ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Злые птицы
1
Денис не глядя выдернул из шкафа первый подвернувшийся галстук и приложил к рубашке. Получилось не так гадко, как можно было бы ожидать. А хотелось чего-то исключительного, запредельного. Хотелось эпатировать. Но не было вокруг необходимой в таких случаях аудитории. Клавдий, что ли, аудитория?! Скорее, реквизит…
Он с отвращением препроводил галстук обратно, нашарил в недрах шкафа атласную ленту и соорудил себе на шее нечто замысловатое и пышное. «В старину такое называлось даже не галстук, а кажется, «галстух», — подумал он, одергивая и тщательно разглаживая джемпер.
— Видеть тебя не могу, — сказал он своему отражению в зеркале.
В кают-компании с самого утра — если только не с прошлого вечера! воцарился Клавдий. Завалил весь стол своими карточками. Те, что не уместились, аккуратно разложил по полу, а некоторые даже высветил на экране видеала. Чтобы повсюду, куда бы ни пал его тусклый взгляд, он неизбежно натыкался на эти проклятые карточки. Где бы ни возникал Клавдий, он сразу же ухитрялся занять карточками все свободное пространство. А потом чах над ними, будто Кощей над златом.
Отчасти Денис достиг желаемого эффекта. Его явление пробудило в Клавдии, обычно равнодушном ко всяким переменам в окружающей действительности, небывалую бурю эмоций, как-то: поначалу недоуменное хмыканье, затем оживленное пофыркиванье, и наконец короткий всплеск хохота, как возникший, так и прекратившийся совершенно внезапно. Угаснув, Клавдий длинно вздохнул и спросил загробным голосом:
— Может быть, мы чего-то не понимаем?
Это был ненавистный Денису вопрос. Клавдий задавал его по сотне раз на дню. Словно ожидал, что его немедля кинутся убеждать в обратном. Он преследовал им Дениса в бесцельных блужданиях по вымершей орбитальной базе. Но Денис не давал ответа: для него-то было абсолютно очевидно, что Клавдий попросту ничего не смыслит в собственной работе. И тот сникал, продолжая перекладывать с места на место запечатленные на карточках графемы-образы, поступившие на бортовой детектор с планеты. Их были тысячи, в них можно было утонуть, задохнуться. И Клавдий тонул, задыхался. На него было больно смотреть, настолько измученным, затурканным и забитым он выглядел со своей клочковатой бородок недельной давности, в своем раздерганном черном свитере грубой вязки и в брюках с пузырящимися коленками.
— Ты бы побрился, — пробурчал Денис, лавируя между россыпями белых квадратиков. — Все же, Консул прилетает.
— По наши души, — промямлил Клавдий. — А я как был, так и есть на нуле. Может быть, ты самопроизвольно скажешь, за что они нас невзлюбили?
— Да кому ты нужен… с небритой физиономией! — отчаянным голосом воскликнул Денис и походя, широким взмахом смел карточки со стола.
Клавдий сопроводил веселое порхание своих сокровищ укоризненным взглядом запавших глаз. Потом с кряхтением опустился на корточки и стал сгребать графемы в кучку.
— Что это на тебя нашло? — растерянно спросил он.
Денис тихонько застонал и двинулся прочь.
В последние дни он только и делал, что предпринимал безуспешные попытки вывести Клавдия из обычного меланхолического равновесия. Ему было стыдно, он сознавал, что ведет себя безобразно. Однако ничего ему так не хотелось, как небольшого скандала, простой человеческой свары! Чтобы внести, наконец, некоторое разнообразие, чуточку соли и перца, в их отношения. Если только можно назвать отношениями редкие встречи двух мужчин, вот уже несколько месяцев наглухо запертых в огромной, рассчитанной по меньшей мере на сотню разумных обитателей, орбитальной базе…
Все эти попытки оканчивались провалом. Клавдий не поддавался ни на булавочные уколы, ни на откровенное хамство. Это был человек противоестественного душевного равновесия. Порой Денису казалось: стоит Клавдию лишь немного возвысить голос в ответ на его выходки — и он падет к нему на грудь со слезами благодарности и раскаяния.
Но Клавдий молчал и ковырялся в своих карточках.
«Человек работает, а я бездельничаю. Безделье порождает порок… Вероятно, такими и должны быть истинные ксенологи, энтузиасты и подвижники, провалиться бы им в экзометрию!» — подумал Денис, раздраженным тычком раздвигая створки дверей.
Он тут же остановился и даже слегка попятился.
За его спиной под столом продолжал шумно ворочаться и вздыхать Клавдий. А в дверях, занимая весь проем, стоял огромный человек в потертых джинсах и просторной куртке, что была небрежно расстегнута на голой, пятнистой от застарелых ожогов груди.
2
Темное от загара лицо пришельца не выражало ровным счетом ничего, а светлые глаза внимательно изучали творящийся в кают-компании свинарник.
«Монумент, — в панике подумал Денис. — Статуя Командора. Пет, древнегреческий сфинкс. Не египетский, а именно древнегреческий. Сейчас затеет задавать вопросы, а потом всех съест» Он попытался хоть как-то спасти ситуацию и тактичным покашливанием упрецить Клавдия, но поперхнулся и раскашлялся не на шутку.
— Дать водички? — участливо спросил Клавдий и на четвереньках развернулся лицом к выходу.
Гость задержал взгляд на денисовом «галстухе» и медленно затянул молнию своей куртки под горло.
— Здравствуйте, — сказал он бесцветным голосом. — Меня зовут Константин Кратов. — Он внимательно посмотрел на Клавдия. — Что вы делаете под столом? Играете в тянитолкая?
— Что я делаю? — переспросил Клавдий. — Собственно, ничего особенного. Видите ли, они не хотят принять нашу миссию.
— Давайте по порядку, — сухо сказал Кратов — Кто — они?
— Альбинцы, — пояснил Клавдий. Помолчав, добавил: — Это такие орниюиды. Птицы.
— Злые такие птички, — выперхал Денис.
— Злые? — подняв бровь, спросил Кратов. — Из что же они злятся?
— Это в их характере, — выдавил Денис.
Кратов неопределенно хмыкнул, осторожно обогнул Дениса и внезапно присел рядом с Клавдием, упорно избегавшим вертикального положения. В полном молчании он подгреб к себе рассыпанные графемы. «Позорище, — лихорадочно соображал Денис. — Куда бы сгинуть, чтобы никто найти не смог? Нет, теперь-то уж точно спишут на Землю!»
— Что означает этот образ? — спросил Кратов, ткнув пальцем в одну из карточек.
— Я интерпретирую это как акцентированную угрозу, — солидно заявил Клавдий.
— Тогда в сочетании с этими двумя образами его следует воспринимать как угрозу любому кораблю который рискнет пойти па посадку.
— Именно так. Все три графемы поступили па детектор последовательно.
— Это может быть и не угроза, — робко заметил Денис. Он оправился от шока и решил, что терять ему особенно нечего. — А предупреждение об опасности, грозящей кораблям при посадке.
Кратов всем корпусом развернулся в его сторону, «Нет, не сфинкс, мысленно решил Денис. — Скорее, броневик. И лицо как башня броневика. Глаза смотровые щели с пулеметными дулами внутри…»
— Вы тоже ксенолог? — осведомился Кратов.
— Отнюдь, — сказал Денис и добавил с вызовом — Денис Агеев, историк… а ныне диспетчер орбиталыого комплекса.
— Историк? Странно… Ну, вам-то простительно, — пробормотал Кратов и снова уткнулся в рафемы.
Денис позволил себе расслабиться.
— Я полагаю, что ксенологические ребусы не следует решать на полу кают-компании, — неожиданно провозгласил Клавдий и, умилившись собственной наглостью, громко фыркнул.
— Пустяки, — невозмутимо возразил Кратов — Ксенологии это безразлично. Лишь бы присутствовал результат.
Чувствуя себя совершенно выбитым из колеи, Денис прошел к заморгавшему зеленым глазком при его приближении пищеблоку, нацедил себе стакан минеральной воды, по температуре близкой к точке ледообразования, и выдул его единым махом.
«Недурная картинка, — думал он. — Прибывает на базу Галактический Консул. И вместо приветственных улыбок и пожеланий успешной работы обнаруживает там двух идиотов. Один из которых в растерянности сидит под столом, а другой от скуки и злости изготовился было лезть на стену…
Как он ухитрился причалить так неслышно? Говорят, у него корабль-биотехн, гибрид звездолета с живой тварью, а на биотехнов автоматика реагирует слабо. Он просто вынырнул из тьмы мироздания, подобрался вплотную и присосался к свободному шлюзу, как рыба-прилипала — без мигания позиционных огней, без шума и лязга металла о металл… Чертова автоматика, надо же так оконфузить собственного диспетчера! Ну, я ей задам профилактический досмотр!.. Да и сам тоже хорош! Ждать надо было, сидеть возле приборов, а не слоняться по пустынным коридорам, не третировать смиренного Клавдия…
И все бы ничего, будь наши дела хоть на йоту успешнее, чтобы было чем похвастать. Но внизу, на планете с дурацким и поэтическим именем Альбина, живут разумные птицы, орнитоиды, которые не хотят принять нас в свои братские объятия. Впрочем, до птиц мне как раз нет никакого дела. В конце концов, я всего лишь Эпицентр и моя функция — со невозможным радушием встречать и провожать всех прибывающих и убывающих. Если, конечно, они намерены наниматься работой, а не совать нос в мою трудовую биографию».
Он повторил операцию с леденящей минералкой и понял, что настало самое время поболтать с Маринкой. Маринка дежурила на огромном — не о пример этой мыльнице — ксенологическом стационаре «Моби Дик», за пять парсеков отсюда. Маринке там было хорошо, ее все любили. У нее даже бывал отпуск раз в две декады, и она улетала на Землю. А он вынужден был сидеть здесь как заклятый в компании зануды Клавдия. Потому что эти чокнутые орнитоиды до сих пор не разрешали ксепологической миссии высадку на свою ненормальную планету. На кой шиш они сдались Клавдию, эти крыломашущие мизантропы? На кой шиш они сдаюсь Топу, который улетел, и Кратову, который прилетел? И ему, Денису, который всеми фибрами души рвался отсюда улететь, а вместо того застрял здесь безвылазно и безнадежно?!
— Я бы хлопнул дверью, — проворчал он.
— Сделай милость, — сказал Клавдий.
— Не в том смысле. Я бы на вашем месте демонстративно прервал контакт и скрылся во мраке. В Кодексе о контактах предусмотрено свертывание переговоров в случае нежелания одной из сторон развивать их.
— Уж не штудируете ли вы на досуге Кодекс о контактах, господин Агеев? спросил Кратов с некоторым любопытством в голосе.
— Видишь ли, Денис, — забубнил Клавдий. — Во-первых, насчет места. Каждый из нас находится на своем месте, а не занимает чужого…
«Виват, Клавдий! — мысленно зааплодировал Денис. — В присутствии Консула ты обнаруживаешь наклонности к иронии. Да ведь это не что иное, как акцентированный пинок мне под задницу, чтобы я не совался в умные дела!»
— Во-вторых же, — продолжал Клавдий, — среди графем, то бишь образов, зарегистрированных нашим детектором, нет ни одного, указывающего на нежелание орнитоидов развивать контакт. Напротив: они и рады бы всей душой, но… Есть в ксенологии такое понятие — «табу». Непоясняемый запрет — например, как следствие какого-нибудь предрассудка. Либо потому, что объяснение самоочевидно для тех, кто означенный запрет налагает. Так вот, альбинцы отчего-то табуируют высадку на их планету. Обычно табу не препятствуют нормальному ходу контакта. Но их понимание необходимо для формирования адекватных представлений о менталитете партнера. И пока мы не разберемся с этим табу на высадку, полноценного контакта не получится.
— А что, если они действительно злые? — недовольно спросил Денис.
— Я догадываюсь, куда вы клоните, коллега, — откликнулся Кратов. — В Кодексе наложено более жесткое ограничение, нежели упомянутое вами. Там говорится, в частности, что следует уклониться от контакта в случае любых попыток одного из партнеров немотивированно ограничить свободу действий другого.
Денис красноречиво развел руками. Уклонение от контакта его вполне устраивало. В результате он мог бы хоть на время оставить опостылевшую комнату по левому борту орбитальной базы и вырваться в отпуск вместе с Маринкой.
— Но, — сказал Кратов, — в истории земной ксенологии не было еще прецедента осознанной попытки с недобрыми намерениями ограничить нашу свободу действий. Конечно, конфликты порой возникали. Однако порождались они лишь неверной интерпретацией поведения одной из сторон. Широко известен казус Винде-Миагрикс 111.
— Как же. — Фыркнул Клавдий.
— Там вообще дошло до нападения на темной корабль! А потом выяснилось, что планета нашпигована самонаводящимися ракетами, не демонтированными со времен последней мировой войны. И обитатели ее, вполне дружески настроенные, из кожи лезли, чтобы уведомить нас об опасности. Но одна ракета все же сорвалась..
— И что дальше? — хмуро спросил Денис.
— Потом мы им помогли. Направили на планету взвод Звездного Патруля, и те при помощи зондов-автоматов вынудили раскрыться все ракетные шахты.
— И их содержимое тотчас же стало взрываться, превращая несчастную планету в радиоактивную пустыню? — исторг наружу весь свой сарказм Денис.
— Отчего же? Патролмены прекрасно знали, с чем имеют дело, и загодя заморозили все боеголовки, — Кратов выждал паузу и присовокупил: — Когда я говорю «заморозили», то в самую последнюю очередь подразумеваю жидкий гелий. Очень увлекательное было времяпровождение… — Прозрачные глаза его слегка затуманились.
Стало ясно, что отпуска не предвидится. В отчаянии Денис опорожнил еще стакан и, булькая содержимым желудка, отправился плакаться Маринке.
— Кстати, коллега… — мягко начал Кратов.
— Клавдий Розепкранц, доктор ксенологии, — многозначительным басом отрекомендовался тот.
— …отчего вы небриты?
— Занятно, — сказал Клавдий. — Меня уже кто-то теребил по этому поводу, и не так давно. Видите ли, я хотел бы отпустить бороду. Я еще ни разу не видел себя в бороде. Поиски, разнообразия.
— Это отклонение от стереотипа.
— Да… «Отклонения от стереотипа в облике субъекта, участвующего в контакте, могут воспрепятствовать его нормальному протеканию». Но ведь это касается непосредственного контакта, который в нашей ситуации пока невозможен.
— Он может стать реальностью в любой момент.
— Полагаю, к этому моменту я успею избавиться от бороды. — Клавдий уныло вздохнул. — Если понадобится, и вообще ото всех волос на теле.
— Выдумали тоже, — проворчал Кратов. — Злые птицы… Не бывает злого разума. Объясните это на досуге вашему историку-диспетчеру.
— Как историк, он может иметь иное мнение на этот счет…
— Как историк, он знает: злым бывает только варварство и невежество.
— А табу на высадку?
— Табу! Вспомним Винде-Миатрикс III. Вспомним Берег Эрона Хиггинса. Вспомним уйму других казусов. У нас, людей, тоже есть множество табу, и не все они суть предрассудки. Например, не убивать себе подобных.
— Как раз это табу в свое время охотно нарушалось, — хмыкнул Клавдий.
— В периоды аберрации нравственности! Варварство и невежество. Сои разума, который порождает чудовищ… Вы слыхали о сумасшедшей цивилизации Аафемт с планеты Финрволинауэркаф?
— А кто не слыхал? — пожал плечами Клавдий.
— Я гам был трижды…
— А кто этого не слыхал?
— Вот там, например, нет табу на убийство себе подобных… Практически все табу являются продуктами своего времени и своей культуры. И нарушения их в период актуальности воспринимаются как преступления против нравственности.
— Стало быть, намереваясь опуститься на планету из космоса, да еще на искусственном летательном аппарате, мы выглядим в глазах орнитоидов беспардонными извращенцами, — снова развеселился и зафыркал Клавдий. — И это наверняка связано с их способностью летать!
3
В эту минуту Денис находился напротив экрана, откуда на него участливо глядела своими изумительно черными, слегка раскосыми глазами красавица Маринка. Гордость ксенологического стационара «Моби Дик», на связь с которой мечтали выйти все диспетчеры окрестных орбитальных баз и миссий. Но Денис пользовался исключительным правом изливать Маринке изболевшуюся душу. И на то были веские причины. Так, по крайней мере, он считал.
Он положил руки на рамку видеала. Это помогло ему вообразить, будто он приобнимает Маринку за плечи. В реальной обстановке вряд ли она позволила бы ему подобную вольность, но расстояние в пять парсеков многое упрощало. На смуглых плечах девушки блестели капельки воды — Маринка только что вдоволь набултыхалась в бассейне. Потому что на стационаре был свой бассейн. И Денис отчаянно завидовал тем, кто плавает в этом бассейне вместе с Маринкой. Она явилась на вызов, даже не успев одеться и высушить волосы. Милая, черноглазая русалка…
Сейчас Денис хотел бы пожаловаться ей на злой рок, преследующий его по пятам с тех пор, как он очертя голову кинулся следом за Маринкой в Галактику, в диспетчеры — а был согласен даже в младшие подметалы, если бы только в районе «Моби Дика» нашлась такая должность. Затем он пожаловался бы па Клавдия, который не интересуется ничем, кроме своих разлюбезных пташек. На самих злокозненных птиц, которые не допускают ксенологов на планету. На Галактического Консула, что заявился к ним на базу и наверняка всем устроит разгон: «Вешаться, шагом — марш!.. Как висите, олухи?!» И, несомненно, больше всех влетит Денису. За то, что он, историк, просочился в диспетчеры правдами и неправдами, а особенно последними.
И он изо всех сил хотел бы отдалить тот момент, когда по традиции, в завершение их бесконечных разговоров, ему придется сказать: «Я хочу к тебе». И услышать в ответ обычное: «Продолжай хотеть…»
4
Планета Альбина — под этим именем она фигурировала в земной ксенологии была открыта разведывательным зондом-автоматом еще в 103 году. Цивилизация Аскарвуоф, пославшая зонд и потому обладавшая исключительными правами на колонизацию, нарекла планету, естественно, по-своему, но особенного интереса к ней не проявила. Вся полученная информация об Альбине была передана в Галактическое Братство. Более тщательное изучение картограмм планеты скоро позволило сделать вывод о существовании там развитой биотехнологической культуры. Вопрос о колонизации, таким образом, сразу отпал.
Зато немедленно возник естественный вопрос об интеграции этой новой культуры в Братство.
После тактичного орбитального зондирования ноосферы Альбины были расшифрованы перехваты местных информационных потоков. Альбинцы оказались разновидностью высших форм птицеподобных. Что являлось изрядной редкостью среди традиционных классов разумных рас, к каким относились инсектоиды, рептилоиды и гуманоиды всех типов. По одной из гипотез, альбинской фауне изначально была присуща троичная осевая симметрия, характерная, в частности, для земных насекомых. Однако шестилапые ящеры и теплокровные, полностью господствуя на суше, все же не эволюционировали в разумную расу. Им воспрепятствовал динамично развивающийся бранч рептилий, у которых ведущая пара конечностей трансформировалась в крылья. Возник обширный класс хищных птицеподобных, что безраздельно царили в воздухе и постепенно подавили вес наземные формы. Искра разума, как это обыкновенно и бывает, вспыхнула не у самых приспособленных крылатых, которым не было равных в силе и скорости, а значит — не существовало и стимула к усложнению мыслительного аппарата. Думать, спасаясь от гибели, сражаясь за продолжение рода, научились мелкие твари, покрытые белыми — под цвет альбинских известняков — перьями, с плотным, надежно уберегающим от жестоких полярных морозов пухом. Со второй парой конечностей, снабженных цепкими подвижными пальцами. В очередной раз в галактической истории рука породила разум. Эти сильные, ловкие руки, прятавшиеся в густом нагрудном оперении, могли держать изостренный камень, палку, могли создать любое оружие дли отражения атак, а позднее — и для уничтожения более крупных, но безнадежно безмозглых летающих плотоядцев…
На Альбине обнаружена была развитая сеть всеплапетных коммуникаций, велись ирригационные работы, воздвигались циклопические сооружения. Поскольку не было зарегистрировано никаких свежих или остаточных очагов радиационного заражения, высказывались предположения, что альбипцы счастливо миновали без каких-либо пагубных для себя последствий этап утилизации ядерной энергии. Очевидно, местная энергетика зиждилась на термальных источниках либо на использовании жесткого излучения светила. Последнего здесь было в избытке.
Советом ксепологов было решено направить к Альбине миссию для установления контакта. Люди как биологически достаточно близкая к альбинцам раса составили основу миссии. (Справедливости ради нужно заметить, что немалую роль в этом сыграла и энергичная политика Фреда Гунганга, тогдашнего куратора близких к Альбине земных стационаров «Протей» и «Моби Дик». В его активе тогда еще не было успешных контактов с орнитоидами… Спустя некоторое время все это свалилось на плечи Кратову.)
Проследив за созданием на орбите планеты постоянной ксенологичсской базы, Кратов успел благополучно позабыть о ней за более неотложными делами. Он имел основания полагать, что никаких осложнений там не предвидится. За минувшие с момента открытия базы (с непременным разрезанием ленточек, битьем бутылок шампанского о стены и употреблением оного же внутрь) полтора года он разрешил два сложных межрасовых конфликта, установил контакт с негуманоидной цивилизацией биостатов в системе Райская Птица XL (причем впервые в своей практике обошелся без посредников) … Возвратившись в Парадиз, он вспомнил про Альбину и запросил информацию о протекании контакта.
Известие о том, что контакта нет, его поразило.
Он узнал, что после бесплодных попыток достичь взаимопонимания все ксенологи вернулись на стационары и получили новые предписания. На законсервированной базе остались двое: заместитель начальника миссии Клавдий Розенкрапц и диспетчер Денис Агеев. Был и третий — вертикальный рептилоид Топ. Он вписал в отчеты миссии особое мнение, согласно которому альбинцы совершенно не желают контакта, но опасаются возможных последствий своего решительного отказа могущественным расам Галактического Братства и оттого воздвигают на пути миссии всевозможные псевдотабу. Поставив себе за цель доказать это, Топ проторчал на базе три месяца, после чего улетел на свою планету — якобы для обобщения накопленного материала. Впрочем, им было заявлено категорическое намерение возвратиться в самом ближайшем будущем.
Сгорая от стыда, Кратов перекроил свои планы, передал дела заместителю и отбыл к Альбине. Попутно он учинил разнос директору стационара «Моби Дик» Россу Дэйнджерфилду за длительное молчание о провале миссии, хотя и сознавал, что значительная доля вины лежит на нем самом.
Всю дорогу до орбитальной базы он строил разнообразные гипотезы о причинах неудачи, но ни одна не пришлась ему по вкусу.
5
— Послушайте, доктор Розенкранц, — сказал Кратов, — А этот Агеев — он и впрямь историк?
Клавдий медленно увел взгляд в сторону и зацепил его за какое-то малоприметное пятнышко на потолке.
— И впрямь, — сказал он после долгой паузы. — В прошлом. А теперь он просто диспетчер, и неплохой. По крайней мере, не мешает работать.
— Чем же вызван такой крутой излом в его биографии? Ведь он же еще… гм… сосунок.
— Личное, — нехотя обронил Клавдий. — В жизни многое бывает.
— Пожалуй, — согласился Кратов. — Доктор Розенкранц, я хотел бы воспользоваться вашей аппаратурой.
— Сколько угодно. У нас прекрасные лингвары и мемоселекторы. Правда, я научился обходиться без них. Все равно ничего путного они не подскажут.
Кратов плюхнулся в кресло перед пыльным экраном, несколько раз с удовольствием крутнулся и только тогда запустил мемоселсктор.
— Графемы с Альбины хранятся в блоках с восемнадцатого по тысяча двадцать шестой, — сообщил Клавдий. — Информационные перехваты — с двухтысячного…
Он немного постоял в дверях, попереминался с ноги на ногу и, видя, что Кратов не обращает на него внимания, тихонько убрел к своим карточкам.
Мемоселектор с бешеной скоростью выдавал на экран серии образов, что были приняты с планеты за полгода информационного обмена. Темп восприятия у альбинцев был гораздо выше, нежели у людей, и Кратову приходилось напрягать зрение, чтобы не упустить что-нибудь существенное. Но его выносливости хватило ненадолго. Через час он сдался и перевел мемоселектор в режим группового логического поиска.
Мигание экрана прекратилось и на нем стали возникать образы в порядке своего поступления на детекторы орбитальной базы, параллельно с характеристиками частот их появления в альбинских передачах. Одновременно чей-то нудный голос декламировал предполагаемые смысловые толкования каждой графемы. Львиная доля выдвинутых версий принадлежала Клавдию и Топу, причем мнения их, как правило, были взаимоисключающи. Но, так или иначе, вскоре перед Кратовым предстала общая картина контакта.
Вернее, картина отсутствия контакта.
Имел место парадокс: альбинцы откровенно — что подтверждалось перехватами — выражали свою готовность к поддержанию связи с космическими пришельцами. Но на просьбу разрешить посадку кораблю ксенологов реагировали странно. На детектор обрушивалась лавина графем, недвусмысленно запрещавших вход в атмосферу планеты. Состояние орнитоидов притом можно было охарактеризовать как натуральную панику.
Кратов разбил экран на «окна» и вывел в них образы, зарегистрированные в моменты запросов на посадку. Этих образов были сотни, и он отобрал наиболее часто повторяющиеся и, напротив, не повторившиеся ни разу. Обычно с помощью такого приема удавалось прояснить закономерности в сериях. Хотя и трудно было допустить, что доктор ксенологии Клавдий Розенкранц им не владел.
На одной из графем стилизованный контур корабля миссии — корабль этот все еще торчал у запасного шлюза, безнадежно дожидаясь, когда же наступит его черед, — соседствовал с изломанными в страшных корчах фигурками альбинцев.
На другой — зависший над поверхностью планеты корабль горел, затейливо обрамленный геометрически правильными язычками пламени.
На третьей — он уже взрывался, разлетаясь равными осколками в стороны от жирной точки, поставленной в центре взрыва.
На четвертой…
В общем, ничего приятного при входе в атмосферу кораблю не сулили. Его боялись, его взрывали, он горел.
Взрывали… А может быть, он взрывался?
Кратов оставил на экране две графемы. В сериях они всегда предшествовали взрыву. На первой была изображена похожая на пульку баллистическая ракета, устремленная тупым носом в зенит. «Снова ракета — как на Винде-Миатрикс!..» На следующей графеме она летела навстречу кораблю незваных гостей, и между ними пролегала одна лишь жирная пунктирная линия.
А на третьей корабль непременно взрывался.
Повторение инцидента на Винде-Миатрикс III, на разгадку которого Григорий Матвеевич Энграф убил прорву времени и потерпел фиаско, кабы не параллельные работы по расшифровке?.. Но альбинцы никогда не воевали между собой. Их цивилизация возникла и развивалась в одном регионе, у них не было устойчивого дробления на племена, народы и государства, как на Земле и во множестве других миров. И когда начапось распространение альбинцев по неосвоенным материкам и архипелагам, они представляли собой социально однородную, вооруженную техническими достижениями и высокой нравственностью разумную расу. У них не было замаскированных и забытых шахт с самонаводящимися ракетами. Следовательно, рисованная ракета, несущая гибель космическому кораблю, могла быть послана только УМЫШЛЕННО.
Кратов наклонился вперед и медленно стер слой пыли с экрана. Он чувствовал себя задетым за живое. Получалось, будто орнитоиды и в самом деле не желали, чтобы на их планету высаживались ксенологи Галактического Братства. Была высказана готовность обмениваться любой информацией, демонстрировалось самое искреннее уважение к братьям по разуму…
Но при всем том недвусмысленно подчеркивалось, чтобы означенные братья оставались на дистанции. И чем дальше, тем лучше.
6
— Маринка, — нежно позвал Денис. — Ну как ты живешь без меня?
— Прекрасно, — сказала девушка и улыбнулась. — А ты?
От звуков ее скрипично-высокого голоса Денисом, как и всякий раз, овладело чувство радостного возбуждения. Разнообразная ерунда вроде строптивых орнитоидов и грозного Галактического Консула мигом отступила на задний план.
— Я без тебя не живу, — сбивчиво, несвязно и обильно заговорил он. — Я без тебя только существую. Как растение. Есть такие никому не нужные растения сорняки… К нам прилетел Кратов. Тот самый, со Сфази-са. Громадный мужик, смотреть страшно. Сейчас он выписывает нахлобучку Клавдию. Ну в самом деле, сколько можно здесь торчать?! По-моему, у Клавдия заскок на почве всех этих графем, он же спит с ними, если вообще когда-нибудь спит. Но мы-то с тобой нормальные, правда? Я, как и все, хочу иметь отпуск раз в две декады, хочу плавать в одном бассейне с тобой, хочу хватать тебя за пятку, и чтобы ты брыкалась и верещала. Как тогда… помнишь… Хочу нормального общения с людьми, нормально одетыми и нормально выбритыми. Или хотя бы с нормальными бородами. И чтобы не было между нами этого террариума, — он приложил ладонь к экрану видеала так, чтобы она легла на маринкину щеку.
— Как там ваши пташки? — спросила Маринка, пропуская мимо ушей его обычные излияния.
— Порхают. Грозят сбить нас баллистическими ракетами, вреднюги. Ну что бы им не договориться с Клавдием? Или, на худой конец, со мной? Мы бы живо нашли общий язык. А после слетали бы с тобой к нам в гости. Там очень красивый снег, можно кататься на лыжах и одновременно загорать; лучше, чем в Альпах. Правда, Топ — помнишь Топа? — запретил с ними разговаривать. Он думает, что все наши неприятности — следствие шока. Мол, альбинцы нами шокированы. Они будто бы в принципе не ожидали, что в космосе может обитать кто-то еще, кроме них. Они будто бы вообще крайне впечатлительны и склонны ко всяким шокам, стрессам и аффектам. И если мы заговорим с ними на их языке, они все там с ума посходят. Будто бы для них это все равно, что вдруг заговорит дорога или облако…
— Так уж и посходят, — недоверчиво сказала Маринка.
Но недоверие это было наигранным, показным. Денис уже почувствовал, что нет у девушки никакого интереса ни к альбинцам, ни к напрыгу Галактического Консула, ни ко всему, о чем он тут болтает уже битых десять минут.
Что-то было неладно.
— Маринка, — сказал Денис. — Ты от меня прячешься.
— Я? Прячусь?! Вовсе нет. С чего ты взял? Вот же я.
— Тебе есть что мне сказать? — спросил он внезапно пересохшими губами.
Лицо ее качнулось, словно она хотела скрыться прочь от видеала. Потом она подняла на него настороженный взгляд, и Денис отчетливо ощутил перед собой все пролегающие между ними десять парсеков — бездонную, безвоздушную пропасть мертвого холода.
— Я хочу к тебе, — произнес он заветное заклинание, охраняющее от всех бед, от всех прошедших и грядущих разлук и потерь.
Если она сейчас скажет: «Продолжай хотеть», то все в порядке, ему просто померещилось…
— Почему ты не прилетел раньше? — спросила Маринка. Но это не было вопросом, потому что в ее голосе звучало безразличие. — Ты там, а я здесь. И так целую вечность.
— Три месяца, Маринка, — прошептал Денис, изо всех сил стискивая руками ни в чем не повинный видеал. — Только три месяца… Я же все время рядом, я на Земле все бросил, чтобы прилететь сюда за тобой… Неужели ты не можешь подождать еще немного?
— Ждать, снова ждать, сто лет ждать, — сказала Маринка с раздражением. Вся жизнь — сплошное ожидание. Я устала.
— Я прилечу, — торопливо сказал Денис. — Вот прямо сейчас. Я все исправлю!
— Уже поздно, Денис. Завтра я возвращаюсь домой, на Землю. Насовсем.
— И я с тобой!
— Без тебя, Денис.
— Я все равно прилечу, — сказал он упрямо.
— Прилетай… попрощаться.
Видеал погас, будто задернулся дымчатой шторкой. С трудом, как великую тяжесть, Денис убрал с него руки и перенес их к себе на колени.
Уже поздно, Денис. Прилетай попрощаться.
Проклятая база. Проклятые птицы. Проклятая Галактика.
Денис медленно, как сомнамбула, потянул атласную ленту с шеи замысловатое украшение распалось, расползлось… «Надо лететь. И немедленно. Здесь я никому не нужен — ни Клавдию, ни, тем более, Кратову. Они чудесно обойдутся и без диспетчера Они даже не заметят, что меня нет. А потом будь что будет. Пусть выпнут из Галактики с самым громким треском и позором. Сдалась она мне. Плевал я на нее, когда там не будет Маринки Работа найдется всюду. Главное — чтобы Маринка не исчезала. Это самое главное в моей жизни это ее смысл, а все прочее — пустяки. Что там она говорила. Уже поздно? Ни черта не поздно. Все еще можно поправить. Ну что может связывать ее с кем-то, кто случайно, не по праву, пиратски занял мое место за эти три месяца? Только одиночество. А со мной у нее общая любовь, общая память, целая общая жизнь.»
7
В полуметре от Кратова возникла неестественно увеличенная видеалом физиономия Клавдия — утыканная жесткой синей щетиной, в натуральном цвете, объеме и звуке, распространяющая вокруг себя безысходность и уныние.
— Словарь альбинского языка составлен? — спросил Кратов.
— Угу, — печально сказал Клавдий — Так называемый «континентальный» диалект, доминирующий на планете. Со второго по семнадцатый блоки мемоселектора.
— Были попытки прямого аудиокоптакта?
— Нет Топ не рекомендовал.
— Что так?
— Он занимался психологией альбинцев Наше появление, как он предполагал, вызвало у них культурологический шок. Отсюда и запрет на высадку: они нас не ждали и не готовы к тому, чтобы разговаривать с нами лицом к лицу Одно дело обмениваться сериями графем, и совсем другое — слышать вопрос и немедленно подыскивать на него ответ…
— Отчего же немедленно? Можно и не спешить, была бы достоверная информация. Все же будьте готовы, что мы рискнем, вопреки мнению коллеги Топа, перейти от картинок к прямой речи.
— Я-то давно готов И лиигвары готовы — Лицо Клавдия напряженно сморщилось, будто резиновая маска — Послушайте, доктор Кратов. Мы тут одно время теоретизировали — может быть, они хотят скрыть от нас что-то на поверхности планеты? Может быть, им стыдно пускать нас к себе?
— Топ сообщил вам о наличии чувства стыда у альбинцев? — осведомился Кратов.
— Отнюдь, — меланхолично произнес Клавдий. — Он и сам имеет о стыде чисто теоретическое представление. И связывает его существование у людей с теми же многообразными табу и комплексами, которых якобы лишена его раса… Но подумайте; если бы лет триста назад кто-либо захотел войти в контакт с человечеством, разве не было бы нам стыдно показать инопланетянам Землю, полную оружия, концлагерей, голодающих людей?
— Вероятно, вы правы, — сказал Кратов. — Но это не причина, чтобы пускать в пришельцев баллистические ракеты. А вот другой, более веский повод в ту пору у человечества был. Социальная разобщенность. Земная цивилизация постоянно делилась на противостоящие с оружием в руках лагери, и вдоль, и поперек — по убеждениям, по религии, по цвету кожи. По элементарном скудоумию… И гости из космоса с их галактической мудростью и мощью угрожали бы нарушить равновесие, приняв ту или иную сторону. Это был очень серьезный повод, доктор Розенкранц.
— У альбинцев нет наших грехов, — поспешно возразил тот.
— И концлагерей тоже нет? Нам известны, например, так называемые «генетические резервации» у некоторых весьма развитых рас, и эти расы охотно оправдывали перед Галактическим Братством их наличие. По сути же своей эти резервации мало отличались от наших концлагерей…
— Нет у альбинцев никаких резерваций. Ни явно, ни скрыто. Мы в свое время искали доказательства своим домыслам…
— Что ж, задача упрощается, — задумчиво сказал Кратов. — Но решения пока нет. Хотя, конечно, приятнее общаться с расой, не скомпрометировавшей себя концлагерями. Что же им тогда скрывать от наших паз?
Клавдий тяжко вздохнул, но не нашелся, что добавить.
«Они торчат здесь не меньше трех месяцев, — подумал Кратов. — В добровольном концтагере. В психологической резервации… За этот срок вряд ли что может измениться в человеке, если дела идут хорошо, цель ясна и видны перспективы. Но за то же время, когда ничего не выходит, на горизонте сплошной туман и ни малейшего просвета вокруг, можно проклясть все и вся. Надломиться и пасть. Обрасти щетиной и шерстью. Щетина, кстати, уже налицо… Почему в тот момент, когда я вошел, Клавдий па четвереньках собирал рассыпанные карточки, а Денис и не пытался ему в этом помочь? Конфликт, вызванный равнодушием одного и агрессивностью другого? Равнодушие одного к агрессивности другого? Или агрессивность одного в ответ на равнодушие другого?..
Это моя ошибка. Зря я набросился на директора Дэйнджерфилда. То есть, не совсем зря, и все же… Нельзя было упускать Альбину из виду. Никакие более важные и спешные, а главное — интересные дела такого прокола не оправдывают. Следовало либо немедленно свернуть все работы и отозвать миссию вместе с унылым Клавдием и издерганным Денисом, либо пойти на риск, чтобы раз и навсегда решить, возможен ли настоящий контакт. И уж если это не поможет, спросить совета у тектонов.
Как это сказал наш диспетчер с историческим прошлым? Злые птицы? Дикие лебеди, что гонят по лесам и полям сестрицу Аленушку и братца Иванушку, белые Демоны, посланники бабы-яги… Только в русских сказках бывает такой сдвиг стереотипов: разве могут белые птицы быть злыми? По всем статьям им полагается быть прекрасными и гордыми! Смотреть сказки Андерсена. И совсем другой коленкор, если взять, к примеру, плотоядных стимфалид с медными перьями-стрелами…
Так вот: надо было еще три месяца назад окончательно прояснить, злые у нас это птицы или просто в дурном расположении духа. А ждать, когда решение придет само собой, бессмысленно. Достаточно лишь заглянуть во ввалившиеся глаза Клавдия, увидеть неопрятную бородку, делающую его похожим на Спасителя в изображении неореалистов. В таком состоянии, с таким больным, загнанным взглядом, Клавдий просто не узрит выхода из тупика, даже если уткнется в него своим унылым носом.
Давно пришла пора действовать. И действовать мы станем очень быстро».
— Как вы полагаете, доктор Розенкранц, — сказал Кратов. — Насколько серьезны их угрозы?
— Это не угрозы, — буркнул Клавдий. — Это предуведомления.
— Я думаю, надо убедиться в этом окончательно. Клавдий медленно оттянул большим пальцем ворот мохнатого черного свитера и глубоко вздохнул.
— Этого делать нельзя, — неуверенно сказал он. — Навязывание контакта, нарушение Кодекса. И потом — баллистические ракеты…
— Что может сделать древняя керосинка, пускай и с ядерной начинкой, современному космическому кораблю в состоянии полной защиты? И не будет никакого нарушения Кодекса, поскольку мы лишь проимитируем подготовку к посадке, произведя ряд безобидных маневров в атмосфере. И уж если они все же атакуют корабль, мы разорвем контакт.
— Это авантюризм, — тихо сказал Клавдий. — То, что вы предлагаете, называется провокацией.
— Это ксенологический эксперимент. Почти все ксенологические эксперименты содержат элемент провокации. Это жесткая проверка на доброжелательность и нравственную зрелость. Одно дело — демонстративные угрозы. Совсем иное — живым пальцем нажать на реальную клавишу и шарахнуть в братьев по разуму вполне материальной ракетой. Вы смогли бы пойти на такое, даже имея за спиной несрытые столбы концлагерей, незаросшие братские могилы чудовищных войн и неостывшие следы ядерных катастроф?
— А если у них есть более серьезные причины не допускать нас? — со слабой попыткой вызова спросил Клавдий.
— Мне ничего не приходит в голову. Может быть, вы приведете пример?
— Ну куда вы спешите? — с отчаянием вымолвил Клавдий. — Нужен детальный анализ. Нужны новые гипотезы на новом материале. Скоро вернется Топ, у него светлая голова, длинный хвост и острый безжалостный ум…
— Три месяца, — сказал Кратов. — Вот сколько времени вы ожидаете нового материала. Вот как давно улетел Топ с его острым хвостом и длинным языком.
— Хорошо, — неожиданно сдался Клавдий. Видно, он просто не умел сопротивляться. — Я понимаю: вы сторонник действия. Эта ваша известная концепция — понимание через действие… Я ее не разделяю. Позвольте мне записать особое мнение.
— Я не могу запретить вам иметь особое мнение, — пожал плечами Кратов. Было бы ненормально, если бы вы его не имели. И кто я такой, чтобы запрещать вам хоть что-либо?.. Подготовьте корабль. Его поведет когитр.
Клавдий отвел глаза в сторону, где предполагалась панель состояния бортовых систем. После долгой паузы он сообщил.
— Собственно, корабля-то у нас и нет.
— Как это — нет?
— Очевидно, он улетел, — терпеливо пояснил Клавдий. — Запасной шлюз, где он был ошвартован, теперь свободен.
— Агеев? — холодно спросил Кратов — Этот ваш… историк?!
Растерянный взгляд Клавдия застыл, окончательно угас, будто провалился внутрь запавших глазниц.
— О, черт, — сказал Клавдий — Ему же не совладать с управлением.
8
Резко отталкиваясь ботинками от пружинящего пола, временами сбиваясь на бег, Кратов ворвался на центральный пост. Согнувшийся в три погибели над пультом Клавдий поднял голову и сказал виновато:
— Связи нет. Не то он ее выключил, не то не знает, как включить Вероятнее всего последнее Поэтому я даже не могу перехватить управление.
— А что бортовой когитр?
— Он спит. Я сам его усыпил. Чего ему было маяться бездельем столько времени?
— Историк, — сказал Кратов. — Каким образом человек, не умеющий водить корабли, оказался в Галактике?
— Кто мог ожидать? — Клавдий пожал плечами. — У нас никогда не было дефицита драйверов. А системы орбитального комплекса он знал прилично Трудился на совесть и другим не мешал работать… Разумеется, вскоре многие увидели, что он не имеет драйверских навыков Пока здесь были люди, его потихоньку пробовали учить Все же, мотивы, по которым он попал сюда, следовало признать уважительными. И он, наверное, решил, что научился достаточно. А потом все улетели на «Моби Дик».
— Что это были за мотивы?
Клавдий невыносимо долго скреб свою щетину, затем еще раз пожал плечами и наконец произнес:
— У него на «Моби Дике» девушка. Ее зовут Марина. Марина Кемейа. У Дениса к ней какая-то сумасшедшая привязанность.
Кратов сразу вспомнил ее. Пока Чудо-юдо-Рыба-Кит приноравливался к стыковочным узлам стационара «Моби Дик» (по обычаю своему ворча и жалуясь на неудобства), ему удалось перекинуться парой ничего не значащих слов с молоденькой алеуточкой, черноволосой и черноглазой, с круглым серьезным личиком, которая действительно звалась Мариной, действительно была хорошенькой и действительно работала оператором на внешних каналах ЭМ-связи. Помнится, он даже отпустил ей какой-то комплимент и пытался неуклюже скаламбурить на тему «если один кит швартуется к другому киту, который же из них — китиха».
— И что же, при своей… сумасшедшей привязанности он три месяца с ней не виделся? — спросил Кратов.
— Агеев не умеет водить корабль, — с легким недоумением разъяснил Клавдий. — А я не могу покинуть базу. Вдруг здесь что-то изменится или прояснится, а меня нет…
— Так, — буркнул Кратов. — Дальше?
— От знакомых ксенологов, бывающих на стационаре, я имею сведения, что несколько раз Марина возвращалась из отпуска с опозданием. Отсюда я делаю заключение, что на Земле у нее появился некто… отличный от Агеева.
— С логикой у вас в порядке, — едва сдерживаясь, проговорил Кратов. — Ну, к теме сумасшедшей привязанности мы еще вернемся… Что угрожает Агееву в данный момент?
— В данный момент — ничего, — сказал Клавдий. — Но спустя примерно полчаса он либо встанет па орбиту Альбины, после чего можно будет попытаться перехватить его вашим кораблем…
— Либо?
— …либо не встанет и упадет в атмосферу.
— И его собьют.
— Да, — ровным голосом подтвердил Клавдий. — Или, напротив, не собьют.
Зеленая точка корабля безвольно моталась по темному экрану пеленгатора, едва не цепляя размытую кромку газовой оболочки планеты. Кратов прикрыл глаза, чтобы успокоиться и сосредоточиться. Он представил себе, как Денис в растерянности мечется по пустой кабине, бессмысленно давя на еще недавно видевшиеся такими понятными и вдруг отказавшиеся повиноваться клавиши. В самом деле — что может быть проще управления космическим кораблем? Только велосипед. Забрался внутрь, запустил стартовые процедуры — и вперед… Корабль и в самом деле тронулся вперед, но потом отчего-то заартачился, не пожелал отвернуть от неотвратимо и страшно надвигающегося белесого пузыря Альбины, с ее строптивыми орнитоидами… и баллистическими ракетами. И где же догадаться, что спасение в единственной, неприметной, притулившейся с краешку пульта кнопочке-скромнице с идиотской пиктограммой «ухо», о которой любой мало-мальски обученный драйвер без напоминаний, на уровне рефлексов знает: это — святое, это связь, а связь это жизнь.
«Я спишу на Землю всех, кто причастен к этой трехмесячной глупости, думал Кратов, цепенея от ярости. — Я вышвырну из Галактики этого долбогреба Дэйнджерфилда за то, что он не дал мне знать о срыве альбинского контакта. За то, что он позволил этому фанатику Клавдию четверть года безвылазно торчать здесь и мариновать несчастного парня. За то, что он равнодушно смотрел, как рушится счастье у двух живых людей — у Дениса и Марины — и не трезвонил во все колокола. Еще, наверное, и веселился по этому поводу.
Я не знаю, что сделаю с самим Клавдием, но активным ксенологом ему не быть. Такие не имеют права представлять человечество в Галактике. Потому что им наплевать и на себя, и на тех, кто рядом. Такие, как он, нестандартны, нехарактерны для человечества. Они могут сбрить бороду, выкрасить волосы, укоротить нос, чтобы устранить отклонения от стереотипа в своем облике. Но куда они денутся от отклонений в стереотипе нравственности?! Они делают вид, или даже искренне убеждены, что живут наукой и для науки, и это — ложь. Они вообще не умеют жить, их почему-то не научили этому в детстве. Пусть возвращаются на Землю и учатся заново. Потому что жить можно только для людей!
Но тут и моя вина… Большая вина. Когда эти голубчики полетят прочь из Галактики, наверняка кто-то из них это мне припомнит. Я виновен в том, что слишком доверяю тем, кто меня окружает. Но сейчас мне уже нельзя все делать самому. Тогда я просто ничего не успею. Поэтому я обязан исходить из того, что в Галактике работают безупречно честные, беззаветно преданные Земле и ни в коем случае не равнодушные люди. Честные — так оно и есть. Преданные — и это истина. Последнее правило, к сожалению, выполняется не всегда…»
Согбенный Клавдий продолжал гундеть в микрофон «Агеев, отвечай… Агеев, отвечай…»
— Перестаньте, — сказал Кратов. — Нужна связь с Альбиной Они наверняка следят за кораблем.
Клавдий, не оборачиваясь, кивнул.
Кратов быстрыми, привычными движениями оживил детекторы и лингвары. Перед его лицом одновременно вспыхнули два экрана один тут же выстрелил в него сериями лихорадочно меняющихся графем, а на другом раскинулся медленно плывущий внизу пейзаж Альбины.
«Господи, — подумал Кратов, — Прости мне мой гнев. Кто я такой, чтобы судить и карать? Только сделай так, чтобы все обошлось. Хотя бы раз — без невинных жертв… Да если все обойдется, я никого и пальцем не трону».
— У вас хорошо получается, — неожиданно произнес Клавдий и фыркнул. — Вы хотели ксенологический эксперимент Вы его получили.
И снова скорчился над пультом.
9
Кратов прильнул к экрану. Среди острых скал, вершины которых прятались в лохматых снеговых шапках, можно было различить контуры колоссальных искусственных сооружений в виде усеченных конусов или неправильных кособоких пирамид. Невысоко над зарослями корявых деревьев парили какие-то размытые тени.
— Что за дьявол! — пробормотал Кратов. — У них есть летательные аппараты?
Клавдий, напряженно щурясь, придвинулся ближе.
— Нет, естественно, — сказал он. — Зачем им?.. Вы видите самих альбинцев.
— С такой высоты?!
— Размах крыльев среднего альбиица — десять метров. Все познается в сравнении. Это в отчетах их называют мелкой разновидностью орнитоидов. Здесь встречаются пятидесятиметровые летающие хищники, например, бронехвостые цеппелины…
Кратов сконфуженно прикусил губу. Он даже не удосужился ознакомиться с внешним обликом аборигенов. Ничего удивительного: весь этот контакт шел не по правилам, наперекосяк и кувырком.
На соседнем экране продолжали мелькать уже известные панические призывы не приближаться к планете и угрозы ракетного залпа в случае неподчинения запрету «Нужно начать переговоры, — подумал Кратов. — Убедить их, что это не посягательство на их драгоценное табу, а досадная случайность… Да уж, проверка на доброжелательность получилась классная. Это вам не отвлеченный эксперимент, когда сам ты сидишь в удобном кресле, дрыгаешь ножкой и следишь, как пустой корабль, управляемый когитром, играет на нервах у взбудораженных туземцев. Тут и кресло вроде удобное — но сидишь в нем как на иголках! И не понять, у кого больше натянуты нервы — у тебя или у этих самых туземцев. А все потому, что одуревший от тоски мальчишка залез в кабину корабля и очертя голову кинулся спасать свою любовь.
… Интересно, а я смог бы на такое решиться? Вот так, напролом, имея полшанса на миллиард? Похоже, что нет. Когда уходила Юлия, я стиснул зубы и как щитом прикрылся своей фальшивой гордостью. Когда уходила Рашида, я спрятался за щитом ненужных воспоминаний. Когда уходила Ленка Климова, щитом мне послужил кодекс чести Ордена плоддеров. Какие новые щиты я себе выдумаю в будущем? А этот пацаненок, Денис, только и делал, что отшвыривал прочь все щиты и берсерком бросался в сражение с судьбой. Что же, теперь ему погибать?!»
— Вошел в экзосферу, — отвратительно спокойным голосом сообщил Клавдий.
«Поздно, — подумал Кратов. — Не успеваем. Опять — не успеваем, звездоход. Если они решат уничтожить корабль, сейчас самое время. Денис не совладал-таки с управлением, и сработала программа самозащиты. Когитр спросонья сам повел корабль на посадку. Но про ракеты когитр знать не может. И поэтому главное защитное поле будет отключено»
— Хватит. — будто со стороны, услышал Кратов собственный голос. — Катитесь вы с вашими табу…
— Аудио контакт? — быстро спросил Клавдий.
— Да!
Словарь альбинского языка — со второго по семнадцатый блоки мемоселектора. Кратов выдал шнгвару команду языкового расширения. С легким шелестом ожил синтезатор речи, на пружинящем стебельке поднялась черная головка микрофона и закачалась, будто кобра перед атакой.
— Почему нет графем? — резко спросил Кратов.
Клавдий вскочил со своего места и навалился грудью на его плечо, тяжело сопя. Почти минуту он молча таращился на пустой экран.
— Это ракета, — наконец выговорил он.
… Ракета всплывала над снеговыми полями. Сработанная по всем канонам древней науки аэродинамики, длинная, изрыгающая пламя из дюз, хищной своей устремленностью похожая на акулу…
— Ударить по ней, — пробормотал Клавдий. — Этими… как их? Бортовыми фограторами. Тогда не станет ни ракеты, ни тех, кто ее послал. И мы спасем Дениса. Они не выдержали проверки. Они действительно злые. Они атаковали нас.
— Злые, — сквозь зубы произнес Кратов. — Это понятно. Это их право — быть злыми… на своей планете. А мы? Мы, добрые, сможем — фограторами?
— Я не могу, — эхом отозвался Клавдий. — Может быть, вы?..
Программа самозащиты швырнула корабль в сторону. Трудно было представить, что сейчас творилось в кабине. Хаос и разруха… Если Денис не сообразил закрепиться в кресле, ему крепко досталось. Может быть, даже покалечило. Но этот отчаянный маневр сохранил бы ему жизнь. Однако альбинская ракета тоже была снабжена программой, и она изменила курс, продолжая выцеливать жертву.
— Ну, говорите же! — прохрипел Клавдий и ткнул микрофон в лицо Кратову.
Тот поймал раскачивающийся черный шарик трясущимися пальцами.
— Не взрывайте корабль! — закричал он. — Это ошибка! Там человек! Уничтожьте ракету!
Он прислушался.
Внутри лингвара зародился неясный шум, словно кто-то надсадно дышал после долгого изнурительного бега.
— Помехи? — спросил Кратов шепотом.
— Нет. Это они отвечают.
— Чужой корабль, — слегка растягивая слова, спокойным голосом заговорил лингвар. — Посадка невозможна. Вниз нельзя. Ракету убрать нельзя.
— Корабль должен сесть, — настойчиво сказал Кратов. — Иначе он погибнет.
— Вниз нельзя, — безразлично повторил лингвар. — Иначе мы погибнем. Нам жаль. Простите.
— Кратов, — дохнул ему прямо в ухо Клавдий.
Уже все.
— Нам жаль, — бормотал лингвар. — Простите.
«Это был настоящий контакт, — вдруг подумал Кратов. — Мы разговаривали и понимали друг друга. Это самое ценное из того, что было достигнуто за вес время работы альбинской миссии. Все остальное — шелуха».
Но мальчишка по имени Денис проиграл свою схватку с судьбой. Он был убит альбинской ракетой.
«Вниз нельзя. Иначе мы погибнем…»
Что они хотели этим сказать?
Огромные белые птицы. Злые птицы.
10
— Вы не будете больше ксенологом, — сказал Кратов. — Вероятно, вы неглупый человек и с голоду не пропадете. Но ксенологом вам не быть.
Он стоял на пороге комнаты Клавдия, уперевшись одной рукой в дверной проем, а в другой зажав скомканные карточки с графемами В комнате едва тлел светильник. Никаких признаков комфорта, домашнего тепла, без чего немыслим человеческий приют во всех уголках Галактики. Из мебели — только кресло и откидная койка И женский портрет в простой рамке над столом. Кратов невольно задержал на нем свой взгляд. Молодая темноволосая женщина в венке из полевых цветов. Сестра? Невеста? Жена? Вряд ли. В любом из этих случаев связь Клавдия с домом была бы прочнее, и он не смог бы торчать почти полгода в добровольном отшельничестве на орбитальной базе. Скорее всего, мимолетное и наверняка несчастливое увлечение.
Клавдий лежал на койке лицом к стене, подобрав ноги и обхватив себя руками за плечи. Он молчал.
— Ваше равнодушие явилось одной из причин гибели Агеева, — продолжал Кратов. — Вы знали, что у него назревает разрыв с любимым человеком. И вы знали, что для него значит этот человек. Но вы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему. Он никак не мог отважиться настоять на своем отпуске. Потому что для него немыслимо было оторвать вас от важного дела во имя своих личных интересов. Он надеялся, что со дня на день, с минуты на минуту вы расколете альбинский орешек. Он верил в вас! Откуда ему было знать, что вы не способны на это, что вы зациклились на этих дурацких карточках со взлетающей ракетой, что они застили вам белый свет?!
Кратов швырнул графемы на стол.
— Такие ошибки непростительны! Их просто нельзя допускать! Ваш кругозор замкнулся на трех образах, вы уперлись в них, словно в стенку, и ни черта больше не хотели видеть! Вы и меня ввели в заблуждение своей версией! И достаточно было одной-единственной фразы в ходе скоротечного аудио контакта, чтобы все встало на свои места: «Садиться нельзя. Иначе мы погибнем». Вот и все!
Узкая спина Клавдия с торчащими под черным свитером лопатками раздражала Кратова своей неподвижностью. Нестерпимо хотелось двинуть по ней кулаком, чтобы он обернулся и выслушал обвинения в лицо, как подобает мужчине.
— Я бы хотел, чтобы вы обратили внимание на одну деталь, — сказал Кратов, овладев собой. — Она настойчиво повторялась на всех без исключения графемах, в том числе и на пресловутых трех. Пунктирная линия. Я тоже проглядел ее, но только потому, что разглядывал ваши идиотские карточки не дольше двух часов. А с Альбины регулярно поступали образы, где не было ничего, кроме поверхности планеты, парящего корабля и двойной черты между ними. Вы не придали им особого значения сразу, а позднее механически выбраковывали во всех своих рассуждениях. Между тем, и овце понятно, что это — вполне отчетливое указание на барьер, который нельзя пересечь искусственному объекту, опускающемуся на Альбину из космоса… Кстати, был и такой образ: сквозь разрыв в этой двойной черте к поверхности устремляются стрелы наподобие косого дождя. Он повторялся еще реже, и вы тоже выбраковывали его. Ваша предвзятость, доктор Розснкранц, ослепила вас, помешала верно истолковать наложенное альбинцами табу на высадку.
Кратов прошелся по комнате, засунув руки в карманы куртки и собираясь с мыслями. «Как все глупо, — думал он. — Ну прилети я сюда хотя бы на декаду раньше, и у этой истории со злыми птицами был бы другой конец, благополучный. Мог ли я это сделать? Что там у меня было в прошлой декаде? Краткосрочное посредничество в переговорах любимых моих сцифоидов с Шедара и арахноморфов давно распространившейся по Галактике древней расы Офуахт. Обсуждение проекта «Катарсис V» в Совете астрархов. Нет, не мог, не мог…»
— На высоте приблизительно в сорок километров над Альбиной находится атмосферный слой газа, наподобие нашего озонового пояса. Его назначение то же самое: укрывать от жесткого космического излучения. Но если мы могли позволить себе дырявить озоновое одеяло реактивными самолетами, ракетами и фресковыми выбросами, а потом сто лет латать его, то орнитоиды такой возможности не имеют. Активность местного светила — не в пример нашему Солнцу… Очевидно, в незапамятные времена они, как и мы, пытались пускать ракеты и баловаться с ядерным оружием. Но при этом разрушался газовый щит, и проникавшее под него сверхжесткое излучение выжигало на поверхности все дотла. Поэтому на Альбине до сих пор нет ядерной энергетики и космической техники. Они отказались от этого — крылатые, но прикованные к собственной планете тонким слоем газа… Конечно, у них сохранились ракеты — против крупных метеоритов или даже назойливых гостей, вроде нас. И шок был вызван не фактом нашего появления, как полагал Топ, а страхом того, что мы так и не поймем, что нельзя нам пересекать пунктирную линию… Они не желали убивать Агеева — потому что убийство противно природе всякого разумного существа. Но и потому также, что ракета неминуемо оставит пробоину в газовом щите. Однако рана эта несравнима с тем, что натворили бы в атмосфере двигатели большого космического аппарата на реактивной тяге. И орнитоиды уничтожили корабль еще в экзосфере. Кратов болезненно поморщился.
— Одного они не знали, — сказал он с горечью. — Что наши корабли используют не реактивную тягу, а гравигенераторы. И потому не разрушают атмосферу планет. Они просто раздвигают ее при посадке. Как пловец воду ладонями…
Замолчав на полуслове, он осторожно приблизился к лежавшему Клавдию. Эта странная недвижность… полная эмоциональная нейтральность… Может ли человек так равнодушно выслушать свой приговор?
— Клавдий, — позвал он.
Молчание.
Кратов коснулся его плеча, и Клавдий опрокинулся на спину, продолжая хранить все ту же скорченную, окостенелую позу. Его глаза были плотно зажмурены, на пергаментно-белом лице пролегли бурые тени Неаккуратная поросль на щеках и подбородке оказалась наполовину седой.
Кратов медленно протянул руку и взял из застывших пальцев Клавдия карточку, одну из тех, что были рассыпаны на столе и по полу. На обороте торопливым рваным почерком было набросано несколько фраз. Кратов поднес карточку к свету, чтобы разобрать их.
Клавдий писал: «Озоновый слой. Нельзя разрушать. Гравигенераторы. Мне жаль. Простите».
Графема изображала поверхность планеты, зависший над ней корабль и разделяющий их барьер из двойной пунктирной линии.
Кратов с усилием разогнул Клавдию руки и уложил их на груди. Накрыл его пледом. Вышел из комнаты и тщательно прикрыл за собой дверь.
Его шаги были единственным звуком, далеко разносившимся среди безжизненной тишины пустого орбитального комплекса. Кратову чудилось, будто ледяной ветер дует ему прямо в спину, забирается под одежду, под кожу…
Но откуда здесь было взяться ветру?
— Здравствуйте, Кратов, — энергично сказал Топ.
Семеня короткими сильными ножками, рептилоид подошел — а казалось, подкатил, — к столу, за которым сидел Кратов. Теперь его изящная головка едва возвышалась над столешницей, а сам он походил на игрушечного голубого крокодильчика с туповатым рыльцем и неестественно высоким лбом. Топ ловко вскарабкался в кресло и удобно уселся, подглядывая на Кратова умными глазками-пуговичками.
— Вы не поверите, — сказал Топ, — но я разгадал тайну Альбины. Мне удалось достичь этого в результате обычного лабораторного анализа, а пользуясь вашей шахматной терминологией — домашнего разбора отложенной партии. И вовсе не обязательно было торчать здесь столько времени! Я хотел немедленно сообщить о своем открытии Клавдию, но решил сделать ему сюрприз. Вместе со мной прибыла и почти вся наша миссия, которая покинула Альбину три месяца назад. Полагаю, для Клавдия это будет двойной сюрприз.
Кратов приподнял голову, прислушался.
— Понимаете, — продолжал Топ увлеченно. — Все дело в атмосфере.
Гоп считался хорошим специалистом в области прикладной ксенологии, и он неплохо разбирался в человеческой мимике. Поэтому он замолчал, увидев лицо Кратова.
— Все умные, — произнес тот. — Все обо всем рано или поздно догадываются. Но почему-то чаще поздно, чем рано. В коридоре слышались разговоры, шум, громкий смех.
Интерлюдия. Земля
— Послушайте, сударь, — сказал Кратов, прикрыв глаза, чтобы скрыть раздражение. — Вы уверены, что ни с кем меня не спутали?
— Конечно, уверен, — ответил бесцеремонный недоросль, и в его детском голоске неожиданно прорезались старческие сварливые нотки. — Вы же Галактический Консул?
— До определенной степени, — ухмыльнулся Кратов.
— А я — Торрент. Уго Торрент, доктор социопсихологии. То есть не только и не столько социопсихологии. А равно и социометрии, социодинамики и социопластики. В общем, всего, что начинается с префикса «социо»… Вы Галактический Консул, а это, если не ошибаюсь, Марсель Дармон.
— Ошибаетесь, — холодно возразила Рашида.
Она сидела чуть поодаль, отвернувшись, опершись локтем о парапет и закинув ногу на ногу так, что… Кратов слегка напрягся и сконструировал следующую фразу: «разрез и без того легкой юбки полностью оголял тугое, бронзовое от загара бедро».
«Звучит красиво, — подумал Кратов и дважды мысленно повторил эту фразу, чтобы запомнить. — То есть, не так чтобы ново. Даже банально. Но мне нравится. И как звучит, и как выглядит. Особенно как выглядит: сногсшибательно, и никак иначе. Этот малыш должен бы уже валяться сраженный наповал. Я бы в его годы так и поступил. Какого же дьявола он не валяется?..» Он тут же вспомнил, что именно в таком вот щенячем возрасте именно он-то и не валялся у этих поразительных по совершенству ног.
— Что вы оканчивали, юноша? — спросил он, снисходительно улыбаясь.
— Я? — удивился тот. — Ничего! То есть, формально можно считать меня выпускником Сорбонны. Но стены этого древнего заведения я, скажем откровенно, не подпирал. Просто я при помощи ментального программирования загрузил свой мозг соответствующими дисциплинами, а затем прошел несколько тестов на профессиональную пригодность. — Выдержав паузу и не дождавшись новых вопросов, он уточнил: — Тест Иванова-Козинца, тест Логинова-Витмана… последний с замечаниями… аналитическая программа «Оккам 141». Иными словами, свидетельство о допуске к исследованиям в перечисленных областях знания у меня есть. — Он снова выжидательно помолчал. — Предъявить?
— Разумеется, — сказал Кратов безжалостно.
Юнец привстал в своем кресле, охлапывая себя по бессчетным карманам долгополой жилетки, затем сунул руку едва ли не по локоть в наколенный карман широченных клетчатых брюк, что придавали ему замечательное сходство с коверным из старого цирка (соломенно-жесткие патлы и худая лошажья физиономия в крупных веснушках усугубляли подобие), и двумя пальцами вытянул оттуда пластиковую карточку. Кратов повертел ее и так и эдак, зачем-то поглядел на просвет («Вот тут, — засуетился Торрент. — Видите перфорацию?») и вернул владельцу. Ему потребовалось определенное усилие, чтобы придать лицу важный и понимающий вид.
— И как же я теперь должен с вами поступить? — спросил он, отхлебнув из кружки.
— По справедливости, — с готовностью ответил Торрент. — То есть, дать согласие на мое присутствие в вашем окружении… — Ом поерзал на сиденье и неожиданно объявил, обращаясь к Рашиде: — Теперь я понял, кто вы!
— Блеск! — мрачно сказала Рашида. — В тот момент, когда я и сама не знаю, кто я такая…
— Что ж тут не знать-то?! — радостно провозгласил юнец. — Вы Рашида Зоравица!
— Не ожидала такой популярности, — проворчала женщина, а Кратов отметил без особого удовольствия:
— Похоже, вы следили за нами.
— В этом не было необходимости. Просто я все о вас знаю. И выбор вариантов был невелик.
— Хм! — Кратов, задумавшись, снова приложился к кружке. Пива оставалось ровно на один глоток.
— Юлия Легат отпадает — вы не поддерживаете с ней контактов вот уже шестнадцать лет, — энергично затараторил недоросль. — Если вам интересно, могу сообщить, что ее союз с профессором Шилохвостом оказался удачен. — Рашида чуть наклонила голову, прислушиваясь, чем впервые продемонстрировала хоть какой-то интерес к этой чудовищной по своей нелепости беседе. — Командор Елена Климова также отпадает — она вне Земли. Ее социальный статус существенных изменений не претерпел… Инга Палахнюк — вероятность близка к нулю.
— Отчего же? — слегка севшим голосом спросил Кратов.
Торрент захихикал:
— Там сейчас и без вас бурный роман, если не ошибаюсь — пятый по счету за этот год! Мартина Верихова — вряд ли. Нелли Гомес — не думаю. Ева-Лилит Миракль…
— Чертов бабник! — тихо, но отчетливо промолвила Рашида.
Кратов шумно прочистил горло. Торрент замолк на полуслове и уставился на него блестящими глазенками, в которых светился жгучий интерес исследователя. Примерно так же мог бы смотреть палеонтолог на живого динозавра, ненароком забредшего на лужайку его сада.
— Пожалуй, нет, — промолвил Торрент раздумчиво. — То есть, конечно, в определенном прозаическом смысле… и все же не следует преувеличивать. Все зависит от исходной базы для сопоставления! — Он внезапно исполнился энтузиазма. — Скажем, в сравнении с вами…
— Так, так, — ободрил его Кратов.
— Может быть, ты захочешь узнать все от меня, а не от постороннего типа? кротко спросила Рашида.
— Я просто хочу сопоставить гипотезы и факты, — ухмыльнулся Кратов.
— К тому же, я не посторонний тип, — запротестовал Торрент. — Я серьезный исследователь. Единственный в своем роде кратововед.
— Кто-кто?! — вскричала Рашида.
— А зачем бы я стал вас донимать, рискуя нарушить право личности на неприкосновенность? Темой моей последней монографии была социальная реабилитация изолированной личности, или, что звучит похоже, но отличается в нюансах, регрессивная адаптация. Одно время я изучал статистику по плоддерам, где впервые натолкнулся на вас. Потом я переключился па отставных работников Галактического Братства, и в выборке снова оказались вы.
— Я не в отставке, — возразил Кратов. — Я в отпуске.
— Отпуск, отставка — какая разница!.. Важно то, что вы уже скоро два месяца находитесь на Земле и не особенно помышляете о возвращении на Сфазис.
«И действительно», — подумал Кратов.
— Я счел, что для отслеживания социально адаптивных реакций личности нет более благодатного материала, нежели вы. И стал изучать все, что связано с вами и вашим окружением.
— Значит, и я тоже… «окружение»? — нахмурилась Рашида.
— Почему бы и нет? — безразлично пожал плечами Торрент. — Это звучит обидно? Хотя, для женщины, которой домогались Эммануил Ровнер, Мартин Сумароков и Роже Окценкнехт, причем одновременно и втуне — составляли, так сказать, вздыхающее окружение…
— Это еще кто такие? — с живейшим вниманием осведомился Кратов.
— Э-э… я не помню, — быстро ответила Рашида.
— Вы, госпожа Зоравица, имели серьезные виды на сексуальный союз с объектом исследования в 125 году, — с укоризной в голосе продолжал невозможный тип. Рашида тихонько зашипела. — Вы присутствовали вместе с означенным объектом в критической точке К-125–1…
— О, боже! — взвыл Кратов. — Критические точки?!
— Я потом покажу вам динамическую карту вашей личности… — отмахнулся от него Торрент, снова обращаясь к окончательно растерявшейся женщине. — А в свеге последних событий вы находитесь не просто в окружении объекта, но, говоря фигурально, на расстоянии протянутой руки.
— Дьявол! — воскликнула Рашида. — Есть на этой планете уголок, где можно спокойно и без посторонних глаз заниматься любовью с кем хочется?!
— Пожалуйста, — с готовностью сказал Торрент. — Где угодно, с кем угодно. Просто так сложилось, что ваш нынешний сексуальный партнер мне интересен. Стечение обстоятельств…
— Трагическое! — ввернула Рашида.
— В конце концов, никого ваш союз, кроме меня, не занимает. Да и меня он привлекает главным образом, как уникальный факт взаимной регрессивной адаптации двух социально удаленных объектов.
— Вот как это нынче называется, — хохотнул Кратов. — А ты все твердишь: судьба, судьба…
— Не вижу ничего смешного! — отрезала Рашида. — Терпеть не могу, когда заглядывают ко мне под одеяло… против моей воли!
— Поэтому-то я и здесь! — всплеснул руками Торренг. — Вот если вы дадите мне разрешение на то, что называете «заглядывать под одеяло», все нравственные конфликты окажутся мгновенно исчерпаны. У многих известных личностей были гораздо более бесцеремонные биографы! Я же отнюдь не собираюсь наблюдать за вами в самые интимные моменты… хотя, если вы позволите… — Кратов застонал. — Впрочем, не станем торопить события… а лишь присутствовать в почтительном отдалении, не исключающем, впрочем, прямого контакта…
— Кратов, с этого часа ты всегда задергиваешь шторы! — потребовала Рашида.
— Достаточно меня уведомить… — наседал Торрент.
— Все, хватит, — сказал Кратов, и юнец поспешно закрыл рот. — У меня такое ощущение, что я вдруг оказался в компании сумасшедших. Да и сам в одночасье слегка повредился рассудком.
— Ну и напрасно, — сказал Торрент с обидой. — Наверное, вы думаете, что я — какой-нибудь ветреный фигляр, которому нечем заняться?
— Вас удивит, насколько вы близки к истине, — пробормотал Кратов.
— Если на человеке клетчатые штаны, это еще не значит, что он клоун, изрек Торрент. — И коли я стал кратововедом, то это скорее моя беда, чем ваша. И не моя даже, а всей современной социопсихологии… Вы скользите по этому миру, диковинным образом не вливаясь в него, но и не отрываясь чересчур далеко. Вам, в сущности, нет дела ни до социума вокруг вас, ни до себя в отношениях и взаимодействиях с этим социумом. А я следую за вами и силюсь понять, отчего и как это вам удается. Потому что некоторые так не сумели. И потерпели нравственное фиаско!
— Надеюсь, в том нет моей вины?
— Зря иронизируете! Сейчас вам покровительствует фактор «запасной двери». Вам есть куда отступать, если вдруг наступит реакция отторжения. По крайней мере, вы питаете такую уверенность… Между тем, не всякому удается так легко вернуться в материнскую среду обитания, как вам. Древние говорили: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Человеческие сообщества на Земле и в Галактике развиваются по разным законам, и даже в разных темпах. И когда вы возвращаетесь, как вам кажется — «домой», это оказывается весьма болезненной процедурой. Рассогласование ваших ожиданий и реальных ощущений вас удивляет и раздражает. Вы пытаетесь попять, что произошло, ищете причину в себе и не находите. Тогда вы объясняете все обычным земным консерватизмом и на том успокаиваетесь. И не видите, стараетесь не видеть, что на самом деле это ничего не объясняет, что разрыв между вами и вашими родными, людьми близкими и дальними, продолжает расти, и вас никто не понимает, и вы не понимаете ничего…
— Это я как раз понимаю, — сказал Кратов.
— В восьмидесяти процентах случаев полной реабилитации так и не происходит. А в пяти процентах походит до суицида! Что мы видим? — в голосе недоросля прорезались занудные академические интонации — Человечество стремительно разделяется само в себе. В недрах биологического вида «хомо сапиенс» зарождается подвид «хомо сапиенс эктос». Недаром уроженцы дальних неблагоустроенных колоний и искусственных поселений уже называют себя «эктонами» и не питают сыновних чувств к планете-прародительнице. Каковой не всегда, кстати, является Земля… Здесь, по крайней мере, все понятно. Но и те, кто родился и вырос на Земле, а затем пережил пору созревания личности вне человеческой среды, в замкнутых и расово неоднородных сообществах Галактического Братства, как, например, вы, приобретают видовые признаки «эктонов». Попав же в естественную, казалось бы, среду обитания, они всегда испытывают необъяснимый дискомфорт. И очень часто им приходится наталкиваться на непонимание, а то и враждебность со стороны доминирующего социума. Представителям разных подвидов трудно сосуществовать. Что, к счастью, не всегда приводит к открытым конфликтам, но практически всегда — к внутренним, латентным. А выражается в психологическом разладе и влечет за собой самые неблагоприятные последствия. Те, кто может, покидают не принявшую их нейтрально-враждебную среду и возвращаются в Галактик). Те же, кто такой возможности лишен, находят другие способы самоизоляции. В том числе и суицид… Если бы удалось выявить все механизмы отторжения и научиться их подавлять, одновременно стимулируя процессы адаптации, разве это не послужило бы универсальным целям формирования пангалактической культуры?
— Ух ты! — неопределенно сказала Рашида.
— Хорошо ты поешь
ну спляши, хоть раз попробуй,
милая лягушка,
промолвил Кратов.
— Между прочим, ваше пристрастие к старинной восточной поэзии — тоже разновидность ментального эскапизма! — сообщил Торрент. — Отвратительное квакающее земноводное — это, разумеется, я?
— Естественно, — негромко проронила Рашида.
— Объясните мне, Торрент, — сказал Кратов. — Почему вы занялись социальными науками? А не эмбриомеханикой, скажем, или кулинарией?
— В известном смысле, вначале это была игра случая Л вот объясните вы мне, почему вы, человек, выросший в сугубо заземленной среде, среди песков и саксаулов, вдруг устремились к звездам?
— У нас в Оронго были очень ясные темные ночи, — сказал Кратов. — И еще:
Звезды в небесах
О, какие крупные!
О как высоко!
Мы с братом подолгу и часто глядели на эти звезды.
— И они казались вам далекими и недосягаемыми?
— Именно далекими и недосягаемыми.
— Я родился вне Земли, — сказал Торрент. — В замкнутом пространстве скучной планетарной базы «Гиппарх». Весь персонал которой состоял из двенадцати человек и не менялся долгие годы. Каждым утром я видел одни и те же лица, слышал одни и те же голоса, которые одинаковыми, стертыми от долгого употребления словами говорили об одном и том же. Изо дня в день, изо дня в день… Большое человечество казалось мне таким же далеким и недосягаемым, как ваши звезды.
— Ив один прекрасный день вы поняли, что это только кажется.
— И увидел выход из тупика, — кивнул Торрент, — за которым блистал долгожданный фантастический мир моей мечты…
— И немедленно им воспользовались.
— Именно так все и было.
— А потом, когда выяснилось, что этот мир не такой уж блистающий и желанный, было уже поздно.
— Ведь эго был уже мой мир… — Торрент вдруг замолчал и широко распахнул блеклые глазенки. — Вам не кажется, что мы чем-то похожи?
Рашида засмеялась и отвернулась.
— Известно ли вам такое имя — Стае Ертаулов? — спросил Кратов.
Торрент пренебрежительно оттопырил нижнюю губу: — Разумеется!
— Я хочу найти этого человека.
— Эго будет… непросто.
— То есть, невозможно?
— Я этого не говорил Невозможно найти человека, который давно умер. Хотя, в свете последних экспериментов доктора Ли, и это препятствие вскорости может оказаться вполне преодолимым… Ертаулов же, безусловно, жив. А значит, доступен и локализуем.
— Мне до сих пор не удалось его… гм… локализовать.
— Вы еще не до конца реадаптировались, — сказал Торрент высокомерно. Существуют информационные потоки, о которых вы не знаете. Существуют рычаги, приведя которые в движение, можно понудить любого человека обнаружить свое присутствие. Я найду вам Ертаулова. Он мне тоже интересен — как уникальный образчик самоизолировавшегося квазиэктона.
— А взамен вы попросите…
— Удовлетворите мое любопытство, — Торрент снова зарылся в собственные штаны и спустя небольшое время добыл оттуда обычный кристаллик в оправке. Здесь вопросник для вас. Улучите минутку, повертите в руках… Инцидент на Магме-10, а особенно его последствия. Какая-то странная распря со стрельбой и мордобоем на какой-то странной Нимфодоре — кого ни спроси, никто и не слышал о такой планете! — Кратов хмыкнул и приосанился, а Рашида изумленно вскинула собольи брови. — Третий визит на Фирн… финр… на ненормальную планету с безумным населением, сведения о чем отсутствуют в большинстве инфобанков, а в Библиариумс Совета ксенологов укрыты под каким-то зверским кодом конфиденциальности… Ведь в вашей биографии полно темных мест.
— Даже для меня самого! — сказал Кратов.
— Это не удивляет, — заметил Торрент. — Но, может быть, кое-что я смогу вам объяснить. Расставить точки над отдельными буквами…
— Знакомое выражение, — встрепенулся Кратов.
— Вам известны мои труды?
— Я был немного близок с Дитрихом Гроссом. Который двадцать лет назад наставил столько точек над разными буквами в моей судьбе, что я до сих пор не могу прочесть некоторые слова…
«И это тоже звучит красиво, — отметил он. — Жаль, что никто не оценит…» Он украдкой вздохнул и посмотрел на Рашиду, которая под его взглядом расцвела, потянулась, как пантера, и приняла одну из своих невозможно притягательных поз. «А вот это и красиво, и всякий оценит!»
— Ухожу, ухожу… — проворчал Торрент, вставая из-за столика.
