21
Враги становятся друзьями куда реже, чем друзья — врагами.
Это закон природы. Все на свете стремится от сложного к простому. Живое умирает, скалы рассыпаются в песок, узорчатые снежинки тают и превращаются в капли воды. Огонь за минуты пожирает дерево, которое росло десятки лет. Флакон с кислотой в руках маньяка за три секунды растворяет краски на картине, которой художник отдал половину жизни. Пуля в одну секунду обрывает жизнь мальчишки, которого мать растила девять месяцев и еще восемнадцать лет. Одно-единственное слово не успевает еще отзвучать, превращает старых друзей в заклятых врагов. Астероид, чей путь пересекается с орбитой планеты, губит все живое; вспыхнувшая сверхновой звезда сжигает свои планеты; материя и энергия неумолимо разбегаются в пространстве, превращая живую и цветущую Вселенную в неподвижное ничто.
Распад, разрушение, смерть — это очень простые действия. Только жизнь противится простоте, восстает вопреки законам природы. Не замечая смерти и тлена, растут травы и звери. Забывая о смерти и тлене, живут люди. И вопреки простым и удобным законам природы люди создают свои отношения — куда более сложные, чем все придуманные человеком машины и механизмы. Что такое двигатель внутреннего сгорания по сравнению с огнем человеческой страсти? Какой фотоаппарат запечатлеет восход солнца лучше кисти художника и слов поэта? Разве взрыв ядерной бомбы разрушительнее ярости Чингисхана или безумия Гитлера?
Человеку свойственно противостоять разрушению. Сам смысл человеческого существования состоит в этой вечной, яростной борьбе, которую невозможно выиграть — но в которой нельзя и уступить.
И все-таки это очень трудно — стать другом для бывшего врага. Еще труднее самому считать его другом.
Я рассказал Иллан все, что узнал сам. Начал с политика и его просьбы найти Аркан. Коротко рассказал про выход в Нирвану — вначале Иллан слушала без интереса, заволновалась лишь когда речь зашла о Насте. Но все-таки Земля-один интересовала ее куда больше.
— Как мы и думали, — сказала она, выслушав до конца. — Должны были быть те, кому это выгодно. Всегда есть те, кому выгодно!
У меня было несколько другое мнение: всегда есть только дураки. Но я не стал спорить.
— И что ты собираешься делать, таможенник? — спросила Иллан. — Ты уже думал об этом?
Да, конечно же, я думал…
— Только не открытая война! И не партизанщина… Иллан, мы должны все рассказать другим функционалам. Объяснить, что наши миры — площадка чужих экспериментов.
Иллан поморщилась.
— Да? Чем это поможет?
— Вместе мы способны противостоять функционалам с Земли-один. У нас те же самые возможности.
— Нет, не те же. Они умеют превращать людей в функционалов.
— Разве что это. Но наши миры для них любопытны только как экспериментальные объекты. Тот же Антик, к примеру. Там они экспериментируют с общественным строем, включающим в себя рабство. Верно? Если эта возможность исчезнет, мир будет для них неинтересен. У вас их интересует отсутствие крупных государств…
— Еще им интересен технический прогресс. В Антике он остановлен на уровне механизмов. В Тверди — это где церковь правит — весь упор на биологические исследования.
— Вот! — Я кивнул. — Для этого, по сути, таможня и нужна. Чтобы из мира в мир не перемещали запрещенные технические устройства. Если дать Антику паровые машины и железную дорогу, вашему миру — электронику и двигатели внутреннего сгорания…
— Не дашь, у нас нет нефти.
— Хорошо, пускай только электронику и электродвигатели. Все равно, если нарушить чистоту эксперимента, если миры начнут меняться — они перестанут приносить пользу Земле-один. Им придется оставить нас в покое. Искать другие объекты для изучения.
— Ты уверен, что они их именно ищут? — спросила Иллан. — А вдруг они нас создают?
Я поежился. Помотал головой:
— Уверен. Как можно создать мир без нефти? Вмешаться в геологические процессы миллион лет назад? Не умеют они во времени путешествовать. Да если бы даже и умели — горы им не сдвинуть, атмосферу не изменить. Они ищут, Иллан. Наверное, их таможенники лучше себя контролируют, находят миры по заказу. Или их очень много, потому попадается гораздо больше миров. Кирилл Александрович проговорился, они знают гораздо больше обитаемых миров, чем мы.
— То есть ты предлагаешь смешать технологии разных миров?
— Нарушить чистоту эксперимента. — Я ухмыльнулся. — Представь, что ты занята химическими опытами. У тебя на спиртовках тихонечко греются и кипят чистые растворы. И вдруг кто-то подходит и понемногу смешивает жидкости из пяти пробирок. А?
— Во-первых, какая-нибудь пробирка может и взорваться, — сказала Иллан. — А во-вторых, химик после этого выльет испорченные растворы и вымоет пробирки.
Наступила тишина.
— Откуда у них такие возможности? — тихо спросил Котя. Он был совершенно подавлен. — Что ж они… ядерную войну у нас развяжут?
Я пожал плечами.
— Почему бы и нет? Откуда мы знаем, насколько они контролируют политиков? Кто-то может и согласиться — развязать войну и получить за это убежище в другом мире, на Земле-один.
Иллан вздохнула. Сказала:
— Ты не думай, Кирилл, что я против твоего плана. В нем что-то есть. Но в одиночку ты ничего не сделаешь. Надо, чтобы большинство функционалов тебя поддержали. Начали войну против Земли-один.
— Думаешь, не начнут?
— А зачем им это, Кирилл? Это ведь в первую очередь потрясение — для всех миров. Кому хочется, чтобы налаженная жизнь рухнула и вокруг все забурлило? Только тем, кому нечего терять. А функционалам есть, что терять. Еще как есть.
— Но это же обидно — быть подопытным кроликом!
Первый раз Иллан взглянула на меня с симпатией:
— Верно. Я тоже так считаю. Но большинство, боюсь, догадываются. И ничего, терпят.
— Хорошо, — кивнул я. — А ты что предлагаешь? У тебя есть план?
Секунду мне казалось, что она что-то скажет. Но Иллан только покачала головой.
— Я пойду к Феликсу, — сказал я.
— Это не поможет. Я же рассказывала…
— Он не знал про Землю-один.
— Уверен?
Я подумал и вынужден был признать, что уверенности у меня нет.
— Вначале я поговорю со всеми другими функционалами, — неуверенно предложил я. — Они меня поддержат, тогда мы пойдем к Феликсу…
— С чего ты взял, что тебя, новичка, поддержат? Феликс — человек авторитетный, уважаемый…
— Ну да, кормит всех вкусно.
— И это тоже. Но если ты начнешь будоражить народ, тебе точно не поверят. А Феликс обидится.
— Тогда я иду к нему.
— Ну и дурак! Что, если он сам с Земли-один? Если он контролирует все в Кимгиме?
Тревожно глядящий на нас Котя встал:
— Стоп! Стоп, стоп! Только не ссорьтесь! У вас же одна цель, помните? Прекратить вмешательство в нашу жизнь…
— Мы не ссоримся. — Иллан сразу сбавила тон. К своему глубочайшему удивлению я понял, что Котино обаяние действует на нее так же хорошо, как на приехавшую из провинции семнадцатилетнюю студентку. — Но ты пойми, Котя…
— Ничего не хочу понимать! Если мы переругаемся, то ничего хорошего от этого не будет! — Котя гордо вскинул голову, блеснув очками. Голос его приобрел прямо-таки менторские интонации: — Прежде всего надо подумать. Взвесить все «за» и «против» каждого решения. Поговорить с функционалами неформально! А уж потом идти на разговоры с Феликсом и устраивать партизанские игрища!
— Согласен, — сказал я с облегчением. Больше всего мне не хотелось, чтобы кто-то обосновал необходимость немедленно начинать военные действия. Мне очень не понравилось умирать.
Иллан неохотно кивнула.
— Кирилл, ты бы отдохнул, — продолжал Котя. — Пришел в себя. Поработай таможенником, в конце-то концов! К тебе небось постоянно в дверь ломятся, а ты по чужим мирам шастаешь!
— Мне надо изучить свое окружение, — парировал я. — Так что это профессиональная необходимость.
— И все равно нам нужно взять какой-то тайм-аут, — сказал Котя. — Прийти в себя. Мы с Иллан собираемся пойти ко мне и несколько дней передохнуть. Обещаешь, что ничего пока не будешь предпринимать?
Я посмотрел на них и сдержал ехидную реплику.
— Обещаю.
К вечеру пошли посетители.
Трое мужчин из Москвы поочередно отправились в Кимгим. Двоих я не знал, один был популярным тележурналистом. Еще одна девица из Москвы отправилась в Заповедник. Разделась догола, искупалась в море, выдула из горла бутылку марочного шампанского и ушла обратно.
Из Кимгима тоже потянулся ручеек посетителей. Пожилая семейная пара прошла в Москву, вежливо поинтересовавшись у меня, какой кинотеатр поблизости я порекомендую. Я порекомендовал «Космос» на ВДНХ. Застенчивый юноша интеллигентного (впрочем, применительно к Кимгиму хотелось сказать «аристократического») вида отправился в Шереметьево-два. Я подумал, что выражение «встретил человека, ну совсем не от мира сего» куда точнее, чем думают произносящие его люди.
Из Нирваны и Аркана, конечно же, никто не шел. Я, впрочем, некоторое время ждал Василису. У меня даже появилось четкое ощущение, что она размышляет: идти или нет. А потом предчувствие ее визита исчезло.
Передумала.
В Москве пошел дождь. В Кимгиме началась метель. Мне представилась моя квартира — пустая и грустная. Московские улицы, по которым спешат домой припоздавшие граждане. Уютные дворики Кимгима и плеск холодных волн, в которых таятся гигантские спруты.
Пойти, что ли, к Феликсу? Нет, ни о чем не говорить, просто покушать и выпить… Нет, нельзя. Не удержусь. Начну разговор.
Впрочем, у меня есть еще один вариант поесть в хорошем месте и в интересной компании… С легким злорадством я достал визитку политика Димы и набрал номер.
— Да! — Как ни странно, он сам взял трубку, и я понял, что удостоился чести узнать номер его личного телефона.
— Это Кирилл, — сказал я. — С таможни.
Пауза. И осторожный вопрос:
— Груз… уже поступил?
— Да, все растаможено, — с удовольствием сказал я, включаясь в игру «товарищ майор, вы слушаете?». — Но там возникли определенные сложности. Хорошо бы встретиться. Если можно, в каком-нибудь ресторане.
— Я пришлю за вами машину, — сказал Дима. — Перезвоню, когда надо будет выходить.
Поднявшись наверх, я выпил рюмку коньяка. Посмотрел на Останкинскую башню, подсвеченную прожекторами в Аркане — совсем как у нас. Постоял у окна в Заповедник, подышал свежим морским воздухом. Надо открывать на ночь именно это окно.
Политик перезвонил даже быстрее, чем я думал.
— Машина у дверей, — сказал он. — Водитель покажет вам мою визитку.
Игры в подпольщиков продолжались. Бедные работники ГБ, не посвященные в тайны функционалов. Будут докапываться, с кем говорил Дима, куда посылал машину. И ничего не смогут выяснить…
Я спустился и вышел из башни. С серьезным лицом проверил визитку, которую мне показал водитель. С легкой завистью посмотрел на компанию молодежи, весело, не обращая внимания на холод и дождь, шедшую куда-то по улице. Пусть даже они сейчас станут пить кислое пиво в дешевом кафе — все равно им веселее, чем мне. Они не знают, что наш мир — всего лишь испытательный полигон.
Куда приятнее играть в шпионов, чем в подпольщиков. Шпион работает в чужой стране, подпольщик в своей, но оккупированной.
Впрочем, у меня не было вариантов.
Для встречи политик выбрал ресторан с кухней несуществующей страны — Тибета. Впрочем, владельцы ресторана явно не были согласны с мнением китайского правителя — в интерьере присутствовали тибетские флаги и прочие атрибуты государственности. Я невольно подумал, что в этом есть некий символический смысл.
Охранник провел меня в маленький кабинет и вышел, плотно притворив двери. Дима уже сидел за столиком.
— Садитесь. — Улыбка у него была напряженной, но дружелюбной. — Угощайтесь. Тут замечательная тибетская кухня. Рекомендую тигровые креветки в кляре. Очень своеобразное вино.
— Тигровые креветки? — Несколько секунд я вспоминал учебник географии. — Оригинально. И виноград тоже на Тибете растят?
Дима пожал плечами:
— Не бывал. Но это смесь виноградного вина и саке. Так что если и растет, то его мало. Кушайте, Кирилл.
Я не стал спорить. Мне хотелось не столько еды, сколько общения, но креветки оказались вкусными — пожалуй, даже Феликс бы их одобрил, а вино… ну, по меньшей мере — оригинальным. Политик тоже принялся за еду, ухитряясь одновременно рассказывать о сегодняшнем заседании Думы, где его фракция боролась против принятия антинародного закона, но так и не смогла его заблокировать. С каким-то непривычным цинизмом и усталостью я подумал, что находящаяся в меньшинстве фракция и впрямь может себе позволить бороться против антинародных законов. В общем-то все фракции, которые в меньшинстве, этим пробавляются. Но стоит им прийти к власти — и что-то меняется…
— Я открыл дверь в Аркан, — беря креветку за оставленный свободным от кляра хвостик, сказал я. — А тут и впрямь вкусно! Так вот дверь я открыл. Скажите, кто вам наврал, что Аркан опережает наш мир на тридцать пять лет?
— Не тридцать пять. Плюс-минус…
— Он отстает.
— Что? — Дима осекся. Отпил глоток вина. Посмотрел куда-то сквозь меня.
Я понимал, с какой скоростью сейчас работают его мозги. Тугодумы в политике плохо приживаются, особенно в нашей. А еще в ней не место альтруистам. Сейчас Дима пытался решить, в чем может состоять польза от Аркана.
— Бесполезно, — сказал я. — Об Аркане можно забыть. Вы что-нибудь слышали о Земле-один?
— Гипотетический мир, откуда появились первые функционалы, — не раздумывая ответил Дима. — Его существование опровергают…
Он посмотрел мне в глаза.
— Верно, — сказал я. — Это и есть Аркан. Вы его не сможете использовать в качестве полигона, потому что мы сами полигон. Земля-один экспериментирует на тех мирах, которые находит. Каким-то образом им удается направлять их развитие в ту или иную сторону. Вот у нас, как я понимаю, отрабатывается существование сверхдержав.
В принципе эта мысль только что пришла мне в голову. Но увидев заинтересованность политика, я тут же принялся ее развивать:
— Вначале смотрели, что получится при балансе сил между двумя сверхдержавами-антагонистами. Видимо, все что можно из этого варианта извлекли. Советский Союз развалили и теперь экспериментируют с Америкой — единственной сверхдержавой. А еще, пожалуй, у нас развивают технику.
— Не так уж и развивают, — попытался возразить политик. — Космонавтику практически свернули.
— Она им не нужна. Если бы на самом деле появились внеземные поселения, они могли бы выйти из-под контроля Земли-один. А вот всякая электроника…
— Ты это точно знаешь? — спросил Дима.
— Нет, предполагаю. Может, и ошибаюсь в чем-то.
— А как… твои? Как относятся к тому, что на них опыты ставят?
— Функционалы? — Я развел руками. — Не знаю. Но боюсь, что возмущаться не станут. Кто их сделал мастерами? Те, с Земли-один. Значит, во-первых, они им признательны. А во-вторых — побаиваются. Кто функционалом сделал, тот свой дар и назад отобрать может.
— Черт побери, все как у нас, в политике! — Дима картинно всплеснул рукой и несколько вымученно рассмеялся. — Так. Что ж нам делать, а? Такие силы — и бесцельно пропадают. Меня, сам понимаешь, интересует одно — как бы на пользу стране использовать ваши возможности.
Я пробормотал что-то неопределенное.
— Не веришь? — Политик откинулся в кресле. Внимательно посмотрел на меня. — Зря. Власть, конечно, это игра азартная и без правил. Но власть в отличие от денег интересна не сама по себе, а только вместе с реакцией окружающих. Власть — это тщеславие. Политика должны либо любить, либо бояться. Но в любом случае — уважать и боготворить! Зачем добиваться власти, если точно знаешь, что в истории останешься трусливым приспособленцем, капитулянтом, рохлей, слабаком. Если тебя вспомнят не за то, что ты сотворил, а за то, что натворил. Неинтересно! Вкусно есть и долго спать проще без всякой политики. Тысячи людей это вовремя понимают и в политику не лезут. Но вот у нас, увы, некоторые выбирают себе политику в качестве бизнеса. Мне это не надо. У меня тщеславие сильнее жадности.
— Вы знаете, вам никто не поверит, — сказал я честно. — Никому из тех, кто во власти, — не поверят. У нас ведь как все устроено — люди отдельно, власть отдельно. Мне знакомая заводчица рассказывала, что, когда покупать щенка к ней приезжают с Рублевки, у нее душа за собаку болит. Потому что простой человек априори считает тех, с Рублевки, ни на что хорошее не способными. Даже собаку любить.
— Знаю, Кирилл. Хоть я и не на Рублевке живу. Поэтому мне и нужно чудо. Нужно что-то от вас, функционалов.
— Сила?
— А в чем сила? — Дима улыбнулся. — В мускулах? Деньгах? Информации? Обаянии? Сила бывает разной. И надо уметь пользоваться ею во всех видах… Я могу обогатиться за счет иных миров?
— Товары таская через башню, как челнок? Вряд ли. С вас будут снимать пошлины за товар.
— Знаю. А информации из Аркана я не получу. Возможно… — он помедлил, — ты мог бы помочь мне кое-чем другим?
— Кому морду набить? — спросил я. — Больше ничего не остается.
Политик засмеялся.
— Нет остается. Технология.
— Земля самая развитая.
— Не совсем. Есть, к примеру, Твердь.
— Запрещено перемещать из мира в мир неизвестные технологии.
— И чей это запрет? — Дима посмотрел на бутылку с вином, но налил себе минеральной воды. — Тех, кто ставит на нас эксперименты? Как ты думаешь, Кирилл, разумно ли одной морской свинке говорить другой: «Нельзя убегать из клетки, экспериментатор это запретил!»
— Неразумно. Но я боюсь, тут меня не поймут другие функционалы.
Политик хмыкнул. Поиграл бокалом, сделал глоток. Сказал:
— Все то же самое… Когда я начинал заниматься политикой, я думал, что могу чего-то добиться. И для себя, конечно же, и для всей страны. И для всего мира в общем-то. А потом я узнал правду. Узнал, что и наши вожди, и американские президенты — все они в мире не главные. Что есть мастера. Что вроде как они не правят… но к их мнению прислушиваются. Знаешь, воплощенный кошмар русофила о масонах… Теперь стало понятно, зачем мастерам все это… Как ты считаешь, могу я пойти к президенту и рассказать ему правду?
— Ну откуда мне знать, можете или нет, — сказал я. — Меня бы не пустили, вас — не знаю.
— А если серьезно?
— Я не знаю. Быть может, на самом верху и так все и всё знают. И никаких тайн вы не откроете. А если даже и откроете, то что? Устроят всемирную облаву на функционалов? Будут термоядерными бомбами садить по башням и подвалам? Что это даст-то? Кто успеет, уйдут в другие миры. Остальные затаятся. Вы же их от обычных людей не отличите.
— Вот что мне в тебе нравится, — с чувством сказал политик, — что ты до сих пор говоришь «их», а не «нас». Значит, воевать бессмысленно?
— Обычными методами — да. Все равно что кисель топором рубить. Вот вы знаете, каковы возможности функционала-акушера? Натальи Ивановой, к примеру?
— Нет.
— А ведь она скорее всего с Земли-один. Придете ее брать — и что произойдет? Вдруг она зачарует самых суровых спецназовцев и прикажет атаковать вас? Вдруг ее даже атомный взрыв не берет? Обычные функционалы прикованы к какому-то зданию, к своей функции, а вот насчет нее я не уверен. Вы сил этого врага не знаете и узнать не можете. Вы даже не знаете, где они могут сидеть во власти. Придете к президенту с докладом — а он сам с Земли-один! — Я помедлил и добавил: — И откуда мне знать, кто вы такой? Политик Дима? А может быть, вы тоже функционал с Аркана? Проверяете меня на благонадежность, уговариваете нарушить таможенные правила?
Дима допил воду. Вздохнул и сказал:
— Вот теперь, Кирилл, ты понимаешь, что такое политика… Мне пора. О счете не беспокойся, все оплачено.
Уже в дверях он обернулся и сказал:
— Я не с Аркана. Я наш, земной. Но ты мне не верь, потому что верить нельзя никому.
— Как говорил старина Мюллер в «Семнадцати мгновениях весны», — не удержался я, — «верить нельзя никому, мне — можно».
— Мюллеру, если хочешь, можешь верить. — Дима кивнул. — Мертвым можно верить.
Я посмотрел на закрывшуюся дверь, словно на ней должны были проступить какие-то мудрые слова. Выпил еще вина.
Мне было жалко политика. Ни с какого он не с Аркана, конечно. Молодой, амбициозный, пытающийся найти волшебную палочку и, опираясь на нее, доковылять до самого верха власти. Национальная идея… ха. Какая национальная идея у белых мышей в клетке? Кого пустят на опыты, кого на корм удаву, а кого оставят на размножение…
Волшебных палочек нет. Кончились.
В детстве я очень любил читать. Сейчас как-то меньше… ну, детектив иногда, фантастику, что-нибудь модное… А в детстве любил. Родители приучили. Сказки, фантастику… Так что в волшебные палочки я тоже верю. И с удовольствием бы вручил такую Диме — пусть попробует. Хуже не будет.
Или надо быть оптимистом? В том смысле, что может быть и хуже?
Допив вино, я отставил бокал в сторону. Да, странный напиток. Экзотический…
Я вдруг подумал, что сегодня утром родители должны были вернуться из Турции.
Три с лишним года я жил самостоятельно от родителей. В общем-то заслуга в этом только их. Сам я на квартиру копил бы еще лет десять. Они мне квартиру подарили и прямо-таки выставили из дома. Я вначале даже слегка обижался — при всех бесспорных преимуществах отдельного житья. Потом посмотрел на друзей-приятелей, живущих с родителями, и понял, как были правы мои предки. Все-таки жизнь с мамой и папой, если ты из школьного возраста вышел, человека портит. Ты можешь при этом зарабатывать неплохие деньги, можешь содержать родителей, но если ты остался жить в родительском доме — ты прекращаешь взрослеть. Принимаешь манеру поведения и жизни родителей. Консервируешься, становишься молодой копией отца. А это только в крестьянской семье хорошо — и то лишь в отношении старшего сына. Недаром во всех сказках больших успехов добивается младший сын, отправляющийся куда глаза глядят счастья искать. Тысячи таких младших сыновей в пути исчезают, но кто-то все-таки ловит свою синюю птицу. На крестьянскую пашню, к трудолюбивому и обстоятельному старшему сыну, синие птицы не залетают…
Я стоял у подъезда родительского дома, где прошло все мое детство, и смотрел на окна. Темнело. На кухне уже горел свет.
Они меня не узнают при встрече, как не узнали по телефону. Это я понимал.
Но все-таки должен был подняться и позвонить в дверь. Зачем?
Что-то меняется. Что-то должно случиться. Это я чувствовал. И было у меня нехорошее ощущение, будто я не скоро еще смогу увидеть своих родителей. А может быть, и никогда.
Код на двери остался прежним. Я вошел в подъезд, вызвал лифт. Совершенно спокойно посмотрел на спускающуюся по лестнице Галку со второго этажа. Когда-то, классе в восьмом, мы с ней целовались — вот именно здесь, у лифта… Галка скользнула по мне осторожным взглядом и вышла.
Все в порядке, Галя, я не маньяк и не вор…
Подъехал лифт. Я поднялся. Секунду постоял у дверей и нажал на кнопку звонка. Шаги послышались почти сразу — и на мгновение мне показалось, что родители меня помнят. Что они волнуются. Ждут. И обязательно меня узнают.
Открыл дверь отец. Открыл сразу, даже не глядя в глазок — есть у него такая дурацкая манера, за которую его и мама ругает, и я.
— Да, молодой человек? — добродушно спросил отец.
Я смотрел на него и думал, что отец постарел. Несмотря на свежий загар и отдохнувший в общем-то вид. Сильно постарел за последние год-два, хоть и следит за собой, и спортом занимается, и алкоголем не злоупотребляет, и курит раз в месяц «за компанию». Словно у меня сняли какую-то пелену с глаз и я увидел — родители постарели. Им уже хорошо за пятьдесят…
— Здравствуйте, — сказал я. — Мне… мне Кирилла.
— Какого Кирилла?
— Кирилл Максимов здесь живет?
— Хм… — Отец кивнул. — Максимов — это я. Но меня зовут Данила.
— Вы? — Все еще не отрывая от него глаз, я почесал бровь жестом смущенного и ищущего слова человека. — Нет, Кирилл мой ровесник… в армии мы вместе служили, но адрес я потерял. Где-то в вашем районе живет. Мне в справочном дали адрес… у вас нет сына Кирилла?
Что-то едва уловимое, вроде привычной, но не изжитой печали, промелькнуло на лице отца.
— Нет, молодой человек.
— Может быть, племянник? — Я продолжал играть. — Нет? Простите, видимо, недоразумение…
В коридоре показалась мать. Надо же… а она выглядела моложе, чем я помнил! Вот так-то. Все-таки роды и забота о ребенке — они не идут на пользу женской красоте…
— Данила? — вопросительно сказала она.
— Ошиблись, — сказал отец, не оборачиваясь. — Юноша ищет Кирилла Максимова, адрес в справочной дали…
— Извините, что побеспокоил, — пробормотал я.
Отец все-таки смотрел на меня… с сомнением каким-то. С задумчивостью. Я похож на него — наверное, он видел во мне свои черты, и это его смущало.
Да и мать смотрела с тем же сомнением. Конечно, ей это сходство видно сильнее…
— Извините. — Я отошел к лифту. Его уже угнали на другой этаж, пришлось ждать. Отец еще секунду посмотрел на меня и закрыл дверь.
Я вслушался. То ли помогли способности функционала, то ли мать очень громко это сказала, но до меня донеслось:
— Мальчик на тебя похож.
— Что ты хочешь сказать? — с легким раздражением отозвался отец.
— Так… ничего.
— А все-таки?
Ну вот! Теперь мать заподозрит, что у отца есть ребенок на стороне. Глупо вышло.
Как для них выглядело мое исчезновение? Мои вещи и документы рассыпались, на фотографиях растаяло мое лицо, в старых счетах за квартиру цифра «3» сменилась на «2»? А что стало с памятью? Мать забыла даже то, что была беременна? Или думает, что ребенок умер при родах? Что заменило в их памяти годы, проведенные со мной? Веселые поездки и встречи с друзьями? Или пустые, горькие, холодные вечера — вдвоем, всегда только вдвоем…
Я прислонился лбом к грязному зеркалу, висевшему в лифте.
Не только меня обворовали. У моих родителей тоже отняли — меня. Взамен дали ненужное «свободное время» и пустоту в душе.
Так же, наверное, бывает, когда функционалы воруют целые страны и миры. Вот она была — страна. В чем-то несуразная, доставляющая хлопоты и проблемы, заслуживающая того, чтобы ее поругать. А потом раз — и ее не стало. Еще и объяснили, что никогда такой не было, что все это морок, обман, наваждение. Что ты должен быть благодарен за освобождение от проблем. За свободу ничего не делать и ни за что не быть ответственным. А пустота в душе — так это нормально, она дает тебе легкость.
— Как же я вас всех ненавижу, — прошептал я. И не сразу понял, что повторил слова Иллан.
Может быть, пойти к ним? Они у Коти. Вместе станет легче… Впрочем, не думаю, что моему приходу будут рады. Третий тут уместен только в похабных рассказиках, которыми Котя зарабатывает на жизнь.
Впрочем, у меня тоже найдется, к кому пойти.
