8
Как сделать мир лучше — это каждый понимает по-своему. Но все вместе люди знают и понимают, что в этом лучшем мире им не придется работать, их будут любить и хранить всей огромной счастливой землей.
К сожалению, каждому видится свой путь к построению такого замечательного общества. И если разобраться, то ни старания философов, ни усилия социологов так и не способствовали изобретению ничего более жизнеспособного, чем классическая Утопия — где даже у самого скромного землепашца было не менее трех рабов.
Человечеству просто не хватает изобилия двуногого скота. Обращать в рабство своих ближних уже как-то немодно, а делать роботов из шестеренок или белка мы пока не научились. Но как только научимся — она у нас будет.
Утопия.
Та, которой человечество достойно.
Я так и не понял, какие все-таки отношения были у Коти с монахами буддистского монастыря, кем они его считали и почему прислуживали. Но утром вся моя одежда была в идеальном состоянии, чистая и выглаженная, а когда я вышел из маленькой комнатки, где ночевал, — в «английской» зале уже был подан завтрак.
Причем совершенно не отвечающий миролюбивой религии: омлет, колбаса, сосиски…
— До чего ты довел монахов… — пробормотал я, глядя на Котю. Он уже уминал сосиски, сбрызгивая их кетчупом перед каждым укусом. И одет он был так, будто спустился к завтраку в пафосном отеле, — брюки, пиджак, свежая рубашка. Только галстук не повязан…
— О, ты бы знал, чего это стоило! — горделиво ответил Котя. — Они на обед мне курицу сварят!
— Живьем? — предположил я, накладывая себе омлет — остывший, но на вид вкусный.
Котя хихикнул.
— Иллан еще спит, — сообщил он, хоть я и не спрашивал. — Будешь дожидаться, пока она встанет, или сам двинешься?
— Поем и двинусь, — сказал я, косясь в маленькое окошко. За окном был серый холодный рассвет и подсвеченные розовым горные пики. Хотелось читать Рериха и Блаватскую.
— Я тебя перемещу в Москву, — сказал Котя. — Хорошо? Оттуда есть три удобных прохода в Орызалтан. Там найдешь Андрюшку… — Он выложил передо мной конверт. — Тут письмо. Можешь прочитать, я не заклеил.
Я взял конверт — ой, древность-то какая, на нем была марка с надписью «Почта СССР» — и спрятал в карман. Котя продолжал:
— В письме я прошу Андрюшу обеспечить тебе безопасный проход в Твердь, контакт с кем-то из их руководства. Неофициально, конечно. Но путь проверенный, уже много раз так вели дела.
— А я думал, что с религиозными фанатиками дела вести нельзя…
— Я тебя умоляю, Кирилл! — Котя фыркнул. — Фанатики бегают и выполняют приказы. А руководство всегда вменяемо. Уверен, если мы сможем потягаться с Арканом — они тоже быстро пойдут на переговоры.
— Так что мне узнавать? Просить помощи? — ковыряясь в омлете — нет, все-таки он был невкусным, спросил я.
— Ну да. Так, мол, и так… ты функционал, который порвал со своей функцией. А поскольку ты друг куратора — ты его, то есть меня, тоже убедил пойти против Аркана. Ну, рассказал о своем визите туда, про злую повитуху Иванову… я проникся. И вот мы готовы выступить против Аркана. Нам бы только узнать, как делать людей функционалами…
— Или обратно людьми.
Котя улыбнулся:
— Именно! А еще — обнаруживать чужаков, закрывать проходы между мирами… Дел много. Но мы готовы и делегацию Тверди принять, и транспортом ее здесь обеспечить, и деньгами.
— Они в нашем мире рехнутся, — сказал я.
— Не исключено! — весело ответил Котя. — Но могут набычиться, помолиться — и адаптироваться.
— И мне дадут ответ? Сразу?
— Это вряд ли. — Котя покачал головой. — Бюрократы — они всюду. У церковников тоже. Так что, изложив всю нашу позицию, возвращайся в Орызалтан. Либо поживи у Андрюши — он человек гостеприимный, либо езжай в Москву. Честно говоря, не знаю, как тебе будет спокойнее.
— А как держать с тобой связь?
— Я почувствую, когда ты появишься в нашем мире, — ответил Котя. — Но на всякий случай… если вдруг я потеряю эти способности…
Он вынул из кармана черную кожаную визитницу — предмет для прежнего Коти совершенно непредставимый. Вручил мне серебристый прямоугольник.
Там был только номер. Длинный номер.
— Спутниковый, — сказал он. — А что делать? Зачем отказываться от техники?
— Угу. — Я спрятал визитку. — Круто.
Котя и спутниковый телефон — это тоже было удивительно. Куда удивительнее того, что он был куратором функционалов на планете Земля…
— Я тоже не бездельничать собираюсь, — пояснил Котя. — У меня сейчас будет разговор с одним политиком…
— С Димой? — блеснул я эрудицией.
Котя захихикал:
— Ты как человек, который подружился с одним китайцем, а потом встретил другого и говорит: «А я знаком с господином Сунь Вынь — вы его не знаете?» Нет, Котя. У меня будет встреча посерьезнее. С Петром Петровичем… если тебе это имя что-то говорит.
— Передавай привет Саше, его референту, — ответил я.
Котя запнулся и посмотрел на меня с явным удивлением.
— Ого… И когда ты… впрочем, ладно. Может, ты и галстук завязывать умеешь?
Он достал из кармана пиджака свернутый рулончиком шелковый галстук — золотистый, с едва заметными фиолетовыми рыбками. Явно недешевый.
— Умею, — сказал я. — Отцу завязывал. Он вечно то мать просит ему галстук завязать, то меня.
— А я так и не научился, — сказал Котя.
Я молча примерил галстук на себя и соорудил простенький виндзорский узел.
— Спасибо, — набрасывая галстук на шею, сказал Котя. — А ты возьми-ка курточку. В одной рубашке ты по Москве много не нагуляешь. Во внутреннем кармане есть денежка…
Куртка лежала на лавке у стены. Не очень теплая, демисезонная, из плотной серой ткани и на пуговицах, но вряд ли мне придется долго бегать по Москве.
— Так… к кому бы тебя переправить? — размышлял вслух Котя. — Так, чтобы человек ничего толком про тебя не знал.
— Функционал? И чтобы не знал? — с сомнением спросил я. — А такое возможно, Котя? Мне кажется, все читают «Еженедельную функцию».
— Нет. — Котя покачал головой. — Есть те, кто сознательно отстраняется от жизни функционалов, «играет в человека». Есть просто равнодушные, живущие уже сотни лет и ушедшие с головой в свои увлечения: собирание марок с изображением орхидей, выращивание каких-нибудь редких аквариумных сомиков, вышивание крестиком портретов великих писателей… Есть неграмотные функционалы.
— Неграмотные? — восхитился я.
— Ага. Но это, как правило, Африка и Азия. А тебя я закину в Орызалтан через Москву… — Котя подумал, морща лоб. — Данила перебросит, но узнает тебя. Анна может и не узнать, но… А вот Николенька — точно не узнает!
— Почему? — кисло спросил я.
— У него альтернативный подход к информации. — Котя улыбнулся хитрой улыбкой человека, не желающего раньше времени раскрывать секрет известного ему фокуса. — Да все нормально, хороший таможенник. Были бы коллегами, и живет он по соседству, в Марьиной Роще, дружили бы домами… башнями. Вот адрес…
Он извлек из кармана еще одну визитку, что-то быстро, не задумываясь написал на обороте и протянул мне. Я глянул: «От здания родильного дома номер 9 повернуть…» — и еще три строчки указаний. Невольно подумал, что такая хорошая память неспроста. Похоже, Котя все заранее четко решил — куда и к кому меня направлять. А выбирал уже так, для пущей важности.
Хотя, возможно, куратор знает всех своих таможенников?
Или Котя попросту любил ходить в другие миры и помнил самые интересные проходы?
Нет, невозможно затевать на пару с человеком войну миров — и при этом ему не доверять! И у меня выхода нет, кроме как доверять Коте…
— Только спутникового снимка не хватает, — сказал я.
— Он бы ничего не дал, — отмахнулся Котя. — Там была бы засветка или какой-нибудь еще дефект изображения.
Ого! Про такие вещи я и не знал.
Впрочем, многое ли я успел узнать о жизни функционалов?
— Надеюсь, этот Николай меня не узнает… — пробормотал я.
— Зуб даю. Ему на дела функционалов — наплевать.
— А башню я увижу? Или тоже… засветка?
— Как я понимаю — да. У тебя осталась часть способностей. Ты же нашел дом Василисы!
Я кивнул. Мне одновременно и не хотелось уходить, и безумно хотелось увидеть нормальный, привычный мир.
— Значит, я нахожу Николая…
— Ага. Показываешь ему визитку, в конце концов. Если что — пусть звонит, я ему дам указания. — Котя усмехнулся. — Николай и объяснит тебе, как найти Андрюшу в Орызалтане. А там вручаешь письмо и просишь обеспечить переговоры с властями Тверди.
Я снова кивнул, будто игрушечный китайский болванчик из сказок Андерсена. Ох, не зря он называется болванчиком! Тот, кто все время кивает, — иного имени недостоин.
— Не посадить бы себе на голову вместо арканцев упертых попов… — сказал я, уже скорее по инерции, чем споря с Котей.
В голове у меня теперь крутилось одно — Москва!
Как мне ухитрились надоесть Харьков, Нирвана, Янус, Польша и, как ни удивительно, даже Тибет! Я промчался по этому странному маршруту меж трех стран и трех миров, бросая налево-направо беглые взгляды, — и почувствовал только раздражение. Интересно почему? Слишком быстро? Да нет же, мне доводилось получать удовольствие и от очень коротких поездок. Слишком много? Вряд ли. Ездили мы с Аней по Европе на автобусе, ничего, остались довольны.
Неужели путешествие должно иметь правильные начало и конец? Не должно быть непрошеным и негаданным?
Наверное, так.
Вот и от Тибета никакой радости, и в Польше как-то не заладилось (шестым чувством я понимал, что если бы не помешали полицаи — то у нас с Мартой еще как вечер бы сложился!).
Может, теперь, отправляясь в Твердь по определенному и согласованному маршруту, я смогу получить от путешествия хоть какое-то удовольствие?
— Отправляй меня, Котя, — сказал я. — И, это… как обратно из твоего Арасултана вернусь — сразу выдергивай к себе. Договорились?
Котя кивнул. Встал, вытер губы салфеткой.
— Договорились. Я тебя высажу совсем рядом, у роддома…
Его рука стала скользить по воздуху — будто руны выписывать. За пальцами потянулись синеватые огоньки, и я невольно подумал, что из Коти вышла бы ходячая реклама «Газпрома».
Ну а если бы он жил в Америке — какой-нибудь герой комиксов.
«Человек-горелка».
Я хихикнул, заставив Котю подозрительно глянуть на меня.
Забавно.
Все-таки я ему чуть-чуть не доверяю…
И он мне — тоже…
— Готово, — сказал Котя, отступая. Надпись бледным огнем полыхала в воздухе.
Я шагнул вперед и подумал, что, если Котя желает меня уничтожить, у него есть прекрасная возможность. Выйду я сейчас внутри доменной печи, на дне озера Байкал или в глубине Уральских гор — и все, привет котенку…
В последний момент я догадался открыть рот и вдохнуть — будто в стремительно взлетающем самолете. Если вокруг будет вода или кипящий металл, это все равно ничего не изменит…
Котю я зря подозревал в коварстве.
Я глубоко вдохнул свежий московский воздух, закашлялся и подумал, что вода была бы немногим хуже. Как мы этим дышим? Всю жизнь?
Еще начали слезиться глаза, но не от воздуха — прямо в лицо бил яркий свет от фонаря у ворот. Вокруг было еще темно — ну конечно, в Москве-то время отстает часа на три-четыре, наверное. Раннее утро, поздняя осень…
Падал снежок, крошечный, будто манка. Было даже не холодно — зябко. Я стоял у решетчатых ворот с табличкой «Родильный дом номер 9». В маленькой будочке охранника теплился свет, в паре шагов приплясывал перед решеткой молодой мужчина, одетый так же не по погоде, как и я.
Обернувшись и посмотрев на меня, мужчина не проявил ни малейшего удивления. Дружелюбно спросил:
— Жена?
Я посмотрел на вывеску и невпопад промямлил:
— Муж. Ну, в смысле, я — муж. А там… ага, жена.
Пожалуй, мужчина сейчас готов был слушать любой бред.
— Первый?
— Угу, — наугад сказал я.
— А у меня второй. Или вторая. — Он хихикнул. — Врачам веры нет, мы уже дочку ждали… Замерз?
Неопределенно пожав плечами, я получил в руки металлическую фляжку со свинченной крышкой.
— Глотни.
Все в той же ошалелой послушности я глотнул.
Коньяк тяжело и жарко прокатился по горлу. Блин, ну не с утра же!
— Куришь?
— Угу…
— Держи.
Сигарету из пачки крепкого лицензионного «Мальборо» я взял уже сознательно. Надо было чем-то отбить гадкий вкус во рту. Никогда не пил коньяк по утрам — и правильно делал!
— Дочка — хорошо, два сына — тоже здорово, — рассуждал мужчина. — Эх, я бы пошел на роды, вот честное слово, не боюсь! Жена не захотела. Вдруг, говорит, ты после этого меня разлюбишь, бывали такие случаи… она у меня умная, о родах заранее все прочитала…
Он глотнул коньяка и непоследовательно добавил:
— Все бабы — дуры! Ну и чего бы я ее разлюбил…
Несколько раз затянувшись, я украдкой огляделся. Так… мне идти вдоль ограды роддома…
— Удачи вам, — сказал я. — Пойду, наверное. Мне это… сказали, что пока рано. После обеда сказали приходить.
— Да и мне тоже, — признался мужчина. — Но я уж постою покурю. Загляну потом, узнаю, что и как. Вдруг ошиблись? А? Врачам — им никакой веры нет…
Пожав на прощание протянутую мне руку, я пошел вдоль забора, оставив словоохотливого папашу дожидаться вестей от ненадежных врачей.
Как ни странно, но эта встреча меня развеселила. Я шел и улыбался.
Люди и знать не знали ни о каких функционалах. Жили и радовались. Работали и рожали детей, ездили в отпуск и копили на новый автомобиль, жарили на даче шашлыки и играли с друзьями в преферанс. Функционалы для них были такой же ерундой, как Человек-Паук или трансформеры. И вовсе не факт, что они променяли бы свою жизнь на наши чудеса…
Хотя нет. Променяли бы. Есть такой замечательный приз — очень, очень долгая жизнь. И вот этот приз все перевешивает.
Вот если бы и одно, и другое. И способности, и свободу…
Но собственно говоря, этим мы с Котей и заняты. Ведь верно?
Задумавшись, я докурил сигарету и выбросил ее в лужу за неимением в поле зрения урны. Интересно, ну почему человек уж если решил намусорить, то все-таки отправит свой окурок или смятый пакетик из-под чипсов куда-нибудь в кучу к уже имеющейся грязи? В крайнем случае — в ямку или в лужу, на обочину или в канаву. А тот, кто все же мусорит посреди дороги или тротуара, вызывает общее возмущение.
Наверное, в глубине души все, даже самые неряхи, понимают, что мусорить — нехорошо!
— И где же тут башня? — пробормотал я, озираясь в свете редких фонарей.
Жилой дом, трансформаторная подстанция, еще дом…
Ой!
Это был не дом.
Узенькое трехэтажное здание — один подъезд, по три окна на каждом этаже — было вовсе не жилым домом.
Это был еще один вариант башни таможенника!
Конечно, после домика Василисы в Харькове можно было и не удивляться. Это скорее мое обиталище выглядело необычно стильно даже со стороны Москвы, настоящей башней — пусть и водонапорной.
Но у Василисы в домике чувствовался запах иного мира. Ощущалась функция. Да и ее кузнечное увлечение было налицо.
А здесь — дом как дом.
Только довольно запущенный, как говорится, «пролетарский» дом.
На окнах грязноватые занавески и горшки с чахлыми цветочками. На крыше какая-то кривая антенна.
Дверь подъезда — деревянная, старая, обитая железом, крашеная недавно, но дрянной коричневой краской, уже пошедшей лохмотьями, из-под которой проступает старая синяя краска. Кодовый замок — дешевый, механический. Дверь, впрочем, все равно приоткрыта.
И изнутри доносится чей-то скрипучий и скандальный голос:
— Между прочим, это уже второй случай за год. Я сидел без интернета три часа! А вы еще отказывались ехать!
— Ну зачем вам интернет посреди но… — начал и тут же заткнулся чей-то усталый голос.
Я осторожно вошел в подъезд.
Воняло кошками. Вряд ли они тут реально жили, это была всего лишь имитация, мимикрия. По выщербленным ступенькам я поднялся на площадку первого этажа. Здесь была всего одна дверь — тоже полуоткрытая. Сквозь прохудившийся дерматин торчали клоки синтепона. Номер «1» болтался на одном шурупе. Изнутри шел свет.
Я заглянул внутрь — и тихонько вошел.
Комната начиналась сразу, без всякой прихожей. Очень большая, захламленная, но при этом удивительно чистая. Выглядела комната как воплощенный рай свихнувшегося на компьютерах тинейджера.
В одном углу большая и не застеленная кровать. Подушки не мешало бы взбить, а одеяло — расправить… похоже, на кровать падали и тут же засыпали мертвым сном.
В другом углу — какая-то навороченная плита. Неиспользуемая. На сверкающей стеклокерамике стояла простенькая микроволновка с открытой дверкой. Прямо на стеклянном поддоне микроволновки лежала четвертинка пиццы.
Третий угол — здоровенный шкаф с книжками. Пестрые растрепанные томики фантастики соседствовали с какими-то техническими пособиями в мягких обложках и серьезными, академического вида, темно-зелеными томами.
И четвертый угол — там и был краеугольный камень этого помещения.
Огромный компьютерный стол. Системный блок такого размера, что в него можно было бы запихнуть неплохой сервер. Два здоровенных монитора. Принтер и сканер. Кофеварка — мне показалось, что она подсоединена по ю-эс-би-кабелю к компьютеру, и я предпочел решить, что это и впрямь почудилось. А вот подставка под кофейную чашку была подключена к компьютеру без всякого сомнения. Знаем такие штуки, продавали их сотнями перед Новым годом и двадцать третьим февраля, лучший подарок для молодого сисадмина от его молодой сисадминихи…
И все это на столе помещалось легко и незаметно. Я же говорю — это был подлинный центр комнаты, даром что в углу.
А еще перед столом было Кресло.
Именно Кресло, с большой буквы. Что-то мне подсказывало, что эту исполинскую конструкцию из темной кожи, водруженную на легкомысленные ролики, просто так не купишь. Небось делают на заказ где-нибудь в Италии за очень большие деньги. Это было не просто место для сидения, на которое опускают зад, а что-то вроде кокона с высоченной спинкой, выдающимися вперед в районе изголовья «ушками», широченными подлокотниками. В общем, найдите фотографию Рокфеллера или Черчилля за работой — и вы поймете, что я имею в виду.
Но в образчике мебельного мастерства восседал вовсе не подросток, который смотрелся бы уместно в этой комнате, и не толстопузый начальник, который гармонировал бы с креслом. Кожаный монстр вмещал, будто скорлупа — подсохший орех, сухощавого седовласого старичка в обвислых на коленях брюках и замызганной рубашке с короткими рукавами.
Перед ним стояли два парня, моих ровесника, в униформе с надписями «Корбина-телеком» на спине. Между старичком и парнями лежала на уголке стола какая-то бумажка.
— Не подпишу акт приемки, — с явным удовольствием говорил старикан. — У меня с вами договор на круглосуточное обслуживание. А я три часа был без интернета!
— Два часа двадцать минут…
— Не важно! Ехали долго, чинили долго!
— Господин Цебриков, у вас дом старый, коммуникации все гнилые…
— Этот дом вас перестоит, молодые люди! — весело воскликнул старичок, и я подумал, что в этом трухлявый склочный пень на самом деле прав: дом будет стоять долго, очень долго…
Тут взгляд старика скользнул по мне. Похоже, мой возраст послужил причиной того, что и меня зачислили в интернет-провайдеры.
— А вы что можете сказать? — задорно воскликнул хрыч.
— А я по другому поводу, Николенька, — сказал я, не без содрогания обращаясь к старому скандалисту столь панибратски. — Мне всего-то в одну дверь войти, а в другую выйти.
Старик мигнул.
Потом молча расписался на бумажке.
Один из парней схватил ее, не сдержав вздоха облегчения, и оба корбиновца рванули к двери. Я подмигнул страдальцам. В ответ парень, урвавший подписанный акт приема работ, страдальчески закатил глаза.
Да уж. Сидеть на техподдержке — самое ужасное дело. А уж если найдется вот такой упертый склочник, так совсем пиши пропало…
За интернетчиками хлопнула дверь, по лестнице простучали шаги. Они явно спешили убраться.
— Что-то не припомню. — Старик сощурился, глядя на меня. — Раньше… не видались?
— Нет.
— Эх… — Он смотрел на меня и все никак не мог прийти к определенному выводу. — Ты… функционал?
— Бывший. — Я решил не врать.
— А… надоело на поводке сидеть? — Господин Цебриков подмигнул. — Эх… молодость. А мне, полагаешь, весело было? В году одна тысяча восемьсот шестьдесят шестом? Человеку немолодому, жизнью битому, но любознательному, получившему до обидного короткий поводок — три тысячи семь метров!
— Ой… — вздохнул я.
— До стен Кремля дойти мог, а внутрь уж ни-ни, — сказал старичок с такой обидой, будто привык ходить в Кремль на работу. А может, и впрямь привык? Кто знает, кем он был… — Человек я хоть и пожилой, но по натуре бойкий и свободолюбивый, легко ли мне было? А выдержал! Дождался телефона, радио, телевидения. Теперь — и вовсе просто. Весь мир рядом, и что мне поводок?
Я терпеливо подождал, пока он кончит хихикать, невольно глядя через плечо старичка в мониторы.
Да, забавно.
Насколько я мог понять, в обоих экранах был открыт один и тот же блог: электронный дневник, популярное развлечение молодых оболтусов и старых лентяев.
В одном мониторе старичок выступал от имени девушки, в другом — от имени парня. Оба персонажа азартно ругались. Целая толпа, вероятно — настоящих людей, комментировала происходящее.
— Забавы, забавы… — Старик проследил мой взгляд. — Осуждаете? Даром трачу время?
— Не мое дело, — сказал я.
— Разумный подход! Понимаете ли, молодой человек, с высоты прожитых лет я ясно вижу, что любое человеческое действие — суета сует. Любовь, ненависть, дружба, вера, презрение, ревность, ярость, патриотизм, вдохновение — все наши чувства сгорают и превращаются в ничто. И важно ли, любишь ли ты на самом деле… — Он запнулся и уточнил: — В силу возраста я вынужден исключить плотский компонент любви… или лишь имитируешь любовь, заставляя поверить и себя, и окружающих, что испытываешь неземные страсти?
— Не знаю. Наверное, все-таки важно.
— Вы молоды, — с теплой отеческой интонацией сказал старичок. — Ах, как вы молоды… А вы знаете, во время войны с Буонапарте я был еще моложе вас, я был совсем еще дитя, но столь же горяч и азартен. Убежал из папенькиной усадьбы на войну и целый год служил барабанщиком. И застрелил бы на месте любого, кто иронизировал бы по поводу моей любви, моей веры или моего патриотизма! Но, к счастью, времена меняются. Нынче дуэли не в ходу. И вообще все стало «лайт». Любовь-лайт, вера-лайт, патриотизм-лайт. А я вовсе не ропщу! На дворе лето, солнце светит, дети бегают, птички поют, войн и эпидемий нет. Все идет своим чередом! Все к лучшему в этом лучшем из миров, как говорил мудрец Вольтер…
— На дворе зима, — заметил я. — И ночь. Дети спят, птицы улетели в теплые края. Но войн и эпидемий вроде как нет. Зато есть террористы и СПИД.
— Куда вам? — резко спросил старик.
— В Орызалтан.
— В Орысултан, юноша. С вас… — Он наморщил лоб. — Право, не знаю! Функционалы проходят бесплатно, а вы бывший функционал… Я возьму с вас половинную цену.
— Хорошо.
— Четыреста восемьдесят рублей.
Я достал из куртки и отдал ему пятисотку.
— Сдачи не надо. Спасибо.
— А вот оскорблять меня чаевыми не надо, я вам не лакей! — строго сказал старичок. Достал из ящика стола банку из-под «Редбула», заполненную мелочью, и торжественно вручил мне четыре пятака.
Пришлось взять.
После этого господин Николенька Цебриков неохотно встал из-за стола. Было в имени «Николенька» что-то ужасно фальшивое, как в современном нуворише, вздумавшем играть в старорусскую аристократию. Но при этом он-то как раз имел право и на слащаво, по нынешним временам, звучащее имя, и даже на свои выкаблучивания перед технарями. Если и впрямь — убежал из дома воевать с Наполеоном…
Надо же, уже и не удивляюсь таким вещам! Ко всему привыкаешь.
— Следуйте за мной, — торжественно сказал старик. — Нам нужен второй этаж, четвертая квартира…
Мы вышли за дверь. По грязненькой лестнице я стал подниматься вслед за Цебриковым. На втором этаже горела слабенькая лампочка без плафона. Имелись и две двери — с цифрами «3» и «4».
— А тройка куда ведет? — спросил я.
— Антик.
— У, — сказал я с понимающим видом. — Смешное место.
— Отсталый, нелепый, примитивный мир! Как можно — добровольно остановить научно-технический прогресс?
— А социальный?
— Социального прогресса вообще не существует, юноша. — Цебриков фыркнул. — Вот я вам такой пример приведу: в году одна тысяча восемьсот двадцать пятом приехал я в Санкт-Петербург посетить одну прелестную девицу, обсудить с ней «Северные цветы», первый выпуск, и нажраться с друзьями насколько денег хватит… А тут у Манежа — толпа. Знакомые офицеры. Сабли наголо, все несутся куда-то… Я им кричу: «Куда вас черт несет, карбонарии!» Бегу следом, увещеваю… Что там дальше случилось — знаешь, наверное? Ну так вот, а какой-то дурак квартальный на расследовании показал, будто я кричал «В каре против кавалерии!». У него, видать, уши давно шерстью заросли… И как я ни оправдывался, как ни возмущался — загремел вместе с декабристами. Был разжалован в солдаты, на Кавказе с дикими горцами воевал… Так вот, милый юноша! Скажите мне — чем отличаются те события почти двухсотлетней давности от нынешних? Глупая власть, восстанавливающая против себя народ; честолюбивые заговорщики, которым плевать на этот народ; трусливые караульные, готовые возвести понапраслину, лишь бы с себя вину снять; суд скорый и неправедный; волнения и жестокости на Кавказе… Скажите мне, существует ли такая вещь, как прогресс социальный, как развитие общества — от дурного к лучшему, от жестокого к гуманному?
Я молчал.
— Нет, нет и нет! — сказал Цебриков с чувством. — Вот потому я доволен своей нынешней участью. Мне не жмет цепь, на которой я сижу. Чудеса техники, возможность всемирового общения, чудная вольность нравов — во всем этом нахожу я настоящие успехи рода человеческого. А вовсе не в социальных институтах, которые служат лишь успокоению нравов черни и самообольщению правящих верхов.
— Значит, интернет? — спросил я.
— Да, — с вызовом ответил Цебриков. — Интернет. Телевизор. Телефон. Компьютер. Вот в чем величие человеческого духа! А за этой дверью — ваш Вероз. Добро пожаловать!
— Как мне найти таможенника Андрюшу? — спросил я.
— А, так вы проездом к нашим татарам? — Цебриков кивнул. — Сейчас все объясню.
Запустив руку в карман, он некоторое время рылся там, потом достал ключ — старинный, массивный. Похоже, его обиталище постепенно осовременивалось, мимикрировало под окружающую обстановку, а вот такие мелочи, как ключ, — не менялись.
А может, ключи и не могли меняться?
Он отпер дверь и торжественно протянул руку:
— Глядите!
Я поморгал от света — здесь утро уже наступило. Башня (или как оно с этой стороны выглядит?) стояла, как водится, уединенно — посреди какой-то мелкой малоэтажной застройки явно нежилого типа. Не то гаражи (хотя какие в Верозе гаражи?), не то сараюшки. По большей части с невысокими, в человеческий рост, куполами и крошечным ограждением. Интересно…
Что радовало — опять-таки, как водится, башня стояла на невысоком пригорке, и обзор был неплохой. Город начинался метрах в двухстах. Совершенно незнакомый, не похожий на Москву, с частыми башенками смутно знакомых очертаний…
— Минареты, что ли? — воскликнул я.
— Конечно. Тут нашей России вообще нет, юноша. Тут татары, там финны, здесь вятичи, там кривичи… Московия, если угодно ее так называть, занимает немного места и населена большой частью мусульманами. Хорошо хоть, здесь мусульмане не такие горячие, как у нас. — Старик фыркнул. — Вон, впереди, видите голубенький купол?
— Угу…
— Это храм Исы-пророка.
— Христа Спасителя? — догадался я.
— Именно. Место в городе почитаемое, красивое. Вы подходите к храму, заблудиться тут невозможно. Становитесь у ворот. Смотрите на десять-одиннадцать часов. И обнаруживаете чудную башенку с часами, птичкой и маленькой лавчонкой внизу.
Я смотрел на Цебрикова. Кажется, невольный герой восстания декабристов темнил. Точнее — разыгрывал меня. Что-то явно было нечисто.
— Мне… безопасно там? — Я кивнул на город.
— Если будете себя вести нормально, то да. Город как город. Ничем не лучше и не хуже нашей Москвы… Ах да! Вам нужна их валюта?
Я кивнул:
— Немножко. Перекусить. Сувенир какой-нибудь купить…
— А. Сувениры… — Старик серьезно кивнул. — Думаю, если вы поменяете тысячу рублей — этого вам хватит. Не слишком обременительная сумма?
Сумма, которую оставил мне в куртке Котя, вряд ли превышала пятнадцать — двадцать тысяч. И немало, и немного одновременно…
Я дал Николеньке тысячу. Старик вдруг крякнул, почесал затылок — и начал медленно спускаться вниз, явно пожалев о своем предложении. Я терпеливо дождался его возвращения и получил несколько голубовато-зеленых ассигнаций и пригоршню мелкой серебристой монеты.
— Девятьсот с небольшим тенге, — сказал Цебриков. — Как ни странно, нынешние курсы рубля и тенге очень близки.
— А язык?
— Да, вы же утратили свой дар глоссолалии. — Старик хихикнул. — Ничего, вас поймут, и вы всех поймете! Вы же через таможню идете. — Он поежился от порыва ветра, внезапно ворвавшегося с той стороны двери. — Ну так вы идете или нет?
— Иду, — быстро сказал я.
