптано и водружено на навозную кучу, красовавшуюся посреди церкви.

– Хозяин! Хозяин! – бешено заорали собравшиеся, выплясывая в неистовом хороводе вокруг алтаря. – Приди к нам. Мы призываем тебя!

Из часовни послышался грохот, напоминающий взрыв, все вокруг заволокло серным дымом, и, сопровождаемый «сатанинским хохотом», раздававшимся неизвестно откуда, около алтаря возник крупный мускулистый мужчина, обряженный в маску, изображавшую голову черного козла. Кроме этой маски и свисающей с его плеч наподобие плаща козлиной шкуры, на нем не было ничего. Положив одну руку на лоно возлежавшей перед ним девушки, он воздел другую вверх, выставляя рогами указательный палец и мизинец, и заговорил:

– Привет вам, дети мои!

Толпа ответила ему нестройным шумом и самозабвенно затянула «Отче наш» наоборот. Дождавшись, когда шум стих, козлоголовый продолжал:

– Все ли вы верите в силу мою?

– Все! – закричали в церкви. – Все! Верим! Един ты, и никто, кроме как ты!

– Истинно вам вещаю! Люцифер, светоносный князь, победил! Дрожит небесный чертог беспомощного и никчемного Яхве от проклятий, несущихся к его качающемуся трону. Дрожит пламенный меч в дланях архангела Михаила! Ибо мы есть сила!

– Сила! – загудела переполненная церковь.

– Отринем прочь трусливое милосердие. Проклятие ему! Посеявший зерна смирения да пожнет ярмо!

Гул ликования был ответом на его слова.

– Причаститесь от даров моих! – истошно вопил рогатый оратор. Два обнаженных прислужника, один с серебряным блюдом, другой с чашей, начали обходить залу. Не надо было быть анатомом, чтобы определить, что буроватая масса, лежавшая на подносе, была искрошенным сердцем, жидкость же, наполнявшая чашу, более всего напоминала кровь.

– Утолите голод и жажду свою! – разносилось под крышей. – Се плоть и кровь!..

– Винсент, – прошептал я Бельруну, притаившемуся возле окна часовни. – Подопри дверь, чтобы ни одна скотина не смогла открыть. Сэнди, тащи солому. Да побыстрее. Тагур, будь добр, волоки сюда хворост. Ну что ж, эти ублюдки говорят о силе? В эту игру можно играть вдвоем. – Я достал из сапога огниво. – Нет такой силы, против которой не нашлась другая сила!