X. Королевские сады

Почему каждый раз, когда он возвращается на Игуану, это происходит вечером? Совпадение?

— Где принцесса? — спросил он, отпрыгивая от спешащего с кувшином козьего молока серва, которого он едва не сбил с ног, появляясь на голубом ковре неувядаемого Бирюзового Дола.

— Ее высочество купается. — Эрм все больше входил в роль сенешаля.

— Где?

Эрм испуганно округлил глаза и поджал губы — спрашивать об этом кого-либо, кроме членов семейства, он уже считал неприличным.

Если и дальше так пойдет, то церемонность отношений в боевой дружине может помешать ее боеспособности. Да и вообще… Если бы он сейчас возвращался к себе в космодромную гостиницу, то прямо повалил бы в бар, собрал вокруг себя ребят и признался: ну, братцы, я ведь, честно говоря, наклал в скафандр под самый подвздошный клапан… Впрочем, Стамену он так и скажет.

Но тут разом отхлынуло все: и джасперянская галантность, и космодромное балагурство. Стамен. Каждый раз, когда он возвращался вечером от Стамена…

Он вылетел за двойные ворота, словно его несла неведомая на Земле всепроникающая сила джасперян. Начало просеки, коротенький перешеек, соединяющий почти отвесный конус горы, увенчанной Бирюзовым Долом, с плавно изгибающимся массивом протяженного острова — заросший кустами можжевелоподобного хвойника участок, уже окрещенный Загривком Игуаны. К морю можно было спуститься и с южной стороны, где из воды выступали причудливые утесы, черные по вечерам, но под дневным солнцем обретающие феерическую яшмовую пестроту, и с северной, с крошечным песчаным пляжем, над которым двумя великолепными террасами природа позаботилась о пристанищах для кротких небодливых коз и грозных крылатых коней. Судя по перестукам и повизгиваниям пил, сервы не собирались прерывать строительство стойл и загонов даже на ночь.

Юрг уверенно свернул налево. Здесь не было протоптанных тропинок, и приходилось спускаться к морю, цепляясь за колкие ветви, оставляющие на ладонях полоски смолы, клейкой и сладкой, как рахат-лукум. Он не торопился, потому что уже знал, как все произойдет: совершенно неожиданно из-за корявого ствола или каменного когтя скального выступа покажется лицо, узкое смуглое лицо, замершее в очарованном бережении предназначенной для него страсти, и неотвратимо повторится все то, что могло быть только сладостной карой за его еретические слова: «Я хотел бы хоть один день прожить без волшебства…»

Наверх Юрг глянул нечаянно — подвернулась нога, и он заскользил по усыпанному порыжелыми иголками склону. И лицо, глядящее на него сверху, он сначала и не узнал, столько было в нем нежного отчаяния, словно она по собственной воле прощалась с ним навсегда. И еще что-то, неуловимое и странное, что волновало его каждый раз, так и оставаясь неосознанным…

Обломившийся сучок впился ему в бок, и он раскинул руки, чтобы хоть за что-нибудь уцепиться и остановить падение. Ему это удалось, и он снова вскинул глаза вверх — пусто.

— Сэнни, выходи! — крикнул он. — Я тебя видел!

Можжевеловый склон замер в вечерних лучах, вбирая последние крохи тепла и света.

— Сэнни! — повторил он уже с досадой. — Ну прямо как маленькая… Раз-два-три-четыре-пять, я полез тебя искать!

Вверх, как всегда, карабкаться было проще, чем катиться вниз. Суховатые пряди мха временами оставались у него в руках, обнажая смуглые пятна притаившегося под ними песчаника, и Юргу уже начинало казаться, что виденное им лицо было просто игрой вечерних теней на причудливом склоне; подкрепил это предположение чей-то голос, призывавший его, по-видимому, с просеки.

— Да здесь я, здесь, — отозвался он, сознавая, что на сей раз интуиция решительно и бесповоротно показала ему кукиш.

Рядом возник Борб и разом оборвал его гимнастические упражнения, препроводив с крутого склона прямо на порог их маленького корабельного замка. Вся дружина была уже в сборе вокруг моны Сэниа, которая, отжимая мокрые волосы одной рукой, другой старалась не расплескать полную кружку молока. По тому, как медленно и осторожно закрывал свой рот Флейж при появлении командора, последнему стало очевидно, что ключевые моменты их похождений на трижды-распято-проклятой планете уже доложены, и не без юмора. А он-то ломал себе голову, что бы такое поневиннее наврать жене, чтобы не слишком ее напугать!

Она глянула на него — как ему показалось, чуточку снисходительно:

— А я слетала на козью ферму. На минуточку. Молока хочешь, герой?

…А ночью, когда он уже действительно почувствовал себя героем, нечистая сила дернула его за язык — и тоже не без снисходительности.

— Каждый раз удивляюсь, дорогая: насколько сильна в тебе эта неподражаемая женская черта — оказываться не такой, какую я ожидал…

Она засмеялась:

— Я бы употребила термин: естественная женская черта.

Ей и в голову не пришло, что этот небрежный ответ увел их от опасного поворота разговора, который мог бы изменить всю их дальнейшую жизнь.

— Ладно, вернемся к моему героизму. Как ты сама понимаешь, авантюры вроде вчерашней не на шутку затягивают — это как наркотик. Или собственное вранье: чем больше врешь, тем сильнее тянет фантазировать и дальше. Это я к тому, что слетать еще на десяток-полтора планеток, даже таких помойных, как гнездилище тушканов, — милое дело. И всегда готов. Только вызывает сомнение уверенность в результате…

— И что ты предлагаешь? — спросила она, поудобнее устраивая голову с не просохшими еще волосами у него на плече.

— Пойти двумя путями сразу. Отправить половину дружины на поиски тех, кто побывал на Земле Шоео… или хотя бы знает, как она обозначена в Звездных Анналах. Ведь эти люди здесь, на Джаспере!

— Это не так безопасно, муж мой, как шастать вооруженной бандой по отсталым мирам. Эрромиорг рассказывал, что секта «ревнителей крэгов» разрастается, они нападают на всех, кто носит офиты. С другой стороны, уже появились какие-то оголтелые «поборники света», которые уничтожают крэгов. Сам понимаешь, это почти начало гражданской войны. Все затворились в своих замках, и послать кого-то в такую разведку — это почти что на верную смерть. Единственное место, где относительно безопасно…

— Королевский дворец?

— Вот именно. И как раз завтра в его садах должен был бы состояться традиционный бал… Эрм не слышал, чтобы его отменяли.

— Не хочешь ли ты сама проникнуть туда в маскарадном костюме? — не подумав, предположил Юрг.

Мона Сэниа сняла голову с его плеча:

— Как ты мог подумать такое? Я дала слово. Земля Равнины Паладинов…

— Для тебя недоступна, знаю, — подхватил он. — Но любую формальную клятву, да еще под принуждением данную каким-то сволочам, нужно выполнять дословно, не более. Ты ведь можешь и не ступать на землю — просто пролететь над садами.

— И что это даст?

— Ну… все-таки…

— Что-то не слышу командорской уверенности, муж мой, любовь моя.

— Берегу ее для следующей планеты.

Ему показалось, что упоминание о следующей экспедиции она восприняла как-то слишком равнодушно. Но тут же одернул себя, и нечего удивляться, ведь он рассказал ей только о том, что его привязали с неясной для него целью, а тут и дружиннички подоспели… Знай она, от чего он был буквально на волосок — и еще неизвестно, как отнеслась бы она к возможности его дальнейших полетов, уж слишком уязвимым делало его отсутствие тех врожденных способностей, которыми обладали рядовые джасперяне.

И тут она безошибочно угадала его мысли:

— Скажи, муж мой, а ты все поведал мне о своих приключениях?

Ах ты, глупенькая моя! Да какой же мужик расскажет любимой женщине, что он едва не обгадился со страху?

И вот тут пришел настоящий страх.

— Что ты молчишь? Уж признавайся!

— Послушай, Сэнни, по-настоящему страшно мне стало только сейчас. И знаешь, почему? Я пережил все, что случилось в подземном лабиринте, и вдруг понял, что ни разу не вспомнил о тебе. И в это время тут с тобой могло случиться…

— О, древние боги, что за чушь! Ты же прекрасно знаешь, что я могу схватить обоих малышей и исчезнуть в любом направлении.

— В каком, например? Джаспер для тебя почти целиком закрыт.

— Ну, под крылышко к Дронгу Милосердному.

— Да? А ты забыла, что они даже сюда умудрились подослать убийцу — со жрецами не шутят, это у нас на Земле известно еще со времен Фараонов.

— Значит, на вышеупомянутую Землю. На Щучий… то есть на Барсучий остров.

— Не советую — во всяком случае, без меня. Нам с тобой ведь официально сообщили, что на моей планете угнездился какой-то прокуратор, и надо думать, не без свиты. Боюсь, что некоторые происшествия, так и оставшиеся загадочными для нашего Интерпола, не обошлись без участия этой вселенской нечисти.

— Ага, вот мы и докопались до того, что ты от меня скрывал!

Ох, и не хотел же он ее пугать! Тем более что тайна так и осталась тайной.

— Скажи сначала, Сэнни: бывали у вас случаи, когда бесследно исчезали дети?

— Странный вопрос — возьми хотя бы Ю-ю…

— Нет, раньше.

— Ну я думаю, это всегда бывает. На любых планетах. А у нас, когда мать или отец хочет спрятать малыша от собственной дражайшей половины — хотя бы из ревности… Да сплошь и рядом. А почему ты спрашиваешь?

— Как только мы прилетели на Землю, мне сообщили, что произошло несчастье: в семье покойного Юхани — тогда еще никто не знал, где он и что с ним, — был похищен ребенок. Новорожденный ребенок, о котором сам Юхани даже и не знал.

— Мальчик?

— Девочка.

— А ты не допускаешь, что это — совпадение?

— И это не все, малыш. Помнишь, ты предложила мне навестить вдову, а я тебе ответил, что она в специальной клинике? Так вот, она сошла с ума: все время собирает всякие тряпки, одеяльца, сворачивает их, чтобы это напоминало запеленутого младенца, и прячет. И еще — рисует. Она всегда хорошо рисовала, особенно картинки к детским книжкам. Так вот, она рисовала крэгов. Вернее, одного крэга, сидящего у нее на плечах — так, как если бы увидела это в зеркале. Рисует только это, бессчетное число вариантов. Плачет, если ей не дают бумаги… Вот почему при виде нашей дружины с птичками на загривках люди были потрясены. Ну и выставили вокруг нас охрану…

— Выходит, они нас не охраняли…

— А принимали меры предосторожности.

— Значит, девочку не нашли?

— Нет. И она была бы чуть старше нашего Ю-юшки.

Наступило молчание. Юрг скосил глаза и поглядел на жену — она лежала, какая-то отчужденная, устремив невидящий взгляд в потолок — на ночь она свой аметистовый офит все-таки снимала.

— О чем ты думаешь? — осторожно спросил он.

— Пытаюсь представить себе, где же на Джаспере ее прячут. И главное зачем?

— А меня беспокоит другое: каким образом крэги нашли дорогу к дому Юхани?

— Ну хотя бы по Звездным Анналам.

— Это могло привести их только к Земле. Но они безошибочно появились у Юхани… И вскоре после того, как он погиб. Шастать по всей планете наудачу они не могли — их непременно заметили бы и занесли в Красную Книгу. Причем с восторгом. Но кроме Юхановой вдовы, их никто не видел — даже его два сына. Как это могло быть?

— Не знаю, не знаю. Мы ведь вообще о крэгах почти ничего не ведаем, это для нас было табу.

— А тебя ни на какие мысли не наводит еще и такой факт: вскоре после этого на Земле, причем в самых различных ее уголках, произошло несколько совершенно чудовищных — и одинаковых по исполнению — убийств, жертве наносили прямо в глаз сильнейший удар, причем не ножом, а, как заключили эксперты, костяным или роговым предметом. Орудия убийства обнаружить не удалось, следов — тоже.

— И погибшие были… дети? — глухим голосом спросила мона Сэниа.

— Почему — дети? Нет, вполне взрослые люди. Но всех их объединяло одно; причастность к какой-нибудь религии. Католическая монахиня из Сеговьи, кришнаитский гуру из Мадраса, поп-расстрига откуда-то из-под Читы, слепой служка из синтаистского храма в Иокогаме… Какая-то гаитянка, баловавшаяся вуду… Еще кто-то…

— Может быть, заговор? — осторожно предположила принцесса.

— Тогда это мог быть только заговор сумасшедших, а они, как известно, не могут объединяться и проводить так тщательно подготовленные акции. Нет. Экспертиза утверждает, что все убийства совершены одним и тем же лицом. И с таким разрывом во времени, что ни один вид транспорта не мог бы доставить преступника из одного места в другое.

— Но жертвы, похоже, выбирались случайно… В отличие от новорожденной девочки Юхани, где, как ты говоришь, цель была выбрана точно, а попадание стремительно и безошибочно. Значит, тебя спрашивали обо всем этом, и ты указал на крэгов как на возможных виновников?

Юрг зло фыркнул:

— Скорее — как на несомненных и единственно вероятных.

— Ну и что?

— А мне не поверили.

— Как! Они же видели, кто сидел у всех нас на плечах!

— Знаешь, дорогая, у моих соотечественников удивительно развита способность не верить тому, что они видят собственными глазами. И стоять насмерть за то, чего просто не могло существовать.

— О древние боги! Если бы я не знала тебя… и Юхани — я предположила бы, что у всех землян на загривках угнездились невидимые крэги!

— Ну я бы не сказал, что Джаспер миновал подобную полосу развития кто-то тут частенько поминает каких-то залежалых богов, вряд ли имевших материальное воплощение…

— Как знать, как знать, муж мой, любовь моя. Разве не богиня ночи укрыла нас сейчас своими мягкими крыльями?

— Ага. И по ее темно-синему брюху ползут светящиеся жуки разноцветных лун… Очень поэтично.

Она подняла ладонь и безошибочно хлопнула его по губам:

— Ты врожденный и неисправимый безбожник!

— Да ну? А кто для меня — ты?

— Когда муж начинает говорить своей жене комплименты, это становится подозрительным…

Он вдруг почувствовал, что разговор зашел в тупик. Сколько он мучился, ловил себя на неосторожном слове — только бы не проговориться, только бы не напугать… Самое страшное, что могло произойти с его родной планетой, появление иноземных чудовищ. Первые кровавые жертвы. Овеществление фильмов-ужастиков, создаваемых в беззаботной уверенности, что этого никогда не будет, потому что этого не может быть никогда. Это было так не правдоподобно и жутко, что решено было не оповещать об этом все человечество: началась бы бессмысленная паника, фантастическая по размаху и совершенно безнадежная в попытке избежать опасности, которую никто даже представить не в состоянии. К тому же все убийства уложились в двадцать четыре часа и больше не повторялись.

Может, прилетели — и улетели ни с чем?

То есть — с единственным похищенным ребенком?

Говорила же Сэнни, что крэги никогда не остаются на уже заселенных планетах — иногда они даже требуют уничтожения аборигенов, как это случилось с несчастными кентаврами где-то в его родимом созвездии. Но с другой стороны — расплодились же они на Тихри! И потом этот бред, переданный Кадьяном, относительно власти над мирами, включая и подчинение богов… Вот и поди разберись!

Юрг тихонечко повернул голову и поглядел на жену: в полумраке лунного свечения, проникающего через матовый купол шатра, было видно, что она безмятежно спит, как это нередко с ней бывало, с открытыми незрячими глазами. Он спустил с постели босые ноги, стараясь не зашуршать, натянул штаны и бесшумно выбрался из дома. Присел на пороге. Из сторожевых корабликов, ограждающих вход, одновременно выглянули Дуз и Сорк — командор покачал головой, беззвучно давая понять, что ничего ему не надобно, и они убрались. Остальные дружинники сгрудились в привратном теремке, уже затворенном с внешней стороны; костров было велено больше не разжигать, и они веселились как могли, с превеликим трудом сдерживая свои звонкие, неуемные голоса. В ярком голубом свете полутора лун — вторая вечерняя уже положила свой подбородок на кромку стены — было видно, что потешаются все над Харром, которому взбрело в голову обучиться проходить через НИЧТО. Топая двухпудовыми ножищами, поматывая головой и фыркая, как миннесотский бизон, он делал короткую пробежку, а потом, повинуясь негромкому, но дружному: «Оп!», делал отчаянный прыжок, бодливо пробуя плотность ночного воздуха, и рушился на землю под сдавленный хохот своих тренеров. Потом упрямо подымался и, необидчиво поматывая головой, возвращался на стартовую позицию. Дружинники невольно затихали — ну и упрям тихрианский мужик!

Юрг невольно вздохнул: с таким же успехом он мог обучаться летать. Откровенно говоря, этот инопланетный визитер загостился у них на Джаспере, но, с одной стороны, лишний меч, когда дружина отправлялась в поход, чуточку увеличивал гарантию безопасности и моны Сэниа, и малышей, правда, чуточка эта была микроскопической, но все-таки. К тому же Юрг и сам был в этом мире чужаком, правда, уже признанным за своего, уже совсем адаптировавшимся, по в чем-то Харр был ему даже ближе, чем вся дружина вместе взятая. Притом не надо сбрасывать со счетов и скуку, которая несомненно должна была рано или поздно появиться гнусной ползучей тенью в их уединенном пристанище, особенно тогда, когда большинство дружинников исчезало и принцессе оставались только материнские хлопоты и воспоминания о тех временах, когда предводительницей летучего отряда была она. Во всяком случае, Юргу думалось именно так.

Да и сам он сейчас чувствовал себя претоскливо — то ли из-за несостоявшейся встречи на каменистом склоне, то ли оттого, что, глядя в ночное небо, он вдруг впервые ощутил себя невыразимо далеко от собственной Земли — так далеко, что сейчас, припоминая свои первые впечатления от полета к Марсианской орбитальной станции, он только усмехался. Тоже мне даль! Вот сидит он на пороге высушенного жаврова остова, глядит в галактическую даль, и знает, что нет уголка, в который не перенесли бы его верные вассалы. Беда только в том, что уголков этих невообразимое множество — не выбрать, куда податься.

И ли в одном — подумать только: ни в одном он не может укрыть свою жену с двумя малышами так, чтобы быть на все сто процентов спокойным за их безопасность. Неужели крэги успели заполонить всю Вселенную? Конечно, нет; но появиться они могли где угодно и когда им вздумается. Пример тому Земля. И как, черт их подери, им это удается?..

Кажется, он заскрипел зубами от бессилия.

— Что? — раздался из-за спилы шепот жены.

— Сигарету бы, — вздохнул он. — Была такая радость на первом курсе.

Она переступила порог и устроилась рядышком — тоже босоногая и полуодетая. К счастью, комаров тут не водилось.

— Она блондинка? — спросила она подозрительно безразличным тоном.

— Кто?

— Эта… Сигарета.

— О, да! Пока не сгорит.

Она засмеялась, и Юрг с облегчением понял, что это — хорошо разыгранный экспромт.

— Я не знаю, как это принято у вас на Земле, но у нас полагается отвечать визитом на визит. Поэтому я думаю вот что… — Мона Сэниа на секунду задумалась, пошевеливая губами. — Завтра во дворец полетят Эрм — как самый представительный, Сорк — как самый наблюдательный и Пы — как самый простодушный, при котором можно болтать о чем вздумается, не стесняясь. А мы с тобой — и с чадами, разумеется — отправимся в гости к Ушинь. Я ее домик видела, так что с утречка могу послать туда голос с предуведомлением, чтобы не свалиться чересчур уж непрошенными.

— А что так вдруг? — осторожно поинтересовался Юрг.

— Во-первых, через день-другой ты уже куда-нибудь умчишься, искать себе новых ушастиков или рассказывать об их проделках Стамену.

«Ни хрена себе проделки, — мелькнуло в голове у Юрга. — Да и ушки тоже. Хорошо, я тебе не все рассказываю…» В соответствии с этой здравой, с его точки зрения, убежденностью, он и тут промолчал.

— Во-вторых, — продолжала жена вопреки обычной женской особенности так и останавливаться на «во-первых», — она приглашала в гости нашего по-Харраду. Персонально.

— А «в-третьих» будет? — поинтересовался муж.

— Будет. В-третьих, это единственное место во всей Вселенной между Ушинь и Алэлом, где я почему-то буду чувствовать себя в абсолютной безопасности.

Недаром на Земле говорят, что муж и жена — одна сатана. Последний, похоже, был крупным мыслителем. Если и жена у него была не безмозглая красотка, и думали они одинаково, как вот сейчас у него получилось с Сэнни, — просто удивительно, как они не одолели Всевышнего?

Все самое сказочное происходило на Джаспере почему-то по вечерам. Каменные ступени, ведущие к королевскому дому — никак не вязалось с ним пышное именование «дворец», — еще источали золотой жар летнего дня, но с моря, уже потемненного предвкушением грядущей ночи, подымалась йодистая целебная прохлада, навстречу которой жадно раскрывались смежившие свои лепестки питомцы королевского сада — здешняя Флора, как видно, блюла сиесту. Ушинь выпорхнула им навстречу, как пуховый шарик — свежая, розово-серебряная, с нежной сетчатой полумасочкой. Нарисованной, естественно. Вместе с ней на гостей снизошел волшебный дух вишневого пирога с ромом, отчего Харр по-Харрада, начисто отметая легенду о собственном благородном происхождении, бесстыдно зачмокал губами.

Ушинь звонко расхохоталась и, осыпая гостей приветствиями, где каждым вторым словом было — «милые вы мои», повела их не в дом, а еще выше, в тот самый садик, который был расположен над ним, на следующем скальном уступе, так что усыпанная морскими пестроцветными камушками площадка оказалась крышей королевского далеко не обширного дома. Сад был зеленой коробочкой, открытой только стороной, обращенной к морю; стены и свод ее были образованы тщательно подровненным кустарником, по ветвям которого струились вверх разноцветные махровые вьюнки. Сад прямо-таки дышал благодатью сосуществования друг с другом как растений, так и людей.

Две девицы — к сожалению, не красавицы, но привлекающие той потаенной силой, которая рождается молодостью, уверенностью в себе и исполнением самых заветных желаний, при виде гостей порывисто поднялись из-за деревянного стола, занимающего чуть ли не все пространство садика.

— Мои дочери… — Ушинь не успела договорить, как Харр по-Харрада, бесцеремонно сунув ей в руки запеленутую Фирюзу, ринулся вперед с буйством вепря и, пав на колено, протянул руки одновременно к обеим царевнам

У них хватило мужества не шарахнуться, по обе непоправимо смутились, чем привели в недоумение королеву-мать.

— Моя старшая, Радамфань, — представила она гостям ту, чей лоб и подбородок были изукрашены сложнейшим геометрическим узором, выписанным с каллиграфической тщательностью. — Она продолжает летопись Первозданных островов.

По тону Ушинь сразу стало ясно, что старшая дочь — ее любимица.

— А это вторая, Шамшиень. — Нет, пожалуй, истинной любимицей была именно эта, чью простоватую румяную физиономию чуть ли не сплошь покрывали изображения крошечных райских яблочек — издали их можно было бы принять за очень крупные веснушки. — Ее руки украшают и наш сад, и наш стол. Да что с вами, милые вы мои? Что вы стоите? Разве гостей в нашем доме так встречают?

Царевны дружно вспыхнули и, похватав со стола исписанные свитки и корзины с черешней, умчались прочь.

— Я их не предупредила о вашем приезде, — оправдывающимся тоном пояснила Ушинь, — а то они красились бы целый день… А ты встань, бездельник, ишь как дочек моих смутил! Что-то муж скажет… Да вон и лодка приближается.

Все невольно глянули вниз, на синеющую до самого горизонта гладь утихнувшего после полудня моря. Справа, вдоль зеленой цепочки островерхих скал, полуприкрытых морским лишайником, кружила, точно стайка чирков, целая флотилия юрких рыбацких лодчонок. Сохраняя свою броуновскую суету, они тем не менее неуклонно приближались к подножию королевского острова, шесть или семь лодок подошли к каменному причалу одновременно, и в общей толчее прибывших мона Сэниа, перегнувшаяся через легкие, едва ли не тростниковые перильца, не смогла различить короля.

— Сегодня был День Огня, — не вполне вразумительно пояснила Ушинь, — мой муж вместе с принцем возвращаются с Кузнечного Подковья.

Она уловила немое недоумение гостей.

— Это дальние земли, — поспешила объяснить Ушинь, — где с незапамятных времен княжит младшая ветвь королевского рода Первозданных. Именно оттуда дочери короля получают своих мужей, а сыновья — жен. Но судьбе было угодно, чтобы сейчас там оказался только один принц подходящего возраста… А, вот и они! Хлеб и солнце вам, милые вы мои!

Появление мужчин как-то скрыло то неприязненное ощущение, которое появилось у гостей при нечаянно сорвавшихся у Ушинь словах: «дочери получают своих мужей…»

Как-то это не вязалось с царящей здесь добротой — бери, мол, что дают. С другой стороны, появился естественный интерес: а кого именно «дали» одной из островных царевен. Поэтому общее внимание оказалось прикованным не к королю, а к принцу-консорту. Он был чуть повыше кряжистого короля, но как-то бледен и жидковолос. Одним словом, выглядел он весьма неубедительно для отпрыска потомственных кузнецов. Да и старше любой из дочек был он, наверное, вдвое. Неудивительно, что у нее, бедолаги, так и не появилось наследника…

— Милые вы мои (это уже гостям), вы познакомитесь с королем Алэлом и нашим зятем, Подковным эрлом Захео, за накрытым столом. А сейчас им приличествует умыться, ибо их огненные филактерии не подходят к праздничной трапезе.

Гости согласно закивали, а Юрг невольно почесал за ухом: от слова «филактерии» несло каким-то сморщенным старинным пергаментом или даже папирусом, ничего себе словарный запас у транслейтора! Только на Земле, кажется, это были тексты молитв или заклинаний, которые прикладывались к лицу — первозданные решили этот вопрос много проще: они прямо рисовали символы этих молитв на собственной коже — вероятно, за недостатком телячьей.

Царственные мужи — о чем, впрочем, трудно было бы догадаться по их кожаным передникам, тюленьим сапогам и пятнам несмытой гари — степенно удалились для приведения себя в надлежащий для приема гостей вид. Уходя, король что-то шепнул Ушинь, и не без укоризны — та вспыхнула и засуетилась, хотя дочери уже прекрасно накрывали на стол и без нее.

— Дорогая Ушинь, — поспешила вмешаться принцесса, — если вас тревожат мои малыши, то достаточно какой-нибудь козьей шкуры, чтобы уложить их тут, в уголку — вон как они посапывают от здешних-то запахов!

— Нет-нет, моя милая, нас с королем встревожило исчезновение пашей младшенькой. Ведь она первая должна была бы приветить вас! Ари! Трусишка! Мы тебя ждем…

Она появилась из-за цветочной стены, словно прошла через нее — самая невзрачная из сестер, худенькая и словно пожизненно угнетенная собственной немиловидностыо.

— Моя младшая — Ардиень. — Ушинь только назвала ее полным именем, но уже стало очевидно, кто на самом деле здесь была любимейшей дочерью. — Ну же, ручки-тонковеточки, мы ждем…

Только тут все вновь прибывшие обратили внимание на то, что на груди у девушки висел на лепте небольшой лоток; он был плотно уставлен какими-то разноцветными чашечками. Ардиень смиренно склонила голову и направилась к мохнатой шкуре, на которой уже мирно дышали — нос к носу — смуглый золотоволосый Ю-ю и белокожая Фирюза, чья головка была еле прикрыта черным пушком. Пальцы девушки сложились щепоточками и легко запорхали над головками младенцев. Юргу вдруг померещилось, что она творит какой-то очень земной старинный обряд, вроде крестного знамения. Но нет — Ардиень отступила на шаг, и стало видно, что она едва уловимыми прикосновениями украсила лобик девочки чем-то вроде василька, а на щечках ненаследного принца появились контуры легко угадываемых крыльев. Малыши даже не проснулись, только Ю-ю сморщил свои августейший нос.

— А меня?.. — не замедлил выступить Харр по-Харрада.

Что-то вроде улыбки промелькнуло на невзрачном личике; Ардиеиь вытерла руки о передник, и тогда стало видно, что в каждой из них — коротенькая кисточка. Она обмакнула их в чашечки, взмахнула руками — двигались они с непредставимой быстротой и независимо друг от друга — и через две секунды на черных руках менестреля появилось изображение пылающего меча и летящей кометы. Девушка снова вытерла кисточки о передник и обернулась к моне Сэниа. На секунду ее глаза расширились, словно она увидела что-то, окружающее принцессу неуловимым для остальных ореолом, потом осторожно взяла ее левую руку и на тыльной стороне ладони осторожно нарисовала черное солнце. Не делая ни малейших попыток объяснить свои действия, она отвернулась от принцессы и приблизилась к командору, не поднимая глаз. Он, словно угадав ее просьбу, протянул ей левую руку. Ардиень взмахнула кисточками, и на ладони Юрга появился едва означенный светлый сиреневатый крест, нежный косой росчерк, как бы печальный знак неприкасаемости.

Что-то подтолкнуло Юрга, и он, поднеся свою руку к губам, почтительно поцеловал этот крест.

Но тут снизу раздался шум шагов, мужские голоса, и король в сопровождении своего блеклого зятя появился возле накрытого уже стола. Ардиень заспешила навстречу, торопливо вытирая кисточки о передник, а затем с привычной молниеносной быстротой разукрасила их лица какими-то магическими знаками и контурами золотых чаш. И снова вытерла кисточки о передник.

Снизу, с невидимой отсюда пристани, раздавался сдержанный гул голосов.

— Ардиень, у дворца ждут подаяния, — негромко, но отчетливо произнесла старшая из сестер.

Девушка завела руки за спину, чтобы развязать тесемки передника, и только тут стало видно, что беспорядочные цветовые пятна, оставшиеся от прикосновения кисточек, сложились в диковинный узор, напоминающий, хотя и отдаленно, летящего зимородка с огненной стрелою в клюве.

— Высокие гости могут истолковать чародейный узор по разумению своему, и будет им дано по речению их, — возгласила Радамфань торжественным тоном верховной жрицы.

Чувствовалось, что она привыкла выступать в роли хранительницы семейных и исторических традиций. Для маленького островного королевства это выглядело чуточку смешно. Тем не менее Юрг, не теряя почтительного выражения, поклонился какой-то средней точке между расписным фартуком, Радамфанью, застывшей в позе Геры, и королевской четой:

— Благодарю за честь и за доброе предзнаменование, ибо синяя птица на моей родине является символом исполнения желаний.

— Ну да, — не замедлил вмешаться Харр, — только предварительно придется врезать кому-то между глаз огненной стрелой!

— Да будет так, — сказал король Алэл.

Ардиень встряхнула передник и, подбежав к перилам, бросила его вниз. Ветер подхватил расписное полотнище, а взрыв нетерпеливых криков и топот подсказали, что на берегу началась погоня за летучим «подаянием». Между тем король подал руку моне Сэниа и почтительно повел ее к столу; старшие сестры привычно и не столь торжественно повлекли под обе руки принца-консорта, так что опять осталось в тайне, с которой из них он повенчан. Юрг, мгновенно сориентировавшись, стал спутником улыбающейся Ушинь, а менестрель суетился вокруг младшенькой, помогая ей освободиться от лотка с красками и что-то нашептывая ей на ухо, что она воспринимала с плохо скрытым недоверием.

Мир и благодать воцарились за простым дощатым столом, единственным украшением которого были створки великолепных раковин-жемчужниц, заменяющие собой блюда и тарелки. Церемонности больше не было — сестры в четыре руки обихаживали консорта, король, орудуя костяной вилкой и грубоватым кинжалом, разделывал запеченного гуся — или какую-то другую водоплавающую птицу, а Харр щелкал орешки для Ардиени. Внезапно мона Сэниа вздрогнула и едва удержалась от пугливого восклицания: перед ее прибором неизвестно откуда появилось то пучеглазое шестиногое существо, которое привозила с собой в корзиночке королева Ушинь. Существо присело на задние конечности — теперь было видно, что они принадлежат отнюдь не насекомому, а некрупному зверьку вроде ласки, только средняя пара торчит коленками наружу. Перетянутое в талии, как у жужелицы, тельце было покрыто темно-бурым ворсом или шерсткой, а аккуратная мордочка с кончиком розового язычка ну никак не сочеталась с огромными фасеточными глазами, над которыми подрагивали два антенных завитка мотыльковых усиков. Существо протянуло нежную аккуратную лапку — совсем как благовоспитанная крыса — и взяло с ракушечной тарелки кусочек хлебной лепешки.

— Это один из наших свяничей, — сказала Ушинь. — Этого сладким не кормите, а то он последнее время что-то почесываться стал.

— А что за зверь? — спросил Харр. — Мышей-то хоть ловит?

Шамшиень, не сдержавшись, фыркнула.

— Сие не зверь, — наставительно заметила Радамфань, — а игрушка вечных богов. В домах он переносит и хранит их силы.

— Понятно. Домовой. — Юрг сам улыбнулся этой мирной допотопной ассоциации. — Нам бы в Бирюзовый Дол такого.

— Не вашего он племени, — неожиданно возразил Харр. — С вами-то ему, поди, тоскливо будет. Облиняет. Не давай ему зверя, королева!

Ушинь почему-то жалобно и просительно глянула на короля, словно напоминая ему о каком-то давешнем разговоре. Но Алэл едва заметно мотнул головой. Королева разочарованно повернулась к чернокожему певцу:

— Я все время думаю, как бы наградить тебя за твою доброту, милый человек…

— А ты отдай за меня одну из твоих дочек!

Сломанная вилка хрустнула в руке короля. Ушинь заморгала, и на ее серебряных ресничках показались слезы. Радамфань сделала глотательное движение и выпрямилась, словно при этом почувствовала в пищеводе полуметровую кость. Шамшиень презрительно выпятила и без того отвислую нижнюю губу. Ардиень впервые лучезарно улыбнулась. Юрг проклял бесчувственность менестрелевых ножищ, по которым он бешено и безуспешно пинал.

И только Подковный эрл продолжал невозмутимо жевать.

Наконец Ушинь справилась с собой:

— Прости нас за наше замешательство, дорогой гость, и не прими за обиду невольный отказ: это невозможно вовсе не потому, что ты, в отличие от твоего спутника, не королевской крови. Просто все три паши дочери уже замужем.

— Это еще за кем? — вопросил так и не угомонившийся Харр по-Харрада.

— За принцем Захео, Подковным эрлом Дымноструйных островов.

Дымноструйный консорт продолжал жевать.