***

Сразу же по отбытии Таразы и ее спутников с Гамму Тег с головой окунулся в работу. В Убежище пришлось ввести новый порядок соблюдения безопасности, при этом требовалось на пушечный выстрел не подпускать Швандью к гхола.

— Она может смотреть на все, что захочет, но не имеет права ни к чему прикасаться.

Несмотря на невероятную загруженность, Тег временами застывал на месте, уставившись в пространство невидящим взглядом. Спасение группы Таразы с корабля Гильдии и откровения Одраде не вписывались в классификацию данных, которую он создал для себя.

Зависимость… Ключевое бревно…

Тег сидел за своим рабочим столом, просматривая графики и расписания дежурств, когда на какое-то мгновение потерял всякую ориентацию в месте и времени. Потребовалась почти секунда, чтобы прийти в себя.

Утро. Тараза и ее свита отбыли два дня назад. Он остался один. Да, в этот день Патрин взял на себя обязанности по тренировке гхола, освободив Тега для принятия командирских решений.

Сейчас Тег воспринимал знакомый кабинет как совершенно чуждое себе пространство. Хотя, глядя на каждый элемент обстановки, он находил его знакомым. Вот консоль его персональных данных. Вот на спинке стула аккуратно висит его форменный китель. Он попытался переключиться в режим ментата, но ум сопротивлялся. Такого не случалось со времен обучения в школе.

Обучение в школе.

Тараза и Одраде заставили его в каком-то смысле вернуться к дням учения.

Аутотренинг.

Как о чем-то очень далеком, он вспомнил о давнем разговоре с Таразой. Как это было знакомо. Этот разговор тоже был здесь, надежно упрятанный в ловушку памяти.

Тогда он и Тараза чувствовали себя крайне измотанными после принятия решений по улаживанию кровавого конфликта — инцидента в Барандико. Для истории это была мелкая судорога, но тогда решение потребовало от них напряжения всех умственных и физических сил.

Тараза пригласила его в каюту своего корабля-невидимки после того, как на его борту было подписано соглашение о перемирии. Она говорила свободно, восхищаясь его прозорливости, умением использовать слабости сторон в поисках компромиссов.

Они не спали больше тридцати часов кряду, и Тег был просто счастлив посидеть в праздности и выпить густой коричневой жидкости из принесенного высокого стакана.

Тег сразу узнал запах, когда Тараза поднесла ему стакан. Это был прекрасный тонизирующий состав, которым Сестры Бене Гессерит редко угощали посторонних. Однако Тараза больше не считала его посторонним.

Запрокинув голову, Тег с наслаждением сделал глоток густого напитка, взглянув при этом на украшенный орнаментом потолок маленькой каюты. Это был старомодный корабль-невидимка, построенный в те времена, когда больше внимания уделяли декору — резным украшениям, барочным фигурам, вырезанным на каждой поверхности.

Вкус напитка вернул его во времена далекого детства, — то был крепкий настой меланжи…

— Моя мать всегда готовила для меня такой напиток после тяжелых физических упражнений, — сказал он, рассматривая стакан. Тег уже чувствовал, как по его телу разливается живительное успокаивающее тепло.

Тараза, взяв свой стакан, устроилась на собаке в противоположном углу, эти пушистые создания удивительно хорошо гармонировали с самой хозяйкой, делали ее удивительно знакомой. Для Тега Тараза припасла традиционное, обтянутое зеленой кожей кресло, но она видела, как он неприязненно посмотрел на собаку, и улыбнулась.

— О вкусах не спорят, Майлс, — она отхлебнула из своего стакана и вздохнула. — Боже, как это было тяжело, но мы хорошо сделали эту работу. Был момент, когда казалось, что все пойдет прахом.

Тег был тронут ее спокойствием. Никакой позы, никакой маски на лице, никакого намека на разницу в их положении в иерархии Бене Гессерит. Она была полна дружелюбия без всякого намека на желание соблазнить. Это было то, чем и казалось, — такими должны быть все встречи с Преподобными Матерями.

С некоторым воодушевлением Тег подумал, что научился читать сокровенные чувства Альмы Элвис Таразы, даже если она наденет маску.

— Твоя мать научила тебя большему, чем ей предписывалось, — сказала Тараза. — Мудрая женщина, но немножко еретичка. Кажется, сейчас наша селекция не приводит к появлению других экземпляров.

— Еретичка? — Тега охватило негодование.

— Это шутка для узкого круга Бене Гессерит, — сказала Тараза. — Мы должны с абсолютной точностью следовать приказам Верховной Матери. И мы так поступаем, за исключением тех случаев, когда не соглашаемся с этими приказами.

Тег улыбнулся и сделал еще один большой глоток.

— Странно, — снова заговорила Тараза, — но пока мы занимались этим маленьким конфликтом, я ловила себя на мысли о том, что относилась к тебе как к одной из наших Сестер.

Тег чувствовал, как питье согревает желудок. В ноздрях появился щекочущий запах. Он поставил пустой стакан на столик и сказал:

— Моя старшая дочь…

— Должно быть, это Димела. Ты должен отдать ее нам, Майлс.

— Это не мое решение.

— Но одно твое слово… — Тараза пожала плечами. — Ну ладно, что было, то прошло. Что с Димелой?

— Она часто думает, что я слишком похож на одну из вас.

— Слишком?

— Она очень верна мне, Верховная Мать. Она не понимает сути наших отношений и…

— А какие у нас отношения?

— Вы приказываете, а я подчиняюсь.

Тараза посмотрела на него поверх стакана. Потом поставила его на стол.

— Да, ты никогда не был еретиком, Майлс. Возможно, только изредка…

Он торопливо заговорил, стараясь отвлечь Таразу от подобных мыслей.

— Димела думает, что регулярное употребление меланжи делает людей похожими на вас.

Разве это так? Разве не странно, Майлс, что гериатрические отвары имеют столько побочных эффектов?

— Я не нахожу это странным.

— Ты, конечно, нет, — она осушила стакан и окончательно отставила его. — Я поняла, что отработанный мною путь удлинения человеческой жизни у некоторых людей, например, у тебя, привел к усилению способности понимать человеческую природу.

— Чем дольше живешь, тем больше наблюдаешь.

— Не думаю, что все так просто. Некоторые люди так и не обретают способности наблюдать. Для таких жизнь проходит, как некая данность. Они проявляют немного тупого упрямства и с яростью и негодованием отвергают все, что может вырвать их из фальшивой безмятежности.

— Мне никогда не удавалось составить приемлемый для меня баланс потребления Пряности, — сказал Тег, говоря о работе ментата по обработке данных.

Тараза кивнула. Очевидно, что она и сама сталкивалась с подобными трудностями.

— Мы — Сестры Общины придерживаемся одного пути в большей степени, чем ментаты, — сказала она. — У нас есть процедуры ухода с неправильного пути, но эта особенность остается.

— Наши предки в стародавние времена сталкивались с этой проблемой, — сказал он.

— До открытия Пряности все было по-другому, — ответила она.

— Но их жизнь была очень коротка.

— Пятьдесят, сто лет — нам кажется, что это не очень много, но…

— Они успевали сделать больше за более короткое время, как бы прессуя его.

— Иногда они становились просто фанатиками времени.

Сейчас она делится с ним впечатлениями от прогулок по чужой памяти, догадался Тег. Не в первый раз сталкивался Майлс с этой способностью к познанию древности. Его мать черпала из кладезя памяти от случая к случаю, но каждый раз в виде урока. Тараза сейчас делает то же самое? Хочет его чему-то научить?

— Меланжа — это многорукое чудовище, — сказала Тараза.

— У вас никогда не возникает сожалений о том, что ее вообще открыли?

— Без Пряности не существовала бы Бене Гессерит.

— И Гильдия.

— Но не было бы и Тирана, и Муад'Диба. Пряность дает одной рукой и отбирает всеми другими.

— В какой же руке находится то, чего мы так сильно жаждем? — спросил он. — Не встает ли всегда этот проклятый вопрос?

— Ты есть некое отклонение от нормы, тебе известно об этом, Майлс? Ментаты очень редко углубляются в недра философии. Думаю, что это одна из твоих сильных сторон. У тебя редкостный талант сомнения.

Он пожал плечами, такой поворот беседы начинал действовать ему на нервы.

— Ты нисколько не удивился, — сказала она. — Но ты держись за свои сомнения. Сомнение — необходимая черта философа.

— В этом нас уверяет Дзенсунни.

— В этом сходятся все мистики, Майлс. Не стоит недооценивать ценности сомнения. Это очень сильный побудительный мотив к размышлению. С'тори считает, что сомнение и уверенность — равные аргументы.

Непритворно удивленный Тег озадаченно спросил:

— Преподобные Матери практикуют Дзенсунни?

Такая мысль раньше никогда не приходила ему в голову.

— Только один раз, — ответила Тараза. — Мы достигаем тотального состояния с'тори. При этом в процесс вовлекается каждая клетка.

— Испытание Пряностью, — сказал Тег.

— Я была уверена, что твоя мать говорила тебе об этом, — призналась Тараза. — Очевидно, она никогда не объясняла тебе сродство с Дзенсунни.

В горле у Тега возник ком, он с трудом сглотнул слюну. Очаровательно! Она позволила ему по-новому взглянуть на внутреннее устройство Бене Гессерит. Это изменило все его понятия и даже взгляд на собственную мать. Они были удалены от него на недосягаемое расстояние, куда он не мог последовать за ними. Они иногда думали о нем, как о соратнике, но он не мог быть допущен в узкий круг Сестер Бене Гессерит. Он мог только прикидываться своим, но не более того. Он никогда не станет таким, как Муад'Диб или Тиран.

— Предзнание, — произнесла Тараза.

Сказанное слово переключило внимание Тега. Она сменила тему разговора, не отклонившись при этом от сути.

— Я действительно думал о Муад'Дибе, — признался Тег.

— Ты думаешь, он умел предсказывать будущее? — сказала Тараза.

— Так учат ментатов.

— Я слышу сомнение в твоем голосе, Майлс. Он предсказывал или творил? Предзнание может быть смертельно опасным. Люди, которые требуют у оракула предсказаний, обычно хотят узнать цены будущего года на китовый мех или что-то подобное. Никто из них не хочет, чтобы ему шаг за шагом предсказали развитие его собственной жизни.

— При этом не бывает никаких сюрпризов, — задумчиво произнес Майлс.

— Именно. Если человек вдруг обретет такую способность к такому предсказанию, то его жизнь станет невероятно скучной.

— Вы полагаете, что жизнь Муад'Диба была скучна?

— Да, как и жизнь Тирана. Мы думаем, что вся их жизнь была попыткой разорвать цепи, которые они сами создали.

— Но они верили…

— Помни о своих философских сомнениях, Майлс. Берегись! Ум верующего застаивается. Он не может вырастать в неограниченную, бесконечную вселенную.

Тег мгновение сидел молча. Он снова ощутил усталость, которая отступила под действием тонизирующего напитка. Мысли его были встревожены вторжением новых понятий. Ему говорили, что подобные вещи ослабляют ментатов, но он чувствовал, что они сделали его сильнее.

Она меня учит, подумал Тег. Это урок, который я должен усвоить.

Внутренним взором Тег увидел слова, спроецированные на огненный экран его воображения. То были слова, которым его научили в школе. То было напутствие Дзенсунни:

Своей верой в гранулированную единичность ты отрицаешь всякое движение — эволюционное и деволюционное. Вера делает вселенную зернистой, фиксирует и делает устойчивой. Ничто не может изменяться, поскольку в этом случае созданная тобой вселенная просто перестает существовать. Но она движется сама по себе даже тогда, когда ты сам не движешься. Она развивается помимо тебя и становится недоступной для тебя.

— Самое странное во всем этом, — проговорила Тараза, вливаясь в настроение, самой ею созданное, — заключается в том, что даже ученые Икса не замечают, насколько их собственная вера господствует в их вселенной.

Глядя на Таразу во все глаза, Тег приготовился слушать.

— Вера иксианцев совершенно подчинена выбору, согласно которому они рассматривают свою вселенную, — заговорила Тараза. — Их вселенная не работает сама по себе, но действует согласно тем экспериментам, которые они для этого отбирают сами.

Неожиданный толчок пробудил Тега от воспоминаний, и он снова оказался на Гамму в своем рабочем кабинете. Он все еще сидел в своем любимом кресле за знакомым столом. Он оглядел комнату и убедился в том, что никто не побывал здесь, пока он путешествовал по глубинам своей памяти. Прошло всего несколько минут, но комната уже не казалась ему чужой. Он мгновенно переключился в режим ментата. Он восстановился.

Тег до сих пор чувствовал во рту вкус питья, которым угостила его Тараза, а ноздри щекотал аромат густого напитка. Ментат мигнул, и Тег понял, что сейчас сможет включить всю сцену еще раз — приглушенный свет плавающих светильников, ощущение кресла под ним, звуки их голосов. Все можно было проиграть заново, все было заморожено в ячейке изолированной памяти.

Вызов той старой памяти создал магическую вселенную, в которой его способности были усилены за все мыслимые пределы. Ни один атом не мог существовать в этой волшебной вселенной, только волны и устрашающее своим масштабом движение. Он был вынужден отбросить все барьеры, привитые ему воспитанием и верой. Эта вселенная была прозрачна. Он мог смотреть сквозь нее, не прибегая к помощи интерференционных экранов, на которые было принято проецировать формы мироздания. Магическая вселенная уменьшила в размерах его самого до крошечного воображаемого ядра, где его мнимые способности были только экраном, на котором он ощущал все проекции.

Стало быть, сейчас я одновременно являюсь тем, кто действует, и тем, на кого действуют!

Рабочий кабинет Майлса то сворачивался внутри, то разворачивался вовне чувственной реальности. Тег почувствовал, что его сознание сузилось для выполнения одной-единственной цели, однако эта цель заполнила всю его вселенную. Он был открыт для бесконечности.

Тараза сделала это намеренно, подумал Тег. Она усилила меня!

Теперь Тегу угрожало невероятное чувство благоговения. Он понял, откуда его дочь Одраде взяла силы для создания манифеста Атрейдесов для Таразы. В этом огромном паттерне его ментатские силы казались просто мизерными.

Тараза требовала от него страшного действия. Нужда в таком действии одновременно ужасала его и бросала соблазнительный вызов. Все происходящее очень легко могло стать концом Общины Сестер.